Ненормальный практик 2

Глава 6

Тюремная ночь отличается от обычной, как выдержанное вино от дешёвой бормотухи — вроде те же градусы, но послевкусие совершенно иное. Так и тут. Просыпаешься на жёсткой шконке, под унылый храп, сопение и приглушённые ругательства заключённых. Никакой мягонькой подушки, ни желаемой тишины. Можно, конечно, заткнуть всех аурой убийства, но после такого сюда примчат практики и начнут рыскать, что или кто издал подобную энергию. Надо ли это мне? Нет. Пока что развлечений итак хватает.

Дремаю вполглаза. Духовное ядро пульсирует в унисон с сердцебиением, поддерживая каплями энергии повреждения. Так что и этим утром для всех выгляжу, как побитый мальчуган, чудом выживший в камере с психопатами. Но внутри абсолютная стабильность. В любой момент могу включить регенерацию на полную и принять бой.

В тюремном блоке начиналась суета — раздача тюремной баланды, осмотр фельдшером, который, кстати, даже не стал заходить ко мне, ограничившись вопросом:

— Жив ещё? Ну и славно.

Видимо, майор дал чёткие инструкции о регламенте моего «особого обслуживания». Они же всегда могут сказать, что якобы курсант Волков сам отказался от медпомощи, да и вёл себя как психбольной! Да и вообще, он половину переулка сжёг! А, так вы не в курсе? Вот что-то типа того. Знаю, как в таких местах делишки проворачивают. Что до баланды, есть её конечно не стал. Не из принципов или показать характер. Реально не хотел. Сил полным-полно, да и голодание полезно. А ещё, бабулины харчи вчера, хе-х. До сих пор пирожками несёт. Старикан из соседней камеры тоже вон нос воротит от каши. Делился я с ним харчами, как и с остальными.

Раздался грохот, прямо со стороны входа в тюремный корпус.

Кто-то открыл дверь, при чём с размаху, что та впечаталась в стену. Забавно будет, если по мою душу привели какого-нибудь мастера. В таком случае, скрывать силы больше не выйдет. Что ж, готов я и к такому раскладу.

Прозвучали удивлённые возгласы и шаги — чёткие, размеренные. По мере их приближения сначала замолчали надзиратели, затем утихли и заключённые. Почувствовали значит? В тюрьму реально прибыл мастер, ещё и открывший ауру, напоказ выставляя свою мощь.

Шаги остановились в соседнем коридоре, возле дежурки. Повисла абсолютная тишина, а затем звон ключей — кто-то из охранников дрожащими руками пытался отпереть дверь. Шаги возобновились, приближаясь. К ним добавились и другие — суетливые, будто сопровождающие пытались подстроиться под темп главного визитёра.

Первым перед камерами показался молодой охранник — лицо бледное точь мел, фуражка надета явно наспех и села криво, глаза же выражали такую степень испуга, как если бы он узрел самого императора.

За ним следовал майор Грушин — мундир застёгнут на все пуговицы, что делало его похожим на сардельку в слишком тесной оболочке. Взгляд обречён. Лоб покрылся каплями пота. Он то и дело промокал его клетчатым платком.

И вот, перед камерами показался человек, из-за которого весь отдел затаил дыхание.

Высокий, худой, но с породистой статью. Тёмные, с пробивающейся сединой волосы идеально зачесаны. Гладко выбритое лицо с острыми скулами и прямым носом не выражало никаких эмоций — ни раздражения, ни нетерпения, ни любопытства. В глазах тоже самое — сплошная обыденность, даже скука.

Наряд его, конечно, заслуживал отдельного внимания — не форменный мундир. Что-то другое — чёрный сюртук отменного качества. На левом лацкане серебряная брошь в форме двуглавого орла, держащего в когтях кристалл — не декоративный, а настоящий эфирит высшей пробы. Видел я такие на иллюстрациях в учебниках — целое состояние стоят.

От этого незнакомца исходила власть — не показная, кричащая, как у майора, а спокойная, уверенная, как у существа, знающего, что в данной ситуации оно на вершине пищевой цепи. Ему не нужно было повышать голос, либо делать резких движений. Взгляд его глаз точно нашёл меня среди камер:

— Курсант Волков, — произнёс он негромко. Очевидно, привык отдавать приказы, при этом редко кричать.

— Слушаю, сударь, — поднимаюсь со шконки, соблюдая приличия, при этом спокойно смотрю ему в глаза. Ох уж эти секунды, когда он заинтересовано смотрит и пытается понять, кто же перед ним. Наверняка ощутил каплю моей ауры убийства, что распространилась вокруг. Её природу местным не понять. Да, они умеют давить аурой, как это делала Вика-Виктория, когда сожгла мне каналы, но это сродни физическому воздействию. Моя же духовная аура убийства имеет иную суть. И мгновение замешательства в глазах этого практика подтвердили мои мысли.

Майор Грушин же дёрнулся, как от удара током. Оглянулся по сторонам. Затем маленькими глазенками посмотрел на этого человека и решив, что всему виной он, сделал маленький шажок назад. Какое стремление к выживанию. Завидно даже. Вот, кто бережёт себя, ещё и бога просит об этом.

— Дмитрий Александрович Скворцов, — представился гость сухо. — Официальный представитель архимагистра Григория Михайловича Воронцова. Думаю, объяснять причину зачем я здесь, не стоит.

— Вполне, — киваю ему. — Благодарю за ваш приезд, Дмитрий Александрович.

Охранник после этих слов побледнел сильнее, что казалось невозможным. Майор издал нечто среднее между кашлем и всхлипом. Кто-то из заключённых прошептал «ёб твою мать». Их реакция понятна. Воронцов — не просто высокопоставленный чиновник. Но и известный на весь Петербург практик с рангом архимагистра, а ещё один из тринадцати советников. Люди произносили его имя шёпотом, боясь, что он услышит их даже за сотни километров. И вот его официальный представитель явился сюда, в захолустный райотдел, к курсанту-неофиту, обвиняемому в поджоге. Невероятно? Конечно!

Скворцов извлёк из внутреннего кармана сюртука сложенный вчетверо пергамент с несколькими свисающими сургучными печатями.

— Майор Грушин, — произнёс он эту фамилию без малейшего намёка на уважение. — Вашу подпись. Здесь, здесь и здесь.

Он развернул документ, и майор с готовностью кинулся подписывать, да так, что чуть не выронил перо из дрожащих сарделек.

— Согласно распоряжению заместителя министра внутренних дел стражи и правопорядка, а также личной рекомендации архимагистра Воронцова, — монотонно произнёс Скворцов, пока майор скрёб пером по пергаменту, — заключённый Волков Александр Николаевич освобождается из-под стражи под подписку о невыезде на время расследования. Дело передаётся в ведение особого следственного отдела при канцелярии.

Майор Грушин беспрекословно всё подписал и протянул пергамент обратно. Взглянул на меня. И понял. Ему кабздец. Если я выйду отсюда, то ему кранты. По его мнению, я обязательно нажалуюсь и дословно передам всё что пельмешка наболтал.

— Дело передаётся в канцелярию? Но позвольте, Дмитрий Александрович, — толстяк попытался придать голосу хоть какую-то уверенность, но выходило не очень, — дело находится в компетенции городской стражи! Этот… этот молодой человек подозревается в серьёзном преступлении! Целых семь домов сгорели из-за его небрежности!

— Майор, — произнёс Скворцов с вежливой угрозой, и в комнате похолодело на пару градусов, — архимагистр Воронцов был крайне разочарован, узнав об инциденте с курсантом Волковым.

Он сделал паузу, дабы эта информация осела в сознании слушателей, затем продолжил тем же тоном:

— Архимагистр рассчитывает на разумность местных властей и их способность отличать важные государственные интересы от… низменных амбиций.

Сколько презрения в последних двух словах, ух. Пельменный властелин тут же вжал голову в плечи, как черепаха, и пробормотал еле слышно:

— Но поджог… расследование…

— Будет продолжено компетентными органами, — отрезал Скворцов. — Открывайте.

Охранник со скоростью кинулся выполнять приказ, уронил ключи на пол. Извинился. И в итоге справился с задачей. Лучше поздно, чем никогда. Даже не знаю, кому больше повезло: мне или же продажным стражникам, которых я мог порешать в недалёком будущем, выбираясь на свободу.

Решётка отъехала в сторону. Скворцов сделал приглашающий жест рукой:

— Ваши вещи будут возвращены на выходе. Следуйте за мной, курсант Волков.

— Минуточку! — раздался обеспокоенный женский голос.

И в дверях показалась следователь Елагина. По её разноцветным глазам было очевидно, она не в курсе происходящего, но явно озабочена моей судьбой. Какой-то неизвестный собирается увезти подозреваемого? Куда? На каких основаниях? И для чего? Если бы я не разбирался в людях, то решил бы, что она пытается помешать моей свободе, однако, прекрасно понимаю, что следователь пытается защитить меня. И это не взирая на ауру мастера перед собой. На таких-вот людях и держатся империи.

— Елагина… — процедил Грушин, состроив такую гримасу, что не передать.

— А вы, позвольте узнать, кто? — Скворцов повернул голову.

— Елагина Ксения Аркадьевна, городская следственная служба, — она развернула удостоверение. — Веду дело о пожаре.

— Очень хорошо, — кивнул мастер и показал ей документ, уже подписанный майором. — Мои сотрудники свяжутся с вами для передачи материалов. Все ваши наработки будут тщательно изучены.

Елагина не казалась впечатлённой, в отличие от майора и его людей. Спокойно изучила документ, затем вернула его и кивнула:

— Какие формальности требуются для подписки о невыезде?

— Всё уже оформлено, — Скворцов слегка поморщился и свернул документ, положив обратно в карман.

Следователь же посмотрела уже на меня:

— Курсант Волков, — произнесла она официально, но без холода, как при знакомстве, — мне ещё понадобятся ваши свидетельские показания для отчёта. Возможно, вы вспомните какие-то детали.

— Непременно, следователь Елагина, — и улыбаюсь с искренним уважением. — Я в полном вашем распоряжении. После турнира, разумеется.

По красной морде Грушина пробежала судорога ярости, но он быстро справился с собой. Бесился от моего спокойного тона, да и вообще, такого поворота событий.

— Прекрасного вам дня, майор, — и подмигиваю ему.

— И вам, курсант, того же, — он будто гвоздь проглотил, честное слово. Такой забавный. Даже жалко убивать. Может просто отрежу ему ноги по колено? Ладно, посмотрим по настроению. Сейчас оно хорошее, но кто знает, каким будет, увидься мы вновь.

Мы со Скворцовым покинули тюремный блок под конвоем двух охранников, которые, впрочем, держались на почтительном расстоянии. Ещё и майора. Грушин не мог не сопроводить столь важного гостя.

В приёмном отделении ждала маленькая формальность — подпись в журнале освобождённых.

Расписываюсь от балды, ещё и с улыбкой, чем заслужил очередной испепеляющий взгляд от майора.

— Курсант Волков, — проговорил он с нескрываемым раздражением, — не забывайте, расследование продолжается. И если ваша вина будет доказана… никакой покровитель вас не спасёт.

Виу! Я чуть не присвистнул. Пельмешка думал мастер не услышит, но и тут он попал впросак.

Скворцов остановился у выхода и медленно повернулся. Взгляд подобен лезвию скальпеля — точный, холодный, готовый без колебаний отсечь всё лишнее.

— Майор, ваше усердие достойно лучшего применения. Не заставляйте вернуться сюда с другими бумагами.

Он не конкретизировал, какими именно, но по тому, как побледнел Грушин, понятно, что майор прекрасно осознал все скрытые смыслы данной угрозы.

— Прошу простить! Я не имел ввиду вас, Дмитрий Александрович… — поклонился майор.

— Всего хорошего, — сказал тяжёлым тоном Скворцов, от чего карапуз прогнулся ещё сильнее, глядишь сейчас сиськами и пол царапнёт. Крепкая же у него поясница.

Мы вышли на крыльцо, и утреннее солнце ударило в глаза. Сощуриваюсь, привыкая к яркому свету. Свобода.

У ворот стоял элегантный экипаж, запряжённый двумя вороными лошадьми. Рядом с ним ещё один, а подле ждала одинокая фигура.

Моя красотка-ректор.

Виктория Державина.

Выглядела безупречно, как всегда, — строгое чёрное пальто, идеально уложенные пшеничные волосы, гордая осанка. Только тени под глазами выдавали бессонную ночь.

— Дмитрий Александрович, — она слегка кивнула.

— Виктория, — Скворцов ответил более сухо, но без явной неприязни. После чего обратился ко мне:

— Курсант Волков, архимагистр Воронцов ожидает сегодня увидеть вас на турнире. Не разочаруйте его.

— Выложусь на полную, — киваю ему. — Ещё раз благодарю и вас, и архимагистра.

— Удачи, — кивнул тот в ответ и направился к своему экипажу. Кучер с готовностью распахнул перед ним дверцу, и через мгновение чёрная карета тронулась с места.

Виктория внимательно разглядывала моё подбитое лицо и сломанную руку:

— Как вижу, о твоём комфорте здесь особо не заботились.

Сразу на «ты»? Начинаю задумываться, что она скучала по нашему неформальному общению.

— Скажем так, — ухмыляюсь, с наслаждением вдыхая свежий воздух, — местное гостеприимство оставляет желать лучшего. Но бывало и хуже. К тому же, всё обернулось интересней, чем я думал. Воронцов прислал своего человека, чтобы освободить меня, при этом не отпустив полноценно, а взяв поводок с делом поджога. Не находишь это забавным? Старик решил приручить молодого волка, — и широко улыбаюсь.

Виктория никак не упрекнула меня за столь откровенные речи, наоборот, её зелёные глаза блеснули с пониманием:

— Волков, порой, я теряюсь в догадках, кто же ты такой. Но стоит посмотреть в твои глаза, — и она прикрыла пальто, скрыв грудь. Ой, заметила значит. — То понимаю, что ты всего лишь похабный мальчишка. Забирайся в карету. Нам нужно срочно привести тебя в порядок. Турнир начнётся через пять часов…