Ненормальный практик 2

Глава 4

Просыпаюсь от громкого металлического лязга — какая-то падла методично колотила дубинкой по прутьям решётки. Открываю глаза и вижу дежурного стражника — не того, что был днём, а нового, с недельной щетиной и шрамом, пересекающим правую щеку. В его маленьких глазках прям читалось удовольствие, которое особо одаренные индивидуумы получают от осознания своей власти над другими.

— Эй, пацан, — прозвучал его скрипучий, сиплый голос. — В твоей камере будет санитарная обработка. Тебя временно переводят в другую.

Сажусь на шконке, разминая затёкшие мышцы. За крохотной форточкой под потолком виднелся клочок ночного неба — тёмно-синий, почти чёрный. Должно быть, проспал до самого вечера. Оглядевшись, замечаю, что в соседних камерах творится такая же суета — других заключённых выводят, строят в шеренгу. Видимо, действительно стандартная процедура, хоть и в странное время.

Чтобы стража так заботилась об условиях содержания преступников? Да-да, конечно. А дезинфекцию небось проведут с хлоркой и жёсткими щётками. И за что такая честь именно сегодня?

Послушно поднимаюсь, когда дежурный открыл камеру. Второй охранник уже ждал снаружи, сжимая в руке эфирную дубинку — короткую палку с кристаллом на конце, способную при активации вырубить человека.

— Руки за спину, — проворчал небритый со шрамом. — И без глупостей.

Выполняю команду, позволив им конвоировать меня по коридору. Мы миновали стражника за столом — совсем молодой с испуганными глазами, должно быть, новобранец. Он старательно делал вид, что не замечает происходящего, уткнувшись в бумаги.

Вместо того чтобы присоединиться к другим заключённым, которых вели наверх, мы свернули к узкой лестнице, ведущей вниз. Ступеньки стёртые, с выбоинами. Представляю, сколько тысяч ног прошлись по ним. С каждым шагом вглубь становилось холоднее.

— Мы к дракону в подземелье спускаемся, что ли? — шучу с улыбкой. Старая привычка. Люблю поюморить в такие напряжённые моменты.

Оба стражника переглянулись.

— Хуже, — буркнул тот, что постарше. — Советую тебе там не выделываться, а лучше делать, что скажут.

— И лучше не засыпать, — добавил тот самый со шрамом, со странным удовлетворением в голосе.

Последние слова заставили насторожиться. Что-то не так. Это не стандартная процедура — меня ведут куда-то, где обычно не бывает посторонних глаз.

Мы спустились ещё ниже, миновав несколько этажей, освещённых редкими масляными лампами. Снизу пахло затхлостью и чем-то ещё. Страхом. Болью. У таких эмоций есть свой запах, слишком хорошо знаю его по прошлой жизни.

Наконец оказываемся перед рядом камер, отличающихся от верхних. Там были решётки, позволяющие видеть соседей. Здесь — сплошные металлические двери с маленькими смотровыми окошками.

Бородатый стражник остановился перед одной из них, вставил массивный ключ в замочную скважину и провернул. Раздался тяжёлый лязг.

— Добро пожаловать в люкс, — хохотнул он, распахивая дверь.

Пытаюсь разглядеть, что внутри, но второй не дал такой возможности. Мощный толчок в спину, и влетаю в камеру, чуть не упав. Конечно, мог бы и увернуться, но пока что притворяюсь обычном бедолагой Сашкой Волковым. Дверь за спиной захлопнулась, и слышу, как запирается не один, а несколько замков. Щёлк. Щёлк. Вжик.

Внутри полумрак, развеиваемый тусклым светом единственной свечи на полу. В тёмных углах угадывались крупные фигуры — не одна, три. Они молча наблюдали за мной, не двигаясь, изучая новую добычу.

Когда глаза привыкли к темноте, смог рассмотреть своих новых «соседей». Один из них был поистине огромен — не меньше двух метров ростом и весом, должно быть, килограммов сто пятьдесят, не меньше. Настоящий бычара, с шеей толще моего бедра и руками, сплошь покрытыми татуировками. С черной бородой до горла. Прям, сука, Карабас-барабас культурист. Двое других были поменьше, но только на фоне этого монстра — по обычным меркам, тоже здоровенные откормыши, способные переломить среднестатистического человека пополам.

— Свежее мясо, — пробасил гигант, оскаливая здоровенные лошадиные зубы. Свеча отбросила зловещую тень на его морду, изрытую оспинами. — И какое хорошенькое…

Быстро оцениваю ситуацию. Трое против одного, пространство ограничено, выход заблокирован. Классическая ловушка. Кто-то очень хотел, чтобы я оказался именно здесь, с этими тремя головорезами. И даже догадываюсь, кто — тот толстый майор, визжащий в коридоре. С Ковалёвым дружит, небось. Или банально на его прикормке. Наверняка подговорил этих уголовников «позаботиться» обо мне. Судя по их ухмылкам, инструкции были просты — делать всё что угодно, но не убивать. Может быть, им пообещали скостить сроки или другие привилегии.

Выпрямляюсь, позволяя им хорошенько меня рассмотреть. Да, перед ними молодой парнишка, не какой-то бывалый уголовник. Лёгкая добыча. Наверняка уже представляли, как будут развлекаться со мной всю ночь. Сломают пару костей. Может быть, изнасилуют. Типичные тюремные забавы.

Только вот.

Они не знают, с кем имеют дело.

Гигант, сидя на прогнувшейся шконке, демонстративно помял огроменные пальцы:

— Давай знакомиться, красавчик, — и ухмыльнулся здоровенными зубами. — Меня Кабан звать. А это мои друзья, Штырь и Кирпич. И сегодня мы устроим тебе весёленькую ночку.

Улыбаюсь в ответ.

— Приятно познакомиться.

Один из их компашки, с острым как бритва носом, повёл ноздрями, принюхиваясь.

— Да он же всего лишь неофит! — и издевательски хохотнул. — А гонору-то, гонору! Послушайте его!

Второй — лысый, широкоплечий, в борцовке, оскалился, хрустнув шеей с щелчком.

— Мордашка у него такая сочная. Люблю, когда они симпатичные.

Исполин по кличке Кабан раскатисто захохотал, живот заколыхался под грязной майкой.

— Я трахну его последним! — объявил он, поправляя ремень на необъятных штанах. — Боюсь порву его тощий зад своим инструментом.

Двое его подельников разразились гоготом, запрокидывая головы, точь услышали изысканнейшую шутку в высшем обществе.

Остроносый, которого, видимо, звали Штырь, поднялся со шконки и двинулся в мою сторону. Неспешно, уверенно, как за добычей, загнанной в угол. Жёлтые от табака зубы блеснули в полумраке, а крепкая ручища потянулась к воротнику моего свитера.

— Иди сюда, красавчик, сейчас мы тебя…

Он не договорил. Растопыренная ладонь замерла в нескольких сантиметрах от моей одежды. Глазища уставились на меня, не моргая. В них не страх — ужас. Ещё мгновение он стоял, застыв, а затем медленно, неестественно рухнул на колени.

Только теперь его товарищи заметили мои пальцы, глубоко вошедшие в его шею. Без труда нащупываю его эфирный узел и качаю эфириум. Глаза вспыхнули синим эфиром, прикрыв взгляд фантазма.

— Всего лишь инициированный, — расстроенно вздыхаю, извлекая пальцы из его плоти. — Какая скука.

Обмякший Штырь рухнул на пол камеры. Медленно перевожу светящийся взгляд на оставшихся двоих быков. Они панически переглянулись, похоже осознав, что загнали в угол не жертву, а существо гораздо опаснее себя. Оба мгновенно активировали эфирные каналы. Синий свет пробежал по телу лысого, выдав в нём адепта первого ранга. Кабан оказался помощнее — его кожа приобрела свет глубже, что характерно для адептов второго ранга. Недурно, кстати, для тюремного громилы.

— Убьём его! — взревел бородатый Кабан.

Лысый бросился в атаку, руки вспыхнули синевой — «Сотня сокрушительных ударов», одна из популярных техник в низших кругах эфирщиков. Эффектная, но примитивная.

Перехватываю его кулак на первом же выпаде, крепко сжав. Хруст. Его визг. Не останавливаясь, выворачиваю его руку и ломаю пальцы. Легко. Непринужденно.

— Вай бля-я-я! — взвыл лысый.

Его заглушил гортанный крик Кабана:

— Крушащий таран!

Карабас-переросток сорвался с места довольно быстро, с его-то массой. Вокруг плотный эфирный щит, а лоб буквально сиял от концентрации эфира.

Не отступаю и просто бью прямым ему точно в лоб. Ого! А сучара-то твёрдый, как булыжник! Боль пронзила предплечье, один из пальцев хрустнул. И бородач врезался в меня точь бронепоезд.

В полёте мы врезались в металлическую дверь, оставив вмятину, и покатились по полу.

Вывернувшись, оказываюсь сверху, прижимаю мясистую харю Кабана ладонью к грязному полу. Второй рукой хватаю его запястье. И начинаю работу. Резко убираю ладонь с его морды, вбивая локоть. Хрясь. Хрясь. Хрясь. Как молотком в кабачок. Крупный носяра хрустнул. Кабан заорал точь резанный. Мельком оглядываюсь — лысый всё ещё извивается от боли, зажимая сломанную руку. Значит продолжаю вплотную заниматься Кабаном. Дёргаю его руку, и у него вылетает плечевой сустав. Он чё? Вообще прифигел? Расслабился тут! А как взревел. В агонии наносит мне удар целой рукой. Попал-таки. Прямо в бровь. Тёплая кровь хлыщет по щеке, но усмехаюсь. Прежде случалось сражаться с переломанными костями, ослеплённым обоими глазами. Подобная мелкая ссадина лишь раззадоривает.

Бью кулаком ему в нос ещё раз, хрящ снова смялся как бумага. Кабан гавкнул — другого слова не подберёшь — попытался что-то прорычать сквозь хлынувшую кровь.

— Отпусти! Выебу, сука!!! Отпусти, бля!!! Я тебя…

Не стал ждать, пока он закончит угрозы. Складываю два пальца, и тычок ему в правый глаз. Одним рывком протыкаю глазницу, проворачиваю пальцы, и, как крюком, подхватывая всё, что могло зацепиться. Вой Кабана напомнил визг свиньи на бойне. Он забился подо мной, как бык на родео, пытаясь скинуть. Бью ему разок в рожу, чтоб подуспокоился. Следом второй — в кадык, не дабы убить, а заткнуть. Трахея осталась цела, но боль лишила его возможности визжать.

На периферии замечаю движение и вовремя перехватываю ногу лысого, что превозмогая боль, попытался сбить меня с Кабана. Перехватываю на болевой захват — и его ступня выворачивается, повиснув безжизненной тряпкой. Кирпич, или как там его, похер в принципе, заорал новым тембром, но я только начинал.

— Ну что, кто теперь сучка? — усмехаюсь, довольно-таки позитивно, ну а что унывать? И перехватываю его за колено.

Новый хруст — и сустав вывернут в неестественном положении. Не останавливаясь, ломаю ему бедренную кость, а когда он, заливаясь воплями до хрипа, рухнул, закатывая глаза от невыносимой боли, добавляю ему перелом тазовой кости, заведя его ногу за спину. Финальным аккордом стал позвоночник. Он останется жив, но никогда не сможет ходить. А может и не останется. Как раз интересно будет увидеть, как долго протянет. В общем, не заскучаю.

Кабан, скуля от боли и зажимая вытекший глаз, в ужасе наблюдал за экзекуцией своего товарища. Закончив с тем, поворачиваюсь к нему. Он начал отползать к двери, оставляя кровавый след.

— Не надо, дружбан, мы всё поняли! — забормотал он всхлипами. — Нас заставили! Мы не хотели!

Но увидев, что мне абсолютно похрен, резко перешёл на крик, колотя здоровой рукой по металлической двери:

— ЭЙ, ТВАРИ! СПАСИТЕ!!! НА ПОМОЩЬ!!! ПОМОГИТЕ, СУКИ! ОН ЖЕ НАС ПРИБЬЁТ, БЛЯТЬ! ТВАРИ! ЭТО ПОДСТАВА!

Присаживаюсь на корточки перед ним, кровь из рассечённой брови уже не стекает, но щека вся грязная. Левое предплечье ныло от перелома, как и переломанный палец, но для меня подобное несущественно.

— Жить хочешь, сученыш? — спрашиваю спокойно, похлопывая его по лохматой щеке.

Карабас энергично закивал, размазывая кровь и слёзы по обезображенной морде.

— Молодец, — и улыбаюсь. — Тогда скажешь страже, что первого прикончил тот второй — Кирпич или как там его. Мы с тобой пытались разнять их, но не вышло, они покалечили друг друга. Понял?

— Понял! Я всё понял! — закивал Кабан, да с такой готовностью, будто самой судьбой ему было предназначено лгать.

Жёстко хватаю его за ухо и медленно выкручиваю, заставляя снова завыть от боли.

— Запомни, сука, — говорю ему в это самое ухо. — Напутаешь что-то, и я достану тебя. В любой камере. На краю света. В аду. И что я с тобой сделаю… ох, ты даже не представляешь, что я с тобой сделаю. И когда закончу, напоследок выпью из твоей черепушки твои тупые мозги. По капле. Выдавливая твой ебливый чайник, как прокисший помидор.

Кабан затрясся — не столько от моих слов, сколько от тона. Ведь это была не угроза, а констатация неизбежной реальности.

Отпускаю его и выдыхаю, снижая поток духовного ядра. Тьма в глазах медленно отступила, как чернила, растворившиеся в воде. Маскировочное ночное эфирное зрение тоже деактивировалось. И глаза вернулись в обычное состояние. Опускаюсь на одну из шконок, игнорируя пульсирующую боль в предплечье. Завтра рука будет вдвое толще от отёка, но как-то плевать. Важнее выйти из этой ситуации без лишних подозрений.

— Кричи громче, — приказываю Кабану, что поскуливал у двери, зажимая пустую глазницу. — Если не хочешь, чтобы этот, с позвоночником, сдох. Он долго не протянет без медицинской помощи.

Кабан закивал, как человек, которому нет нужды напоминать дважды. И сменил тональность своих воплей:

— ПОМОГИТЕ! ЗДЕСЬ РАНЕНЫЕ! СТРАЖА! ЧЕЛОВЕК РАНЕН! ЧЕЛОВЕЕЕК РАНЕН!

Он колотил по двери целой рукой, создавая такой грохот, что, пожалуй, сотрясал всё тюремное здание. Но в ответ только тишина. Видимо, майор и его люди хотели, чтобы этой ночью здесь никто нас не беспокоил.

Однако, спустя минут пять, когда Кабан уже начал сипеть от натуги, снаружи послышались шаги. Ключ загремел в замочной скважине, и тяжеленная дверь распахнулась. В проёме появились двое стражников с эфирными дубинками наготове и яркими фонарями.

— Чё расшумелись, гады⁈

Свет пробежал по камере, выхватывая из темноты жуткую картину. У самого порога лежал бездыханный Штырь с продырявленной шеей. Чуть дальше, в луже крови распластался Кирпич в неестественной позе. Всё-таки не пережил травм — потерял много крови, ну или шок оказался невыносим для его сердечка.

— Что за… — прифигел один из стражников, но Кабан не дал ему договорить.

— Они озверели! Совсем озверели! — затараторил он, размазывая кровь со слезами по подбородку. — Кирпич со Штырём сцепились, как бешеные собаки! Штырь избивал его, всего поломал его! Мы с Сашкой пытались их оттянуть, но куда там!

Кабан говорил быстро, на эмоциях, и настолько бессвязно, что даже я поверил. Так правдоподобно, зараза, даже завидую.

— А потом он ему шею какой-то техникой пробил! Кровищи было — охереть сколько! — Карабас оживлённо жестикулировал здоровой рукой. — Мне, суки, глаз выкололи в драке, Сашке вон тоже досталось!

Он указал на меня, сидящего на кушетке, с окровавленным лицом и опухающей рукой.

— Санька оказывается паренёк-то ровный! — добавил Кабан с таким искренним уважением, что любой дрянной актёр позавидовал бы. — Пытался разнять их, хоть и тощий!

За спинами стражников замечаю ещё одну ШАРООБРАЗНУЮ фигуру. Фрикаделька-майор-толстяк решил лично проверить результаты своей «затеи»? Судя по выражению щекастого рыльца, результат его категорически не устраивал. Маленькие глазки метали молнии, а жирные щёки яростно подрагивали.

— Вокруг меня одни тупицы! — выпалил он, сжимая пухлые кулаки. — Безмозглые твари! Тупицы! ТУПИЦЫ!

Стражники прокряхтели, не зная, как реагировать. Один из них набрался смелости и спросил:

— Что делать, господин майор?

Толстяк презрительно фыркнул, оглядывая место бойни, и ткнул пальцем на Кабана:

— Этого к лекарю.

Затем перевёл взгляд на остывшие тела и скривился:

— Суицидники грёбанные… Точно. Так и напишем — суицидники-психопаты. В лазарет их, нашенский.

Его маленькие глазки юркнули ко мне, сколько там ненависти… маманегорюй:

— Что до поджигателя…

— Попрошу выбирать выражения, — перебиваю его из полумрака спокойным тоном. — Моя вина ещё не доказана.

Как он вспыхнул, надо же. Харя залилась багровым:

— Здесь я решаю, кого как называть! — прошипел он яростью, брызги слюны полетели на ближайшего стражника. — Так что заткнись, мелкий утырок, пока не закрыл тебя в карцере! И ты не подох там без жрачки!

Он подошёл ближе, нависая надо мной всей грузной тушей:

— Так и напишем потом, отказался жрать — боялся, что отравят. Стандартный психопат, ещё и поджигатель. Всё просто, уяснил? Я здесь бог и закон! Я решаю твою судьбу!

Вот честно, едва сдерживаю усмешку. Ситуация разве не комична? Жирный майор, возомнивший себя вершителем судеб, пытается запугать человека, уничтожившего демоническую сущность, способную было подмять под себя весь мир. Мне не то что бы страшно, а даже неловко как-то. Конечно, жиробас может устроить мне подлянку. Закрыть в карцере, лишить еды, воды. И что? Без пищи могу продержаться очень долго. Во время тренировок в тибетских горах проводил месячные голодания, очищая тело и дух. Так что, дней через десять, когда стражники придут за моим «истощённым трупом», просто перебью их и уйду.

Но это означало бы выступить не только против самого майора, но и против системы правосудия в целом. В моём текущем положении такое было бы слишком хлопотно. Чтобы противостоять государственной машине, нужно не только желание, но и собственный достаточный ресурс. Так что, пока обойдусь без крайностей. А с майором могу расквитаться и позже, когда всё уляжется. Тем более, он не будет ожидать опасности. И это самое приятное в мести.

Самые что ни есть реалии военного искусства — выбирать правильное время для удара. Поэтому просто молчу, как и положено запуганному студенту.

Майор, так не дождавшись от меня хоть какого-то ответа, фыркнул:

— Ты ещё пожалеешь, что не сдох сегодня ночью, Волков. Поверь мне, это был бы лучший исход для тебя.

И махнул стражникам:

— Уведите его обратно наверх! Завтра решим, что с ним делать дальше!

После чего фрикаделина развернулась и покинула камеру. Сколько разочарования было в его глазах, ясно как день, ожидал совсем другого исхода от перевода меня к трём отпетым уголовникам.

Стражники, переглянувшись, подняли меня под руки.

— Пойдём, парень, — буркнул один из них сочувственно. — Тебе к лекарю бы.

— Повезло тебе, Волков, — произнёс второй. — Эти трое — убийцы. Ещё и отмороженные. Неудивительно, что прибили друг друга.

Киваю с самым невинным видом:

— Как я понял, они давно ненавидели друг друга. Да и тюрьма обостряет чувства, вроде как.

Стражник поджал губы, но так ничего и не ответил.

Что до меня? То вполне нормальное настроение. Ночь выдалась интересной, и, похоже, приобрёл нового врага в лице майора. Но что такое ещё один враг, если моя жизнь и без того полна опасностей?