Ненормальный практик 2

Глава 18

Прихожу в себя. Голова трещит. Боль — тупая, пульсирующая, раскалывала череп. Слышу чьё-то дыхание. И наконец, ощущаю всё остальное тело. Надо же, живой ещё. И вроде как, целый. Руки, ноги, всё на месте.

Как же чешется нос. Тянусь к нему и упс. Запястья скованы. Наручи значит. И нафига приковали к… кровати? Сглатываю. Меня же не продали Корнелии? Вот бы незадача была. В таком случае, придется либо сломать койку, либо руки, дабы выбраться. Ведь та свихнутая девка имеет на мою тушку те ещё дьявольские планы, уверен. Открываю глаза, свет тут же резанул, как лезвие. Ненавижу это ощущение.

— Очнулся, мерзавец! — прогорланил кто-то справа.

И зачем так кричать? Он что, перепугался? Морщусь и поворачиваю голову. Что за шкет? Ещё и в форме курсанта Имперской Академии. Юный, заметно неопытный для такого серьёзного дела, как служба. Иными словами — скорее всего, обычный практикант, которому поручили караулить меня, пока без сознания.

— Стоять на месте! — выкрикнул он с рвением, только доказывая мою теорию. Прям зелёный новобранец, жаждущий показать собственную значимость. — Я сейчас! Доложу! И вернусь!

И, метнувшись к двери, исчез. Стало на порядок тише. Благодать. И всё же? Где я? Медленно осматриваюсь.

На больничную палату не похоже. Скорее, допросная, переоборудованная под лазарет. Голые каменные стены без окон, зато как светит эта проклятая лампа под потолком. Бесит. Выключил бы её курсант, я бы спокойно повалялся ещё с полминутки. Но увы. Видимо, ей специально накрутили яркости, дабы «пациенты» поскорее приходили в себя, Кровать, или то, к чему я был прикован, по твёрдости напоминала тюремные нары, чем медицинскую кушетку.

Так. Ещё раз. Где я? И что происходит?

Голова так сильно раскалывалась, но приходится напрячь извилины и вспомнить.

Тут же вырвались кадры воспоминаний.

Ковалёв…

Кольцо…

Канализация…

Взрыв и схватка с наёмниками гильдии…

А после — Скворцов, окружённый группой практиков. Я вмешался, помог ему уйти, а потом…

Виски закололо, как и затылок. Попытка вспомнить подробности только усилила боль. Помню только смутные фразы, да удар по затылку.

Дверь распахнулась, и вошли несколько человек. Впереди высокая женщина за пятьдесят. В мундире коричневой расцветки. Военная прокуратура? Блин, её крашенные под блонд волосы так туго стянуты в пучок, что от этого видка моей башке стало ещё больнее. Злобные серые глаза тут же зыркнули на меня. Мне кажется, или она готова меня заклевать, как орлица Прометея? А с каким шлепком бросила папку на тумбочку рядом, очуметь. Впечатляет. За ней зашли трое мужчин — два офицера и гражданский в классическом костюме.

— Александр Волков, — произнесла женщина ровно, без интонаций, как протокол. — Курсант первого курса Городской Военной Академии Практической Эфирологии. Неофит первой ступени. Сирота. Воспитывался бабушкой, Верой Николаевной Волковой.

И зачем только приносила папку? Наверняка знает моё досье наизусть.

— Виновен в нескольких мелких нарушениях дисциплины в академии. Недавно отмечен как победитель турнира. И вот сегодня ночью вмешался в операцию государственной важности, оказав помощь особо опасному преступнику.

Хочу сглотнуть, но горло саднило, будто наглотался песка. Заметив это, женщина кивнула одному из офицеров, и тот налил из кувшина воды в стакан и помог мне выпить. Делаю тройку жадных глотков. Хорошо. Теперь можно и поговорить.

— Здравствуйте, — слегка киваю.

— Полковник Бубновская, Имперская Служба Контрразведки, — представилась женщина. — Со мной майор Варшавский и капитан Аркашин из той же службы, а также господин Тюрин из канцелярии Его Императорского Величества.

Гражданский в костюме проявил манеры, кивнув, когда назвали его фамилию. Но глаза, скрытые за стёклами очков, остались неживыми. Несомненно, анализирует сейчас мою мимику, поведение, интонацию. Да и, собственно, все слова, что будут изречены.

— Мы здесь, чтобы задать вам несколько вопросов, — продолжила Бубновская. — Надеюсь, вы понимаете серьёзность своего положения и будете отвечать честно.

Майор Варшавский — коренастый офицер с торчащими усами, шагнул вперёд:

— Курсант Волков. Вы вмешались в государственную операцию по поимке британского шпиона, — прозвучал его прокуренный голос. — Кто вам приказал?

Хмурюсь, собирая мысли в кучу. Так. Либо вопрос поставлен абсурдно. Либо меня заведомо считают приспешником британского шпиона? Погоди-ка. Что там сказала Бубновская? Перевожу на неё взгляд и переспрашиваю:

— Вы сказали, я оказал помощь преступнику? Ерунда. Насколько помню, единственному человеку, которому я оказал помощь был мастер Скворцов — заместитель уважаемого архимагистра Воронцова, так к слову, — отвечаю, стараясь говорить спокойно, хотя внутри всё сжималось от нехорошего предчувствия. Какого хрена⁈ Скворцов, сучара, британский шпион⁈ Тем не менее, продолжаю: — Увидел, как на него напали какие-то люди, и решил помочь. В чём проблема?

Присутствующие обменялись взглядами. И Бубновская произнесла, чётко выделяя каждое слово:

— Дмитрий Александрович Скворцов, которого вы так героически спасли, является британским шпионом. Он семнадцать лет работал на Корону, передавая в Британию сведения особой важности. Сегодня ночью должно было состояться его задержание, тщательно спланированное и подготовленное. Но благодаря вашему вмешательству, он сбежал.

Попадос.

Вот это я попал.

Помогай после такого людям.

Что ж, выходить из роли уже не вариант, так что отображаю на лице шок. Даже испуг.

— Это какая-то ошибка… — произношу растерянно. — Скворцов — правая рука Воронцова, его доверенное лицо. Как он может быть…

— Шпионом? — закончил за меня гражданский в очках, при этом улыбнувшись. — Очень просто, юноша. Он втёрся в доверие, создал безупречную репутацию, и годами предавал всё, что клялся защищать. Стандартная схема.

Смотрю ему в глаза за очками. Эх. За прошлую жизнь видел же немало двойных и тройных агентов, сам иногда играл подобные роли. И попался. В голове мелькнули воспоминания о слишком быстром бегстве Скворцова. Его фраза благодарности напоследок сейчас приобретала новый смысл. Высмеивание. Он тупа поглумился надо мной. Однако, откуда мне было знать, что он — крыса? Видел его всего раз, когда тот выводил меня из отдела, вот и всё. Мысли людей читать не умею, так что… Попался и попался. Провалы тоже бывают. Случалось раньше. Ну, да ладно. Всё это, пусть и неприятно, но не смертельно. Конечно, не поджог дома, всё серьёзнее, но как сказала Бубновская, стоит говорить правду, и оставить всё на правосудие. Если же и правосудие не справится, возьму всё в свои руки, хе-х. Гнить в казематах из-за нелепых обстоятельств? Нет, конечно. Нужно ценить свою жизнь и бороться за неё.

— Итак, повторяю вопрос, — взгляд Бубновской буравил меня, точь пытаясь проткнуть сознание и узнать всю правду. — Кто вам приказал помочь Скворцову? С кем вы работаете? На кого шпионите?

— Никто мне не приказывал… — отвечаю с идеальной интонацией искреннего удивления. — Увидел человека в беде и помог ему. Очевидно, что совершил ошибку. Вы бы не помогли на моём месте? Как курсант Городской Военной Академии Практической Эфирологии я не мог поступить иначе…

Что ж. Остаётся быть честным. Ни с какой шпионской агентурой я не связан, так что плевать. Пусть проводят любые проверки. Не проблема. Подключат пытки? Вперёд. Бывал я в плену у полевых командиров в Афганистане, вот там пытки, не говоря уже о застенках китайской контрразведки. А что творили религиозные фанатики, посчитавшие меня демоном. По сравнению со всем этим, имперские следователи — настоящие вежливые ребята…

Четыре дня прошли довольно быстро, учитывая, что находился под стражей, в тюремной камере. Нарисовывается прямо закономерность. То ли мир пытается упрятать меня в клетку, дабы я не покорил его, и таким образом со мной борется. То ли я сам такой неудачливый, что в тюрьме провожу едва ли не чаще, чем в академии. Но, что есть — то есть.

Если посмотреть на всё позитивно, то я воспользовался этими четырьмя сутками для отдыха. Место конечно для подобного не приспособлено, чай не отель, и всё же, шконка есть, даже кормили, и что самое приятное, хотя явно только для таких больных на голову, как я, изолятор, куда меня и поселили. Тишь, да гладь. И поспать в радость, и помедитировать, погоняя разные мысли. В общем, подытоживая, могу с уверенностью сказать — четыре дня не стали мучительными. Как и ожидание. Допрос провели ещё в первые сутки. Вызывали экспертов. Затем других экспертов. После них — третьих. И всё повторилось. Ещё в беседе с Бубновской и остальной делегацией на вопрос, как я оказался рядом с тем переулком и почему был ранен, ведь агенты канцелярии сообщили о моем видке — кровью из ушей, синяках, раненой руке. Сказал как есть — пострадал от СТРАННОГО ВЗРЫВА! Якобы шёл мимо и тут БАБАХ! Очнулся в таком состоянии и побрел домой. Наткнулся на шум, крики. Решил обойти, и как назло, наткнулся как раз-таки на схватку Скворцова с неизвестными практиками. Активировал подводное зрение, пояснив, что то неплохо помогает различать детали в темное время суток, и, узнав мастера Скворцова, ввязался в битву. Ведь как курсант Городской Военной Академии Практической, мать её, Эфирологии мог пройти мимо⁈

И так по кругу.

Всё ту же легенду.

Раз за разом.

Они задавали вопросы. Порой каверзные.

Я отвечал, так нигде и не попавшись.

На остальные трое суток меня оставили в покое. То ли надоело самим, то ли что-то накопали. Или же поверили странному курсанту-неофиту. Кстати, насчёт странностей тоже вопросы были. Особенно, как я смог продержаться так долго против шести подмастерьев. Обвинил во всём адреналин. Якобы сам не понимал, как так вышло. А ещё настаивал, что особо и не помню сам бой. Кто-то из сотрудников выяснил, что именно меня назвали Ненормальным Практиком… Чего? Удивился я тогда. Ненормальный практик? Это я-то? По-моему, как раз-таки, самый что ни есть нормальный ДУХОВНЫЙ практик. В итоге сошлись на том, что неофит-гений плюс капля удачи вот и вышло что вышло. К тому же, агенты канцелярии бились не насмерть, а с целью пленить. Что накладывало на них некие ограничения в бою, кои, наоборот, давали мне преимущества. Вопрос был закрыт, по крайне мере, так сказали эксперты, что не могло не радовать. Способности под завесой тайны, всё остальное меня уже мало волновало. Как и сказал — виноватым себя не считал, каждый мог оказаться на моем месте. Да что говорить, если Скворцов обводил вокруг пальца архимагистра Воронцова? Семнадцать лет! Так что какой спрос с курсанта-неофита, видевшего этого самого Скворцова лишь единожды? Тут грамоту бы выдать, за то что проявил гражданскую позицию и не прошёл мимо человека, попавшего в беду. Хотя, уверен, ничего такого мне не светит. Наказание будет. Сто процентов. Не может государственная машина спустить подобное, да и, чтобы другим неповадно было, и даже не вздумали сотрудничать со шпионами. Потому я был готов к любому вердикту.

И вот — утро. И началось оно не с кофе, да-да, мечтать не вредно, а с лязга засова и двух хмурых конвоиров в знакомой коричневой форме. Очевидно, ребята из той же конторы, что и полковник Бубновская.

— На выход, Волков, — буркнул усатый. — С вещами. Хотя, какие у тебя вещи…

Он прав. Вещей у меня — кот наплакал. Точнее, вообще не наплакал. Моя «шикарная» рабочая одежда, купленная на ярмарке, обгорела ещё в канализации. Скорее всего хранится теперь в вещдоках или её попросту сожгли. Академическую форму, оставленную в таверне Тихая Гавань тоже не вернули. Так что повезли меня в обычной тюремной робе из черно-белых полос. Не хватало только гири, пристегнутой к ноге. А не косплей ли это на зёбра? Да, именно через «ё». Так или иначе выглядел я, надо полагать, сногсшибательно. Красота. Ну хоть башмаки дали, ни ахти какие, но и на этом спасибо.

Наручники не сняли. Перековали руки за спиной, и всё. Удобно? Нет конечно. Конвоиры повели по гулким коридорам. Мелькали каменные стены, тусклые лампы, решётки на окнах. Атмосфера самый шик.

Вывели во внутренний двор. Утренний солнечный свет заставил поморщиться. Морозный воздух ударил в лицо. Декабрь, как-никак. А я в робе. Прелестно. Зато как взбодрило.

У ворот ждала карета? Ну-ну, конечно нет. Самый что ни на есть тюремный фургон. Если просто, то чёрный ящик на колёсах, с маленькими зарешеченными окошками под самой крышей. Ни гербов, ни ливрей. Всё строго, по-деловому. «Доставка особо опасных элементов общества» — так, наверное, написано в их путевом листе.

— Залазь, — подтолкнул конвоир в открытую заднюю дверь.

Забираюсь. Внутри — аскетизм в чистом виде. Две деревянные лавки вдоль стен, обитые жестью. Пахнет затхлостью и чем-то кислым — наверное, наследие предыдущих «пассажиров».

Усаживаюсь на лавке и дверь с лязгом захлопнулась, погрузив фургон в темноту. Конвоиры уселись спереди, отгородившись решёткой. Лошади тронули, фургон качнулся и покатил по брусчатке.

Едем. Куда? В суд, очевидно. Забавно, второй раз за последние пару недель везут под конвоем. Тенденция, однако. То пожар, теперь вот шпионаж… Что дальше? Покушение на императора? С моей-то «везучестью» — вполне возможно.

Сквозь щель в двери и крохотные окошки пробивались слабые лучи света. Фургон трясло на каждой выбоине. Сидеть на жёсткой лавке со скованными за спиной руками — удовольствие ниже среднего. Но не жалуюсь. Бывало и хуже. Гораздо хуже. Вспомнились тесные клетки, где приходилось сидеть скрючившись сутками, или грязные ямы, куда бросали в юности после неудачной операции… По сравнению с этим — комфорт. Можно даже медитировать.

О чём думает человек в такой ситуации? О прошлом? Будущем? О несправедливости судьбы?

Чепуха. Опытный думает о вариантах. Вариант первый: суд меня оправдает. Смешно, конечно, но мало ли. Вариант второй: меня обвинят, но приговор будет мягким. Тоже смешно, учитывая «британского шпиона». Вариант третий: приговор будет суровым. И вот тут уже надо думать: а насколько? Когда узнаю, тогда и буду действовать по плану «Б». Сбежать реально. Даже сейчас. Решётка между мной и конвоирами, как и наручники, меня не остановят. Конвоиров Двое. Не проблема. Можно обезвредить. Снять с одного из них одежду. А дальше — в городские трущобы. Затеряться, сменить внешность. В теории ничего сложного.

Однако, стоит ли? Вмешательство в поимку шпиона итак дело серьёзное. Побег из-под стражи только усугубит положение. Меня объявят в розыск по всей Империи. Никакой спокойной жизни, никаких тренировок, никакого планомерного восхождения. Постоянная оглядка, жизнь в тени. Нет. Пока не стоит дёргаться. Нужно посмотреть, как будут развиваться события. Возможно, у системы есть свои резоны. А может, приговор окажется не таким уж и страшным. В любом случае, план «Б» всегда успеется. Главное — не терять голову.

Фургон замедлил ход. Скрип колёс, ржание лошадей. Приехали. Снаружи слышались голоса. Дверь открылась, и в глаза снова ударил дневной свет.

— Выходи, Волков.

Вылезаю, щурясь от света. Ледяной ветер треплет волосы и тюремную робу. Впереди серое, казённое здание с гербом Имперского Правосудия над входом. Вокруг — оцепление из стражников. Неподалеку с моим фургоном ещё несколько. Видимо, привезли не только меня.

— Идём и без сюрпризов чтобы, — Конвоиры подхватывают под руки и ведут ко входу.

Иду спокойно, не опуская глаз перед людьми. Пусть смотрят. Пусть видят «опасного преступника». Мне нечего скрывать, как и нечего стыдиться. Сделал то, что посчитал правильным в тот момент. Ошибся? Да. Но поступил по совести. Пусть она тут никому и не сдалась, кроме меня самого.

Проходим через высоченные двери. Тут теплее, да и ветер не дует. Большой холл, по бокам гулкие коридоры. Идём вглубь. Проходим дежурного с постовыми. Навстречу попадаются люди в мантиях, чиновники, стражники. Одни смотрят с любопытством, вторые — с презрением, третьи — с равнодушием.

Через пару минут, останавливаемся перед массивной бардовой дверью с табличкой «Зал №3». Конвоиры переглядываются. Усатый кивает.

— Жди. Вызовут.

Первый встал подле. Второй пошёл делать доклад.

Прислоняюсь спиной к холодной стене. Жду. Смотрю то на потолок, то на мимо проходящих сотрудников.

Так прошло минут двадцать.

— Подсудимый Волков, проходите, — обратилась ко мне сотрудница, выглянув из-за двери.

Конвоир чуть подтолкнул в плечо, держа руку на дубинке:

— Пошевеливайся, парень.

Прохожу в зал суда. Потолки тут терялись где-то во мраке, а лепнина с батальными сценами, казалось, наблюдала за очередным смертным, чья судьба вот-вот решится. Тяжёлые бархатные портьеры цвета вина глушили звуки с улицы, отрезая от внешнего мира. Здесь существовали только Закон и его служители. Ну, и те, кто попал в жернова.

Меня ведут мимо немногочисленных зрителей и усаживают на скамью подсудимых. Жёсткая, неудобная, с расчетом на то, чтобы любой севший на неё чувствовал себя максимально некомфортно и униженно. Руки всё также застегнуты за спиной и поднывали от неудобства.

Окидываю взглядом присутствующих. Прямо напротив, в первом ряду, сидела Вера Николаевна. Бабулька. Маленькая, сгорбленная. Выглядела сейчас такой потерянной в этом огромном зале. Вся бледная, глаза красные от слёз, морщинистые кисти сжимали старенький ридикюль. Встретившись со мной взглядом, всхлипнула, прижав платок к губам.

— Сашенька! — вырвался у неё надрывный стон.

— Привет, бабуль, — говорю ей, стараясь улыбнуться ободряюще.

— Тишина в зале! — прогундел помощник судьи.

Бабуля вытерла слёзы платком.

Рядом с ней — Виктория. Сидела прямо, в строгом чёрном платье. Ни единого украшения, ни капли эмоций на лице. Только глаза. В них вся буря. И кому как ни мне понять? Посмотрела на меня, а затем куда-то сквозь, на судейское возвышение.

Чуть поодаль восседала женщина в белой мантии и алом берете. Представительница Воронцова. Я не был с ней знаком и вижу впервые. И зачем архимагистр прислал своего человека? Решил узнать информацию из первых уст?

В другой половине зала сидел высокий, тощий тип с нездоровым цветом лица. Кто такой — без понятия. Может, представитель «пострадавшей стороны»? Агент контрразведки, участвовавший в захвате Скворцова? Возможно.

Помимо всех них в зале присутствовали ещё какие-то люди в гражданском, кои также были незнакомы. Что до судейского места, то там согласно регламенту восседали трое. В центре — лысый толстячок с усталыми глазами. По бокам — двое мужчин помоложе и пока похудее. На лицах так и читалось: «нам безразлична твоя судьба, ты просто-навсего строчка в отчёте».

Обвинитель — полковник Бубновская уже стояла перед судейским столом. Прямая, подтянутая, в безупречной коричневой форме. И приступила к обвинению. Монотонно, чётко, безжалостно перечисляя мои «подвиги»: нарушение дисциплины, подозрение в поджоге, и ядовитая вишенка на торте — пособничество в побеге особо опасного государственного преступника, британского шпиона Скворцова. Звучало внушительно. Я прямо отъявленный злодей.

И как бы всё. Аргументы защиты были, видимо, заслушаны до моего появления. Меня привели к финалу. Неужели такая текучка, что не хватает времени?

— Встать! Суд удаляется для вынесения вердикта! — провозгласил пристав со скучающим лицом.

Все присутствующие поднялись. Судьи, поправляя мантии, удалились в совещательную комнату. Дверь закрылась. И повисла тишина. Густая, вязкая, тяжёлая. Только плач бабушки, да шёпот присутствующих нарушали её. Смотрю в одну точку на стене. Что ж, остаётся только дождаться приговора.

Двадцать минут ожидания растянулись в вечность.

Виктория нервно постукивала пальцами по подлокотнику. Представительница Воронцова что-то малевала в блокноте. Бабуля всё ниже склоняла голову.

И дверь открылась. Судьи вернулись.

— Встать! Суд выносит вердикт! — прогундел пристав.

Все поднялись. Взглянули на меня — сочувствующе, осуждающе, безразлично. По-всякому.

Лысый толстяк прокашлялся и принялся зачитывать с листа:

— Заслушав все стороны и рассмотрев представленные доказательства, суд постановляет: гражданин Волков Александр Николаевич, хотя и не является агентом британской разведки или сознательным пособником государственной измены, своими действиями способствовал бегству шпиона Дмитрия Александровича Скворцова.

Сделал паузу, переворачивая страницу.

— Учитывая прошлые заслуги обвиняемого, а именно победу на турнире академий, представляя честь Городской Военной Академии Практической Эфирологии, а также принимая во внимание выяснившиеся обстоятельства пожара в книжной лавке Волковых, произошедшего из-за невыключенного эфирного нагревателя, что подтверждается заключением экспертизы…

Помощница Воронцова кивнула, услышав эту формулировку. Судья продолжил:

— … гражданин Волков приговаривается к следующему наказанию: полугодовой службе в батальоне «Чёрный Лебедь» на передовой северной границы, с полным лишением свободы и под постоянным наблюдением командования.

— Как⁈ Сашенька! За что⁈ — выпалила бабушка.

— Чёрный Лебедь? Вы серьёзно? — возмутилась Виктория.

— Так с ним и надо! — а это уже со стороны обвинения.

— Сгниёт там пацан, эх, — надо же, тут и сочувствующие есть.

— Не сгниёт, так замёрзнет.

— Тишина!

В зале продолжились обсуждения, но уже куда тише. Неудивительно. «Чёрный Лебедь» — легендарное штрафное подразделение, куда отправляли самых отъявленных преступников, давая им шанс искупить вину кровью. По неофициальной статистике, выживал лишь один из десяти солдат, направленных туда. И это было ещё оптимистичной оценкой.

— Приговор окончательный, обжалованию не подлежит, — завершил судья и ударил молотком. — Исполнение приговора начинается сегодня. Даю минуту на прощание.

Минута. Вот он — щедрый подарок от Имперского Правосудия.

Конвоиры отошли в стороны. Первой подбежала бабушка. Щёки мокрые от слёз, руки дрожали. Вцепилась в мою тюремную робу, боясь, что растворюсь в воздухе прямо здесь.

— Сашенька! Внучек! Куда же тебя⁈ На войну⁈ Без обучения должного⁈ За что⁈ Ты же… ты же хороший! Ты не мог…

— Тише, бабуль, тише, — пытаюсь обнять её, насколько позволяли наручники. — Всё будет хорошо. Не переживай. Это всего на полгода. Вернусь. Ты только береги себя.

— Но там же… опасно… убивают… а ты ещё академию не закончил… — её голос срывался.

— Буду обучаться на ходу. А ты пока подумай насчёт юга. Вернусь, и уедем. Купим домик у моря. Будешь мне пирожки печь. Договорились?

Она кивала, не в силах говорить, слёзы всё текли по морщинистым щекам. Гадство, и за что старушке такое горе?

— Иди, бабуль. И не плачь. Всё будет хорошо, — и мягко отстраняю её. Пусть видит, что со мной всё в порядке.

Она отошла, поддерживаемая под руку судебным клерком, который сжалился над старушкой.

И подошла Виктория. Лицо — всё та же маска холода, но глаза… Я видел в них всё.

— Волков, — сказала она тихо. — Ты идиот.

— Возможно, — не стал даже спорить. — Но сделал то, что считал нужным.

— Твоё «нужно» вышло тебе полугодом в аду, — она немного повысила голос. — Ты хоть понимаешь, куда попадёшь? «Чёрный Лебедь» — мясорубка! Смерть…

— Я в курсе. Но я вернусь.

— Вернёшься? — она криво усмехнулась. Глаза намокли. Но тон всё тот же сердитый. — Если от тебя хоть что-то останется.

Она помолчала, а затем:

— Наше пари…

— Можешь забыть о нём, — и улыбаюсь спокойно, с лёгким сожалением во взгляде. Конечно, мне было жаль, что мы с Викой так и не провели ночь вместе. Но заставлять её ждать полгода моего возвращения? Из места откуда мало кто возвращается? Не стоит. Она не моя девушка. Пусть не переживает, что меня в любой момент могут убить, и живёт спокойно.

В её глазах мелькнуло удивление. А после — раздражение.

— Значит так ты решил, — выдохнула она.

— Да. И не испытываю никаких сожалений.

По её щеке прокатилась слеза. Смотрела на меня таким долгим взглядом. А затем… затем обняла, тихо сказав:

— Даже сейчас… — и сглотнула. — Сколько в тебе сил? Будь осторожен там. И… постарайся выжить.

— Непременно, Вика-Виктория, не переживай.

Она шмыгнула и отстранилась.

— Время вышло! — рявкнул пристав. — Увести осуждённого!

Конвоиры взяли меня под руки.

— Сашенька! Внучек! — заревела Вера Николаевна.

— Бабуль! Я вернусь! Не плачь, родная! — крикнул ей, оборачиваясь на ходу.

И двери зала суда №3 захлопнулись. Впереди — этап, дорога на север, и полгода в аду, откуда возвращаются немногие. Что ж, вызов принят. Посмотрим, кто кого: я — «Чёрного Лебедя», или он — меня.