Ненормальный практик 2

Глава 3

Ещё в прошлой жизни заметил, что дорога домой занимает меньше времени, чем из дома. Особенно, когда едешь на тачке в какой-нибудь неизведанный город. Но в этом мире неуж-то всё наоборот? До своего района добираюсь уже вечность! Когда уже стал подумывать, а не проще ли завести другую родную бабулю с книжной лавкой, всё-таки добрался до квартала. И первое, что замечаю — странное отсутствие привычной суеты. Обычно в это время здесь уже хлопотали лавочники, грохотали телеги с товаром, перекрикивались соседи.

Сейчас же — гнетущая тишина.

Поворачиваю к своему переулку и спотыкаюсь, не веря глазам. Часть домов превратились в выжженную полосу. Почерневшие балки, промокший от снега хлам, запах гари, въедающийся в ноздри. И среди всей этой разрухи — обугленные руины книжной лавки бабули, где прошло всё детство Сашки Волкова.

Что за херня…

В сознании тут же всплыли обрывки подслушанного разговора охранников Ковалёва про поджог. Естественно, головоломка сложилась мгновенно. Значит, целенаправленная акция, направленная против меня? Вернее, против Александра Волкова, с которым Ковалёв имел счёты.

Удивительно, но, поняв ситуацию и что пожар — не случайность, не чувствую ярости. Только безэмоциональное, расчётливое удовлетворение. Даже усмехаюсь, подбросив украденный перстень. Вот же мелкий ушлёпок, решил сыграть по-крупному? Ловко ловлю кольцо и кладу в потайной карман на манжете куртки. Что ж, по-крупному так по-крупному. Но потянет ли Игнатушка мои ставки?

Свела же судьба с мелким аристократишкой, но ведь изобретательный гадёныш. Ещё и без тормозов. Что ж, теперь имею полное моральное право уничтожить его любым способом.

И эта мысль захватила так сильно, что не сразу заметил направляющихся ко мне двух городских стражников. Они выбрались из дежурной повозки, припаркованной у обгоревшего соседского дома, и шли в мою сторону, держа руки на эфирных жезлах.

Бежать? Глупо. Подобное означало бы сразу признать вину, навлечь на своё имя серьёзные проблемы. Что если Ковалёв всё устроил так, что виновником пожара оказался именно я? Не стоит отметать такой вариант. Что там за наказание грозит за поджог? Память прежнего Александра услужливо подбросила информацию о местной судебной системе: первый вариант — каторжные работы на северных рудниках. От пяти до пятнадцати лет беспросветного труда в условиях, из которых мало кто возвращался живым. Для дворянина практически смертный приговор — благородное сословие редко выживает в таких условиях, неженки мля. Второй вариант — принудительная служба в пограничных войсках. Три-пять лет на линии огня, где бойни с практиками из соседних государств обеспечивают постоянный поток раненых и погибших. Учитывая слабую подготовку большинства новобранцев, шансы дожить до окончания срока — не больше тридцати процентов. Третий вариант, применяемый в особых случаях — лишение права на использование эфира. Варварская процедура запечатывания эфирных каналов, низводящая практика до уровня обычного человека. Фактически — социальная смерть для любого, кто связал свою жизнь с боевыми искусствами.

Стражники подходили ближе — один полный, с красным от мороза носом, второй — жилистый, с тонкими усиками. Старший, дородный, вынул из внутреннего кармана мятый лист бумаги и, сверяясь с ним, внимательно посмотрел на моё лицо. На бумаге успеваю заметить свой портрет — довольно точный, хотя и явно нарисованный наспех.

— Гражданин Волков Александр? — произнёс стражник официально, продолжая сличать моё лицо с изображением.

— Это я, — спокойно смотрю ему в глаза. — Что здесь произошло?

Стражники обменялись взглядами. Тот, что помладше, с усиками, выступил вперёд:

— Это мы и собираемся выяснить. Вам придётся последовать за нами в отдел.

В его тоне не было агрессии, но чувствовалась настороженность, будто ожидал от меня сопротивления или попытки бегства. Рука в черной перчатке по-прежнему лежала на эфирном жезле, готовая в любой момент активировать оружие.

Собираюсь ответить, как со стороны уцелевшего в переулке здания — цветочной лавки — послышались торопливые шаги. К нам подбежала моя русоволосая соседка.

— Саша! Сашка, ты в порядке⁈ — она схватила меня за куртку, обняла. — Ты где пропадал⁈ И где Вера Николаевна⁈

Настя Соловьёва. Я вспомнил как её зовут.

— Бабушка приглядывает за тётей Лидией, — отвечаю ей и понимаю. Пусть сам лично и в курсе, что за поджогом стоит Ковалев, но как объяснить это в отделе? Плюс что мне сказать о том, где я пропадал все эти дни? Мол сражался с психопаткой, параллельно убив несколько человек и подслушав разговор гвардейцев мелкого Игната, прежде чем стащить у него родовой перстень⁈ Чушь же! В это никто не поверит! А значит нужно правдивое алиби. Кто сможет подтвердить моё местонахождение? Аглая и её тётушка из таверны? А что, как вариант.

— Когда это случилось? — спрашиваю у Насти, кивая на обгоревшие развалины.

— Три дня назад! — у неё по новой наворачивались слёзы. — Ночью! Мы все проснулись от криков… Огонь был такой сильный, Саша! Мы пытались помочь, но это было ужасно!

— Не вмешивайтесь в расследование, гражданка, — старший стражник отодвинул её в сторону. — Пройдёмте, гражданин Волков. Сейчас проедем в отдел и всё выясним. Где вы были эти дни? Почему не объявились сразу после пожара?

Его тон стал подозрительным. Замечаю, как второй стражник занял позицию сбоку от меня — классическая тактика для предотвращения побега. Они оба явно считали меня причастным к случившемуся.

— Я не… — начинаю диалог, но стражник прервал жестом.

— Объяснения — в отделе. Не усложняйте ситуацию, гражданин Волков.

Анастасия схватила меня за рукав:

— Саша, они не могут… Ты же не… Я скажу всем, что ты не мог этого сделать!

— Спокойно, Настя, — мягко высвобождаю руку. — Я не имею к этому никакого отношения. Мы во всём разберёмся. Не волнуйся.

Спорить сейчас со стражей или сбегать было бессмысленно. Для начала необходимо понять, какие конкретно обвинения мне предъявляют и какими доказательствами располагают. Возможно, смогу доказать своё алиби и выйти сухим из воды. А нет, тогда уже и вырву себе свободу.

— Я готов проехать с вами и ответить на все вопросы.

Старший расслабился, услышав моё согласие, и указал на повозку стражи, предназначенную для перевозки задержанных.

— Прошу в экипаж. И без глупостей, пожалуйста.

Иду к повозке, мысленно готовясь к непростым объяснениям и надеясь, что моя история с «выздоровлением после ранения» будет выглядеть вполне правдоподобно. Молодец Ковалёв — хорошо подготовился. Ловушка вышла интересной.

Забираюсь в повозку — ничего особенного, деревянный короб с узкими зарешеченными окнами на массивном шасси. Внутри несёт сыростью и дешевым табаком. Стражники уселись на передний облучок, и повозка, натужно скрипнув, тронулась. Мы медленно покатили по мостовой, удаляясь от пепелища, хоть и недолго, но служившего мне домом.

— … так вот я не один слышал, что граф Орловский изволил пожаловать, — доносилась до меня беседа стражников. — Лично видел кортеж на Невском.

— Да ладно? — удивился второй. — Со всей свитой?

— А то! Два взвода гвардейцев, человек семьдесят. Экипажи парадные — такой шум-гам, что весь квартал перекрыли.

— То-то я вчера на смену еле пробрался. На Баумановой и Литейной — везде посты, даже по параллельным улицам не объехать.

Машинально отмечаю эту информацию. Затор на дороге той ночью, когда возница не мог отвезти меня домой по параллельной улице — видимо, как раз из-за приезда этого самого графа Орловского. Но данная мысль промелькнула и исчезла. Гораздо больше занимало другое. Кого собралась уничтожить сучка Корнелия со своим отрядом? Вряд ли Орловского. Против семидесяти практиков её отрядом не выступишь, а значит её цель иная.

Размышления прервал резкий толчок — повозка тормознула. Раздались голоса, затем скрипнула дверь, и замечаю серое здание с гербом Городской стражи. Прибыли в отдел значит.

— Выходи, — старший шире распахнул дверцу. — И помни, Волков, честным гражданам бояться нечего.

— А тем, кто поджигает целую улицу, стоит дрожать от страха, — добавил его молодой напарник.

Молча выхожу из повозки, не собираясь как-то комментировать их выпады. Оглядываюсь. Внутренний двор отдела точь оживлённый муравейник — повозки въезжали и выезжали, стражники вели задержанных, курьеры сновали с бумагами. В целом, обычный рабочий день в правоохранительной системе любого мира.

— Пойдём к следователю, — старший положил руку мне на плечо, направляя ко входу.

Я не сопротивлялся, да и к предстоящему разговору тоже готов. Всего лишь нужно убедительно объяснить своё отсутствие в ночь пожара и последующие дни. А дальше будь — что будет. Впрочем, стало даже любопытно: насколько основательно Ковалёв подставил меня? Просто навёл подозрения или оставил неопровержимые улики?

Меня привели в комнатушку с железным столом, двумя стульями и крохотным окном, с решёткой. Типичное помещение для допросов — изолированное, чтобы создать ощущение отрезанности от мира, но не настолько мрачное, чтобы напоминать камеру пыток. Разумный компромисс.

Спокойно располагаюсь на стуле, положив ладони на коленки — поза открытая, не вызывающая, не агрессивная. Доводилось бывать по обе стороны допросного стола, так что хорошо знаю, насколько важен язык тела.

Дверь открылась спустя минут пятнадцать ожидания — классическая тактика, дабы заставить задержанного нервничать. В коморку вошла женщина лет сорока. Коричневый мундир, такого же цвета брюки и чёрные ботинки. На голове чёрная фуражка с кокардой. Среднего роста, подтянута, очевидно самостоятельно сдаёт все нормативы, а не через проплату кому нужно.

Что наиболее интересным было в её внешности, так это глаза. Различались оттенками, а если уж приглядеться, то и вовсе чувство будто оба глаза, как инь и янь. Левый — серый, холодный, оценивающий, прям линза микроскопа. Правый — янтарно-карий, тёплый, с виду даже сочувственный. Такой вот эффект гетерохромии — ощущение, будто на тебя смотрят одновременно два совершенно разных человека.

— Следователь Елагина Ксения Аркадьевна, — представилась она, опустившись на стул напротив. Голос оказался низким, с лёгкой хрипотцой курильщицы. — А вы, стало быть, Александр Волков. Наша пропажа. — и раскрыла тонкую папку, бегло просмотрев содержимое. — Итак, Александр, — она подняла на меня разноцветные глаза. — Давайте поговорим. Расскажите, чем вы занимались в тот день, когда произошёл пожар.

Принимаю задумчивый вид, как будто собираясь с мыслями.

— Обычный день, собственно, — начинаю ровным, спокойным тоном. — Утром посещал академию. После учёбы вернулся домой. Обнаружил записку от бабушки, что она мол будет приглядывать за больной подругой и оставила мне деньги на еду. Почитал книги в нашей библиотеке, затем отправился прогуляться и перекусить. Районные таверны порядком приелись, так что решил поужинать в новом месте. Так уж вышло, что по пути на меня напали бандиты.

— Сколько их было? Как выглядели? — прищурила взгляд Елагина.

— Трое. Здоровые все такие, лиц не запомнил, темно было, да и мутузить когда начали… — на моём лице отразился стыд, ещё и раздражение, всё то, что обычно испытывают жертвы ограбления. — Из низов они, бандиты — по говору слышно было. Забрали деньги, побили… Я даже защититься толком не успел.

— Почему не обратились в стражу? — спросила следователь с нотками профессионального скептицизма.

— Честно? Постеснялся, — опускаю взгляд, ведь в такой момент должен накрывать стыд. — Понимаете, я изучаю боевые эфирные техники. Курсант академии. И не смог отбиться от обычных бандитов… Да и, у меня ещё оставались деньги — в потайном кармане, на всякий случай. Хватило, чтобы вызвать экипаж.

— Похвальная предусмотрительность, — сухо заметила следователь. — И куда же вы направились?

— Домой, конечно, — смотрю на неё, хлопая глазами, как если бы этот ответ был самый очевидный и почему она вообще задала такой глупый вопрос. — Только вот впереди оказался затор — какой-то важный чиновник приехал, все дороги перекрыли. Объехать было нельзя. Так сказал возница. Я чувствовал, что начинается простуда — от нервов, наверное, после ограбления. Так что решил заночевать в ближайшей таверне.

— В какой именно? — её серый глаз впился в меня, как бур.

— Сонный карп, — отвечаю без малейшего колебания. — Недалеко от Харьковской. Небольшое такое заведение, второсортное, но для ночлега сойдёт.

— И вы провели там… три дня? — Елагина подчеркнула последние слова, выразив тем самым сомнение.

— После нападения, к сожалению, сильно разболелся, — потираю висок, будто до сих пор испытываю дискомфорт. — Лихорадка, кашель, слабость… Решил тогда не выходить, пока не приду в себя. Тем более, бабушка всё равно гостила у подруги, тёти Лидии — та серьёзно заболела, бабуля за ней ухаживает. Никто меня особо и не ждал дома.

— Удобно, — прокомментировала следователь, но без язвительности, скорее констатируя факт.

— Понимаю, как это выглядит, — и чуть подаюсь вперёд, глядя ей прямо в глаза. — Но если вы считаете, что я мог поджечь собственный дом, то зачем бы мне это? Все наши вещи, бабушкины книги… Всё, что у нас есть. Было.

Последнее слово произношу с горечью, которая не требовала актёрского мастерства. Хоть я и не настоящий Александр, мне было по-настоящему жаль его бабушку, лишившуюся всего.

Елагина внимательно изучала моё лицо, наверняка пыталась угадать мысли.

— В таверне «Сонный карп», говорите, — она сделала ещё одну пометку. — Кто-нибудь может подтвердить ваше пребывание там?

— Хозяин, конечно, — и киваю. — Андрей Фомич, кажется. Немолодой такой мужик с бородой. Ещё была работница — пожилая женщина, Лукерья, и её молодая помощница… не помню имени.

Последнее, конечно, было ложью. Имя Аглаи и её округлые формы впечатались в память очень чётко, но мне казалось разумным проявить некоторую забывчивость.

— И вы всё это время не выходили из номера? — Елагина постукивала карандашом по столу. История казалась ей натянутой.

— Да, — и пожимаю плечами. — Лежал в постели, потел и ждал, когда спадёт температура.

— А газеты вам не приносили? Неужели за три дня вы не поинтересовались, что происходит в городе? — в её голосе звучало недоверие.

— Мне было не до газет, честно говоря, — и слабо улыбаюсь. — Когда лихорадит, больше думаешь о том, как бы дожить до следующего утра, а не о городских новостях.

Елагина хмыкнула, постукивая карандашом по губам. Ей бы лучше прекратить так делать, а то допрос начну уже я, и с пристрастием. Разноцветные глаза продолжали сверлить меня, пытаясь найти трещину в рассказе.

— У вас есть враги, Волков? — внезапно спросила она.

Молчу, взвешивая варианты ответа. Признаться, что находился в конфликте с Ковалёвым? Но подобное может обернуться против меня — следователь решит, что я выдумываю историю, чтобы переложить вину. С другой стороны, если у них уже есть свидетельства о нашей вражде, моё отрицание будет выглядеть подозрительно.

— Если вы спрашиваете о ком-то, кто мог бы желать мне настоящего зла, — начинаю осторожно. — То таких не знаю. Конечно, в академии есть курсанты, с которыми у меня натянутые отношения. Но от конфликтов на учёбе до поджога всё-таки дистанция огромного размера.

— А конкретнее? — её карий глаз потеплел, прямо подбадривая на откровенность.

— Игнат Ковалёв, — всё же решаю назвать имя. — Мы с ним давно не ладим. Но повторюсь — это обычные студенческие трения, ничего серьёзного.

— Дуэль — это «ничего серьёзного»? — Елагина показала, что ей известно всё. Собственно, как я и предположил.

— Обычное дело в боевых академиях, — и пожимаю плечами. — Это же не повод для… такого. Или вы думаете, это его рук дело?

— Что я думаю, вас не касается, — холодно произнесла Елагина. — Кстати, раз мы вернулись к теме пожара, — она перевернула заполненную страницу блокнота и разгладила чистую. — Наши эксперты считают, что возгорание произошло из-за перегрева эфирного нагревателя. В следствии чего случилась перегрузка контура подогрева и произошла цепная реакция возгорания. По учёту такой прибор находился в подсобном помещении вашей лавки. Не забыли ли вы его выключить перед уходом, курсант Волков?

Никаких обвинений не было в её тоне, только профессиональный интерес, но благодаря этой информации я абсолютно трезво понял, вот она — главная подстава от Ковалёва. Видимо, его люди позаботились о том, чтобы следы указывали именно на оплошность Сашки Волкова.

— Я никогда не оставляю включённым нагреватель, — отвечаю уверенно. — У нас с бабушкой строгое правило — всегда проверять эфирные приборы перед уходом.

Елагина кивнула и закрыла блокнот:

— Что ж, курсант Волков, ваша история интересна. Мы проверим все детали, тщательно разумеется. — она поднялась, давая понять, что допрос окончен. — Пока что мы не предъявляем вам никаких обвинений. Но убедительно прошу не покидать город до окончания расследования.

— Разумеется, — я также встал. — Могу я навестить бабушку?

— Конечно. Она же находится в пределах Петербурга, — в голосе следователя промелькнула искренняя человечность. — И ещё, Волков… Будьте осторожны. Если кто-то желает вам зла, а такая версия тоже рассматривается, то вы всё ещё можете быть в опасности.

— Благодарю. И учту, — киваю ей, после чего выхожу из коморки, чувствуя на спине пристальный взгляд разноцветных глаз.

И вот, только собирался покинуть отдел, как грубый окрик остановил на полпути к выходу:

— Стоять! Стража, остановите его!

Двое сотрудников преградили мне путь, руки легли на эфирные дубинки. В коридоре показалась массивная ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ТУМБОЧКА! ФРИКАДЕЛИНА! Реально, за две жизни не встречал таких жиробасин! Обрюзгший толстяк с жёлтым от неправильного питания рыльцем и маленькими, глубоко посаженными глазками, горящими гневом. Ему было плевать на раннее утро, уже жевал внушительный такой бутербродище с явно чем-то жирным, оставлявшим масляные пятна на его форменном мундире. На погонах тускло поблёскивала звезда майора.

— В камеру его! — рявкнул толстяк, забрызгивая слюной ближайшего стражника. — И Елагину ко мне! Немедленно!

Стража не стала церемониться — двое крепких сотрудников схватили меня под руки и потащили в обратном от выхода направлении, к лестнице, ведущей вниз, в подвальные помещения.

— Эй, полегче, — возмущаюсь от происходящего. Хоть внутренне и спокоен. — С чего такая спешка? Боитесь, что книжный ларёк в участке подожгу?

Один из стражников мрачно усмехнулся, но не ответил. Меня провели по узкому сырому коридору мимо решётчатых камер по обеим сторонам. Большинство из них пустовали, в нескольких сидели местный сбор городских отбросов: пьяницы, карманники, дебоширы.

Лязгнул замок, решётка отъехала в сторону, и меня настойчиво втолкнули внутрь. Металлическая дверь с грохотом захлопнулась.

— Располагайтесь, Волков, — проворчал стражник. — И никаких фокусов.

Они сразу же ушли.

Как быстро всё меняется в этом мире. Ну, ничего. Даже в таком положении, я всё ещё контролирую свою судьбу.

От нечего делать осматриваю временную обитель — стандартная камера на двоих с парой шконок, приржавевшим умывальником в углу и ведром для нужд, прикрытым тряпкой. В соседней камере, отделённой только решёткой, сидели двое — худой, измождённый мужик с блуждающим взглядом и парень помоложе, с опухшим лицом, определённо после драки.

Чувствуется мне, это очередная игра мелкого ушлёпка. Как-то упомянул Игнатушка, что весь районный отдел стражи под контролем его папашки. Иначе объяснить своё заключение не выходит.

По привычке оцениваю прочность решётки, расположение коридорных ламп, расстановку стражи. Дежурный, сидевший за столом в конце коридора, листал книгу, изредка поднимая взгляд, чтобы проверить камеры.

В голове уже есть два-три варианта побега, если ситуация действительно прижмёт к стенке. Прутья решётки старые, металл устал от времени и сырости. Замок примитивный, открывается обычным ключом, висящим у дежурного на поясе. Окон нет, но вентиляционная отдушина достаточно широкая, чтобы в неё мог протиснуться человек моей комплекции.

Но пока не буду форсировать события. Спешить некуда. Так что ложусь на койку, кладу руки под голову и закрываю глаза.

Что может случиться худшего? Наказания за поджог мне известны, но сначала придётся доказать мою вину. А для этого нужны улики, свидетели, мотив… Пусть у Ковалёва что-то заготовлено, но насколько тщательно?

Если же он попытается использовать стражу порядка, чтобы устранить меня физически, то только подпишет себе приговор. Даже в этом коррумпированном мире существуют процедуры и протоколы. Прикончить задержанного в камере — слишком очевидный ход, слишком много вопросов потом.

Так что выберусь отсюда — рано или поздно. И тогда не только Игнатушке, но и всему его роду придёт конец. Без шуток. Я тот ещё злопамятный тип.

Кабинет майора Грушина был точным отражением своего хозяина — безвкусное помещение с претензией на солидность. Дубовый стол, слишком большой для комнаты, парадный портрет Императора в пышной раме, дешёвая хрустальная люстра, криво висящая на потолке. На стенах развешаны грамоты, многие из которых были получены за выслугу лет, а не за реальные заслуги.

Ксения Елагина стояла посреди этого «великолепия», сохраняя идеальную выправку. Разноцветные глаза смотрели прямо перед собой, будто ей не хотелось задерживать взгляд на хозяине кабинета дольше, чем требовали приличия.

— Елагина! — майор Грушин расхаживал по кабинету, тяжело переваливаясь с ноги на ногу. Пол под его ботинками скрипел, стонал бедолага под таким весом. — По какой причине ты его отпустила⁈ Он же главный ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ!

Последнюю фразу майор выкрикнул, брызжа слюной на документы. Одной рукой он придерживал сползающий китель, а второй требовательно тыкал пухлым пальцем-сарделиной на дверь, за которой увели задержанного Волкова.

— Действую согласно протоколу, господин майор, — Елагина оставалась бесстрастной. — Поскольку вина гражданина Волкова не доказана, а прямых улик против него нет, у меня не было оснований задерживать его на срок более трёх часов без предъявления обвинения.

Грушин фыркнул, сел в кресло и вытянул носовой платок, дабы промокнуть вспотевший лоб. Утро выдалось жарким, а форменный мундир был слишком тесен даже после недавних переделок у портного.

— Не доказана⁈ Даже если он СЛУЧАЙНО оставил нагреватель — это не снимает с него ответственности! — он нервно швырнул платок на стол и потянулся к коробке с леденцами. — И при том, Елагина, если он сбежит, как я буду отчитываться, что преступник был в руках, но мы сами его выпустили⁈

Толстяк яростно разворачивал леденец, но пальцы, толстые как сосиски, никак не справлялись с обёрткой. Наконец, смяв бумажку, он засунул конфету в рот и продолжил, чавкая:

— И вообще! Что там разбираться⁈ Ситуация очевидна! Малец так спешил на гульки, что не выключил нагреватель и сжёг семь домов! Отправить его на север, пусть отбивает рубеж от немцев в холодине, никаких ему больше нагревателей!

Майор затрясся от собственной шутки, довольный своим же остроумием.

— Зато не спалит! Там же лёд кругом, да снежная пустошь! Уха-ха-ха! — как же довольно он хлопал ладонью по столу.

Елагина вздохнула. Её карий глаз потеплел от усталости, а серый, наоборот, похолодел.

— Меру наказания будет определять суд, Вениамин Семёныч, — напомнила она майору об элементарных принципах судопроизводства. — Это не в нашей компетенции. Наша задача — установить истину.

Грушин мгновенно помрачнел. Ой как не любил он, когда ему напоминали о границах его власти, особенно подчинённые. И уж тем более — подчинённые-женщины.

— Ты всегда такая правильная, Елагина, — проворчал он, барабаня сардельками по столешнице. — Всё за правила цепляешься. Вот только службу в таком тоне не построишь. Иногда нужно быть… гибче. Понимаешь, о чём я?

— Вполне, господин майор, — её голос стал только холоднее. — Но предпочитаю придерживаться протокола. Так меньше шансов совершить ошибку. Особенно в деле, которое привлекает столько внимания.

Грушин поморщился — последняя фраза была прямым намёком на повышенный интерес общественности к пожару, уничтожившему половину переулка.

— Ладно, — махнул он. — Езжай, выясняй всё, раз так хочется. Проверяй его алиби, ищи свидетелей. Но малец останется под стражей. И это не обсуждается!

— Как прикажете, Вениамин Семёныч, — Елагина коротко склонила голову в знак подчинения. — Разрешите идти?

— Иди уже, — Грушин потерял к ней интерес, переключив внимание на бумаги, ожидавшие его подписи.

Когда дверь за следователем закрылась, он некоторое время ещё сидел неподвижно, прислушиваясь к удаляющимся шагам. Затем, удостоверившись, что коридор опустел, выдвинул нижний ящик стола и достал сложенный вчетверо лист дорогой бумаги.

Письмо доставили час назад через особого курьера. Майор вздохнул и в который раз перечитал аккуратные строчки, выведенные тонким каллиграфическим почерком:

«Истязайте Волкова, но не убивайте. Я хочу, чтобы он страдал. Оплата в трёхкратном размере.»

Подписи не было, но в этом и не было необходимости. Грушин прекрасно знал, кто стоит за письмом. Этот человек уже не раз пользовался его «услугами». И всегда щедро платил.

Толстяк сложил письмо, спрятал в ящик и запер на ключ. Затем вытащил из кармана мундира лакированный портсигар, достал папиросу и закурил. Дым медленно поднимался к потолку, витая в солнечном свете, проникающем через пыльное окно.

— Интересно, что этот пацан натворил, что им так заинтересовались, — пробормотал Грушин, выпуская кольцо дыма. — Должно быть, что-то личное.

В дверь постучали, и майор поспешно затушил папиросу в чайном блюдце.

— Войдите!

В кабинет заглянул молодой стражник:

— Господин майор, задержанный Волков помещён в камеру номер восемь.

— Хорошо, — кивнул Грушин, пряча блюдце с окурком в ящик. — Пусть сидит. Никаких контактов, никаких посетителей. И скажите Крапивину, чтобы заступил на ночное дежурство.

— Так точно, — стражник козырнул и вышел.

Майор проводил его взглядом и откинулся в кресле. Крапивин был известен своей особой жестокостью к заключённым. И творил её не собственно ручно, а через самых отпетых заключенных нижних этажей. Волкову предстояла нелёгкая ночь.

— Как и было велено, — усмехнулся Грушин, рассасывая новый леденец. — Пацан намучается. Может, даже решит повеситься. Но сначала пусть побудет в тревожном ожидании. Иногда это страшнее самой боли…