Назад в СССР: Классный руководитель

Глава 21

Перспективы и угрозы

Пришлось повозиться с мотоциклом, долить масло, подтянуть кое-где гайки. Проверить движок. И когда я взглянул на часы, подумал, что меня уже, скорее всего, никто не ждёт. Но решил все-таки выехать.

И когда выехал на шоссе, увидел темнеющую группу, и легковушку невдалеке. Значит, Хозяин тоже приехал.

Я подкатил к команде гонщиков, которые стояли кружком, курили, болтали. То там, то здесь вспыхивали огоньки сигарет. Но всё замолчали, когда я остановился рядом.

— А, все-таки решил приехать? — из группы вышел Егор. — Давай прокатимся туда и обратно.

— Какой маршрут? Тот же самый или новый?

— Вот такой, — Егор вытащил из кармана сложенный листок бумаги и развернул передо мной.

На карте на шоссе жирным был выделен участок. Он обрывался где-то в километрах двадцать отсюда. Понять, где разворот я не смог. В этом месте рядом с дорогой рос редкий лесок. Это меня напрягло. Наверняка, пацаны уже смогли проехаться по трассе, а я буду тыкаться, как слепой котёнок.

— Егор, мы с тобой только будем, или все участвуют? — решил я уточнить.

— Все поедем, — пробасил высокий худощавый парень.

Меня это совершенно не устраивало. Но отказаться я уже не мог. Это выглядело бы трусостью.

Когда мы выстроились вдоль условной линии, я услышал, как хлопнула дверь машины. Вышел Хозяин, прихрамывая и, тяжело опираясь на трость, направился к нам. Увидев меня, приветственно кивнул.

Вышел Сеня с настоящим гоночным флагом, ярко-зелёным, а не с тряпкой, как в прошлый раз. Вытянув левую руку, вгляделся в большие часы и отсчитал время:

— Три, два, один! Старт! — махнул флагом.

И тут мой «скакун» фыркнул и отказался заводиться. Сердце подскочило аж до горла, и часто-часто застучало. Раз пять пришлось дёрнуть стартер, прежде чем мотоцикл взревел, и я рванул вперёд, стараясь догнать остальных, чьи спины обидно маячили уже далеко впереди.

На первом отрезке трассы удалось удачно вписаться в поворот, который я хорошо знал, и догнать тройку лидеров. Егор нёсся вперёд, как одержимый, став единым целым со своей «вишнёвкой», и как я не старался, догнать его не мог. Настроение стало падать ещё сильнее, руки дрожать. И я пропустил резкий поворот вправо, едва не выскочив на заснеженное поле, пришлось резко крутануть руль, мотоцикл пошёл юзом. Исполнив экзотический пирует с поворотом, нарисовал на снегу красивую дугу. И я вновь оказался на трассе, но потерял драгоценные секунды, и теперь мог наблюдать только спины, удаляющиеся с победным воем движков, гонщиков.

Сжав зубы, я прибавил газу, приникнув к тёплому бензобаку, помчался вперёд, с крохотной надеждой, что сумею нагнать.

Гонщики развернулись, пронеслись мимо, обдав меня с ног до головы фонтанами грязного снега. Уже не надеясь на хоть какое-то призовое место. Я крутанул мотоцикл на точке разворота и кинулся в погоню.

Один из парней, не удержался на повороте и свалился. Выбыл из борьбы. И тут же остановился ещё один, движок заглох. И я ринулся вперёд. Резкий поворот, пригорок, там, где застрял Егор в прошлый раз. Но сейчас он виртуозно вписался в склон, выскочил наверх. Я взлетел следом, но пришлось сбросить газ, чтобы переключить передачу. И потерять драгоценные миллисекунды.

Сеня махнул чёрно-белым в шашечку флагом. Но не передо мной, а перед Егором. Затем ещё и ещё раз. Я пришёл последним.

Досада хлынула в душу с такой силой, что меня накрыло чёрной пеленой, словно во всей Вселенной погасли все звезды. Азарт прошёл, пульс уже приходил в норму, и мне хотелось опуститься на землю и зарыдать от беспомощности. Всё в этот день шло наперекосяк, всё приносило только горькое разочарование.

Двое неудачников прикатили свои машины и встали около финиша.

Хозяин вытащил портмоне и выдал Егору несколько купюр, которые тот с радостной улыбкой осмотрел, сложил и сунул во внутренний карман куртки. Двое других парней, которые пришли вторым и третьим, тоже получили пару банкнот. Потом Хозяин подошёл ко мне, похлопал по плечу и подал одну бумажку, фиолетовую с портретом Ленина — четвертак.

— Ничего, Олег, в следующий раз проедешь лучше.

— Артём Викторович, я хотел узнать по поводу следующих гонок.

— А Егор тебе не сказал? В четверг в два часа на Ленинградском проспекте, напротив отеля «Советский».

— В ночь с четверга на пятницу, или со среды на четверг? — уточнил я.

— А, — Хозяин широко улыбнулся. — Ну, ты уж у нас математик. В ночь четверга. Да, это уже пятница будет.

— На жёлтый можно будет проехать?

— Да, можно. Но не на красный, — строго предупредил он. — За проезд на красный сразу дисквалификация. За этим будут следить мои люди.

— Проверить трассу можно?

— Конечно, Олег, конечно. Сколько угодно. Надеюсь на тебя.

Он похлопал меня по плечу и, тяжело опираясь на трость, подволакивая правую ногу, пошёл к машине.

Егор, сияющий, как солнце в ясный июльский день, подошёл ко мне:

— Извини, чувак, что так получилось. Вижу, ты не в форме. Но в следующий раз мы с тобой по-настоящему биться будем.

Он протянул мне руку, а я, стараясь, не сорваться в злость и досаду, как можно дружелюбнее её пожал.

Когда вернулся домой, Людка уже была дома, встретила меня с таким выражением лица, будто я — кусок дерьма, попавшийся ей под ноги.

— Чашки мог вымыть, урод? — пробурчала она, но как-то совершенно без злости. — Что я грязь за твоими гостями должна убирать?

— Ну, в общем-то должна, пока мы женаты, — возразил я, чтобы позлить жену.

Она фыркнула, развернулась и ушла в комнату, демонстративно хлопнув дверью.

Я переоделся в халат, принял душ, постоял под струйками, ощущая, как они упруго бьют по коже. Надел домашние брюки и клетчатую рубашку и зашёл в кухню.

На месте грязных чашек увидел остро пахнущую типографской краской стопку свежих газет — «Правда», «Советский спорт», «Комсомолка», «Учительская газета», сверху лежал денежный перевод на фирменном бланке «Астрофизических новостей» на пятьдесят два рубля и квитанция на посылку от них же, видно, авторские экземпляры. И я решил, что весь гонорар за статью отдам Юрке.

— Я смотрю, мой муженёк решил все-таки какие-то деньги зарабатывать? — ехидный голос Людки, заставил меня передёрнуться и поднять глаза.

Жена почему-то вернулась и стояла теперь у косяка в роскошном халате пурпурного цвета с золотым шитьём по подолу, сложив руки на груди.

Я спрятал перевод и квитанцию в карман брюк, и молча начал готовить себе ужин. Налил в чайник воды, поставил на плиту. Потом остановился, резко развернулся и посмотрел на жену. Красивая женщина, стройная, ещё молодая и свежая, но кроме отвращения ничего не вызывала. Как мы жили с ней всё это время? Неужели я спал с ней? От этой мысли охватил озноб, я передёрнулся.

Сколько она хочет, чтобы я зарабатывал? Тысячи? Мысленно представил, как выигрываю гонку на Ленинградском проспекте, и бросаю в лицо жены пачку денег со словами: «Чтобы ты подавилась ими». Но, увы, это были лишь фантазии.

— Есть один парень, — начала она как-то не очень уверенно, и даже робко.

— Какой парень? Твой любовник?

— Не перебивай! — её голос почему-то звучал даже не злобно, а скорее с досадой. — Есть парень, которого надо подтянуть по математике и физике.

— Правда? И сколько это будет стоить? — я решил сыграть в игру жены.

— Его папаша — человек не бедный. Сколько он заплатит, зависит от тебя.

— Он будет ко мне приезжать, или я к нему?

— Естественно, ты будешь ездить к ученику. Пришлют машину и отвезут.

Это выглядело подозрительно. Людка вдруг заинтересовалась моими способностями, как преподавателя? А что, если это машина отвезёт меня куда-то в лес, где меня прикопают? Хотя, какая мне разница? После смерти я просто очнусь в капсуле времени.

— Хорошо, без проблем, — согласился я.

— Парня зовут Глеб. Он хочет поступать в МГУ.

Это уже выглядело вполне реалистично. Может быть, реально мне заняться репетиторством? И хоть как-то удовлетворить Людку тем, что я смогу зарабатывать.

— На какой факультет?

— Да почем я знаю! — в сердцах выпалила она. — Он просто сказал — МГУ. Папашу зовут Пётр Михайлович. Занимается техникой, как её… вычисляющей.

— Вычислительной техникой? — не поверил я. — Серьёзно?

— Да!

Кажется, лицо жены даже выглядеть стало иначе, подобрело что ли? Она облизала губы, и глаза её вспыхнули на мгновение радостью. Только я не смог разобрать, почему? То ли, потому что я согласился. То ли, таким образом, она решила устранить меня, как помеху.

После ужина я ушёл в маленькую комнату, просмотрел тезисы, которые оставил Тузовский. Удивился примитивности его мышления, он не выходил за рамки устаревших представлений, мусолил лишь ту информацию, которая была известна ещё лет десять назад. Вспомнив массу статей, которые прочно застряли в моей памяти, я быстро напечатала несколько листов. Отложил, и задумался, стоит ли вставлять в эту статью какие-то новые идеи. А была — не была. Я быстро набросал остаток статьи и оставил вылёживаться, что называется. Пусть пока в голове улягутся все мои идеи, придут в стройную систему и тогда я закончу.

Вспомнил о лыжном походе, ради которого потратил столько сил. Составил подробный план, расписал все точки прохождения. Посещение мемориальных комплексов военной славы. С удовольствием перечитал и сложил в папку. Теперь дело за малым — директор должен одобрить мои идеи. Иначе все мои усилия окажутся напрасными.

Осталось только одно. Подготовиться к завтрашнему дню в школе. И вот тут мне пришлось крепко задуматься. Я не помнил, сколько у меня уроков, и в каких классах. Позвонить в школу я уже не мог, и я ругал себя за это. Но полистав свой ежедневник, обнаружил, что расписание не менялось, так что я вполне мог все подготовить.

Быстро одевшись, я схватил план, который наметил и решил пойти в гараж, чтобы сделать приборы для викторины. Идеи одна за другой проносились в голове с огромной скоростью. И одна лучше другой. Провозился там до глубокой ночи. Сделал несколько приборов, целую гору карточек с картинками с вопросами. Удалось забыться и выбросить из головы все неприятности.

Вернулся домой я уже за полночь, притащив целый ворох учебного материала, что грело мне душу. Боль и досада уже почти прошли, растворились в этой интересной работе. И когда я добрался до дивана, мгновенно уснул. Словно провалился в глубокий колодец.

Вынырнув из темноты, я оказался в постели, но не на своём продавленном старом диване, а в роскошной спальне, на кровати царских размеров, вместе с юной Мариной, нежной, невероятно сексуальной.

Сквозь щель тяжёлых гардин пробивается загадочный лунный свет, ложась серебряной пылью на пушистый ковёр. Я держу в объятьях нежное тело Марины, мои руки скользят по бархатной коже, соблазнительныv округлостях, упругой девичьей груди, её тело отвечает на каждую мою ласку, девушка изгибается, стонет. Закидывает ноги мне на спину, и мы сливаемся в одно целое, задыхаемся в поцелуях, в страстных движениях, водовороте нежности и близости.

Мерзкая трель будильника прозвенела совсем некстати, вырвав меня из объятий Марины. Туман в голове рассеялся, и я с досадой обнаружил себя, лежащим на мокрой простыне. Откинув одеяло, присел на краю, вновь и вновь возвращаясь к сновидению, которое все бледнело, бледнело, пока не исчезло совсем. И подумал, что нужно все-таки найти способ сбрасывать желания молодого тела в реале, иначе я просто с ума сойду и стану сексуальным маньяком.

Людка даже приготовила мне завтрак, и с её лица исчезла гримаса недовольства и отвращения ко мне. Я с удовольствием ел бутерброд с вишнёвым вареньем, запивая зерновым кофе, размышляя о том, насколько папашка того парня большая шишка.

Но когда стал одеваться, столкнулся с серьёзной проблемой — не мог никак завязать галстук. Как только затягивал узел, в шею словно впивалась острая колючка, перехватывало дыхание. Постарался не затягивать, но галстук в таком виде выглядел ещё хуже, словно я пьяница, который пришёл с развесёлой вечеринки.

В итоге со злостью я зашвырнул галстук в шкаф, но даже застегнуть наглухо ворот рубашки не смог. Пришлось оставить, как есть.

Решил не ехать в школу на мотоцикле, боялся растрясти приборы, которые сделал. Поэтому сложил все в спортивную сумку, которую купили в Загорянском? и отправился на конечную остановку трёшки.

Когда шёл по улице, перед глазами возникали видения зданий, дорог, магазинов, которые построят лет через сорок-пятьдесят. Но сейчас до горизонта белела лишь абсолютная голая заснеженная пустыня. Когда подошёл к остановке, там уже скопился народ. Почти все одетые одинаково: мужчины в драповых тёмных пальто, в шапках-ушанках из крашенного кролика, или серебристого зайца. Женщины в шубках, или пальто, украшенные жидким мехом. Высокие меховые шапки, или пуховые платки.

К открытой всем ветрам остановки с буквой «А», притулилась раздолбанная будка таксофона. Здесь переминались с ноги на ногу два субъекта, один высокий, одетый в телогрейку, испачканную краской, плотный, с квадратной челюстью, тяжёлым взглядом близко посаженных глаз, с недельной щетиной. Другой — коротышка, в не по размеру большом тулупе с надорванным у плеча рукавом, худой, бледный, с неровно постриженной кустистой бородой. Оба курили, противный дым дешёвых сигарет ветер гнал в мою сторону. И я решил зайти с подветренной стороны. Сделать замечание не решился. Уж больно угрюмо и страшно выглядел первый мужик.

Они балакали о каких-то своих делах, что называется по фене, на блатном жаргоне. И я не стремился понять, о чём они говорят. Но пара слов, которые обронил хриплым, прокуренным голосом высокий, заставили меня напрячься:

— Ты хоть веришь, што Верзила и Штырь сами, по пьяни, утопнуть могли?

— Да ни боже мой, — насмешливо отозвался тощий бородач. — Но Верзила успел свистнуть пахану, что они хотят отжать лыжи у какого-то фраера.

— И чо, этот фраер их замочил?

— А во што ты упёрся? Вполне себе пацан оказался, проезда не дал!

— Да не врубишь ты мне! Какой-то лохматый дичек мог справить Верзилу? Да он б его, как вошь, раздавил!

— Раздавил, ага… Слышь, у пахана был заказ на одного учителешку хилого — в мокруху его пустить. Так он там троих его шестёрок в хлам уложил! Пахан их еле из ментовки отбил, бабки грелком туда занёс.

— Троих⁈ Да ты, не колыши! Верзила — это ж не шпана. Его голыми руками не возьмёшь!

— Хрен его знает, шпана не шпана. Но пахан заказал уже этого фраера в крапинку. Говорит, на куски порежет за пацанов. Собирает сходняк, чтоб с общака бабло на его поиск срубить. Всем крышам кирпич!

У меня подкосились ноги, и я едва не уселся в снег. Но тут подошёл автобус, и я, подхватив свою сумку, влез внутрь. Дрожащими пальцами бросив пятак в пластиковую щель кассы, открутил билет. Расположился у окна, бездумно наблюдая, как проплывают в сиреневой дымке февральского утра деревья с застрявшими между ветвями комьями снега.

Из этой уголовной болтовни я сумел вычленить мысль, что речь шла о тех бандитах, которые утонули в реке. А главарь решил найти того, кто отправил его пацанов на дно. И даже решил попросить деньги из общака воровского. И это было очень и очень серьёзно. Они вполне могли вычислить меня по редким, финским лыжам. И кроме того, я понял, что парни, с которыми мы сцепились с Егором у гаражей, из той же банды. И почему я везде нахожу неприятности? Смертельные.

Два зэка тоже зашли в автобус, прошли мимо кассы, естественно, не заплатив, и плюхнулись прямо за мной, вызвав у меня прилив паники.

— А ещё шибко шумели, — бородач продолжил рассказывать. — Пахан нужному человечку доски заказал.

— И чё?

— А вот и чё. Человечек тот доски-то снял, но увезти не смог. Подъехал какой-то шкет и доски отжал.

— Во даёт! Молодчага.

— А думаешь, себе взял? Хрен тебе! Шелуху в ментовку сдал на рыло, а доски вернул попу.

Я понял, что «доски» на блатном жаргоне иконы, и вновь я встал на пути Смотрящего на районе «вора в законе». Удивило, что в данной истории не фигурировал Звонарёв. Я запахнулся получше в полушубок, ощущая, как бьёт озноб, дрожат пальцы и в коленях — слабость.

Зэки вышли раньше на остановку. Бородатый коротышка успел полапать девушку в тонком сером пальтишке, что готовилась выйти. Она резко обернулась, но увидев тюремные рожи, сразу сникла, выскочила на остановке и быстро-быстро зашагала, переходя на бег, в сторону.

Я добрался до школы, по дороге стараясь изо всех сил выбросить весь разговор зэков из головы. Одна мысль терзала меня — Людка достала мне эти финские беговые лыжи и если она знакома с этим главарём банды, то без проблем закажет меня вновь. Хотя, кажется, сейчас, она заинтересовалась мною, и кому-то уже «продала» мои способности физика и математика.

С такими мыслями я взбежал на крыльцо, прошёл внутрь, увидев на входе немку, которая на этот раз была дежурной, проверяла у входящих школьников сменку и внешний вид. Разодетая как всегда модно и стильно: серо-стального цвета облегающая юбка, такого же цвета жакет с рукавом чуть выше локтя надет на белоснежную водолазку. На груди — бусы из кусочков янтаря. И светло-коричневые сапоги на шпильке. Увидев меня, она оглядела меня с ног до головы равнодушным взглядом и едва заметно кивнула.

Я отдал полушубок техничке и сквозь бегающих, кричащих школьников направился к лестнице, где меня чуть не сбил пацан, бежавший откуда-то сломя голову. Мятый красный галстук сбился набекрень, на куртке несколько пуговиц оторваны, одна свисала на длинной нитке. Пришлось схватить его за шиворот, чтобы он не врезался головой в мою сумку.

— Извините! — бросил он, вырвавшись из моих рук, помчался дальше.

А я лишь покачал головой и быстро поднялся по лестнице к учительской. Сердце на миг подскочило, когда я вошёл, и тут же упало. На месте, где всегда сидела Марина, я увидел лишь пустой стол. Значит, я не успел с ней даже попрощаться. Но, что меня обрадовало, так то, что Ратмиры Витольдовны я тоже не обнаружил. Некому будет меня пилить. Но также я не нашёл и Владлена. Но, возможно он уже ушёл в класс, хотя до начала уроков было много времени. Часовая стрелка ещё даже не добралась до восьми.

Моё появление не произвело ни на кого никакого впечатления, будто бы я и не отсутствовал вовсе. Взглянув на расписание уроков, порадовался, что не ошибся и подготовил все, как нужно. Но криво висящий листочек на доске заставил моё настроение упасть до нуля. Педсовет, где мне придётся отчитываться о успеваемости и поведению моих питомцев из 9 «Б». Я схватил классный журнал, полистал и огорчился ещё сильнее. Мои подопечные почему-то нахватали кучу двоек и троек по литературе. По остальным предметам явно наметился прогресс.

Я перенёс все отметки моих ребят в свой классный журнал, и решил поговорить с учительницей литературы, полной дамой средних лет, с оплывшим овалом лица, пучком седых волос, одетой в бесформенную серую кофту, из-под которой выглядывал воротник блузки такого унылого цвета, что я не смог бы подобрать название. Нацепив на нос очки в тонкой золотистой оправе, женщина сидела за столом, изучая какую-то объёмистую книжку. Возможно, перечитывала «Войну и мир», судя по толщине.

Подошёл к столу, где она сидела и мягко, как можно вежливей проговорил:

— Аглая Борисовна, вы не могли бы прояснить одну вещь?

Она сняла очки, аккуратно их сложила, неспешно заложила страницу плетённой закладкой золотистого цвета, закрыла фолиант и, сцепив толстые пальцы, воззрилась на меня.

— А, Олег Николаевич, вы вернулись. Ну, и как вам отдыхалось?

— Я был в больнице.

— Да, мы знаем, что вы хотели узнать?

— Меня, как классного руководителя, интересует, с чем связан такой водопад плохих оценок по вашему предмету в 9 «Б» классе? Раньше они вроде бы успевали.

— Ваши питомцы, Олег Николаевич, начали саботировать мои занятия, перестали выполнять даже элементарные требования. Не делают ничего из того, что нужно.

— Вот как? И с чего это все началось?

— Началось с того, что они захотели, чтобы мы разобрали пьесу Брехта «Трехгрошовая опера». Я объяснила им, что это произведение является образцом абсолютной безвкусицы и графоманства. Им это не понравилось. Они возмущались, потом устроили мне бойкот.

Видно, ребята в моё отсутствие решили зря время не терять, узнать побольше о пьесе, которую мы наметили поставить в школьном театре. Но случился облом.

— Серьёзно? Вообще-то, это одна из лучших пьес Брехта, «Чайка» эпического театра.

— Какая «Чайка»? — она брезгливо поморщилась. — Это пьеса об отбросах общества — проститутках, бандитах, мошенниках. Детям рано знать о таких людях.

— Но ведь в школе изучают пьесу Горького «На дне», разве она не о таких же отбросах общества, проститутках, мошенниках, карточных шулерах?

— Олег Николаевич! Не несите чепухи! Горький — классик русской литературы! — горячо воскликнула Аглая Борисовна. — Его пьеса — гимн человеку. Её высоко ценил Владимир Ильич Ленин! В первой постановке Сатина сыграл сам Станиславский! Барона играл великий Качалов!

— Ну, да, «Человек — это звучит гордо» из уст картёжника и шулера. Но припоминаю, что Ленина как раз эта пьеса раздражала.

— Не понимаю вашего сарказма, Олег Николаевич, — холодно обронила она. — Максим Горький описывал тяжёлую жизнь простых людей, которые жили в царской России.

— Аглая Борисовна, Бертольд Брехт — тоже классик мировой драматургии. Ребята хотели поставить спектакль, поэтому попросили вас рассказать об этой пьесе. Эта пьеса Брехта показывает продажность и низость капиталистического общества. Здесь все эти отбросы общества действует, как представители высших кругов буржуазии. Это едкая сатира. В этом вся соль.

— Я понимаю, Олег Николаевич, — кажется, в голосе учительницы появились смягчающие нотки. — Но лучше пусть они поставят «Жизнь Галилея» Брехта. Кстати, вам это, я думаю, ближе.

— «Жизнь Галилея» — просто драма, а «Трехгрошовая опера» — мюзикл. Ребята хотел поставить музыкальное представление.

— Я не думаю, что вы сможете получить разрешение директора и ГОРОНО на эту постановку. И я буду против. Имейте в виду.

— Я понял, — я постарался улыбнуться, как можно дружелюбней. — Поговорю с ребятами, чтобы они стали слушаться вас и выполнять все ваши требования. Прошу вас, не сердитесь.

— Хорошо, я постараюсь, — уже более мягко пробормотала она.

Открыв фолиант, она нацепила очки и углубилась в чтение. И я сумел прочесть несколько строк:

«Дениза не заметила его. Она слегка покраснела. Со времени ее возвращения он не переставал оказывать ей знаки внимания, которые глубоко трогали девушку. Полина, неизвестно зачем, рассказала ей со всеми подробностями о романе между хозяином и Кларой.»

И едва сумел скрыть улыбку, когда понял, что учительница русского языка и литературы с удовольствием читает «Дамское счастье» Эмиля Золя о любви владельца роскошного магазина к юной продавщице.

Резкая трель звонка заставила меня отвлечься от моих мыслей, я схватил сумку и направился к лестнице, чтобы спуститься на этаж.

Когда вошёл в класс, он гудел, как разбуженный улей, ребята что-то бурно обсуждали. Но как только заметили меня, замолкли и бодро поднялись. Сели обратно и на мне скрестилось три десятка пар глаз.

— Кто расскажет, что проходили на прошлом уроке? — я обвёл взглядом класс, пытаясь найти того, кто сможет сразу ответить.

Все начали отводить глаза, пустились в фальшивые поиски ручек под столами, кто-то уставился в окно, кто-то вперился в потолок. Им было скучно и не интересно.

— Ну хорошо, раз никто ответить не хочет. Тогда давайте вот, что сделаем.

Я вскочил с места, подошёл к доске и расчертил на две равных половины. На одной написал: команда «Меркурий», на другой — команда «Марс».

— Разделимся на две команды. Поровну. И каждая команда будет отвечать на мои вопросы. За каждый правильный ответ — один балл. Если команда, которой я задам вопрос, не сможет ответить, а ответит кто-то из команды противника, то те получат ещё призовой балл. Согласны? За неправильный ответы двойки ставить не буду. Ну как?

Оживились, начали переглядываться. Заинтересовал. Увидел, как поднялась пара рук.

— Парамонов? Давай, что за вопрос.

— Олег Николаевич, а как в команды будем записываться?

— Предлагаю выбрать капитана команды и затем он выберет сам себе команду. Согласны?

Я знал, что в классе несколько лидеров. И к ним тянутся остальные. Ребята наперебой стали предлагать кандидатуры, и я чисто интуитивно выбрал двоих. Надписал фамилии в каждую половину доски. А затем расписал всю команду. Получилось почти поровну. Но я понимал, что большая часть — «болото», те, кому все равно в чьей команде быть.

— Итак, первый вопрос команде «Меркурий». Вечный двигатель!