Назад в СССР: Классный руководитель

Глава 2

Точка бифуркации

Когда открыл глаза, то не увидел ничего. Сплошная чернильная тьма, словно я оказался в чёрной дыре, поглотившей каждый фотон света. Машинально я пошарил рядом, и рука действительно наткнулась на шнур, и когда дёрнул его вниз, золотистый свет высветил стоящий рядом торшер под высоким матерчатым абажуром и мрачно темнеющую мебель у стены. Пришлось встать и поискать выключатель. Как раз у двери я его и заметил. Щелчок.

И тут наконец я узрел люстру с плафонами бледно-зелёного стекла, имитирующих ананасы. И тут же пришло осознание, бросившее меня в жар: я прекрасно видел без очков.

Всё вокруг было очень знакомо. Та же самая комната, где я жил последние полвека. Но всё-таки что-то изменилось, и даже кардинально.

Над широкой двуспальной кроватью на стене висел толстый тёмно-красный ковёр с привычным геометрическим орнаментом — я давно выкинул это жуткое чудище аккумуляции пыли, а теперь он вновь демонстрировал свою значимость для советского человека. Напротив кровати всю стену занимал трёхстворчатый массивный шкаф из тёмного полированного дерева. Под цвет ему — стенка из болгарского гарнитура, который с таким трудом достала мать. Полгода ездила отмечаться в магазин, ночь перед выдачей простояла у дверей. В центре за стеклянными дверцами алмазными гранями блестел хрусталь — вазочки, салатницы, бокалы. А сверху рядами — фарфоровые фигурки, из которых выделялась большая голубовато-белая лежащая борзая.

Сверху на стенке два ряда книжных полок с книгами. Темно-зелёные, тёмно-синие, чёрные корешки с тиснёнными золотом именами классиков: Толстой, Маяковский, Достоевский, Горький, Дюма, Конан Дойл. Да, с книгами, а не с моей коллекцией пластинок Синатры и Queen, которые я собирал столько лет. Я распахнул одну дверку. Вместо книг на английском, журналов рок-музыки опять старые фолианты.

У окна — обеденный раздвижной стол, покрытый красной матерчатой скатертью с жёлтой бахромой. Огромный ЖК-экран заменился на возвышавшийся на тумбочке массивный телевизор «Рубин» на электролучевой трубке. Вместо моей крутой аудиосистемы, высоких напольных колонок, усилителя, проигрывателя CD — на низком журнальном столике — радиола Ригонда-102 с открытой крышкой. Там внутри вертушка, виниловая. Но рядом на столике — «Вега-106», вертушка получше. Основание из темно-красного полированного дерева, пластиковая прозрачная крышка, ручки управлением звуком, тембром. Хорошая вещь, звук она давала вполне неплохой. И самое главное, у тонарма можно было перевернуть иглу и слушать даже миньоны из шеллака. На семьдесят восемь оборотов. Хотя тогда, в молодости, у меня таких не было. И две высокие колонки по бокам, тоже из тёмного полированного дерева.

Похоже, я действительно переместился в прошлое. Потеряв свои накопления, коллекцию пластинок, раритеты, стоящие немалых денег. Но зато приобрёл молодость, силу, здоровье.

Сразу обратил внимание на руки. Не те пугающие своей немощью морщинистые старческие, с выпуклыми венами, испещрённые синими прожилками, искривлёнными артритом пальцами, а гладкая ровная кожа. И сильные, рельефные предплечья. С удовольствием потянулся. Почему-то вспомнилась шутка Юрия Никулина: «если вы утром проснулись и у вас ничего не болит, значит, вы умерли». Но эта фраза касалась тех, кому уже за сорок. А мне? А мне должно быть всего двадцать.

С удовольствием занялся зарядкой. По своей методике. Полсотни приседаний, полсотни отжиманий от пола. Разгорячённые мышцы приятно гудели, бурлила кровь, а я ощущал себя таким подтянутым, сильным, молодым, это кружило голову. И, казалось, выросли крылья, настолько лёгким и подвижным я чувствовал себя.

Но мысль вонзилась в голову, заставила замереть. В эту квартиру мы переехали в семьдесят третьем году. Значит, мне не двадцать лет? А сколько? Я бросился в прихожую, включил свет. Здесь по-прежнему висело большое овальное зеркало, а под ним стоял туалетный столик из того же болгарского гарнитура. Но теперь вся поверхность была заставлена изящными флакончиками, пузырьками, коробочками из разноцветного картона. В одной из которой я углядел название «Christian Dior. Parfum» — духи от Диора. Ого, не так уж и плохо мы живём. Но тут я вгляделся в отражение — на меня смотрел явно не парень двадцати лет отроду. И даже не двадцать пять.

Да, я стройный, подтянутый, у меня рельефные мускулы, и даже кубики на животе проглядывают. Но лицо. На левом виске уже видна седина. Какой же это год, чёрт побери⁈

Ничего не понимаю. Эти ребята из конторы ошиблись? Отправили меня в другой год, чем я хотел? Сразу выйти из игры, или подождать, пожить в этом облике? Всё-таки молодость и здоровье вернулись. Я ощущал себя таким бодрым, подтянутым, сильным, и расставаться с этим состояние жутко не хотелось. Вспомнил заветный код, который должен был вырвать моё сознание из этого тела и вернуть в старое и немощное.

— Ты долго будешь пялиться на свою рожу⁈

Я вздрогнул от грубого окрика. В коридоре, который вёл на кухню, возникла женщина с бигудями на голове, в роскошном халате, расшитым золотыми драконами. Прелестный овал лица, идеальные черты, маленький носик, большие «оленьи» глаза, тонкие выщипанные брови. Но всё портило злое, недовольное выражение, сжатые плотно губы, ледяной взгляд.

— Сколько можно дрыхнуть, бездельник⁈ — продолжила она. — Будильник прозвенел уже полчаса назад. А ты никак на свою смазливую физиономию наглядеться не можешь? И душ прими. Воняет от тебя потом ужасно, — она брезгливо скривилась.

Непроизвольно сжались кулаки и вновь в душу хлынула обида. Я ведь просил, просил этих козлов, чтобы они убрали мою Людку. Которая меня изводила всю жизнь, пока не умерла от онкологии.

Развернулась, ушла по коридору. Постоял немного, прикрыв глаза и пытаясь усмирить колотившиеся сердце. Из кухни тянуло невероятно приятным пряным ароматом свежесваренного кофе. И это примирило меня с грубостью жены. Пошёл в ванну. На полочке нашёл зубную пасту «Лесная», а в плоском флаконе со стеклянной пробкой и зелёной этикеткой одеколон «Шипр». А рядом с радостью я увидел станки «Gillette» — «лучше для мужчины нет». Ненавижу электробритвы. На полочке над ванной даже увидел шампунь от компании «Шварцкопф» в стеклянной бутылочке. Пронеслась мысль, что не так уж и плохо было в Союзе, если такие средства вполне нам были доступны.

О, мои зубы! Здоровые, целые, все на месте. И можно спокойно улыбаться во весь рот. Стоматология по-советски всегда приводила меня в ужас, но сейчас беспокоиться нечего. Давно я не получал такого удовольствия от простой чистки.

И как приятно, упруго били струйки воды по телу, это ни с чем не сравнимое удовольствие ощущать, как каждая клеточка пробуждается от прикосновения. Сделал контрастный душ. Горячий, холодный.

И вышел из ванны, унося с собой аромат «Шипра»: шлейф, сотканный из запаха земли, травы, деревьев после дождя, и тонких цветочных ноток. Это все казалось прекрасным сном.

На кухне, казалось, мало, что изменилось с тех пор, как мы пили с Петрухой здесь водку. Вместо трёхкамерного холодильника «Samsung» — советский «Минск», ниже и меньше, но такой же большой белый параллелепипед, только не разделённый на секции. Плита обычная, советская с конфорками. Белые пластиковые полки над разделочным столом.

На столе меня ждал завтрак — гречневая каша, бутерброды с колбаской и самое главное — кофе! Почему-то я помнил из советского времени лишь жестяные банки с индийским кофе, которые доставались в заказе. А здесь свежемолотый и свежезаваренный в турке (она всё ещё стояла на плите) — райское блаженство для кофемана.

— А почему ты не завтракаешь, Люда? — поинтересовался я, откусив кусочек бутерброда с сервелатом.

Жена стояла у окна, сверля меня ледяным брезгливым взглядом.

— У тебя совсем мозги высохли? — буркнула она. — Я утром не завтракаю. Только кофе пью.

— Люда, я не понимаю, чего ты такая злая? Голова болит? — я не выдержал лучей ненависти, которые жена посылала мне.

— Смотреть противно на твою смазливую рожу.

— Если тебе так противна моя рожа, — я отставил чашку с кофе, не в состоянии сделать ни глотка. — Чего ж ты за меня замуж вышла?

Жена будто бы ждала этого вопроса, глаза вспыхнули такой неприкрытой злобой, что казалось, прожгут меня насквозь. Бросилась к столу, оперлась руками и, наклонившись, отчеканила, делая акцент на каждом слове:

— Я думала, что выхожу замуж за перспективного аспиранта, который после защиты станет заместителем завкафедры астрономии университета. А получила взамен нищего учителя занюханной школы с зарплатой в сто рэ! Ты жрёшь больше, чем в дом приносишь!

— Ладно. Я понял. Если ты меня так ненавидишь, давай просто разведёмся.

— Разведёмся⁈ Разведёмся? — она коротко и зло рассмеялась. — Ты в своём уме⁈ А кто будет тебе доставить все эти вещи⁈ На тебе все от носков, трусов, в которых у тебя ничего нет, майки и всего остального — рубашек, костюмов, куртки — все добыто мною! А кто тебе будет доставать контрамарки в Ленком и на Таганку? Кто будет кормить тебя твоим любимым сервелатом, шпротами?

Она вдруг выбежала из кухни и через пару мгновений вернулась, хлопнув на стол пачку:

— А вот эти журналы, кто тебе будет доставать⁈ Доставать! Или ты думаешь, я их в киоске Союзпечати купила⁈

Я взял в руки один из журналов. На обложке на простом белом фоне большими буквами было написано «ASTRONOMY» и цена $1.50. По современным меркам копейки, но я представить не мог, что такое можно достать в Союзе. Мой взгляд зацепил дату выхода журнала: «February 1978». Ё-моё, сейчас февраль 1978-го года⁈ На 13 лет позже того времени, чем хотел я. И значит мне уже тридцать три. А не двадцать. Ну уроды из этой гребанной конторы, я им покажу, когда вернусь.

— И где ты найдёшь твоё любимое зерновое кофе? — Люда распахнула дверцы полки, вытащив пакетик из серой обёрточной бумаги, и сунула мне под нос.

— Люда, — я постарался сдержать всеми силами раздражение. — Кофе — мужского рода. А не среднего.

— Да⁈ В отличие от тебя! Это ты среднего рода! Ты!

Я машинально открыл один из журналов, и на первой же странице увидел рекламу телескопов, за 699 баксов. Всего-навсего. Моя голубая мечта, которой так и не было суждено осуществиться. И обида, и злость накрыли меня с головой. Я понимал, что жена говорила всего это не раз, и не два. Ей нравилось издеваться надо мной, оскорблять, унижать. А я ничего не мог ей возразить.

— Люда, ты на работу не опоздаешь?

Лицо жены побагровело, она раздулась от негодования, будто воздушный шарик, который ткни и лопнет.

— У тебя уже старческий маразм наступил, дорогой муженёк? — выпалила она с невероятной злобой. — Тогда я тебе напомню, я работаю завсекцией промтоваров в универмаге «Ленинград». Он открывается в одиннадцать часов. В одиннадцать, а сейчас восемь!

Я прикрыл глаза, устав от бешеного напора супруги, которая, кажется, решила сровнять меня с землёй своей ненавистью, и залить бетоном. Молча сгрёб пачку журналов со стола и вышел из кухни.

— Иди! Иди! — прокричала она мне в спину. — И не забудь захватить свои паршивые учебники!

Я зашёл в маленькую комнату. Справа к стене притулился старый выкрашенный в бледно-жёлтый цвет сервант, в котором вместо посуды стояли разношёрстные книги: библиотека научной фантастики разных лет, справочники по физике и астрономии. За сервантом всё место до окна занимал большой полутороспальный диван-раскладушка из того же болгарского гарнитура, уже продавленный, с выпирающими через красную матерчатую обшивку пружинами. У полированного подлокотника валялась подушка. Может быть, я тут спал, когда работал допоздна?

Слева от окна — массивный письменный стол, там аккуратными стопками лежали книги, стояла элегантная портативная пишущая машинка, на корпусе из оранжевого пластика солидно поблёскивал шильдик «Contessa» с маленькой коронкой над первой буквой. На блестящем рычаге перевода каретки название фирмы «Triumph» и повтор модели «Contessadeluxe» — действительно триумф западных технологий. А рядом лежал инженерный калькулятор «Sharp» с большим экранчиком, с белыми выпуклыми кнопками, и судя по ним это чудо японской техники могло выполнять не только обычные арифметические действия, но извлекать логарифмы, синусы, косинусы, преобразовывать минуты в градусы. Раньше я даже не думал, что такие вещи были доступны в Союзе.

Все казалось знакомым, и в то же время чужим. Может быть, память моя выбросила какие-то детали, или я действительно оказался в альтернативной реальности? На полочке над столом я увидел учебники физики, астрономии, пособия для учителя, викторины по физике, две книжки «Занимательной физики» Перельмана. Отдельно стояли книжки о мотоциклах: «Гоночные мотоциклы», «Устройство эксплуатация и обслуживание мотоцикла», «Азбука мотоциклиста», «Эндуро: вчера, сегодня, завтра», «Гоночные мотоциклы» Бермана — видимо, мечта стать мотогонщиком не отпускала меня, или того человека, в чьё тело переселилось моё сознание.

За столом на тумбочке аккуратные стопки газет: «Учительская газета», «Советский спорт», «Правда», «Комсомольская правда», «Московский комсомолец». Я взял сверху вчерашний номер «Правды» от 7 февраля 1978-го года. Бездумно пробежался по заголовкам: «С большой победой» — поздравление Брежнева в связи с окончанием строительства ледокола «Сибирь», «Здесь встанет плотина» — начало строительства Рогунской ГЭС. «Прогрес-1 в автономном полете»:

ЦЕНТР УПРАВЛЕНИЯ ПОЛЕТОМ. 6. (ТАСС). Сегодня в 8 часов 53 минуты московского времени после завершения программы совместного полёта произведено отделение автоматического грузового транспортного корабля «Прогресс-1» от орбитального комплекса «Салют-6» — «Союз-27».

Присел за стол. Сверху стопки книг заметил книгу Сухомлинского «Мудрая власть коллектива» с множеством закладок. В центре лежал толстый ежедневник в пухлой бордовой обложке, заложенный золотистой ленточкой. Машинально я открыл его, полистал. Моим чётким, ровным почерком было написано:

«8 декабря 1977, четверг. Мне навязали классное руководство. Валерий Степнов решил сбежать из школы, бросив 9 „Б“. Объяснил это тем, что нашёл другую работу. На самом деле, думаю, он просто устал от этих хулиганов и бездельников. Особенно от Звонарёва. Этот парень уже законченный негодяй. Развязный, самодовольный, наглый. И все, потому что его папаша — большая партийная шишка. И считается покровителем нашей школы. И я не знаю, почему этот избалованный донельзя парень решил учиться в обычной средней школе. После ухода Степнова, эта змея Ратмира Витольдовна сказала мне своим капризным голоском, который звучит, как скрип железа по стеклу: „Олег Николаевич, у вас мало учебных часов, так что мы решили назначить вас классным руководителем 9 'Б“. Конечно, у меня мало учебных часов после того, как директор решил взять ещё одного учителя физики. Своего хорошего знакомого, который разбирается в физике, как свинья в апельсинах. И теперь этот товарищ учит физике в 6–7 классах. Но я не возражал. Мои слова против слов директора?»

Я оторвался от текста, бросил взгляд в окно. Мне не приходила в голову мысль, а куда делось сознание, которое находилось в этом теле? Может быть, оно переместилось в моё старое тело, которое сейчас в камере хранения в этой конторе? Почему-то я не продумал эту ситуацию.

Отставив стул, подошёл к окну. Ещё не рассвело, но в тусклом свете фонарей бликовал лёд большой хоккейной коробки, огороженной зелёным забором. Расходились прямые линии улиц с белеющими безликими девятиэтажными зданиями. Откуда-то издалека, с железнодорожной станции, доносился шум электричек. Высотку в шестнадцать этажей ещё не построили, между домами можно было увидеть часть крыш зданий Москвы.

С грохотом распахнулась дверь. На пороге возникла фигура моей ненаглядной дьяволицы с ещё более злым выражением лица:

— Ты не собираешься ехать в свою поганую школу? Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени?

Я машинально бросил взгляд на часы. Чёрт всех подери. Уже девятый час, а занятия начинаются в полдевятого.

— Иди одевайся, урод!

Она посторонилась, когда я быстрым шагом вышел, на ходу соображая, где может быть моя одежда. Наверно, всё-таки в шкафу.

Да, точно, на полочке лежали стопкой белые нейлоновые рубашки. Да, ё-моё, эта любовь к искусственным тканям всегда раздражала меня. Нет, постойте, ведь сейчас зима, надо надеть что-то потеплее. А вот, водолазки. Я натянул одну из них, приятного яркого-синего цвета.

— Кальсоны надень, — бросила жена, хмыкнув: — Отморозишь последнее.

Эта странная забота Людки, которая явно презирала и ненавидела, заставила задуматься. Может быть, она ждёт кого-то, и поэтому старается поскорее выпихнуть меня из дома?

Но я послушал её совета. Выскочил в прихожую. Встроенный шкаф. Где-то тут должно быть пальто или полушубок. Я терялся под злым, колючем взглядом супруги. Но тут же нашёл толстую кожаную куртку с меховым воротником, чем-то напоминающим бомбер — куртку лётчиков. Всегда мечтал о такой, но почему-то появилась она у меня лишь здесь, в этой реальности. Около вешалки стояла обувь, среди них заметил шикарные полусапоги черного цвета с мехом внутри. На ноге они сидели великолепно, мягкие и удобные.

— Когда вернёшься? — спросила жена, пока я смотрелся в зеркало.

— Не знаю, как обычно, — отозвался я.

А я реально не знал, сколько времени пробуду в школе. Внутри что-то сжималось от предчувствия чего-то совершенно неизвестного мне, это страшило, пугало до чёртиков, лишало равновесия, заставляло холодеть пальцы. Смогу ли я вписаться в эту реальность?

— Ты говорил, у тебя классное собрание будет.

Я слышал об этом впервые. Откуда мне было знать, что планировал мой предшественник? Но бросил как бы совершенно невзначай:

— Значит, буду в восемь или в девять. Как пойдёт. Трудный класс.

Людка хмыкнула, но ничего не сказала. В отражении мелькнуло её лицо, кажется, мой ответ её обрадовал.

— Ладно, я пошёл.

Подхватив портфель, подошёл к двери. Целовать ли на прощание жену? Когда мы начали жить вместе, это стало нашим обязательным ритуалом, иногда переходящим в совершенно непредсказуемые действия. Нет, сейчас это выглядело бы диким. Я просто повернул и сдвинул рычаг английского замка и вышел. Не попрощавшись.

Лифт вызывать не стал, сбежал с шестого этажа, ощущая невероятную радость, что могу вот так, легко, без усилий мчаться по ступенькам вниз, спрыгивая на площадку, и вновь нестись, как ветер. Ощущая свои молодые, сильные ноги, не уставая, не останавливаясь ни на мгновение. Не переводя дух.

Выскочил из подъезда и оторопел. Морозный воздух мгновенно отрезвил меня. Здесь, раньше была остановка автобуса, который бы довёз меня до школы. Но сейчас вместо шоссе я увидел голый пустырь, который простирался до самого горизонта. Кое-где торчали одинокие нагие деревья. И вспомнил, что придётся тащиться на конечную остановку «трёшки». А потом пересаживаться на другой автобус, потому что троллейбус пустят лишь через двадцать лет! Да и времени у меня совсем не осталось. Минутная стрелка неумолимо приближалась к цифре пятнадцать. А за оставшиеся время до звонка я просто физически не успею.

Но подождите. Кажется, у меня должен быть мотоцикл. Надо только найти гараж. Я точно помню, что где-то здесь в гаражах стоит мой красавец.