Назад в СССР: Классный руководитель

Глава 17

Сокровища в сельпо

После обеда я собрался отправиться в дом культуры этого села, посмотреть фильм. Но когда дошёл до здания, увидел, что до начала сеанса много времени. Так что я лишь зашёл в кассу, купил у скучающей кассирши билет в середину зала: длинный голубоватый прямоугольник, где сверху шёл синий штемпель «Дом культуры 'Родина», цена 40 копеек, ряд и место вписаны от руки. И печать с началом сеанса. Я уже совершенно забыл, как выглядел и стоил билет на сеанс в советское время.

И решил сходить в сельпо, проверить, действительно ли там продаются шпроты, или Степан всё выдумал, а шпроты, как обычно, спёр откуда-то.

Одноэтажный домик, выкрашенный в весёленький голубой цвет под белой двускатной крышей и вывеской «Сельмаг» я нашёл быстро. Он выделялся среди остальных — перед ним не красовался забор.

Внутри встретила тишина, и сидящая в конце прилавка полусонная продавщица: уже начинающая полнеть женщина средних лет в меховой жилетке, накинутой на голубой халат. За её спиной протянулись унылые ряды полок с консервами, пачками сахара, крупы. И действительно я увидел выстроившиеся до самого потолка пирамиды со шпротами, кальмарами в собственном соку.

Прошёлся вдоль прилавка и оказался в маленьком зальчике, где на вешалках висела одежда, а за ними стеллаж с обувью. И неожиданно увидел вполне приличные вещи, за которыми в моём городе, или даже в столице, мгновенно выстроилась бы очередь. Югославские спортивные костюмы, белые нейлоновые рубашки, на стеллаже с обувью я нашёл чехословацкие кроссовки Botas с тремя золотистыми звёздочками. А на одной из полок увидел массивный катушечный магнитофон, дека высшего класса «Маяк-001 Стерео» — моя голубая мечта в советское время. Но пришлось с громадным сожалением отказаться от идеи тащить эту бандуру домой. Да и денег на неё у меня бы не хватило. Дека стоила под тысячу рублей.

И я уже собирался вернуться к продавщице, купить шпроты и кальмаров, которые обожал. Но тут наткнулся на вращающийся стенд с пластинками. Вместе с каким-то хламом типа «Разговоры с Лениным» я нашёл альбом Дина Мартина. Не Фрэнк Синатра, но один из лучших американских крунеров удостоился выпуска на «Мелодии» сборника хитов: «That's Amore», «Return To Me», «Rio Bravo», «Volare».

Обнаружил альбомы «ABBA», Клиффа Ричарда, «чешского соловья» Карела Готта с его самой знаменитой песней «Скрипка Паганини», да и диск самого гениального итальянского виртуоза тоже присутствовал в виде «Концерт № 3 для скрипки с оркестром ми мажор», диск Челентано, правда с песнями 1960-х годов, Анны Герман с её заунывной «Когда цвели сады», миньон Мулермана, Мирей Матье аж по лицензии фирмы ФРГ, музыкальная сказка «Алиса в стране чудес» на мелодии и стихи Высоцкого.

Когда заглянул на нижние полки, то просто замер от увиденного: сборник песен Джона Леннона по лицензии фирмы EMI! С его хитами: «Imagine» и «Now». Диск Маккартни стоял через пару других, но не с «Битлз», а с группой «Wings», которую Пол создал после того, как битлы разбежались. Видно, «Мелодия» не потянула самые популярные альбомы «Битлз». Как не потянула Синатру.

Заставил улыбнуться ещё один диск «Моя любовь» ставшего невероятно популярным в СССР после фильма с одноименным названием певца Рафаэля. Тогда сочинили анекдот на эту тему: «в газету приходит письмо, в котором Маша Иванова пишет: я очень люблю певца Рафаэля, а тут я узнала, что он ещё и картины рисует.»

— Ну, нашли, что искали? — продавщица подошла ко мне, взглянула на меня с большим интересом.

— Да, нашёл, я возьму несколько пластинок?

Я вытащил диски Челентано, Дина Мартина, Леннона и Маккартни, Георга Отса, концерт Паганини, миньон Мулермана, «Алису в стране чудес» Высоцкого.

— Конечно, — в глазах женщины мелькнула радость, видимо, её очень прельщала перспектива выполнить месячный план за счёт меня.

— А тут все пластинки, или ещё какие-то есть?

— Ну, вчера пришла одна пластинка. Только дорогая очень.

Она ушла в подсобку и вернулась с двойным альбомом, на обложке я увидел рыжеволосую певицу и надпись «Зеркало души».

— А вы знаете, кто это? — поинтересовался я.

— Не знаю. Какая-то лохудра рыжая, — продавщица бросила равнодушный взгляд, покачала отрицательно головой, перевернула альбом и прочла по слогам: «Ал-ла Пу-га-че-ва».

Мне хотелось расхохотаться и сказать этой милой женщине, что не пройдёт и пары лет, как эта «рыжая лохудра» станет мегазвездой советской эстрады. И народ будет сочинять анекдоты типа этого: «Леонид Ильич Брежнев — мелкий партийный деятель во времена Аллы Пугачёвой».

— Лучше пластинку Анны Герман возьмите.

— Нет, спасибо, я возьму эту, — сказал я, старательно пряча улыбку.

— Что-то ещё?

— Да, посмотрю у вас ещё книги.

Продавщица кивнула и унесла пачку выбранных мною пластинок. А я подошёл к стеллажу, где были выставлены разномастные книжки. Не надеялся найти что-то стоящее. И поначалу увидел только бумажный трэш, изданный в союзных республиках о пастухах, доярках и прочую фигню. Но мне повезло ещё раз. Я сумел откопать в куче этого дерьма пару бриллиантов. Вначале заметил маленький тонкий томик, на обложке серебрилась надпись, имитирующая автограф: «Ив. Бунин» и я с радостью ухватил книгу, осознав, что это стихи одного из моих любимых писателей. Прекрасное издание, на мелованной бумаге. Почему-то в моём настоящем все издательства напрочь забыли, что Бунин кроме прекрасной прозы писал изумительные по красоте стихи. Я открыл наугад томик и прочёл:

Ночь была бы темна,

Но все море насыщено тонкою

Пылью света, и звезды над морем горят

В полусвете все видно: и рифы, и взморье зеркальное

И обрывы прибрежных холмов…

Какие яркие пронзительные образы.

А на нижней полке я нашёл толстенный путеводитель «Москва и Подмосковье. Памятники искусства Советского Союза», совместное издание «Искусство» Москвы вместе с «Эдицион» Лейпцига, в суперобложке, с прекрасными фотографиями, черно-белыми, но от этого они не становились хуже. Памятники архитектуры, старинные церкви, внутреннее убранство. Подумал, что мне это понадобится для планирования походов с ребятами.

Принёс и выложил на прилавок. Продавщица равнодушно оглядела книги, как-то странно хмыкнула, видно, не понимая, зачем мне всё это понадобилось.

— Может ещё что-то хотите? У нас белые нейлоновые рубашки есть, — эту фразу она произнесла с гордостью

— Не хочу. Не ношу нейлон.

— Почему? — разочарованно протянула женщина. — Это ж так модно. У нас и размер ваш есть.

— Не люблю искусственные ткани, они током бьют, — улыбнулся я. — Ещё мне три банки шпрот и две с кальмарами.

— Кальмарами? — продавщица на миг подняла брови, потом поинтересовалась: — А вы как их будете кушать?

— В салате, — ответил я. — Варёные яйца, тёртый сыр, майонез. Очень вкусно.

— Понятно. Надо запомнить.

И тут я понял, что всю кучу этих вещей мне в руках не унести.

— А у вас есть какие-нибудь сумки, спортивные? Или рюкзаки?

— Конечно, есть. Я вам принесу.

Она резво выскочила из-за прилавка, и принесла сине-белую спортивную сумку с символикой московской Олимпиады. Аккуратно уложила туда мои сокровища, придвинула большие канцелярские счёты, пощёлкала костяшками.

— Сорок восемь рублей, пятьдесят копеек, — объявила цену.

И я чуть опять не сглупил, пытаясь найти у себя в кошельке карточку. Но хорошо, что не забыл взять выигранные мною на гонках купюры. Среди них я отыскал два четвертака, выложил на прилавок. И уже хотел сказать: «Сдачи не надо», но продавщица, резво потыкала по кнопкам кассы, нажала рычаг, с лязгом выехала кассовое отделение, куда она аккуратно засунула две мои бумажки и выложила сдачу.

Расплатившись, провожаемый благодарным взглядом продавщицы, я вышел на улицу. Решил вернуться в дом Глафиры, не тащить тяжёлую сумку в кинотеатр.

Перед домом увидел в снегу цепочку следов армейских ботинок, которые шли к крыльцу, обратно те же следы впечатывались глубже, видно, посетитель нёс что-то тяжёлое. Это насторожило меня, я ускорил шаг. В прыжке оказался на крыльце, постучал громко в дверь.

Но Глафира открыла, приветливо улыбнулась:

— Олежек, сходил в кино?

— Нет ещё, Глафира Петровна, решил в магазин зайти, купить кое-что.

Я поставил сумку на стол, где лежала пачка тонкой желтоватой писчей бумаги, бланки, раскрытая канцелярская книга. Взял со стола листок, где чётким, аккуратным почерком было написано:

«Я, Глафира Петровна Зотова, 1924 года рождения, проживаю в селе Загорянское…»

— Участковый приходил? — поинтересовался я, опустив листок на стол.

Она усмехнулась:

— От тебя ничего не скроешь. Приходил, — она вздохнула. — Спрашивал, кто это у меня без прописки живёт.

— Ну, и сколько вы ему сунули?

— Да, ничего я ему не совала. Вот, написала объяснительную. Что ты мой племянник, приехал погостить.

— Но я же меньше трех суток живу. Кто накапал?

— Какая разница? — она усмехнулась, по её глазам я понял, что Глафира знает, кто доносчик.

— Глафира Петровна, я же вам могу отдать эти деньги. Скажите только сколько.

— Да банку солёных огурцов и помидоров я ему дала. Он и рад-радёшенек.

Судя по глубокому следу армейских ботинок, Глафира не солгала. И это меня успокоило.

— Пятилитровую?

— Олег, тебе надо было в милицию идти, — она покачала головой. — Следователем работать, а не школьным учителем.

— Глафира Петровна, я вечером уеду, не буду вас беспокоить.

— Олежек, да живи, сколько хочешь.

— Не могу я. Мне завтра надо больничный закрыть и в школу. Тогда утром уеду.

— Ну, хорошо-хорошо.

— Можно мне у вас в холодильнике консервы положить?

— Конечно. Вон в углу стоит.

Я вытащил все купленное из сумки, выложил на столе. Консервы сгрёб в охапку и отнёс к маленькому пожелтевшему от времени «Саратову» с длинной металлической ручкой. Такой же у моей бабки был. Внутри лежал маленький кусочек сыра, завёрнутый в серую обёрточную бумагу. Разномастные банки с припасами: огурцы, помидоры, варенье.

— Ой, Олежек! Ты и пластинку Анечки купил?

Я едва не выронил банку с шпротами. Что за «Анечка»? Я ничего такого не покупал. Но когда вернулся к столу, понял, что хитрая продавщица, пока я искал книги, все-таки сунула мне диск Анны Герман.

— А вам нравится, Глафира Петровна?

— Да, я очень люблю Анечку. Такой голос у неё чудесный, так она душевно поёт.

— Ну, значит, я не ошибся с подарком, — быстро нашёлся я.

— Ой, ну что ты Олег, — Глафира даже ударилась в краску, но пластинку не выпустила из рук. — Можно мне послушать?

— Глафира Петровна, оставьте себе. Это за ваши труды.

Смущённо улыбнувшись, женщина подхватила диск и удалилась куда-то в конец комнаты, где я углядел большой деревянный ящик, закрытый белоснежной ажурной салфеткой. Когда Глафира сняла её, я понял, что это радиола «Ригонда» с проигрывателем. Подняла крышку и, бережно вытащив грампластинку, женщина поставила на круг, включила и аккуратно опустила тонарм. И я вновь услышал эту заунывную мелодию, которую ненавидел:

Дурманом сладким веяло

Когда цвели сады

Когда однажды вечером

В любви признался ты…

Эта тоскливая и ужасно навязчивая песня всегда вызывала у меня отвращение. Что женщины находят в этой истории о подлом мужике, который бросил невесту накануне свадьбы?

Слушать завывания Анны Герман я был не в силах, поэтому захватив с собой томик Бунина, направился в Дом культуры. До сеанса оставалось ещё много времени, но я все равно прошёл внутрь, в фойе. Помещение оказалось довольно просторным. В наличие оказался буфет с газированной водой с сиропом, бутербродами, конфетами.

И самое главное, что обрадовало меня — высокие синие ящики игровых автоматов. «Морской бой» и «Удачная охота». Я нашёл в карманах пару монет по пятнадцать копеек и решил сыграть. Приник к окуляру перископа, увидев линию горизонта, разделяющую серое небо и синее море и проезжающие корабли. Бросил монетку, игра ожила. Рассчитать траекторию для пуска торпеды оказалось легко, всё-таки физика помогала мне и в обыденных делах. Торпеда попадала в бок кораблика, на миг гас свет, чтобы взрыв казался ярче и правдоподобней. И я быстро подбил все десять кораблей и автомат выдал мне бесплатно премиальную игру. И только я начал расстреливать новые кораблики, как вновь накрыла волна терпкого тропического аромата.

Оторвался от перископа и замер: в фойе вошла та самая красавица, которую я заприметил в церкви. Но сейчас она сняла белую шаль, осталась в короткой элегантной серебристо-голубой норковой шубке, с воротника свисали две оскаленные мордашки, и в маленькой меховой шапочке со свисающим хвостом той же убитой зверюшки. Чуть поодаль шло два высоких парня в тёмных полупальто, в тяжёлых армейских ботинках.

Девушка подошла к скамеечке у стены, присела, положила ногу на ногу в светло-коричневых ботильонах на шпильке. Обвела зал взглядом и остановилась на мне, из-за чего окатило жаром, будто на меня пролился ушат кипятка. Я отвернулся, и приник к окуляру перископа, прижимая вспотевшие ладони к обрезиненным ручкам. Но сыграв ещё раз, понял, что у меня больше нет монеток.

И тут вспомнил, когда вошёл в фойе, обратил внимание на сухенького, седого, как лунь старичка, сидевшего за маленьким столиком, на котором выстроились в ряд аккуратные столбики с монетками. И направился к нему. Делая вид, что взгляды, которые бросает незнакомка меня совершенно не волнуют.

Тем временем один из охранников подошёл к буфету, выстояв очередь, заказал стакан газировки. Но прежде, чем дородная буфетчица в ажурном переднике, надетом на голубой халат, налила сироп из высокого цилиндра, парень взял у неё стакан и аккуратно протёр салфеткой. Посмотрев внимательно на свет, вернул женщине за прилавком, не обращая внимания, что у той челюсть отвисла от удивления, округлились глаза. Получив стакан со сладкой газировкой и пару бутербродов с красной рыбой на маленькой тарелочке, он отнёс девушке. Она взяла царственным жестом, откусила кусочек. Сделала маленький глоток, чуть покачивая изящной ножкой в остроносом ботильоне.

Я еле сумел оторваться взгляд от этого шоу, пока старичок менял мой трояк на монетки. На подгибающихся ногах я вернулся к автоматам. Решил сыграть в тир. Опустив монетку в щель, взялся за прикреплённую к автомату винтовку, нажимая на крючок, начал сбивать поднимающихся уток, зайцев. Бах, бах! Я попадал в кружок рядом с жестяными фигурками, и они уходили вниз. Поначалу выбил мало, не мог понять, как брать на мушку мишень. Но меня охватил дикий азарт, и я начал просаживать монетку за монеткой, пока не добился того, что начал выбивать двадцать из двадцати. Это заставило отвлечься от красотки, что сидела в зале. Но затылком я продолжал ощущать её взгляд, кажется, он прожигал меня насквозь, заставлял сердце колотиться в груди. Не понимал её интереса ко мне. Что я мог дать этой фифе? Судя по ее наряду, охранникам, она скорее всего жена или любовница какого-то очень влиятельного человека: большой партийной шишки, криминального авторитета.

Громко и демонстративно хлопнула дверь, что отвлекло меня от расстрела жестяных зверушек. Вошёл парень среднего роста, абсолютно лысый, в синих джинсах, судя по строчке явно фирменных, в тёмно-синих кроссовках, на которых ярко выделялась большая белая буква «N» — логотип фирмы «New Balance». Сквозь распахнутый на груди полушубок, отороченный белым мехом, виднелся бело-голубой с треугольным вырезом джемпер с надписью латиницей. Разглядеть слова я не успел, но понял, что это, скорее всего, название западной команды по футболу или хоккею. Так одевались «утюги» — фарцовщики, которые видно кормились в этом месте.

Увидев красотку на скамейке, он тут же ухмыльнулся и направился к ней. Плюхнулся рядом, и стало ужасно интересно, что охранники сделают с этим наглым типом? Морду набьют, выбросят из здания?

На лице девушки возникло брезгливое выражение. Она не отстранилась, а словно выставила между собой и наглецом невидимую стену. Но парня это совсем не смутило, он даже решил приобнять её.

Тут же нарисовался один из охранников. Он пальцем не тронул нахала, лишь что-то сказал ему, и тот вскочил, как ошпаренный и ринулся к автомату «Морской бой». Вытащив из кармана горсть монет, бросил одну в щель.

Я слышал, как он беспорядочно выпускает торпеды. Пуфф! Глухой шум взрыва через динамики, а за ним матерная ругань.

Что-то блеснуло у меня под ногами. Видно, из кармана парня выпало несколько монеток, они откатились, и я поднял их. Это были не пятнадцать советских копеек, а мелкая монета с изображением в профиль мужика в короне. Но по размеру они полностью совпадали. Хитро.

Фарцовщик кинул на меня злой взгляд. Но я как можно приветливее улыбнулся, и подал ему монеты. Небрежно бросив их в карман, он проворчал себе под нос:

— Какая фифа выискалась, то же мне, строит из себя королеву.

И опять матерно выругался. Нижняя челюсть вылезла вперёд, на лице гуляли желваки, глаза зло сузились. Я уж решил, что он вернётся, полезет в драку с охранником.

Но он лишь криво ухмыльнулся, ушёл, громко хлопнув дверью.

А я вздохнул с облегчением. Через пару минут раздался звук гонга, зовущий на сеанс. И я прошёл в зал, окунувшись в смесь из запахов дерева, целлулоида, человеческих тел. Зрителей оказалось совсем немного, но я все-таки сел на своё место, откинув сидение, обтянутое бархатной бордовой тканью, протёртое в паре мест, выбрал его интуитивно, но, как оказалось, удачно.

Через пару минут, стуча каблучками, в зал вошла Она, и почему-то села лишь на ряд ниже меня. Оба её охранника разошлись по разным рядам, скорее всего, чтобы иметь больший обзор.

С тихим шорохом и лязгом металлических колец по карнизу раздвинулись плотные шторы, обнажив белую поверхность экрана. Стрёкот киноаппарата, из окошка надо мной ударил яркий пучок света, в котором заплясали пылинки, образовав на мутном красном фоне слова: «Совместное производство: Литовская киностудия и Мосфильм первое объединение». На фоне идущей в атаку конницы возникли титры.

Фильм на удивление точно воспроизвёл мятеж эсера Муравьева, главкома Восточного фронта против советской власти, которого играл Пётр Вельяминов. Председателя Совдепа Варейкиса играл Тимофей Спивак, а Тухачевского, командарма 1-й революционной армии — Александр Овчинников, мало подходившего внешне под будущего маршала, который был высокий и широкоплечий, а тут его показали смазливым худеньким пареньком небольшого роста, что особенно бросалось в глаза на фоне двухметрового Тимофея Спивака.

В фильме Тухачевский рассказывает о своей пятой попытке побега из крепости Ингольштадт, когда на берегу реки нашли труп офицера и решили, что погиб будущий маршал. И девушка-секретарь после этого роняет фразу: «Вы будете жить сто лет». Увы, это предсказание не сбылось. Маршал погиб в сталинской мясорубке в сорок четыре года.

Вспыхнувший свет в зале обесцветил надпись на красном фоне: «Конец фильма». И немногочисленные зрители потянулись по широким ступеням вниз к двери справа, над которой горел красным фонарь: «Выход».

Смеркалось, короткий февральский день отступал под напором ночи. Ушедшее за горизонт солнце окрасило багровыми всполохами слоистые облака. На фоне белёсого неба рисовались изломанные кроны голых деревьев.

Я поёжился, похолодало, поднял воротник пальто. Засунув руки в карманы, медленно направился вниз по улице к дому Глафиры. Между редкими прохожими метался белобрысый парень в чёрном пальто. Похоже, все его посылали, куда подальше, и он добрался до меня.

— Мужик, ты не знаешь, где тут автосервис? — выпалил он, схватив меня за рукав.

Я остановился, взглянул на него и понял, что это один из охранников загадочной незнакомки. Он задыхался, глаза выпучены, лицо красное от напряжения.

— Какой автосервис? — усмехнулся я. — Тут не то, что машин, даже мотоциклов ни у кого нет. Глухомань. А чего случилось-то?

— Да, какая-то сволочь шины нам проколола, — почти плача, пробормотал он.

— Понятно, «утюг» постарался.

— Какой утюг? — парень удивлённо заморгал.

— Фарцовщик, который к вашей подопечной приставал, а вы его отшили. А ремкомплект есть?

— Я не знаю.

— Ну, ты даёшь, на машине ездишь, а как чинить не знаешь?

— Это Боря знает, он — водитель. А я не знаю, — парень как-то по-детски всхлипнул, втянул воздух.

— Пошли посмотрим, есть там чего или нет. Меня, кстати, Олег зовут, — я подал парню руку.

— А м-меня, Константин, можно Костик.

Парень повёл меня обратно к Дому культуры «Родина», за ним располагался парк, по краям широких аллей к нему стремились высокие ели, все в снегу. Аллеи сходились на площадке, где стояла элегантная машина, к ней привалился второй охранник, брюнет, с модельной стрижкой и длинной чёлкой.

— Ну, чего, Борис, что у вас есть для ремонта?

— А ты кто? — спросил он довольно невежливо. — И чего тут забыл?

— Боря, это мужик местный, может помочь, — встрял Костик.

— Меня Олег Николаевич Туманов зовут, — представился я. — Я племянник Глафиры, председателя сельсовета. Покажи, что у вас из ремкомплекта есть.

— Смотри, — Борис, отбросив окурок, подвёл меня к багажнику, рывком открыл, и выложил небольшой закрытый ящик.

— А, вот эта штука вам нужна, чтобы заклеить шины, — я достал коробку. — Вулканизационный брикет. Им можно заплатку сделать.

— Можно, — парень усмехнулся. — Только он у нас один, а дыр в каждом колесе по две-три штуки. И этот брикет плавить на морозе при таком ветре бесполезно. Усёк, Олег?

— Согласен. Но я знаю местного, у которого этих брикетов полно. И мастерская у него есть. Можно колеса снять и откатить туда.

Я действительно вспомнил, что у деда Степана стоял целый ящик этих брикетов, и хотел даже пару свистнуть для ремонта шин моего мотоцикла, потому что знал, что хозяин опять заломит цену. Но совесть не позволила. Впрочем, за починку крыши в курятнике я, кроме обеда ничего не получил.

— Неплохая идея, — задумчиво проронил Борис, вытащил пачку «Мальборо», чиркнул спичкой о коробок, жадно затянулся. — Покажешь дорогу?

— Покажу. Только вы своему хозяину позвонили, попросили, чтобы он машину прислал? — я бросил взгляд на девушку, которая сидела на заднем сидении, бледная, встревоженная, кусала губы.

— А откуда мы могли позвонить? — обиженно проворчал Костик. — Я даже ни одной телефонной будки не видел

— Можно из отделения милиции. Или вон зайти в Дом культуры, у администратора, наверняка, телефон имеется.

— Ах, ты, ё-моё, — ну точно! — Борис хлопнул себя по колену. — Чего-то я затупил. Давай, Костян, дуй к администратору этой халупы, звони Кириллу Петровичу, пусть сюда машину пришлёт. Но нашу тачку все равно надо отсюда вытащить, — обратился он ко мне уже более дружелюбно.

— Я схожу сейчас к одному мужику, — предложил я. — Спрошу, сможет ли он эти брикеты дать, а вы пока колеса снимите. Есть у вас домкрат?

— Конечно, есть. За кого ты нас держишь?

Борис кивнул, подошёл к багажнику, вытащил здоровенный, окрашенный ярко-красной краской агрегат. Подставил под переднее колесо.

— Боря, может девушка выйдет вначале? — поинтересовался я с долей иронии.

Парень остановился, как вкопанный, но подошёл к двери, открыл и подал руку красотке. Она выставила наружу невероятно длинные стройные ножки в тонких чулках, выскользнула, одёрнула шубку, также кусая распухшие алые губы.

— Марина Кирилловна, это Олег, местный житель.

— Олег Николаевич Туманов, — я мягко взял руку девушки, поднёс к губам, чуть поклонился.

— Марина Кирилловна Орлова, — проронила она чуть хрипловатым голосом, улыбнулась так пленительно, от чего полыхнуло жаром в паху.

— Я думаю, парни, Марину Кирилловну надо пока отправить в Дом культуры, чтобы она не мерзла здесь.

— Нет, не получится, — отчеканил Борис, его лицо вновь приняло высокомерное выражение. — Кто-то из нас с Костяном должен быть рядом с ней. У меня инструкции Кирилла Петровича.

Я лишь покачал головой.

И тут шагов за тридцать от нас из-за деревьев медленно вышло несколько явно агрессивно настроенных парней. Насчитал человек пять, но похоже их было больше. В руках каждый держал или палку, или кусок арматуры. Постукивал о ладонь.

— А оружие у вас какое-нибудь имеется у вас? — спросил я.

— Какое оружие? Зачем? — Борис удивлённо поднял правую бровь с белеющим посредине шрамом.

Я махнул в сторону приближающихся бандюков.

— Это ещё кто такие? — проворчал Борис.

— Шпана местная, — предположил я. — А вон там тот самый «утюг», — я приметил лысую башку фарцовщика за спиной кряжистого с бычьей шеей парня, который вёл всю банду. — Хотя, можно просто сбежать, — предложил я.

Но обернувшись на шум сзади, понял, что опоздал. Отморозки окружили нас, отрезав путь к спасению. И медленно, но, верно, смертельное кольцо сжималось вокруг нас.