Наследие проклятой королевы

Глава 8. Мы с тобой одной крови, ты и я

Розе было скучно. Мама ругается и не выпускает гулять одну пока всех сектанток не поймают и не посадят в подземелье. Даже с тётушками не выпускает.

И господин Аратем опять ушёл встречаться с каким-то «гиниралье́» и её «почти взрослую» оставил «за главную» приглядывать за волшебным камнем и смотреть живые картинки. Он почти седмицу назад показал, как пользоваться волшебной пуговицей, которую называл «тревожной кнопочкой», если вдруг появятся злодейки. Только Роза не понимала, как пуговица может тревожиться. Это же просто пуговица.

Раньше девочка могла долго сидеть за волшебным камнем и смотреть всякие диковинки, но сегодня ей этого не хотелось. Ей хотелось гулять и играть! Может быть, если она докажет маме, что сильная магиня, что может ударить неприятельницу чем-то сильным, например, молнией, тогда отпустят играть?

Да вот только, когда Роза попросила маму обучить её молнии, та отругала, запретила колдовать без присмотра других, мол, такие сложные и опасные чары только для взрослых волшебниц, и ей до такого ещё лет десять учиться. Тогда, после маминого отказа, девочка выбежала из комнаты еле сдерживая слёзы, а там был господин Аратем, который, как назло, крутил в руках что-то, пускающее маленькие молнии. Увидев удивление в её глазах, маг-чисельник ухмыльнулся и полюбопытствовал, хочет ли Роза посмотреть поближе, и хочет ли сама со временем этому научиться? Конечно, Роза согласилась.

Так юная магесса стала ученицей маэстро Аратема. С ним учиться было совсем не так, как с мамой. Первое, что с важным видом заявил чисельник, это то, что Роза уже взрослая, и ей нужно научиться хранить тайны и держать ответ за слова, и главное, как ученице — принести обет тайны. Трясущими от волнения губами девочка поклялась на волшебном камне, что не расскажет никому о своём ученичестве волшебным цифрам аж до своего восьмилетия, иначе волшебный камень обидится и перестанет показывать живые картинки. Волшебный камень торжественно мигнул, принимая клятву, а маэстро Аратем подарил колдовскую табличку-планшет, который стал её первой книгой заклинаний! Он мог запоминать написанное и нарисованное, и если коснуться больших стрелок на боках, то он как бы перелистывал страницы, но и не перелистывал. Он же без страничек.

Девочка с гордостью хранила в ученическом столе эту магическую табличку, которая со стороны казалась совершенно обычной. Все, даже её мама, думали, что Роза учится на ней читать и писать, что тоже было правдой. Но только она и её учитель знали тайну, и как только все уходили, и Роза совершала жест, на табличке возникали заклинания и упражнения по школярству цифрового волшебства. А ещё господин Аратем подарил очень красивый обод-забрало для волос. Тот был весь в красивых камушках, и порой на нем горели разноцветные огоньки. И когда Роза пыталась колдовать, численник хитро поглядывал в пустоту перед собой и водил руками. Наверное, тоже колдовал. А один раз даже произнёс что-то вроде скороговорки нескладушки: «Сохранить показания энцефалограммы». У Розы была хорошая паять, совсем как у мамы, и она в точности запомнила эти чудные слова.

А ещё чисельник повесил под потолком очень волшебный артефакт.

Это было совсем не похоже на то, как учила мама! Никаких паучков и птичек, зато много квадратиков-заклинаний, загорающихся на разных страницах планшета. У них были странные, а порой совсем смешные названия «условный оператор», «цикл» и различные задачки, вроде того как выводить крохотного заблудившегося духа-муравья из лабиринта. Маэстро как-то сказал, что паучки и птички просто придуманы взрослыми волшебницами для детей, чтобы тем проще было магию осваивать, как будто играя. Но она уже почти взрослая и может учиться совсем как взрослые магини. Розе было очень тяжело, но она пока справлялась.

И вот господин Аратем опять ушёл к гиниралье́.

Скучно.

Девочка улыбнулась и села за свой ученический стол и произнесла волшебное слово: «Активация». Роза не знала, что это это за слово, но оно действительно было волшебным. Ведь после него в воздухе возникали голубоватые сияющие ниточки, словно паутинки на ветру в хорошую погоду. Только было их больше, и рядом с каждой непонятные буковки. Кажется, маэстро Аратем называл все это «голограммой» и «эль литрамагничтными полями».

Роза отодвинула рукой одну из назойливых паутинок, пытающуюся намотаться на ее ободок, посмотрелась в зеркальце и сделала героическую позу. Чисельник сказал, что подарок очень-очень дорогой, и надо постараться его не сломать.

А ещё маэстро, ведь юные магини зовут учителей маэстрами, обещал, что эти подарки помогут быстрее познать силу молнии. Господин Аратем много раз говорил, что главное — сделать первый шаг, а когда она сможет молнии создавать, подарки ей больше не понадобятся. Вот тогда она сможет показать маме, что она не глупый ребёнок, а настоящая боевая магиня, что может защитить себя и других от злых сектанток!

Девочка закусила губу и нахмурилась, чтобы выглядеть посерьёзнее, как взрослая магиня и провела руками над магнитными линиями. От прикосновения они отдались в пальцах лёгкой щекоткой, словно муха пробежала. Роза, улыбнулась, ведь она уже знает достаточно, чтобы не звать Аратема и попробовать само́й.

Отгонять от себя назойливые паутинки быстро надоело, и девочка вытащила из стола игру. Теперь нужно было сосредоточиться и заставить бегать по тонкой проволочке, спрятанной внутри стеклянной трубки, крошечных духов.

Числельник называл их эль литрическими разрядами.

***

— Ой, юн спадин, помру, — причитала Урсула, сидя на табуретке и держась за сердце. — Не действует противоядие. Не приведи, Небесная Пара, помру.

— Ага, как же, — пробурчал я.

Четыре женщины, посчитали, что противоядия мало не бывает, и вылакали за ночь целую банку кофе. Пожилую мечницу посетила тахикардия, а Катарина уже сотый раз совершает челночную ходьбу от стенки к стенке. Всю ночь не спала, глаза красные и осоловевшие. И подойти страшно, рычать начинает, как дикий зверь. Самое страшное, что ей валерьянки для спокойствия не дашь — кошачья крыша окончательно слетит. Лукреция как заводная крутила в руках кружку с кофейной гущей. Я ляпнул, что у нас на гуще гадают, что первое в голову придёт, то может сбыться. По сути, простейший метод психоанализа, аналогичный тесту Роршаха. В общем, ей мерещились мальчики ниже пояса. И не одной ей. Подошедшая к ней Урсула увидела то же самое. Мне же в коричневых сгустках мерещились чёрные молнии и снежинки, конечно же, колдовские. А Катарина не ответила, что усмотрела. Но как говорится, каждому своё.

За прошедшую ночь я ещё долго пробовал поколдовать. А это ещё тридцать попыток. Ровно тридцать, это я точно знаю, так как считал. Но ничего не получалось. Потом я уснул прямо за столом, подложив под голову руки.

Зато Андрюха не мешал и появился только под утро, пропав на всю ночь неизвестно куда. И появился так, что готов был его пришибить:

«Даром, ой, — напевал он шуточную песню примадонны эстрады,

Даром преподаватели

Время со мною тратили,

Даром со мною мучился

Самый искусный маг».

— Иди к чертям собачим! — прорычал я.

В этот момент я искал в сумке свою бритву, но, как назло, не мог найти. Всё перерыл. Ладно бы опасная, которую можно местным в хозяйстве приспособить, но нет же. Безопасный станок никому, кроме меня, не нужен, им никто пользоваться не умеет. Кстати, я узнал, что местные барышни все же бреют части тела, но не в походе — в походе, говорят, дурная примета. Этому есть очень простое объяснение — в условиях низкой полевой санитарии раздражение от бритья может привести к сепсису, который способен дать осложнения вплоть до летального исхода. Да и сражаться с раздражением не очень удобно. А растительность делу не помеха. К слову, на Земле уже древние египтяне и египтянки лишали себя волосяного покрова вполне прогрессивными методами: смолой, воском и бритвами.

— Да ладно. Не я же в чародеи и тайна тайного туалета, — усмехнулся лейтенант, заставив меня скрипнуть зубами.

— Ты что такой злорадный?

— Кто? Я? — наигранно удивился Андрей. — Да я сама доброта.

Он взял стул, поставил его у стены и уселся как на троне, откинув голову и мечтательно улыбаясь.

— Там такая садовница одарила меня своей благосклонностью.

Товарищ изобразил руками большой бюст, тонкую талию и широкую попу.

— Правда, приходится на цыпочки вставать, чтоб до губ дотянуться. Зато всё при ней, — добавил он и протяжно вздохнул.

— Рад за тебя. Но мою магию больше не трогай.

— Так нет пока ничего, чтоб трогать, — ухмыльнулся в ответ лейтенант.

— Иди к чёрту, — пробурчал я, встал изо стола и потянулся.

Всё тело затекло от позы буквой «зю». И задница стала квадратной. Я на всякий случай ещё раз вытаращился на свечу и произнёс заклинание, чётко разделяя слова:

— Фуэго. Эн. Велла, — а когда огонёк, вполне ожидаем, не загорелся, вытянул в сторону свечи указательный палец и прорычал: — Гори, падла.

Снов ничего. Я удручённо покачал головой и посмотрел на Лукрецию. Та пожала плечами. А в следующий момент в дверь постучали. Мы все дружно уставились.

Щёлкнула на всякий случай куркам Катарина.

— Войдите, — прокричала Лукреция,

— Почта, госпожа, — ответили из-за двери, а потом в приоткрытую щель служанка протянула небольшой свёрточек красного цвета размером с сигарету, с крохотным пятнышком сургуча на стыке листа.

— Это госпожа Агата, — тут же оживилась магесса, быстро подошла к двери и приняла свёрток, а потом быстро сорвала печать и начала бегать глазами по написанному.

— Ну что там? — тихо осведомился я, вытянув шею.

Лукреция хихикнула в ладонь, и только потом ответила.

— Она предлагает встретиться в одном заведении. Говорит, там умеют хранить тайну, так как в Магистрате не одобряют открытую поддержку халумари.

— И чего такого в этом заведении? — спросил я, а потом озвучил ответ на невысказанный никем, но витающий в воздухе вопрос: — Думаю, один день задержки не сильно навредит. Нам всё равно надо дождаться пополнения припасов.

— А противоядие будет? — подала голос Урсула, по-прежнему держась за сердце и имея в виду кофе.

— Будет, — кивнул я и подхватил со спинки стула куртку. Всё хорошо, но в этом средневековье мужику готовиться к выходу в свет не легче, чем женщине. Ежели вспомнить времена короля Людовика, то было так же. Какого конкретно Людовика, в принципе любого, их там по счёту пальцев на руках не хватает. — Блин, — выругался я по-русски и перешёл на местный, — а где мои кружевные рукава и воротник? Где, в бездну его, кружевной платок с гербом? Где белые гетры и заявки на бриджи?

— Прачки забрали, — ответила Катарина, которая тоже начла переодеваться.

— И бронежилет тоже? — окинув взглядом свои вещи, уточнил я.

Тишина была ответом.

Храмовница долго стояла с озадаченным видом с двумя белыми, расшитыми цветным геометрическими узорами тряпками в руках, каждая из которых была чуть больше кухонного полотенца, глядя поочерёдно то на одну, то на другую. Заметив мой взгляд, она состроила страдальческую физиономию.

— Какого они цвета?

Андрюха усмехнулся, а я пригрозил ему кулаком. То, что Катарина дальтоник в максимальной версии, часто было большой проблемой. Зато с нечеловеческим зрением не нужно было ночью даже свечу зажигать. Фонарей от окон соседей и звёздного неба в ясную погоду хватало.

— Это что такое? — с любопытством спросил я, разглядывая вещицы.

— Это маленькие плащики на плечо. Сейчас вся столица носит.

— Обе надень, — со вздохом ответил я и подхватил свою полушпагу.

— Ой, юн спадин, — вклинилась в разговор Урсула и с кряхтением встала со своего места, — если бы мы не в бордель, я бы отпросилась. Сил нету, сердце болит. А дашь монетку задержаться на часик?

Я не ответил. Через пятнадцать минут мы тем же составом, что и в прошлый раз, были на улице. И снова направились к тыльным воротам. И снова экипаж, для разнообразия отделанный плетеньем из прутьев, как корзина, а бычок — рыжий. Дорога далась достаточно легко, и вскоре мы оказались в городе и опять двинулись пешком. Но, не дойдя около полусотни метров до представительства Магистрата, свернули и торопливо двинулись улочке, узкой настолько, что, высунувшись из окна дома, можно передать что-нибудь соседу из дома напротив. Между домами царили такие же полумрак и прохлада, какие бывают в густом хвойном лесу.

Оказалось, что именно таких улочек в столице большинство, а широких, пригодных к езде на колесницах телегах

Спустя три десятка домов мы пришли к ярко украшенному колоннами и яркой вывеской «Папа́н Максимилиа́н». Это здание с посеребрёнными перилами выделялось из всей улочки ещё и хорошей побелкой и наглухо закрытыми ставнями на окнах. Оно и понятно, заведение не из тех, где любят афишировать своих клиентов.

— Ты только не ревнуй, — негромко произнёс я Катарине, встав на цыпочки.

Храмовница тяжело вздохнула и поджала губы, но промолчала. Впрочем, мои слова услышали все спутницы, так как слегка улыбнулись.

А потом мы вошли.

Сразу стало понятно, что заведение было ориентированно именно на женскую клиентуру. На стенах висели большие картины с эротическим содержимым, изображающих не Гераклов или Аполлонов, а субтильных юнцов. Наденешь на такого шорты и красный галстук — пионер пионером. Так себе искусство, я голых девушек предпочитаю, но кто я такой, чтоб судить местный матриархат в желании расслабиться? Причём само качество исполнения вполне соответствовало кисти мастеров эпохи Возрождения.

Потолок расписан красивой фреской. Если память не изменяет, то именно эта роспись исторически и называлось плафоном, а не стеклянный абажур вокруг лампы. Посередине висит большая люстра на два десятка свечей.

На лавках сидели мужички, разнаряженные в сплошные кружева и надушенные так, что хотелось выйти и отдышаться.

К нам сразу подбежал вычурно одетый управляющий. Он сразу поклонился перед Лукрецией, безошибочно угадав самую платёжеспособную из моих спутниц.

— Господа желает длительный контракт? — осведомился управляющий, сложив перед собой руки, как дрессированный пудель — лапки. Я так его и прозвал про себя, «Пуделем».

— Нас ждут, — надменно ответила волшебница. Она даже не глянула на всю эту расфуфыренную публику. Вот что значит «дело превыше всего».

— Боюсь, госпожа будет разочарована, — с лукавым взглядом ответил Пудель. — У нас в заведении больше никого нет.

Я оглянулся на спутниц. Катарина насупилась. На её лице читалось, мол, шли, шли, и почём зря. Урсула почесала затылок. Марта сама себе пожал плечами.

И только Лукреция совершенно не изменилась в лице.

— Стилет и свиток, — тихо произнесла она.

В этой фразе почувствовались детективные приключения в стиле незабвенного Дюма. Наверняка установленная фраза, которую до́лжно произнести, чтоб управляющий проводил в нужное место. Догадываюсь, что при попытке самостоятельного поиска нужного лица, его выведут через чёрный ход. Не думаю, что всё здесь изначально обустроено для шпионажа. Ревнивых супругов куда больше, чем агентов абстрактного зла, но те, кто знают о репутации заведения, наверняка пользуются. Ну и заведение внакладе не останется.

— Извольте пройти со мной, — тут же рассыпался Пудель в поклонах и витиеватых жестах.

Мы быстро поднялись на второй этаж, а потом прошли по коридору в самую дальнюю комнату. Из-за одной из дверей, мимо которых проходили, раздавались томные стоны и жаркие возгласы. И это несмотря на заверенья Пуделя, что мы единственные посетители.

— Вот бы здесь на седмицу печалиться, — протянула Урсула со смешинкой в голосе. В тон мечнице шумно и протяжно вздохнула Марта. Катарина же покраснела, как помидорка. У самого последнего нумера управляющий постучал в дверь.

— Свиток и стилет, — произнёс Пудель, подойдя вплотную, а когда изнутри невнятно ответили, быстро открыл.

Мы оказались в большой комнате, задрапированной тяжёлыми портьерами. Госпожа Агата оказалась сидящей в большом мягком кресле перед невысоким столиком, на котором были подносы с несколькими кубками и высоким серебряным кувшином и корзинка с фруктами. Помещение освещали три свечи в медном подсвечнике. Рядом с ними дымилась ароматическая палочка. Курильница была очень похожа на классические древнерусские светильники с лучинами, разве что тонкая палочка с тлеющим на конце угольком висела над хрустальным корытцем с водой, а ажурный держак выполнен из морёного дуба. Отдельного внимания заслуживали большая кровать с пуховыми перинами и картины на стенах с пошлостями, при виде которых Катарина ещё больше покраснела, хотя казалось, больше некуда. Она бросала на них взгляды, хотя старалась изо всех сил глядеть на пожилую волшебницу.

— Здравствуй, моя дорогая, — протянула госпожа Агата и протянула руки, не вставая с места. Лукреция подошла к ней, и женщины обнялись.

— Я рада вас видеть, — с улыбкой на лице ответила моя спутница.

— А это тот халумари, которого ты учить решила? — посмотрела в мою сторону Агата и прищурилась.

Мне ничего не оставалось, кроме как молча стоять, изображая пай-мальчика.

— Да, — коротко ответила Лукреция.

— Яси, — протянула пожилая волшебница и начала командовать, указывая пальцем. — Храмовница в тот угол. Ведунья — в тот. Луччи, сядь на кровать. Подальше.

Все быстро заняли места, словно шахматные фигуры, готовые решить головоломку по мату в три хода. Сходство придавал паркет, набранный из тёмной и светлой пород дерева.

— А я, госпожа, — робко подала голос Урсула, которая всегда робела перед волшебницами, особенно незнакомыми. Она и сейчас переминалась с ноги на ногу и мяла полу своего гамбезона.

— Куда хочешь, ты мне не мешаешь, — смерив мечницу взглядом, ответила пожилая магесса и обратилась ко мне: — Подойди ближе. Я не украду.

Я ещё раз пробежался взором по помещению и неспешно приблизился.

Агата приподняла руку с растопыренной пятернёй и закрыла глаза.

— Встань на колени, — тихо произнесла она.

Выполнив сказанное, я пристально уставился на магессу. Та примерно с минуту водила рукой над моей головой, и только потом неспешно заговорила.

— Не чувствую ничего, что могло бы препятствовать обучению изъянов не вижу. Но догадываюсь о причинах.

Волшебница отвела в сторону руку, и в ту прыгнула одна из свечей, выскользнув из подсвечника. Агату нисколько не взволновало, что на пол пролился воск, тут же застыв белыми каплями.

— Дай мне ладонь, — властно приказала она и протянула свою.

Я заподозрил неладное, но отступать было уже некуда. Пришлось подчиниться.

— Ты повелитель своей силы. Ты должен научить её, как охотничьего пса. Но даже псу надо показать, как выглядит дичь. Но для магии дичь — это четыре стихии.

Агата быстро вытянула руку и схватила мою, зажав пальцами запястье, а после потянула к себе.

— Это огонь! Эс фуэго.

Через мгновение язычок пламени от свечи оказался под моими пальцами. Боль обожгла не сразу, а словно постеснялась и отсрочила прибытие на пару секунд. Зато потом оторвалась по полной, опалив кожу.

— Бля! — вырвалась у меня, и я постарался выдернуть руку из тяжёлой хватки. Получилось только с третьей попытки.

— Научись терпеть, маг, — холодным, как айсберг, голосом проронила волшебница, пристально глядя мне в глаза. Боль ожога пульсировала, и не собиралась отступать. Честно говоря, такого откровенно садизма не ожидал. Если все методы обучения будут такими же, то ну его на хрен.

Ведьма Агата. Да, теперь я не мог называть её иначе, чем ведьма. И вот она откинулась в кресле, положив рука на подлокотники. Злосчастная свеча осталась висеть в воздухе между нами.

— Поднеси руку к свече. Сам. Медленно. Прикажи свече погаснуть. Когда это произойдёт, ты ощутишь силу. Ты поймёшь, что она такое. А как поймёшь, твоё обучение пойдёт уже легче.

Я сжал губы. Ну не мазохист я, чтоб такие фокусы повторять раз за разом, и так придётся руку перебинтовывать и мазать противоожоговой мазью. Но если в самом деле попробовать?

Внутренне собравшись и вздохнув, я потянулся к дрожащему язычку пламени. С каждым сантиметров сокращающейся дистанции сердце ускоряло своё биение. Где-то за стенкой кричала от наслаждения женщина. Где-то играла тихая лютня. Рядом затаили дыхание мои спутницы, а я по доброй воле тянул пальцы к чистой и первобытной боли. Пламя отражалось в глазах Агаты, придавая ведьме ту саму зловещесть, что описывается в детских сказках как абсолютное зло. Конечно же, это моё воображение, но всё равно было жутковато.

Когда до язычка осталось всего пара сантиметров, у меня аж в висках заломило. А потом пламя отклонилось, словно щадя и не желая касаться меня. Вместо боли ожога, которую я ожидал, пошла кру́гом голова, как будто выпил сто граммов чистого спирта и тут же охмелел.

Я тянул руку дальше, а вслед за язычком огня начала гнуться сама свеча, притом что я не касался её. Если профессор прав, и в голове у меня сидит магосимбиот, то он сейчас проявляет самые простые реакции на внешние раздражители. А раз проявляет, то его можно выдрессировать. Главное — найти общий язык.

— Мы с тобой одной крови, ты и я, — пробормотал я по-русски присказку из старого мультфильма про Маугли.

А потом свеча, Агата и комната поплыли перед глазами и я вырубился.