— Какие у нас потери? — спросил генерал, разглядывая странное создание, лежавшее на траве в двух шагах от него.
В свете горящего напалма лицо начальника базы приобрело хищные черты.
— Пять ранено, одна убитая, — поддев носком кованого сапога руку серокожей толстой женщины, ответила леди Ребекка.
— Жаль, я думал, совсем без потерь обойдётся.
Пётр Алексеевич до сих пор не привык к тому, что его величают «господин барон», а после этой баталии, все солдатки чуть ли не в рот ему заглядывали, ловя каждое слово.
Рыцарша вздохнула, явно ожидая, куда больших жертв. На её немного растерянном лице появилась лёгкая ухмылка.
— Можно ещё раз пояснить, что случилось, уважаемый господин Петер? Вы раздавали указания своим людям, но меня в известность не ставили, от этого не понимаю, что произошло на самом деле.
Генерал легонько кивнул, а потом поджал руки, так как к нему подскочил Малыш. Пётр Алексеевич не боялся собак, но здоровенный волкодав, натасканный на охоту на людей и бой насмерть с вооружённым противником, внушал уважение, особенно после того, как порвал глотку странному существу с телом гиены и головой человека. У твари при этом была далеко не голливудская улыбка, её пасть широко распахиваясь и поблёскивая желтоватыми клыками. Даже оторопь брала от того, что эти челюсти рвали человечину. Потом пёс насмерть вцепился в такую же серокожую, что осматривала Ребекка. Хотя мясистая женщина была не совсем серой, её кожа подобно шкуре гиппопотама имела поросяче-розовый цвет на животе, вплоть до самой промежности, а также на груди, горле и щеках. Три пары грудей делали её действительно похожей на свиноматку, решившую отомстить мясникам. Сходство было столь сильно, что генерал непроизвольно поискал глазами копчик: вдруг там будет свинячий хвостик?
Малыш обнюхал руки генерала и, виляя хвостом, подбежал дальше. А где пёс, там и юная Клэр. Пётр Алексеевич дождался, когда к ним подойдёт графиня, и только тогда начал пояснять:
— Я у себя на родине часто проводил учения по бою в ночных условиях, всё необходимое для этого с собой взял, так как знал, что вы в этом не сильны.
Генерал медленно пошёл вперёд, показывая пальцем на трупы, и неспешно продолжил свой рассказ:
— Я знал, что нам предстоит схватка с превосходящими силами противника, поэтому заранее рассчитал время подлёта лёгкого бомбардировщика.
— Чего? — растерянно спросила Клэр.
Графиня не расставалась с подаренным ей охотничьим ружьём. Двустволка хорошо проявила себя при обороне позиций, так как была заряжена крупной картечью и пулями. При этом Клэр со своим псом отдалённо походила на персонажей книг об охоте, вот только дичь была двуногая.
Генерал слегка нахмурился. Не было в местном языке слова «бомбардировщик», было только «метатель бомбард», и как пояснить, что, не желая рисковать дроном, напичканным электроникой и оттого уязвимым в условиях местных помех, который и сам не долетит, и задачу завалит, с земли перетащили реплику лёгкого ночного бомбардировщика времён Великой Отечественной модели ПО-2. Для этого-то пассия Юрки и зажигала зелёный сигнальный огонь — для целеуказания. Но это надо хоть как-то объяснить.
— Летающая машина с бронёй на днище и крыльях, — подобрал слова Пётр Алексеевич.
— Надо же! — пробормотала Ребекка. — Я читала записки столичной мастерицы о крылатых повозках, но думала, что дальше пустой брехни и бахвальства невозможно пойти, а оно вона как!
Генерал глянул на рыцаршу. Он забывал, что это эпоха местного Возрождения, и если нет собственного да Винчи, способного генерировать гениальные мысли, то идеи всё равно витали в воздухе и приходили в головы здешней интеллигенции.
— Да, летающая. Здесь она сбросила флешетты, то есть железные стрелки, похожие на цельнокованые арбалетные болты. Падая с неба, они приобретают убойную силу.
— Стимфалиды. Птицы с железными перьями, что подобно чайкам, роняющим на головы мореходицам дерьмище, сбрасывали острую сталь, — наклонившись и подободрав оперённый стальной стержень, ухмыльнулась Ребекка. Ещё пятёрка флешетт была в руках Клэр. Та приказала собрать всё полезное, и парочка солдаток ползала на четвереньках в полумраке по траве, ища железные стрелки и гильзы от ружей.
Генерал снова глянул на женщину. Совпадения совпадениями, но откуда она могла знать древнегреческий миф? Слишком много белых пятен в истории этого мира, начиная с языка.
— Да, наверное, — пробормотал он, а потом повысил голос: — А там на головы волшебницам поддержки пехоты сбросили бочку напалма. Это такая горючая жидкость.
— Как земляное масло, — с улыбкой подхватила его слова рыцарша.
— Да, — тоже улыбнулся Пётр Алексеевич и продолжил: — А там сбросили большую связку бомбард.
— Я поняла. А что за бомбарда была у демонёнка, что приручал Юрий?
— Работа против наших оружейников. Нарочно против магов. Там простой чёрный порох смешан с картечью, а зажигает его особое зелье, называется белым фосфором. Оно само воспламеняется на свежем воздухе, и его хрен потушишь.
— Что это? — переспросила Клэр, слушавшая его с открытым ртом.
— Фосфор, — с улыбкой пояснил генерал, но графиня быстро покачала головой.
— Что значат слова «херен потуштис»? — коверкая русскую речь, спросила девушка.
— Я это на своём произнёс? — ухмыльнулся Пётр Алексеевич и перевёл: — Это значит «не потушишь».
— На вашем языке «херен» значит «не»? — снова спросила Клэр, впервые за всю экспедицию вогнав генерала в краску.
— Да. Нет. Почти да, то есть это ругательство такое со смыслом слова «не».
— Клэр, дитя, не задавай неудобных вопросов: господину барону уже триста лет, и все смотрят сквозь пальцы на грубую речь столь почтенного патрона, — вмешалась в разговор Ребекка.
Барон поджал губы и покраснел ещё сильнее. Его приписали к насквозь пропитанным трехэтажным матом, древним, как дерьмо мамонта, старпёрам. Но делать нечего, нужно излагать мысль дальше.
— А вон там, — показал он рукой на деревья у омута, — взорвались две мины направленного взрыва. Там тоже интересный запал был. А храмовницу мы подсветили особыми фонарями с невидимым светом, отчего её доспехи начли сиять, как стадо светлячков на выпасе.
— Направленного? А такие бывают? — изумилась Ребекка, а потом задала ещё один вопрос: — Что с пленными и ранеными будем делать? Если бы это были люди, то чернь бы пустили на все семь ветров, так как кормить в походе лишние рты нечем, да и продать негде, до портов и больших городов далеко, а за знать потребовали бы законный выкуп, но это нелюди.
Генерал стоя заложил руки за голову и закрыл глаза. Его самого интересовал данный вопрос. Но на выкуп бы он вряд ли решился: потом ведь с дерьмищем смешают, мол, опустился до уровня дикарей, и вообще — самый преступный из военных преступников, почти что людоед!
— Надо взглянуть.
Как-то само собой получилось, что Петра Алексеевича начали воспринимать как воеводу, то бишь мозг военных операций. Но всё же и баронство, и трёхсотлетнее старпёрство выбивали из колеи.
Стараясь не думать об этих вещах, генерал двинулся по полю боя. Солдатки уже принялись собирать трофеи, а увеличенный до десяти женщин расчёт пушкарок под крики Глории с завистью на это поглядывал, но дружно загонял в ствол банник со щёткой на конце. Одна из пушкарок, высказавшая мнение, что надо бы тоже присоединиться к грабежу, а пушка подождёт, уже ползала по земле на четвереньках, кашляла, держалась одной рукой за живот, облизывала разбитые губы и сплёвывала обильно текущую кровь. Трёх-четырёх зубов она тоже лишилась — это поработал кулак быстрой на расправу дочки Урсулы, Глории, которая вместо долгих разговоров предпочитала сперва заехать в зубы, а потом уж уточнять, что именно хотела сказать собеседница. В общем, бабовщина здесь процветала вовсю.
Враги делились на четыре типа: многочисленные маленькие женщины с головами левреток; грузные и толстокожие женщины, выглядевшие в стиле «боевая свиноматка»; гиены с почти человеческими головами; высокие ведьмы колдовской поддержки, похожие на сухие деревца. На последних ещё перед боем указала Лукреция, говоря, что это будут сильные противницы. Мужчин не было вовсе.
— Ваше Сиятельство! Господин барон! Госпожа Ребекка!
Генерал обернулся на возгласы. К нему и сопровождавшим его знатным госпожам подбежала запыхавшаяся Герда. Увидев немой вопрос в глазах знати, сержантка сделала вдох и продолжила:
— Вам лучше взглянуть.
Все торопливо последовали за ней.
Из-за подожжённых напалмом деревьев не было заметно, тем более пламя потихоньку угасало, но на поляне перед омутом, где были переговоры, женщины из отряда Ребекки окружили качающуюся фигуру, ощетинившись пиками и взведя курки мушкетов. Генерал ускорил шаг.
Он уже смог различить слова в доносившихся до него голосах солдаток.
— Держать её! Держать!
Пётр Алексеевич нахмурился ещё сильнее, хотя казалось, что сильнее некуда, и перешёл с шага на бег.
— Разойдись! Пропустить Её Сиятельство!
Генерал быстро оглянулся и сбавил темп, пропуская знатную особу вперёд, а то получится неприличный конфуз и унижение достоинства юной графини. Но вперёд с лаем промчался Малыш. Толпа солдаток осторожно разошлась, образовав коридор. Сразу стало видно создание, которое они окружили: такая же бегемотоподобная женщина, разве что шею и ключицу прикрывал позолоченный горжет, а на запястьях и внизу голени блестели толстые золотые браслеты. Толстая женщина, покрытая с ног до головы не только свежими, но и застарелыми шрамами, словно вожак стада гиппопотамов, регулярно отстаивающий в жестоких схватках своё первенство и статус альфы. Она кашляла кровью, но упорно шла вперёд. Вяло отмахиваясь здоровенным клинком, похожим на киношный орочий ятаган, но не имеющим с таковым ничего общего. Генерал даже вспомнил название клинка — дюссак. Притом вес клинка был даже на первый взгляд неподъёмным для простого человека. Если рубанёт сплеча, развалит надвое вместе с доспехом.
— Разойдись! — повторился крик той самой горлопанки, что иногда помогала Герде в поручениях.
Клэр, Ребекка и новоявленный барон остановились в трёх шагах от женщины. Солдатки тоже боялись к ней приближаться, как лайки, окружившие раненого вепря, но не решающиеся куснуть даже за зад.
— Тихо! Заткнулись все! — прорычала горлопанка. Все смолкли, и теперь можно было услышать, что толстая женщина постоянно повторяла одно и то же слово: «Дитя. Дитя. Дитя».
К генералу приблизилась Ребекка и прошептала почти на ухо:
— Надобно пройти за ней. Я уже от третей раненой слышу про какое-то дитя.
Пётр Алексеевич кивнул и тяжело вздохнул: как мало они знают об этом мире! Ещё недавно он был в полной уверенности, что нежить, нечисть, колдовские мутанты и проклятые места — это лишь суеверия, а теперь он воочию наблюдает существо, назвать которое нормальным человеком язык не поворачивается.
Тем временем толстокожая приблизилась к самому омуту. На берегу слегка поскользнулась и чуть не упала навзничь. Она вошла в реку и нырнула с головой. Генерал даже запереживал, но через полминуты над омутом раздалось шумное «пф-ф-ф!», и побежали волны, поблёскивавшие в свете пожара.
Генерал поднял голову, прислушиваясь к звукам леса. Ночных птиц слышно не было, зато летучие мыши роились не меньше комаров, от писка которых звенел воздух. Над деревьями едва заметно начало сереть небо: лето, рассвет наступает рано.
— Надо за ней, — коротко бросил Пётр Алексеевич, доверившись интуиции. Интуиция часто его выручала, и он прислушивался к ней, хотя и не возводил сие занятие в абсолют. Но сейчас она прямо-таки кричала: «Вперёд!»
Генерал быстро скинул с себя обувь и китель, оставшись в штанах и футболке, а потом разогнался и прыгнул в воду, уйдя в ту почти без всплеска — сказались длительные тренировки в бассейне.
— Бездна вас побери! — заорала Ребекка. — За ним, дуры! Мушкеты над головами! Быстрее!
Рыцарша коротко выдохнула и положила руку на живот. Сама она не хотела лезть в озеро на границе проклятого места, но и бездельничать тоже не собиралась.
— Герда, — позвала она сержантку, — пушкарок с пушкой на самый берег. Пусть готовятся к бою.
Генерал быстро вынырнул на середине, огляделся, а потом поплыл бодрым кролем к дальнему берегу. К нему он прибыл почти сразу же за толстокожей, отчего пришлось немного подождать, благо, та, обескровленная и ослабевшая, не смотрела по сторонам.
Толстокожая, цепляясь свободной рукой за осоку и камыш, тяжело выбралась на берег. Пётр Алексеевич тоже выбрался на сушу, прищурился, всматриваясь в тёмно-серый предрассветный лес; тот был уже не чёрный, но ещё не настолько светлый, чтоб говорить, что ночь закончилась. Вгляделся и обомлел: перед ним в полусотне шагов стояла телега, на которой лежал громадный младенец, укрытый цельной шкурой мамонта. Телегу окружали остатки отступивших сил противника, и они не нападали, а лишь жались к этому ребёнку, словно пытались согреть его своими руками и телами. Зато сразу стало понятно, какое дитя имела в виду толстокожая. Рядом с ними на траве сидели с обречённым безразличием на лицах три обычные женщины. Они были обнажены и выглядели очень усталыми.
Генерал машинально поискал рукой наградной маузер, но вспомнил, что сам отдал его храмовнице, и достал из ножен на поясе спецназовский нож, а затем пригнулся и, стараясь держаться так, чтобы между ним и телегой были кусты, стал осторожно приближаться. А ещё он пожалел, что не взял прибор ночного видения, а то в этом полумраке приходится больше догадываться о происходящем, чем наблюдать воочию.
Тем временем раненая подошла к телеге и упала на колени.
— Где пришедшая с ключом Кая?
— Сбежала, — без всяких титулов и пафоса отозвалась ближайшая из толстокожих, снаряжённая чуть попроще.
Генерал превратился в сплошной слух.
— Перерезала пуповину и сбежала.
Предводительница гиппопотамок некоторое время лишь тяжело дышала, словно страдающая астмой, и только потом задала вопрос.
— Остальные роженицы?
— Здесь.
— Хорошо. Отходим. Мы проиграли бой. Небесная пара и двуликая сегодня не на нашей стороне, — произнесла предводительница.
— Мы не успеем. Мы можем только дать последний бой, ибо без дитя нас ждёт смерть от рук обезумевшей Вечноскорбящей Матери, — парировала её приказ собеседница.
Генерал глянул на омут, где раздавались всплески переплывающих солдаток, а затем высунулся из-за кустов побольше.
— Значит, тому и быть. Мать поскорбит век-другой, а потом взрастит новое дитя. На то она и Вечноскорбящая. А на замену нам Небесная Пара завтра же создаст новую стражу.
Предводительница застонала и тяжело поднялась, опершись на клинок, как на посох.
Пётр Алексеевич, прикусил губу и снова доверился интуиции, а затем выпрямился, поправил мокрую одёжу и нарочито медленным шагом, заложив свободную руку за спину, вышел на открытое пространство.
— Поговорим?! — выкрикнул он.
Толстокожие женщины ощетинились пиками, клинками и мушкетами, но не атаковали. Предводительница медленно повернулась, принюхалась, словно зверь, а затем открыла непомерно широкий рот, показав толстые и длинные нижние клыки, действительно похожие на зубы бегемота.
— Зверомуж пришлых?! — хрипло и через силу произнесла она, подслеповато щурясь. Как говорится в анекдоте, носорог имеет плохое зрение, но при его массе это не его проблемы. — Что ты хочешь?!
— У меня в руке волшебный зелёный факел. Ты видела его в бою. Если зажгу и кину, от вас останутся только подгорелые шкварки! — прокричал он, нагло блефуя.
— Что ты хочешь?
— Я хочу лишь пройти со своим отрядом в ваши земли, переночевать и уйти.
— К Вечноскорбящей Матери ты пройдёшь только тогда, когда падёт последняя из нас! Небесная Пара повелела нам следить за богиней и никого не пускать к ней.
— Что-то плохо стараетесь! — усмехнулся генерал.
— Если небесная пара решила, что наших сил достаточно, значит, так и есть! — огрызнулась предводительница, качнув израненными окровавленными грудями — всеми шестью.
Генерал снова усмехнулся, вспомнив старый мультфильм «Ну, погоди!» — серию, где свинка в купальнике резвилась на пляже: уж очень стойкие ассоциации вызвало зрелище толстой многогрудой женщины. Не трупа, а именно живой.
Предводительница вдруг вздохнула и выдернула из земли воткнутый клинок, а потом пошла в сторону Петра Алексеевича, волоча оружие по земле.
— Стоит показать слабость, как появляются стервятники и падальщики! — прорычала она.
Генерал напрягся, но взгляд женщины был направлен не на него. Начальник базы осторожно обернулся.
У дальней берёзы стояло несколько маленьких ходячих трупиков, высушенных настолько, что походили на мумиёнышей. Он получал доклады с приложенными фотографиями, но своими глазами видел впервые. Потеряйцы, кажется.
А из реки выходили мокрые солдатки, державшие над головами мушкеты. Причём выходили они немного в стороне, там, где наверняка было мельче, что позволяло не намочить оружие, если не поднимать брызги выше головы.
— Уходите, пришлые, — сипло протянула предводительница женщин-гиппопотамок и добавила: — Если Вечноскорбящая Мать покинет эти земли, вмешается Небесная Пара, и всем будет худо. Шана и Сол страшны в гневе, и сила их не ведает предела.
Генерал молча глядел на женщину, идущую к мелким мумиёнышам. Вместо страха она вызывала теперь жалость и сочувствие. Но в то же время он проникся уважением к бесстрашию перед лицом гибели. Бесстрашию, граничащему с самопожертвованием.
— А если она не покинет?
Предводительница остановилась и уставилась в пустоту перед собой.
— Она вас убьёт и съест. Она людоед, если вы не знали, и с каждым убитым смертным человеком становится сложнее её держать в обители.
Генерал скривился. Впрочем, он получил достаточно сведений, чтоб принять решение.
— Она безумна?
— Она нездорова рассудком, — с лёгкой ухмылкой поправила женщина его, — и, вторгнувшись сюда, вы принесли много бед простым людям. Знаете, как становятся стражей обители Вечноскорбящей? Не знаете.
Женщина закашлялась и, тяжело дыша, замолчала, а после небольшой паузы подняла клинок и взмахнула им, закричав:
— Прочь, падаль!
Пётр Алексеевич ещё раз поглядел на потеряйцев и собрался с мыслями:
— А если мы не потревожим Вечноскорбящую Мать? Если мы только одним глазком посмотрит на обитель?
Гиппопотамка медленно повернулась к генералу.
— Зверомуж пришлых, зачем вам это?
— Надо, — коротко ответил генерал.
Предводительница поочерёдно оглянулась на остатки своих сил, на вставших в две шеренги солдаток с ружьями наизготовку, на выкатившуюся на берег омута пушку, с которой сейчас сильно не поспоришь…
***
— Чего же ты ждёшь? — раздался рядом знакомый голос.
Я поднял глаза и увидел в тени фургона Инфанта Кровавого озера, одетого в алую тунику.
— И что я должен сейчас делать? — тихо уточнил я, стрельнув взглядом в исчезнувшего в омуте генерала.
— Следуй за мной, — с самодовольной ухмылкой, словно Мефистофель, соблазняющий Фауста, произнёс Инфант и добавил: — Печать не забудь.
Я медленно, словно боясь спугнуть крохотную птаху, нырнул по пояс в повозку, потянулся к вещам и достал из-под сумки с мыльнорыльными принадлежностями кошель с драгоценностями. Печати оттягивали ладонь, а ещё что-то непонятное, поселившееся в глубине подсознания, оттягивало душу и лежало тяжёлым холодным камнем.
Инфант огляделся и скользнул вдоль повозки. С первым же его шагом на его плечах прямо из воздуха возник тёмный длинный плащ с глубоким капюшоном. В темноте сложно было различить цвет, но стоило духу выйти на свет огня, как я смог различить багряные тона. Позёр, одним словом, этот божок средней руки!
Я последовал за ним, и вскоре мы оказались на берегу речки. Инфант оглянулся в мою сторону и шагнул в воду. Там оказалось мелко, не глубже, чем по грудь, и в отличие от скользкого берега омута дно было покрыто смесью гальки, песка и мелких веток. Противоположный берег и вовсе представлял собой уходящую вниз, в реку, скалу, порытую водорослями и мхом. Словно две тектонические плиты в миниатюре — песчано-глиняная и из обкатанных валунов.
— Чувствуешь? — с лёгкой усмешкой произнёс дух, когда я выкарабкался на сушу.
Прежде чем ответить, я прислушался к раздающимся со стороны омута крикам. За ними проследовали многочисленные всплески и едва различимая брань.
— Нет, не чувствую. А что, разве должен?
Инфант вздохнул. На его лице мелькнуло презрение.
— Раскрой душу. Впусти в неё силу.
— Тоже мне, магистр Йода! — пробурчал я по-русски, а потом добавил на местном: — Не очень получается мокрому и замёрзшему чуять что-то.
— Сделай вдох, впусти силу, — повторил божок.
Я вытер ладонью мокрое лицо и закрыл глаза. Маготедетектор, на счастье, сделанный герметичным и потому не намокший при переправе, пищал на разный лад, будто обкуренный щегол.
«Система, определить источник помех», — мысленно отдал я команду.
«Не установлено», — тут же ответила моя внутримозговая помощница.
«Подробный анализ».
«Сигнатура не имеет чётко различимого точечного источника».
Я медленно провёл тыльной стороной ладони по губам. Со стороны наш разговор с Системой наверняка казался просто паузой для размышлений. Во всяком случае, Инфант глядел на меня с ехидным прищуром и ждал.
Его заявление о разлитой силе выглядело правдоподобно — в конце концов, это место силы; но я всегда был колдовским тугодумом и потому не чувствовал ничего.
Дух цокнул языком и насмешливо скривился.
— Не будем отвлекаться. Доставай печать.
Я поглядел на мешочек в моей руке.
— Можно пару вопросов, прежде чем я это сделаю?
Дух недовольно поморщился, но кивнул.
— Я правильно понимаю, что это место охраняется?
Инфант престал морщиться и зло поджал губы. И сдаётся мне, этот божок слишком заигрался во всемогущество, если разучился делать покер-фейс, то есть непробиваемую маску безразличия на лице.
— К чему твои слова, смертный?
— Если место охраняется, то запечатать его будет противозаконным.
— Смертный, начерти круг и положи печать в середину, — с нажимом продолжил дух.
— Нет, — тихо ответил я.
— Ты забываешься, жалкий червяк! — прошипел мой собеседник, словно потревоженная змея.
— Я ничего не сделаю, пока ты не объяснишь, — с нажимом продолжил я.
— Мы заключили сделку! — перешёл на рык божок Кровавого Озера. — Ты запечатываешь место, а я дарю тебе книгу «Искусство Огня». Объяснения в этот список не входили.
— Тогда я выясню это сам. Позову своих друзей, они соорудят здесь крепость и разгадают тайну, — попытался блефовать я, но дух слегка улыбнулся, почуяв лож.
— Я забираю книгу, а вместо мёда будет меч.
— Не бросай меня в терновый куст, — пробубнил я по-русски старую присказку.
Книгу я давно сохранил в памяти Системы, так что бумажный вариант мне был не очень-то и нужен.
— Я чую оскорбление! — прорычал Инфант и подался вперёд! — Ты об этом пожалеешь.
Божок отступил на шаг и растаял.
— Вернусь, когда передумаешь! — раздались из воздуха гневные слова.
Я огляделся. Крики у омута стихли, и до моего слуха доносились лишь отдельные возгласы, да к тому же слышался писк летучих мышей, торопившихся собрать последнюю на сегодня добычу. Среди крохотных летунов порой пролетали рукокрылые гиганты, охотившиеся на себе подобных и шуршащих в листве грызунов, а также вспарывавших водную гладь задними лапами и ловивших мелкую рыбёшку. На лекциях говорили, что местная ночная фауна отличалась от земной весьма значительно из-за отсутствия луны, помогающей охотиться с помощью зрения. Посему сов и филинов пользующиеся ультразвуком летуны вытеснили далеко на север, где сами уже не могли выдерживать холода, да и полярные сияния с долгими закатами и рассветами помогали пернатым.
Я вздохнул. Разговор с Инфантом оставил очень неприятный осадок на душе. Чтобы хоть как-то перевести дух, я запрокинул голову к светлеющему небу и закрыл глаза.
— Да пребудет со мной сила, — прошептал я, надеясь, что никто не услышит. — Сила. Сила.
Воображение нарисовало молнию, бьющую в меня с неба. От ожидания боли я даже зажмурился поплотнее, но ничего не ощущалось… хотя нет, меня слегка шатало, словно я обожрался энергетиков.
Открыв глаза, я слегка опешил: моё тело окутывало светло-голубое сияние, похожее на свечение газа на кухонной плите. При этом совершенно не было никакого дискомфорта, лишь т лёгкая эйфория, как при кислородном опьянении. Но стоило мне пошевелиться, как наваждение исчезло, и я снова погрузился во тьму.
— Место силы, — прошептал я и повернулся в сторону лагеря.
Внутри было неспокойно. Не зря дух заговорил о мече.
Ноги сами собой перешли с шага на бег. В воду я влетел, поднимая тучу брызг, и чуть не поскользнулся на скользком валуне и не потерял мешок с печатями, которые почему-то не тронул Инфант. Когда добрался до берега, в боку закололо, словно я отмахал норматив по трём километрам. На сушу даже не вылез, а выполз на четвереньках, хватаясь за осоку и разрезая ладони.
— Катарина! — сорвалось с губ. — Катарина!
Подбежав к фургону, я увидел Марту.
— Где Катарина? — быстро спросил я, схватив ведьму за локоть.
Та от неожиданности вздрогнула, а потом пожала плечами и замычала, мол, не знаю.
— Катарина! — Я бегал по лагерю и звал девушку. Её нигде не было: ни в фургоне, ни в палатке у генерала, ни в шатре у лекарки. На глазах сами собой навернулись слезы.
— Катарина, Катюша, ну где же ты?!