Наследие проклятой королевы

Глава 13, мыслительная

Профессор с ног до головы оглядел появившуюся на пороге старуху. Преобладающим цветом был красный, как и полагалось инквизиции. Красными были и широкополая шляпа с большим белым пером, и плащ без капюшона, и строгое платье длиной до самой земли, и даже кожаные перчатки с ажурными отворотами. Однако вместо символа Небесной Пары на шее висел декоративный горжет, похожий на тот, что я видел на портрете Петра Первого, позирующего в форме офицера Преображенского полка, то есть изогнутая овальная табличка, подвешенная за края на цепочке. И вот на таком церемониальном горжете уже был символ: двоечка и кулак под ней. Ещё одной приметной деталью была шкура гиены, накинутая на плечи женщины. Через глазницы оскаленного черепа проходил серебряный стилет, отчего было видно немного скруглённое остриё, а рукоять из красного дерева украшал большой молочно-белый камень круглой формы.

Артёму Владимировичу почему-то вспомнились опричники Ивана Грозного, непременным атрибутом которых были отрубленные волчьи головы и мётлы как знак истребления всякой погани.

— Ви-и-инсе-е-ент, — сильным, хриплым и низким голосом позвала архивариуса старуха, улыбнувшись через силу.

Глаза старухи были красные, словно она не спала несколько ночей, а загорелое морщинистое лицо выглядело очень усталым, несмотря на старания держаться бодро.

Пухленький маг аж подпрыгнул на месте, а потом бросился к инквизиторше, рухнул на правое колено и потянулся поцеловать ей руку. Преподобная мать подождала до последнего, а потом отдёрнула пальцы перед самими губами мага, не дав завершить акт подхалимажа.

— Винсент, где свитки?

— Простите мою дерзость, — залепетал архивариус, не поднимая глаз, — но позвольте уточнить, о каких свитках идёт речь?

— О тех, что ты привёз из Нобии, — с лёгкой ехидцей в голосе произнесла инквизиторша.

Маг театрально вздохнул, встал и попытался проскочить мимо старухи, но, даже втянув пузо, не смог.

— Ты бы жрал поменьше, — злорадно произнесла инквизиторша, а потом отошла в сторону, выпуская жертву.

Стоило магу умчаться, как старуха начала оглядывать цепким взором помещение. Взгляд при этом ненадолго задержался на плакатах, рабочем столе и макете с железной дорогой, где стояли бездействующие в этом момент паровозы, ибо профессор не любил все эти детские игрушки. В конце концов, старуха перевела взор на Глушкова.

— Чисельник, — не то спрашивая, не то утверждая, произнесла она и немного вытянула вперёд руку для поцелуя.

Глушков холодно поглядел на перчатку, прямо поверх которой были надеты перстни-печатки и один перстень с большим молочно-белым овальным камнем, таким же, что и в декоративном стилете в глазнице гиены. Профессор никогда ни перед кем не кланялся, а тем более рук не целовал, и ситуация для него была дикая. Возникла напряжённая пауза, хоть драматическую музыку в этот момент запускай для большего эффекта. Не зная, что получится, Артём подошёл ближе и просто-напросто пожал сильную руку инквизиторши.

Женщина удивлённо изогнула бровь. Краешки её губ едва заметно изогнулись в намёке на улыбку.

— Ты — архимаг пришлых, — опять произнесла преподобная мать в своей непередаваемой манере, а когда Глушков неуверенно пожал плечами, добавила: — Ты имеешь право представлять свою гильдию?

— Эм-м-м… зависит от сложности и важности вопроса, — с лёгкой заминкой ответил Глушков.

Он не думал, что придётся отвечать за кого-то. Нет, конечно, у него были подчинённые в лаборатории, студенты на практике и прочее, но отвечать за всех? Это в диковинку.

— Орден внимательно смотрит за тем, как ваши люди копают землю, и пока не мешает. Что вы там ищете? Золото? Серебро? Самоцветы? Соль? Руду?

— Разное, — поджав губы, протянул Глушков. Ему нужно было срочно подбирать правильные слова. В первый раз он пожалел, что не имеет прогрессорской подготовки.

— Если золото и серебро, то прошу помнить, что это земли королевства, и ордена в том числе. И золото с серебром, как и всё остальное, принадлежат ордену и лордессам, на чьих землях вы роетесь.

Профессор поджал губы. Ему не понравился ход беседы.

— А почему вы задаёте этот вопрос мне? У нас есть целый герцог, которому поручено вести дела.

Инквизиторша брезгливо поморщилась и тихо крякнула в ответ.

— Много ли дел можно иметь с ветреным придворным мужчинкой. Они все одинаковые: только и умеют, что распускать сплетни и плести мелочные интрижки, а ещё норовят запрыгнуть в постель к титулованным госпожам, так сказать, в местечко потеплее.

Глушков нахмурился, так как в этот миг осознал, что кто-то наверху наступил на очень большие грабли. Скорее всего, политики отмахнулись от советов учёного сообщества и назначили не того, и получается, что даже если бы отправили под видом земной герцогини дочку какого-нибудь олигарха или депутата, пользы было бы на порядок больше. Политики не учли средневековый менталитет и тотальное расслоение общества. Здесь балом правят бабы. Не зря же Реверс зовут Бабьим Царством, а заморские коллеги именуют не иначе как Queendom (Квиндом), что, по сути, так же и переводится.

— Но я тоже мужчина, — осторожно попытался сопротивляться профессор.

— Ты архимаг, — безапелляционно заявила инквизиторша. — Или за гранью мира маги равны черни?

— Нет, что вы.

— Тогда повторю вопрос: что вы здесь ищете?

Глушков опустил глаза. Сейчас от его слов зависело очень многое, и ошибаться никак нельзя. А это значит, надо думать. Думать над каждой буквой. Благо, преподобная мать пока не торопила, но бесконечно тянуть тоже не получится.

— Я сейчас достану одно из наших сокровенных знаний. Так проще будет объяснить.

Не дожидаясь разрешения, профессор подошёл к столу и сунул в принтер лист бумаги, а потом поискал в системе нужный файл и отдал мысленную команду на печать.

Всё это происходило под цепким взглядом инквизиторши. А когда из принтера с гудением и шуршанием выползла цветная картинка, старуха даже брови приподняла от удивления. В то же время в голове профессора мелькнула мысль, мол, не отправили бы на костёр со всем этим оборудованием, мало ли что переклинит в её голове.

Схватив листок, он выдвинул ящик в столе и вытащил набор металлических кубиков и круглобоких стеклянных колб с жидкостями и газами. На гранях кубов, имевших размер рёбер в один дюйм, то есть два с половиной сантиметра, были вырезаны химические обозначения веществ, причём для чистых элементов указаны ещё и масса, и номер в периодической таблице. Такие же обозначения были выдавлены на боках колб. А сам набор предназначался для обучения Розы. Особенно девочку-волшебницу впечатлили инертные газы, в которых она создавала разряды плазмы, они были разноцветные и, как сказали бы местные «яркие яси безделушки». Кто бы знал, что они пригодятся в политике.

Выбрав нужное, профессор вернулся к инквизиторше, подал ей таблицу Менделеева и начал рассказывать. Но сначала взял с ладони и приподнял на уровень груди красноватый куб.

— Вот это медь. Вы её хорошо знаете. Она — металл.

Инквизиторша протянула руку и взяла вещицу, начав вертеть её в пальцах и внимательно разглядывать. Тем временем профессор сгрёб ещё несколько кубиков.

— Это железо, свинец, олово. Вы тоже их знаете. А вот это титан и алюминий. Вы не умеете их добывать, но польза от них огромная.

— Именно это вы ищете?

— Не только, — покачал головой Глушков. — Алюминий можно из обычной глины добывать. А титан да, интересен, особенно если руда богатая и её много. Но если взглянете на рисунок, то сможете увидеть другие… — Профессор замялся, подбирая слова, — Другие алхимические руны. Например, вот эти: литий, бериллий, уран, иридий, марганец, хром, рений.

Глушков провёл пальцем по таблице, а инквизиторша взяла алюминиевый и титановый кубики.

— Лёгкие, — произнесла она.

— Ага, при этом титан прочный, как сталь.

Инквизиторша открыла рот, чтоб заговорить, но в этот момент в комнату проскользнул архивариус, неся свитки и небольшую красную подушечку. Глушков сперва подумал, что маг положит одно на другое, прежде чем протянуть преподобной матери, но вместо этого пухлый архивариус положил подушку на паркет и опустился на неё коленом. Всё же любит пухляш комфорт, просто неимоверно любит!

Инквизиторша вернула кубики профессору и приняла свитки. Она внимательно просмотрела их содержимое, а потом брезгливо поморщилась.

— Фи-и-и, а мне нашептали, что чуть ли не каждая буква несёт запретные знания. Говорили о поднятии мёртвых, а тут чары для мужской силы.

Старуха небрежно отбросила свитки в сторону, и те упали прямо на пол, а потом преподобная мать с толикой милосердия на лице протянула руку Винсенту для поцелуя. Пухлый маг сразу же припал к ней.

— Вы так добры, Ваше Высокопреподобие, — пролепетал Винсент и снова прилип с поцелуями к перчатке с перстнями,

— Ты не усердствуй, — с усмешкой произнесла инквизиторша. — У меня перстень с ядом.

Маг закашлялся и начал бить себя кулаком по груди. В его глазах возник неподдельный ужас, а лицо стало бледнее прежнего, аж губы посинели.

— Шучу, — ещё шире улыбнулась старуха.

Маг с огромным облегчением выдохнул.

— А может быть, и не шучу. Кто знает, — отвернулась от него преподобная мать.

На Винсента было жалко смотреть. Он то пытался криво улыбнуться то отвернуться, чтоб сплюнуть на пол, то опять кривился, строя жалобную физиономию, как ребёнок, которого шлёпнули по попе. Вот что значит троллинг сотого уровня!

Инквизиторша подавила самодовольную улыбку и снова заговорила с профессором, лишь разок глянув на архивариуса, по-прежнему стоявшего на колене. А тот уже хватался за сердце — так ему плохо стало.

— Я должна увидеть, как вы получаете эти… металлы. Не покажешь — я буду считать это ересью и чёрной магией, и тогда и тебя и всех искателей казнят путём сожжения заживо. А может, и не казнят, но по первому же слову ордена от вас отвернутся все: и крестьяне, и купцы, и дворянство. Вы будете объявлены вне закона. Но это буду решать уже не я, а Верховная Мать, говорящая с самой Небесной Парой.

— Здесь? — удивился профессор и огляделся. — Но у меня нет ни цеха, ни реактивов, ни инструментов.

— Я подожду, — произнесла старуха и поглядела на архивариуса. — Винсент, я окажу тебе честь и задержусь в гостях.

Маг улыбнулся, но весь его облик показывал, что он настолько не рад такой чести, что готов расплакаться.

— А ещё у тебя гостила Кассия, — продолжила инквизиторша. — Я думаю, тебе будет приятно лично сказать этой особе, что я хочу побеседовать с ней.

— Как скажете, Ваше Высокопреподобие, — протянул маг и тяжело встал, держась левой рукой за сердце.

Старуха неторопливо сняла перчатки, положила их на стол и подманила Глушкова. Тон её резко сменился с ироничного на стальной. Столько холода трудно было бы найти и в криокамере с жидким гелием.

— А ещё ордену интересно оружие, которым ваш маг в стычке на Золотом Ручье смог убить обладательницу ключом Мирассы.

Как говорится, шутки кончились. Её изначально интересовало именно это, а всё остальное — просто прощупывание. Земляне по-настоящему сумели если не испугать власть имущих Реверса, то уж озадачить — точно. И отвечать за всю планету придётся профессору Глушкову. Ну а куда деваться? Он же сам вызвался в архимаги.

***

Долбаные пельмени! Я четыре часа их готовил. Чуть ли не живьём перекрутил в мясорубке двух упитанных порчетт, которые заботливо принесла мне Катарина. Поросята со связанными ногами визжали на всю округу, как резаные. Впрочем, почему «как»? Мне пришлось заколоть их по очереди кухонным ножом. Оказывается, для колки порчетт на Реверсе есть специальные ножики. Один такой, бронзовый, с гравировкой свинячьего пятачка на навершии, похожего на шляпку большого гвоздя, был в подарочном наборе от Катарины. У ножа было очень много общего с боевой мизерикордией, которой добивают павших рыцарей и рыцарш. Пришлось также придавить обделавшихся со страху поросят коленом и навалиться всем весом на кухонный кинжал, держа за рукоять одной рукой и давя сверху второй. Потом я их благополучно выпотрошил. Я никогда не потрошил ещё дёргающуюся добычу, потому руки тряслись, и периодически хотелось зажмуриться и не смотреть на то, что сам творю. А потом задолбался крутить рукоять мясорубки и толочь в ступке разные сушёные листики в качестве приправы.

Но это полбеды. Следом за мясом было тесто, которое нужно замесить и раскатать скалкой на посыпанном мукой щите. На щите, блин, потому что подходящей доски не нашлось. И всё это в условиях, когда вокруг мухи, дикий лесок, какая-то поросшая кувшинками речушка. Вдобавок ко мне норовил сунуться Малыш, проявив чисто собачью тактичность, то есть положил морду на край щита и жалобно глядел, когда же ему перепадёт кусок, а то, что он стрескал несколько минут назад брошенные потроха, вроде бы и не считается.

А ещё эти падлы страшильные. Лакированный Чужик, как я обозвал эту тварь, всего-то залез в только что разделанного порося и кувыркался в потрохах, визжа, как новорождённый подсвинок. Но страхи не живут по отдельности, посему ещё какая-то уродина билась в мясорубке, изображая раздавленную и противно пищащую крысу. Я тогда схватил волшебную палочку, то есть спицу, окровавленными руками, напитал от розетки, поставленной, чтоб зарядить ноут и переносные магодетекторы, и озверело затыкал призрачного грызуна. Пока тыкал, в фарше начали ползать жирные белые личинки, каждая размером с сардельку. Разумеется, это тоже были духи-паразиты. Тогда я твёрдо решил научиться ставить защиту от местной нечисти, разработать антивирус понадёжнее и забыть об этом кошмаре. И эта моя маэстра ехидно лыбилась, глядя на мучения, и точила ногти, пока Марта заплетала ей косу. Вообще все таращились на мои мучения, и ни одна падла не подошла, чтоб помочь. И Катарина куда-то делась.

Потом я час возился с костром. Спички и зажигалки Лукреция у меня изъяла, заставив поджигать пучок сухого мха магией. Я долго матерился, но, в конце концов, собрался с мыслями и решил схитрить. Применил ту же самую искру, которой гонял привидений, её хватило, чтоб мох начал тлеть. Пока раздувал огонь, надышался дыма так, что из глаз потекли слёзы.

Затем задолбался с вёдрами, таская воду от реки. Сами-то вёдра не тяжёлые, а вот берег у речки был крутой, так как та протекала в глубоком овраге. Вдобавок, он весь порос крапивой.

Пельмени варились недолго, и ещё быстрее все желающие стрескали угощение. И знаете что? Катарина явилась откуда-то из леса с цветами, мол, от моего начальника, то есть Сан Саныча, узнала, что на родине халумари так выражают любовь. Цветы, блин! Нет, чтоб порося заколоть и разделать, что для профессиональной убийцы проще пареной репы, она цветы притащила! Довольная вся, как кошка, налакавшаяся валерьянки. Я не знал, ругаться мне или просто молча заплакать. Блин, я впервые оказался в такой ситуации! И перспективы средневекового мужа в победившем матриархате как-то так внезапно перестали быть радужными. Всё теперь виделось крайне хреново. Зато я точно решил остаться на Реверсе и вести прогрессорскую деятельность. Невозможно решить проблему неравенства, только лишь грозя пальчиком и бегая с плакатами и голыми телесами по площадям. На Диком Западе была поговорка: «Один дал людям жизнь, другой подарил им свободу, но равными их сделал полковник Кольт, создав дешёвый и надёжный револьвер». Нет, Реверсу нужен не пистолет, ему нужны стиралка-автомат, посудомоечная машинка и мультиварка, способные предоставить один очень ценный ресурс — свободное время, которое можно потратить на саморазвитие. Только технический прогресс может освободить людей от рабства и бытового неравенства. Но сами по себе машины бесполезны без инфраструктуры, а это значит, что опять всё упирается в электростанции и электрические сети. Но для развития мало их построить, нужно просвещать народ, показать им эти блага. И нет выше блага, чем свобода личности, и технический прогресс — пророк её. Правда, отказываться от части свобод приходится регулярно, но это цена за комфорт и благополучие. Ведь если все сразу примутся делать желаемое, цивилизация скатится в каменный век. Но это так, технические детали.

Но сейчас была одна большая загвоздка: один конкретный прогрессор конкретно в этот момент не мог достать из воздуха кухонный комбайн и посудомоечную машинку, а зациклиться на бытовухе для него значило регрессировать до состояния приложения к плите и тазику с грязными труселями. Можно, конечно, позорно бежать с планеты, но это означало сдаться. А сдаваться я не хотел так же сильно, как и подчиняться правилам. Дилемма, однако.

И вот я сидел и глядел в свою тарелку, где в бульоне плавали оставшиеся три пельменя. У злости есть один большой плюс: она стимулирует мыслительную деятельность. Потому я поставил тарелку на край того же щита и направился к Лукреции. Та до сих пор сидела, держа в руках зеркало в дорогой оправе из красного дерева, и примеряла к себе фероньерки. Марта уже закончила расчёсывать волосы костяным гребнем и взялась за щётку с жёсткой свиной щетиной. Они занимались этим под небольшим навесом, один край которого цеплялся к верху фургона, а второй крепился к двум длинным жердям. Всю эту конструкцию удерживали натянутые верёвки, привязанные к вбитым в землю колышкам. Под навесом размещались две небольшие лавочки и столик со съёмными ножками. На столе стояли две кружки с розовым сидром, который был вряд ли крепче трёх градусов, подставка под лучину с воткнутой в неё тлеющей благовонной палочкой и маленький резной сундучок с бижутерией. Так и хотелось схватить его и убежать, крича: «Нафаня— а-а, сундучок со сказками-и-и!»

Бычки, тащившие фургон сейчас паслись на поляне, привязанные длинными верёвками к деревьям. Немного в стороне от фургона стояли деревянные тазы с замоченным в мыле бельём, над которым уже потрудилась Марта. Я поджал губы и с завистью вздохнул.

— Маэстра, — обратился я к волшебнице, садясь на оглоблю, упирающуюся свободным концом в землю. Оглобля подо мной пружинисто прогнулась, и я ухватился поудобнее, чтоб не свалиться. — Маэстра, я хочу спросить об этих духах-страхах. Почему их нельзя развеять и поставить защиту? Я уже понял, что маг, искру они вряд ли уже задуют.

Лукреция скосилась на меня.

— Подержи зеркало.

Я вздохнул, встал и подошёл ближе. А когда взял зеркальце, то магесса взяла из сундучка две фероньерки и начала поочерёдно прикладывать их ко лбу.

— Какая больше подчеркнёт мою красоту? — ехидно спросила она.

— Никакая, — буркнул я в ответ.

— Даже льстить не будешь? — продолжая улыбаться, спросила Лукреция и положила украшения обратно.

— Не хочу. Хоть по пальцам бей, хоть по губам.

— Ученик должен льстить своей наставнице, тогда он может рассчитывать на ответ.

Я поморщился.

— И какой ответ был бы, если я начал льстить?

Лукреция улыбнулась больше прежнего.

— А наставница сказала бы, что лесть не красит настоящего мага. Его красят поступки и его волшебная сила.

Я с шумом втянул в себя воздух, на секунду задержал дыхание и так же шумно выдохнул.

— Бабы, блин, — пробурчал после этого по-русски. Как раз в этот момент оглобля прогнулась сильнее прежнего, и я чуть не свалился, а всё потому, что рядом со мной села Катарина. Вот только сцен ревности сейчас не хватало.

Магесса сложила губы «уточкой», стараясь придать себе задумчивый вид, и заговорила.

— Духи-страхи подобны пиявкам, москитам, вшам, блохам и летучим мышам-кровососам…

Я чуть не прервал волшебницу. На Земле вампиры живут только в Центральной Америке, а подобные могут поселиться в параллельной Европе, только мигрировав по воздуху. Это значило, что здесь есть своя Америка, и я только что её открыл. Если конечно, вампиры не эволюционировали на Реверсе самостоятельно.

И, да, теперь я знал, каким будет следующий оживший кошмарик. Даже поёжился, представив, как это нечто ползает по мне во сне и кусает.

Лукреция тем временем продолжала:

— Эти духи тянут из тебя силу, словно кровь. Сила мага привлекает их. Так, вокруг пасущегося вола всегда роятся кусачие мухи и гнус, а домовую мышь разве что одинокая блоха укусит. В ответ на это твоя волшебная суть учится быстрее впитывать силу из естества. Взрослому магу фамильяры ни к чему, они мешают, тянут, отвлекают, но, например, в Круге нарочно заставляют школяров и школярок заводить духов, чтоб развивать способности. У этого есть и плохие стороны: со временем ты грубеешь и не сразу замечаешь присосавшуюся тварь.

Сидевшая рядом Катарина положила мне на колено руку и заговорила:

— Это как у нас в ордене. Учениц заставляли выбирать себе новорождённого ягнёнка и заставляли бегать и приседать с ним на шее перед завтраком и перед вечерней молитвой. Ягнёнок рос, мы крепчали.

— Тяжело, наверное, с бараном на шее бегать? — улыбнулся я, представив себе картинку.

— Он тёплый и мягкий, совсем как ты, — улыбнулась в ответ Катарина.

— Ну, спасибо! — всплеснул я руками. — С бараном меня, значит, сравниваешь?

Храмовница ненадолго замерла с открытым ртом.

— У вас, за кромкой мира, разве сравнить мужчину с чистым и невинным агнцем — обиду нанести?

Я вздохнул и ответил.

— У нас — да. Вы сравниваете с чистотой, а у нас — с тем, что баран очень глупый.

— Прости, не знала, — насупилась Катарина и убрала руку с моего колена, а потом принялась с хрустом ломать себе пальцы.

Зато расхохоталась Лукреция.

— Зато я знаю, как тебя хвалить, если стараешься, но не получается.

— Спасибо, маэстра! — огрызнулся я и задал второй вопрос о духах: — А почему здесь эти волшебные кровососы следуют за мной по пятам, а в нашей халумарской цитадели нет ни одного? А ведь мы не имеем защиты.

Лукреция пожала плечами.

— Керенборгские лысые холмы — особое место. Как есть места силы, где сила витает в воздухе в избытке, так на холмах сила, наоборот, утекает. Мелкие духи не могут там жить. Для них там пустошь.

Я поглядел на волшебницу и почесал в затылке.

— Это какой же был шанс, что мы откроем проход именно в таком месте! — пробурчал я под нос, а потом нахмурился: — А что, если мы открыли проход только потому, что место такое? А что, если в другом месте проход просто не сможет создаться? Маэстра, а много таких мест?

— Нет. Одно у Керенборга, второе на востоке Королевства, третье где-то в Доггерланде. Есть парочка в Нобии, больше не знаю.

Я провёл рукой по лицу. Сколько всего нового узнал об этом мире за столь короткое время! Кажется, хватит на сегодня естествознания, но остался один житейский вопрос.

— Маэстра, ты как-то говорила, что можно нанять служанку.

— Почему служанку? — встрепенулась вдруг Катарина. — Может, слугу-мужчину? А то знаю я этих служанок: хозяйка за порог, они хозяина соблазнять начинают.

Я сидел, опустив голову, и глядел на зеркало волшебницы, которое до сих пор держал в руках. Вот, смеяться сейчас или плакать? Эта ревнивица даже здесь подвох нашла!

Лукреция тоже улыбнулась, скосив глаза на храмовницу.

— Юрий, а назвать женщину овцой — у вас тоже оскорбление?

Я улыбнулся самым краешком губ, но Катарина заметила, нахмурилась ещё сильнее и скрестила руки на груди.

— Я же хочу как лучше, — пробурчала она.

— Катарина, — произнесла Лукреция наставительным тоном. — Он прав. Ты гонишь быков на измор, сметая всё на пути. В сердечных делах спешка может навредить, ведь Юрий не деревенский девственник, вырвавшийся из заперти в большой город и бегущий по грехам, как дурной пёс, сорвавшийся с цепи. И он правильно думает о слуге, желая сберечь отношения. Жалование у него большое, позволить нанять кого-то вполне может.

Катарина поджала губы, а Лукреция повернулась к Марте.

— Голубушка, принеси ещё бутылочку розового игристого.

Ведьма-служанка отошла к фургону, а магесса продолжила:

— Обычно для дома, чтоб не было подобных ссор, нанимают семейную пару. Такая пара во всём подобна Великой Небесной. Она не вносит разлад, думает не только об одном дне, но и о будущих. Жена ходит на рынок, колет дрова и ухаживает за скотиной. Муж шьёт, стирает, моет полы и готовит. Дети слуг учатся служить детям господ, ибо они играют вместе. Семейную пару, благословенную небесами, можно и в поход взять, но она в любом случае дорого обойдётся. Жалование будет в полтора раза больше, чем у иной цеховой ремесленницы.

— Почему в полтора? Их же двое, — спросил я, а потом тихо ругнулся сам на себя, поняв ошибку. Мужчина в этом мире всегда за половинку ценится, а не за целую сумму. — Ну да. Я понял.

— Да, — продолжила Лукреция, — в твоём случае проще найти деревенского мальчика лет семи. Пара обойдётся, по меньшей мере, в полторы сотни серебряных в месяц, малец всего в дюжину. Как подрастёт, можно поднять плату до двух-трёх дюжин, чтоб мог копить на приданное, если не выгонишь к тому времени за лень и глупость.

— Это же детский труд, — пробурчал я. — У нас так нельзя.

Лукреция снова улыбнулась.

— А что его ждёт в деревне? Навоз, грязь, побои, зажонство за нелюбимой женщиной, такой же дремучей, как он сам? Из всех вещей — только рубаха с пояском из крапивы, деревянная ложка и синяки на лице. Часто они на своём же поясе и вешаются, потому и носят шнурок подлиннее, намотав на себя в десять кругов. И это, если его будут растить на племя. А ведь и своя же семья может продать в рабство, так как кормить нечем. А у тебя на службе он может скопить денег на приданое, выбиться в свет с рекомендательными письмами, обучиться грамоте и счёту, встретить подходящую жену.

Я молча поглядел в зеркало на своё отражение, ища в нём искорки чёрного мага, палача и садиста. Слуга — не крепостной крестьянин, но тот же герой книг Дюма, благородный и доблестный д’Артаньян, частенько поколачивал своего Планше и не платил вовремя денег. А если всё же вспомнить крепостных и Салтычиху, то мрачная перспектива у ребёнка вырисовывается.

— А если ему попадётся хозяин, который только и делает, что бьёт и голодом морит?

— Часто встречается, что никчёмный мужичок сваливает все свои неудачи на слугу и вымещает на нём злость. Встречается, что просто мерзкий господинишка считает всех остальных грязью и только перед знатью падает ниц, подобострастно целуя сапоги. Но ты же не такой, — со вздохом ответила Лукреция. — Или ты боишься пасть во тьму?

— Боюсь, — честно ответил я.

— Тогда заключи с ним договор кровью и именем Небесной Пары. Это убережёт от зла в сердце.

Я молча кивнул. Сможет ли неверующий чужак поклясться именем местных божеств? Не знаю. Наверное, остаётся верить только в свою совесть. Вот и выбирай из двух зол меньшее. Над этим нужно будет хорошо подумать, тем более что полторы сотни серебряных — это больше пятидесяти тысяч наших рублей, а полдюжины — это всего две с половиной тысячи деревянных.

Мои размышления прервали крики солдаток.

— Тревога! Тревога!

Из кустов засвистели часовицы. В лагере началась суета. Все бросились к оружию и стали в спешке надевать кирасы и шлемы.

Я вытянул шею, вглядываясь в ту сторону, куда тыкали пальцами солдатки. Из палатки выскочила Ребекка в одной рубахе. Я даже смог заметить немного увеличившийся животик рыцарши, а ещё месяц назад его совсем не было видно. Тут же появилась Клэр, вокруг которой с лаем забегал Малыш.

— Странно, — произнесла Катарина, прислушиваясь и хмурясь. Храмовница соскочила с оглобли. Та спружинила, чуть не сбросив меня.

— Что странно?

— Урчит странно, — пояснила на ходу девушка и помчалась к нашему фургону.

Я тоже прислушался. Действительно, урчало. Причём как-то знакомо, словно…

Выругавшись, я поспешил на звук. А когда выбежал на дорогу, то увидел петляющий между колками леса мотоцикл с коляской, похожий издали на «Урал». На самом мотоцикле ехали два человека, а коляска была загружена рюкзаками и пластиковой канистрой литров на пятьдесят.

— Да ну нафиг! — вырвалось у меня.

Я пошёл навстречу. Вскоре мотоцикл приблизился и остановился.

На нём сидела небезызвестная в прогрессорских кругах Леночка, а сзади — Пётр Алексеевич собственной персоной.