Наследие Мортены

Глава 4

Ночь прошла беспокойно. Опять снилось чёрти что. Вокруг меня сражались с волками насмерть огромные чёрно-белые кошки, похожие на тигров. Визг и рычание сливались в непрерывную какофонию, от которой закладывало уши. Некогда белоснежный снег превратился в кровавую кашу. Посреди всего этого безумия я стояла на коленях с окровавленными запястьями, но кровь не текла в привычном нам смысле, а изливалась бурным огненным потоком, устремляясь в темноту. Языки пламени облизывали всё вокруг, очищая и уничтожая следы бойни. Огонь ласкался, обнимал, поглощал моё тело, обещая покой и забвение. В один миг жар взметнулся ввысь огромной воронкой, и я проснулась.

Всё тело пылало от высокой температуры. Изображение в глазах двоилось и троилось, а то и вовсе покрывалось мутной плёнкой с оранжевыми и тёмно-синими пятнами. Пить хотелось неимоверно. Ни одно студенческое похмелье не оборачивалось для меня такой жаждой. Я кое-как доковыляла по стеночке до кухни, набрав воды из-под крана, не стала дожидаться, пока она очистится в фильтре, и вылакала залпом пару чашек. Однако чувство облегчения не наступало. Казалось, что вода испарилась в моём теле за мгновения, не утоляя жажды и не даруя прохлады. Следующей на очереди была таблетка жаропонижающего, но почему-то вспомнился старый папин рассказ, как они во время одного из боевых заданий сбивали жар дяде Мише в горной реке. Реки у меня под рукой не было, оставалась ванна. Сознание путалось, по-хорошему, нужно вызывать скорую, вдруг так столбняк начинается или сепсис из-за ран на спине. Но телефон был где-то далеко в спальне, а ванная ближе, потому инстинкт самосохранения потребовал нырнуть в холодную воду в первую очередь. Все последующие действия были как в тумане: открыть вентиль, заползти в чугунную чашу, и бог с ней с пижамой, сил нет снимать, заткнуть пяткой слив, подставить ладони под ледяную воду и чувствовать каждой клеточкой кожи покалывание морозных иголочек. Уровень воды поднимался, принося долгожданное облегчение. Сантиметр за сантиметром холод отвоёвывал моё тело у жара. Я не выдержала и легла на больную спину, ожидая адской боли, но пришло наслаждение. Казалось, раны чуть ли не шипели от соприкосновений с водой. Я застонала от удовольствия. Сквозь прикрытые веки рассматривала оранжевые пятна собственного тела, которые медленно остывали и приобретали более тусклый вид. А вот вода, наоборот, начала желтеть.

«Какие интересные галлюцинации, и ведь в глазах уже не двоится», — отстранённо отметила про себя. Плюнув на такие мелочи, решила, что разберусь с этим позже. В конце концов, может, это пижама полиняла, или кровь со спины отмокла и окрасила воду.

«Ну да, а дракон на полспины — это так, переводка детская.»

Как ни странно, но почему-то меня это абсолютно не тревожило. То есть я понимала всю ненормальность ситуации, но то ли голова от соприкосновения со льдом утратила осторожность, то ли я за последний год так уработалась, что даже такой повод для отдыха уже воспринимался как манна небесная.

Самочувствие пришло в относительную норму, спина почти не беспокоила, лишь лёгкие пощипывания от воды выдавали следы вчерашней шрапнели, а вот голова болела, и тошнота никуда не делась.

«Чёрт, ещё же идти на перевязку, — о чём напомнил бодро тренькающий будильник, заблаговременно выставленный вчера на восемь утра. — Ну хоть не проспала, и то хорошо».

Выбираясь из ванны, отметила, что зрение пришло в норму, ибо цвет воды вернулся к своему естественному состоянию. Сборы на перевязку заняли не больше пятнадцати минут, и уже через полчаса я предстала пред грозными очами Михаила Потаповича.

Тот лишь цокал языком, рассматривая мою спину и не давая никаких комментариев.

— Ну как там? Всё хорошо? Сепсиса нет? — взволнованно поинтересовалась. — А то у меня с утра температура была, я немного испугалась.

— Всё хорошо, Евгения. Я бы сказал, даже очень хорошо. Думаю, я вчера слегка сгустил краски. Раны оказались неглубокими, и твой организм отлично с ними справляется, — в голосе хирурга сквозила растерянность вперемешку с недоверием.

— Михаил Потапович, точно всё нормально? А то ваш голос… вызывает иные ассоциации, — позволила себе усомниться в словах хирурга.

— Давай-ка тебе для профилактики температуру измерим, во избежание различных эксцессов, так сказать.

— А посмотрите ещё и голову заодно, — просительно посмотрела на хирурга, — а то я позавчера поскользнулась и упала, да всё времени дойти до больницы не было. После обрушения так вообще все мысли отбило.

— Ну, да, так спина заболела, что про голову забыла, — по-доброму усмехнулся Михаил Потапович.

После всех манипуляций и проверок я была признана «условно здоровой» и «чертовски везучей», ибо температура была в норме, раны на спине активно заживали, а голова получила всего лишь лёгкое сотрясение, что лечится постельным режимом в несколько дней.

Валяться в кровати никто не собирался, тем более что всего в квартале от больницы виднелись маковки краеведческого музея. Повинуясь раненной на всю голову интуиции, направилась прямиком ко вчерашнему месту происшествия.

Прогулка до музея вышла спокойной и даже умиротворяющей. Субботнее утро радовало отсутствием людей на улицах и пушистым снежком, припорошившим всё вокруг. Разлапистые ели, растущие вдоль местного центра культуры, укрылись белоснежными шапками и весело искрились на утреннем солнышке. Лёгкий морозец не подгонял, а наоборот позволял дышать полной грудью. В кармане пуховика тренькнул телефон, оповещая, что родители жаждут со мной пообщаться. Сетка трещин на стекле после вчерашних приключений явно намекала на замену экрана, а лучше всего смартфона разом. А пока в ход пошли старенькие проводные наушники, которые удобно носить даже с шапкой.

— Привет, дочь! — раздался такой тёплый и родной голос папули. — Ты билеты купила? Когда ждать на праздники? А то мама интересуется, торт доживёт до новогодней ночи, или мы раньше его с тобой приговорим?

В трубке послышалась возня, смех и шуточные пререкания, это мама пыталась выхватить трубку.

— Не слушай его, доча, я, если что, и два торта испеку, приезжай пораньше!

Слушая их, я невольно начинала улыбаться. Вообще, я у них ранний ребёнок и единственный, поэтому горячо любимый и гиперопекаемый. Папе было двадцать два, когда он на год попал в военный госпиталь по ранению. Мама там стажировалась, ухаживала за ним, ну и… Появилась я. Маме тогда ещё и двадцати не исполнилось.

Всю жизнь меня преследовал некий диссонанс в их поведении: они или сами дурачатся как дети, или гипертрофированно начинают вокруг меня квохтать, как наседки. Среднего не дано. Сегодня настроение было как раз шутовское и дружеское, что не могло не радовать и позволяло немного умолчать про мои вчерашние приключения. Чего при другом настроении и лёгком папином допросе я сделать бы просто не смогла.

— Мам, пап, я на двадцать девятое взяла билеты из Санкт-Петербурга, — поспешила обрадовать родителей. — Тридцатого к вечеру буду уже дома.

— Жень, ты куранты с нами или уже пригласили куда-то отмечать? — задали наперебой главный вопрос.

— Полночь, конечно, с вами, подарки вскроем, — честно огласила свои планы. — А потом за мной Сашка зайдёт, по гостям отправимся!

— Ну и правильно, нечего с нами сидеть, друзья год не видены, — шутливо поддел папа, — а мы с мамой найдём, чем заняться.

Снова послышались приглушённая возня, мамин смех и шлепки, будто кому-то надавали по рукам.

— Дочь, у тебя там всё нормально? — вдруг совершенно другим голосом произнёс отец. Я даже опешила от такого резкого изменения тембра и слегка замешкалась с ответом.

— Конечно, папуль, а почему ты спрашиваешь?

«Неужели где-то на федеральных каналах вышел сюжет про „обрушение крыши“ в нашем музее?» — пронеслась паническая мысль. — «Да ну, не может быть. Всё же решили вчера».

Ещё ночью вышло сообщение о взятии Хааннаахами на себя ответственности за нарушение кровли краеведческого музея при монтаже камер наблюдения, а также об устранении нанесённого ущерба за их счёт и выделении частного пожертвования музею в размере пятилетней государственной дотации.

После такого регионалы чуть от зависти не удавились, а музейные работники полезли доставать самые смелые сметы по реставрации некоторых залов бывшего мужского монастыря.

— Да снилось тут всякое, вот и переживаю, — недовольно буркнул отец.

— Пап, да мне тоже много что снится, и не всё с приятным сюжетом, к сожалению. Но из последнего приснилось, что в прорубь нырнула, — с оптимизмом переиначила я свои сегодняшние утренние купания в ледяной воде. — Может, и в реальности тоже попробовать?

Папа рассмеялся. Похоже, уловка по отвлечению внимания удалась.

— Доча, ты же воду любишь, только если она парное молоко по температуре напоминает. Какой холод?

— Ты знаешь, папуль, здесь это очень распространено. На Крещение делают прорубь на слиянии двух рек возле Воскресенского собора и проводят купания под надзором МЧС и медиков, — поделилась впечатлениями от прошлогодних мероприятий и тут же поспешила успокоить отца, — но я ещё точно не решила, готова ли на такие эксперименты. Однако стоит признать, смотрится очень атмосферно!

— Ну, если надумаешь, расскажу тебе, как лучше всего организовать свой первый раз, — голос отца снова стал беспечный и спокойный, — чтоб не было, как у нас с дядей Мишей.

О, пресловутый дядя Миша, боец отцовского отряда, получивший позывной Мëрфи за сбор на свою голову всех неприятностей группы. Баек про него я слышала тысячи, большинство были весёлыми и все до единой поучительными. Договорившись, что эту историю я обязательно услышу дома, быстренько свернула разговор, сославшись на занятость по работе в музее. Папа мгновенно сориентировался и обещал перезвонить ближе к вечеру. За что я его обожаю, так это за то, что хотя бы по поводу работы у нас с ним не возникает недопониманий. Отец придерживается мнения, что любая профессия нужна и важна. Выполнять свою работу нужно качественно и с душой, чтобы не было стыдно смотреть людям в глаза и по утрам в зеркало.

Не успела я отключить наушники, а ко мне вышел навстречу Кар. Взгляд его был хмурым и немного уставшим. Черты лица заострились, на подбородке проявилась едва заметная щетина.

— Доброе утро, Евгения, — вежливо поздоровался он. — Не ожидал вас увидеть так скоро. Появилась важная для расследования информация?

Такого прямолинейного приветствия я, признаться, не ожидала, потому решила ответить максимально нейтрально.

— Сегодня по долгу службы. Если не ошибаюсь, к десяти должны подъехать реставраторы из регионального музея для контроля и консультационной помощи в рамках восстановительных работ. Хочу сделать небольшой очерк по взаимодействию. Могу я попасть в музей, сделать несколько кадров?

— Разве ваш фотоаппарат пережил вчерашние события?

— А у вас в роду евреев, случайно, не было? — ляпнула я быстрее, чем успела прикусить язык.

— Могу задать тот же вопрос, — устало улыбнулся Кар. — Если вы интересовались, не запрещён ли вход в музей для посторонних, то нет. Вас это не касается.

— Спасибо за пояснения. И извините за бестактность, ляпнула, не подумав. Голова ещё плохо соображает после событий последних дней, — честно попробовала сгладить неловкость.

Мужчина улыбнулся уже мягче.

— Пустое. Проходите внутрь, на улице прохладно. Я скоро к вам присоединюсь.

Я благодарно улыбнулась в ответ и пошла в здание. Деревянные резные ступени чуть поскрипывали на морозе. Медленно поднимаясь по лестнице, зацепилась взглядом за окошко-бойницу в монастырской стене.

«А ведь они все на уровне второго этажа, не ниже. Как сюда забрались нападающие?»

Внутри музея сегодня присутствовала только служба безопасности Хааннаахов. Они удивлённо взирали на меня, однако никак не комментировали моё присутствие. Я направилась прямиком в зал экспозиции. Часть экспонатов уже была вывезена, осколки разрушенных витрин с бронированными стёклами исчезли. На месте бывшего алтаря торчал каменный огрызок.

«И как только я поместилась за ним?»

Моё внимание вновь привлекло единственное окно в помещении. Оно было достаточно узким, чтобы протиснуться в него даже субтильной барышне, не то что боевику спецназа. Но факт оставался фактом, стекло отсутствовало, а вместе с ним и часть штукатурки в проёме, под которой вскрылась старая каменная кладка с глубокими бороздами. Я невольно приложила ладонь. Размер борозд напоминали след от когтей медведя, где каждый коготь больше моего пальца раза в два как минимум. На каменном подоконнике заметила похожие следы.

— Заметили что-то интересное?

Я чуть не подпрыгнула от неожиданности, услышав за спиной вкрадчивый голос Кара. И как только он так бесшумно подкрался?

— Нет, что вы. Словила себя на мысли, что раньше не приходило в голову попытаться рассмотреть что-либо сквозь мутные оконные проёмы, — я отвернулась от окна и направилась к остаткам алтаря. — Многие экспонаты пострадали? Или охота велась исключительно за гарнитуром?

Кар внимательно рассматривал меня, не спеша с ответом. Следующая его фраза произвела неизгладимое впечатление.

— Ничего не пострадало. Все экспонаты в полном порядке.

Я ошарашено переводила взгляд с остатков алтаря, за которым пряталась, на безопасника и обратно.

— Как же так? В смысле я искренне рада, но…

«Женя, прикуси язык! Чёрт, да по витрине же из гранатомёта отработали!»

— Кар, простите моё недоверие, но алтарь разнесло выстрелом чего-то крупнокалиберного… И всё уцелело? — я скептически взирала на мужчину.

— Ну, вы же уцелели, — хмыкнул Кар. — А человеческое тело более хрупкое по сравнению с металлами и минералами.

Здесь крыть было нечем, но скепсис из моего взгляда никуда не исчез. Кар криво улыбнулся, наблюдая за моей реакцией, и добавил:

— Экая вы недоверчивая, Евгения. Если вас это успокоит, то на витрине лежал дубликат, полная реплика настоящего гарнитура. Поэтому коллекция в полном порядке.

Такая информация вполне соответствовала логике, но я всё равно почувствовала себя обманутой.

«Ну, в самом деле, кто повезёт на экспозицию дорогущие украшения в маленький районный городок? Сказка оказалась слегка ненастоящей, ну так и тебе, Женька, уже не пять лет, чтоб в сказки верить».

Не успела я как следует расстроиться из-за такого обмана, как отчётливо услышала:

— Врёт и не краснеет!

— Кто? — я озиралась по сторонам, ожидая увидеть говорившего, вернее, говорившую. Голос был женским.

— Евгения, с вами всё в порядке? — Кар смотрел на меня с подозрением и озабоченностью.

Я растерялась. Мужчина явно ничего не слышал, но что же тогда это было?

— Галлюцинации аудиальные, радуйся, что не визуальные. Ещё не так сильно головой ударилась, значит, — отвечал мне всё тот же женский голос.

— Евгения, вы меня слышите? — Кар пытался привлечь моё внимание, щёлкнув пальцами перед лицом. Я непроизвольно отшатнулась. — Как вы себя чувствуете?

— Не очень, — честно созналась, озираясь по сторонам в поисках места, куда можно примостить своё бренное тело. — Я, кажется, слегка переоценила своё состояние.

«Чёрт! Уж лучше бы призрак отца Гамлета был, там хоть понятно, что это глюк, игнорировать можно. А как с голосом быть? И не угадаешь ведь, шиза с тобой заговорила, или кто-то на улице окликнул. Мало мне было дракона, теперь ещё это».

— Пожалуй, рекомендации врачей всё же сто́ит соблюдать. — Кар смотрел на меня со всё бо́льшим подозрением. — Вас отвезти домой?

— Сами доедем, — отозвалась моя порядком поехавшая крыша, но я проигнорировала этот комментарий.

— Пожалуйста.

Меня передали с рук на руки кому-то из охраны, и уже через пять минут я оказалась дома.

Кар оставил сообщение Баабыру с уведомлением об установке наблюдения за Евгенией Ягеровой. Если ещё вчера Кар был абсолютно уверен, что девушка не имеет никакого отношения к пропаже гарнитура, то сегодня его мнение основательно пошатнулось.

Мало того, что она уже с утра пораньше заявилась на место нападения под предлогом работы, банально проколовшись на отсутствии фотоаппарата, так ещё и повела себя совершенно неестественно, после того как узнала, что на витрине была реплика гарнитура. На лице местной журналистки проступила совершенно детская иррациональная обида, будто он ей сообщил, что Деда Мороза не существует. Эти факты наталкивали на мысль, что, возможно, гарнитур действительно могли умыкнуть в неразберихе. Вот только куда она смогла его спрятать? Ведь Кар лично проследил за прохождением рамки. Ну, ничего, теперь в свете полученной информации, девушка может сделать ошибку и выдать себя. Осталось только схватить за руку на горячем.