Наследие Мортены

Глава 18

Поход к обелиску перенесли на раннее утро из-за состояния Бэдэр. Она с трудом передвигала ноги и чувствовала себя не меньшей обузой, чем слепой Беар.

Организм княжны восстанавливался очень медленно, более того, она не смогла обернуться. Впервые с шестнадцати лет оборот был ей неподвластен. Это ощущалось пустотой и одиночеством. Там, где раньше отзывалась игривая своевольная кошка, сейчас было тихо, словно в давно заброшенном склепе. Не хватало внутреннего тепла, уверенности. Мир вокруг казался бесцветным и мутным. Кости ломило, казалось, что суставы выворачивало наизнанку. Каждая мышца вела свою партию в симфонии боли. Мысли путались, воспоминания всплывали яркими пятнами и выцветали, вновь уходя в безвременье.

Беар весь вечер ухаживал за оборотницей, заваривал чай, кормил вяленым мясом и ягодами. Между делом медведь пытался наладить контакт с невестой, расспрашивал о детстве, увлечениях. Сам делился историями из жизни. Было видно, что такое общение для него в новинку, но Беар старался быть милым, насколько возможно применение этого слова к двухметровому косматому оборотню.

Бэдэр, поглощённая собственными мыслями и ощущениями, отвечала невпопад и не особо вдавалась в подробности. По истечении нескольких часов вымученной беседы оборотница попросила о передышке. Умом Бэдэр понимала правильность стратегии Беара и даже была благодарна за эти неуклюжие попытки узнать друг друга ближе, но сердце и душа отчаянно протестовали и искали выход из ситуации.

Горькая ирония была в том, что последнюю ночь мнимой свободы Бэдэр предстояло провести прикованной к постели, слабой и никчёмной. Внутри она ревела навзрыд от несправедливости, обиды на жизнь и жалости к себе, но из глаз не скатилось ни единой слезинки. Организм не выделил влагу даже на эти последние злые слёзы. Внутри царила пустота.

Сколько ни беги от судьбы и традиций, сколько ни протестуй, а итог один. В этот раз ей пришлось сделать выбор, от которого она малодушно сбега́ла вот уже десятилетие.

Что есть выбор?

Выбор — лишь абстрактное понятие, которым все обманываются в надежде на лучший исход для себя.

Если кому-то кажется, что у него есть выбор, с большой долей вероятности — это иллюзия. Все варианты лишь стечения различных обстоятельств, из которых выбирается меньшее из зол. По сути, выбор — это трусливый бег от неудобной правды жизни по замкнутому кругу. Бэдэр свой круг завершит завтра.

Для всего мира она родилась с золотой ложкой во рту. Единственная дочь сибирского алмазного короля, охраняемая лучше арабских принцесс, и желанная невеста для всех отцовских партнёров.

Молодая, здоровая, красивая, состоятельная и не принадлежавшая себе ни душой, ни телом. У неё не было выбора с рождения. Поздний ребёнок, которого любили и баловали.

«Выбирай любое занятие, доченька, у тебя будут лучшие педагоги, тренеры мирового класса, любой бюджет на твои желания, но… не покидая дома. Ах, шопинг, СПА, косметолог? Только в сопровождении мужчин семьи. А может, откроем собственный салон красоты в резиденции?»

В Бэдэр смешались благородство матери и хитрость отца. Маленькая кинээс хотун верёвки вила из своего «папули», пока во всём подчинялась ему. Но всё изменилось с первым оборотом.

Перед глазами мелькали обрывки воспоминаний. Счастливая Бэдэр торопится сообщить родителям и братьям, что зверь отозвался, вышел на знакомство. Она теперь настоящий оборотень, а в ответ слышит отцовское:

«Доченька, я приготовил тебе подарок! Выбирай любого из оборотней, он станет твоим мужем! Ты можешь выбрать абсолютно любого! Что значит, не хочешь замуж? Моя дочь не будет блудливой кошкой! Что позволено Юпитеру, не позволено быку!»

Тогда Бэдэр впервые сбежала из дома. При одной мысли, что её выдадут замуж в шестнадцать лет, ей хотелось выть и убивать. Зверь вторил и усиливал без того бушевавшую в душе́ бурю. В ту ночь они славно поохотились и установили шаткое равновесие со второй ипостасью. На рассвете Хахай и Баар настигли беглянку. Они не ругались и не читали нотаций, нет.

Вся испачканная в крови, Бэдэр сидела на поваленном дереве и ревела, жалуясь на отцовский произвол со скорым замужеством, на пожизненный домашний арест, на неравенство возможностей, на то, что не родилась мальчиком. Братья вылизали её как котёнка, ничего не сказали, но перед отцом заступились. Они взяли Бэдэр на поруки, гарантируя присмотр за младшей сестрёнкой. А мать, как оказалось, успела синтезировать и провести испытания специальных гормональных препаратов для дочки, чтобы та не скатилась во всеобщий блуд, как того боялся отец.

Замужество перестало висеть над Бэдэр дамокловым мечом, но от само́й идеи отец не отказался. Выяснилось это чуть позже. Время шло, Бэдэр взрослела.

«Выбирай любую сферу семейного бизнеса, я поддержу все твои начинания, — ласково говорил глава рода на очередном семейном ужине. — Хочешь в Департамент внешних связей? Он предполагает поездки, они для тебя закрыты, пока не выйдешь замуж и не родишь нам с мамой парочку внуков».

А она не хотела так, она хотела по любви, как у родителей, как у Хахая с Катей. Даже рационалиста Баара, и того отправили с гарнитуром на поиски невесты. Так почему же Бэдэр не может отправиться в путешествие с гарнитуром, как братья? Потому что слишком ценный ресурс? Потому что тогда и все остальные женщины-оборотницы могут захотеть свободы?

Выбора не было. Никогда. Лишь иллюзия. Золотая клетка для алмазной принцессы. Бэдэр родилась, чтобы выйти замуж и родить новых оборотней. Инкубатор, вот она кто. Породистый инкубатор. Многовековая селекция не должна пропа́сть.

«У вас есть выбор, дорогая Бэдэр, я сообщаю вам о варианте спасения для брата и о виновнике переворота у вас в клане, а вы становитесь моей женой».

Что же, выбора снова не было. Рано или поздно её выдадут замуж. Не лучше ли обменять свою жизнь на жизнь брата и вычислить ту суку, которая позарилась на семью?

Сука… Бэдэр на секунду замерла, боясь спугнуть мысль. Ведь на самом деле ничего ещё не закончено, можно ведь отдать не жизнь, а всего лишь так… отрезок.

Лесная сука. Она может стать лесной сукой, кажется, так называли лесных жён в древности, любовниц родивших князю детей, но не прошедших обряд у обелиска.

Она тоже может стать лесной женой. Обещание будет соблюдено, Иэстэбил получит кровную связь с Хааннаахами, Баар будет жив, а Бэдэр… свободна.

«Отец будет в ярости, — злорадно подумала младшая княжна, — но после последней угрозы выдать меня замуж за сына своей полюбовницы, плевать я хотела на его мнение!»

Зимовье планировали покинуть ранним утром. Для Иэстэбила и Бэдэр приготовили снегоход, но вмешалась погода. Ночью температура опустилась ниже сорока градусов мороза, и техника замёрзла. Снегоход пришлось отогревать и заводить вручную от стартера. Мотор чихал, скрипел и не спешил поддаваться. Иэстэбил нервничал, в большей мере виня в задержке не погоду, а собственную слепоту. Бэдэр могла доехать верхо́м на ком-то из медведей, Беар же в любом случае задерживал отряд. Дело продвигалось с переменным успехом, но всё же снегоход завели. Бэдэр села за руль, ожидая дальнейших указаний. Руки слегка подрагивали от слабости, но техника слушалась. Если не развивать высокую скорость, то справиться с управлением вполне реально.

Беар уселся сзади, осторожно приобнимая будущую жену за талию, и прокричал на ухо:

— Если вдруг передумаете, у вас будет прекрасная возможность сбросить нас со скал по дороге.

Бэдэр только фыркнула. Какой бы ни была действительность, но самоубиться никогда не входило в её планы. Проблемы это не решит, брата не спасёт, да и предателя не выявит.

«Нет уж, мы ещё поборемся!» — подумала княжна, а вслух ответила:

— Рановато к духам собрались.

Дальнейшая поездка прошла без разговоров. Рёв мотора и мороз с ветром не способствовали светским беседам. Бэдэр сосредоточилась на управлении, чтобы случайно не отправить их к праотцам. Предрассветные сумерки в лесу без кошачьего зрения стали серьёзным препятствием. Медведи то и дело замедляли бег, ожидая своего предводителя с невестой.

К реке добрались уже на рассвете. Под холодными лучами северного солнца русло замёрзшей Олёкмы вилось серебристой лентой среди спящего леса. Глядя на реку, Бэдэр испытывала двойственные чувства. С одной стороны, ехать по льду при свете дня гораздо удобней, чем продираться в потёмках по лесу с человеческим зрением. А с другой, накатывал волнами страх. Олёкма стала её собственным Рубиконом, той чертой, переступив через которую обратного пути уже не будет.

Принятое ночью решение уже не казалось таким удачным при свете дня. От одной мысли, что придётся стать любовницей Беара, было тошно. Бэдэр сделала глубокий вдох и выдох, пытаясь унять тошноту, подкатывающую к горлу. Она ни первая и далеко не последняя женщина в мире, которой придётся заниматься сексом с нелюбимым партнёром, да ещё и родить ему ребёнка. Радует, что она хотя бы не влюблена в кого-то другого.

Вот только все эти убеждения никак не отменяли того, что княжна была в ужасе. Сердце билось в сумасшедшем ритме, в ушах шумело, а перед глазами всё плыло. Воздуха катастрофически не хватало. Бэдэр открывала и закрывала рот, словно выброшенная на берег рыба. Заглушив мотор, она пыталась сползти со снегохода, однако Беар крепко держался за неё.

— Пусти! — прохрипела Бэдэр, отдирая лапищи медведя со своей талии.

— Что с вами? — обеспокоенно отреагировал оборотень, убирая руки и давая команду обернуться одному из сопровождающих.

Бэдэр соскользнула со снегохода, упав на колени. Ноги совсем её не держали. Сняв рукавицы, она зачерпнула снег в ладони и принялась растирать по лицу. Обжигающий холод не приносил облегчения. Бэдэр шатало, тело билось в конвульсиях. Словно загнанный зверь, она оказалась заперта внутри бесконтрольного ей тела. Сдавшись, девушка встала на четвереньки и завыла. Полувой-полукрик эхом разносился в морозной тишине. Протяжный, идущий из самого́ нутра, он вышел на свободу. В нём не было ничего человеческого.

— Да что происходит⁈ — рык Иэстэбила утонул в вое Бэдэр, который внезапно оборвался хлюпающими звуками.

— Ты не поверишь, но, по-видимому, у неё что-то среднее между панической атакой и женской истерикой, — отозвался полный удивления голос откуда-то сбоку.

Бэдэр было всё равно, кто и что говорит. Она раскачивалась на четвереньках, пытаясь обуздать собственное тело. Девушка не чувствовала, как Беар завернул её в тёплую меховую накидку и прижал к себе, укачивая как дитя.

— Всё будет хорошо! — шептал он, обнимая хрупкое девичье тело. — Никто не станет тебя ни к чему принуждать. Не бойся! Я не изверг и не враг тебе!

Ответом ему была тишина. Бэдэр не вырывалась, не кричала, только по щекам лились горячие дорожки слёз. Беззвучно, без всхлипов, они стекали по подбородку, замерзая капельками на одежде.

Оборотница ушла в себя, не реагируя на внешние раздражители.

— А вдруг она умом повредилась от травки? — испуганно пролепетал один из медведей.

— Будем надеяться, что нет, ибо тогда обелиск не подтвердит клятву.

Иэстэбил вопреки значению своего имени «яростный» далеко не всегда руководствовался эмоциями. В юности он успел наломать дров, за что и был изгнан из общины. С тех пор прошли десятилетия, и он уже не вчистую проигрывал слепой ярости, умея при необходимости задвигать внутреннего берсеркера глубоко под лёд рациональности и расчёта.

Впутываясь в авантюру с Хааннаахами, он хотел доказать, что не сто́ит ждать милости от судьбы и бывших партнёров. Древний принцип гласил: «Око за око, зуб за зуб!» У Беаров отняли доступ к обелиску, за это Хааннаахи должны лишиться чего-то столь же значимого. Семейная реликвия подходила для этих целей идеально.

Когда Иэстэбил успел преступить незыблемые законы неприкосновенности семьи и родной крови, он и сам не мог себе объяснить. Кража Бэдэр, нападение на семью младшего брата, Иэстэбил и сам уже не был уверен, что сохранил свой рассудок в целости.

Если месть вполне соответствовала внутренним желаниям бывшего изгнанника, то мысли об изнасиловании Бэдэр… И угрозы в адрес жены брата… Это было низко даже для него. Даже звери так себя не ведут. Такое поведение свойственно только людям.

Лишившись зрения, Беару пришлось осмыслить свои последние решения. Как минимум половина из них была принята под влиянием то ли марисы, то ли выродка Хаардааха. Пришлось признавать очевидное, Беары стали марионетками, утратив ясность мысли и самостоятельность в принятии решений.

Договор с Бэдэр стал единственным логичным и адекватным шагом за несколько последних дней. Пусть тот и был достигнут путём шантажа, но иначе свободолюбивая оборотница не дала бы своего согласия.

И сейчас единственный шанс на успешный исход этой авантюры находился то ли в истерике, то ли в жесточайшей постнаркотической ломке.

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, такое поведение не свойственно кинээс хотун. Существовал вариант с исполнением актёрской зарисовки, вот только затягивать поездку было не в интересах Бэдэр. Поэтому Иэстэбил скорее склонялся к побочным действиям марисы. Что в сущности они знали об этой отраве? Только то, что им поведал Хаардаах. Каковы шансы, что он поделился всеми подробностями? Минимальны.

Если у взрослых оборотней начисто отбило моральные императивы, отрезало любые человеческие чувства, оставляя животные голод, кровожадность, жестокость, жажду секса, то, что могло произойти с молодой и хрупкой, по меркам медведей, оборотницей?

Не хотелось верить, что та просто помутилась рассудком, но исключать этот вариант не стоило. Особенно в свете открывшейся информации.

После потери зрения у Беара обострились остальные чувства, особенно это касалось обоняния. Проведя ночь рядом с кинээс хотун, Иэстэбил несказанно удивился сделанному открытию. На девушке отсутствовал мужской запах, более того, она не пахла оборотницей, познавшей мужчину. Это было невероятно с учётом физиологии и природы оборотней. Если на секунду предположить, что такое возможно, то их договор приобретал совершенно другую значимость. Клятва в дальнейшем закреплялась кровью и уже больше походила на ритуальную жертву.

Иэстэбилу бы радоваться нежданной удаче, да только с обелиском такие фокусы не удавались. Можно сколько угодно называть его атавизмом, осколком прошлого, пережитком традиций, но обелиск обладал чем-то вроде сознания. Солгать на нём не удавалось никому. Принуждение к одному из клянущихся недопустимо. Клятву со злым умыслом просто не принимали.

Раньше Иэстэбил бы просто отмахнулся от таких мыслей, но после появления муударас он уже не удивился бы и схождению с небес духов прародителей.

При нынешнем раскладе выходило, что обелиск может не принять клятвы, где-то там стараниями Беаров издыхает, если ещё не издох, младший Хааннаах, а бастард кинээса Киитэрэя, вероятнее всего, зачистит следы своего восхождения в статус наследника. В самом оптимистичном случае им всем просто сотрут память, а в самом реалистичном — обвинят во всех грехах и уничтожат как преступников.

Иэстэбил прокручивал в голове планы один нежизнеспособней другого. Бэдэр нельзя было отдавать Хаардааху ни при каких условиях, но оставался вопрос: кто из общины ирбисов не убьёт их сразу после предложения переговоров?

Пока Бэрил ушёл общаться с моим отцом, Баар хозяйничал на кухне, убирая посуду в мойку. Взгляды, периодически бросаемые в мою сторону, смущали и вызывали вопросы. В них не было какого-то эротического подтекста, скорее теплота, нежность и забота. Я же не знала, как себя вести, оставшись с ирбисом наедине. После завтрака снова потянуло в сон, и я непроизвольно зевнула. Когда всё это закончится, я завалюсь спать минимум на два дня, пока бока и спину не отлежу.

— Может, кофе? — с улыбкой уточнил Баар, гладя на мои страдания.

Я кивнула, погруженная в свои мысли. Нужно было как-то начать разговор про принадлежность обелиска, но как? Да и поверят ли мне, если я скажу: «Извините, но вы присвоили себе чужой обелиск. Его духи на вас обиделись и перестали выходи́ть на связь»?

Мои внутренние терзания прервал одурманивающий запах кофе. Передо мной поставили маленькую чашечку, сейчас заполняемую свежезаваренным кофе. Я как загипнотизированная следила за обсидиановым ручейком, вдыхая запахи мускатного ореха и корицы. Из задумчивости меня вывел плеск, напиток переливался через край, расплываясь бурым пятном на столешнице. Я в удивлении подняла взгляд на Баара и застыла. Ирбис весь подобрался, сжался как пружина, готовая вот-вот выстрелить. Хмурые морщинки залегли между бровей, взгляд был отсутствующим. В какой-то момент его лицо исказила истинная му́ка. Такого выражения я не видела, даже когда резала его заживо.

Я в панике позвала Бэрила.

Дерево столешницы жалобно скрипнуло, осыпаясь древесной стружкой. Турка звякнула о край чашки, расплёскивая остатки кофе. А мимо меня пронеслась смазанная тень Бэриллибита Хааннааха. Всё это заняло от силы секунду.

— Что случилось?

Вопрос повис в тишине. Баар не спешил отвечать, лишь спустя мгновение прохрипев:

— Я слышал Бэдэр.

Бэрил нахмурился.

— Что с ней?

— Ей плохо, но она не отвечает.

— Без сознания?

— Скорее всего.

Я в непонимании смотрела на оборотней. О чём они вообще?

Баар упёрся руками в деревянную столешницу, оставляя на ней глубокие борозды от трансформировавшихся звериных когтей.

— Меняем тактику, я иду за сестрой с группой Кара, а ты остаёшься с Евгенией и встречаешь гостей.

— Гости на нашей стороне, они прикроют, — Бэрил был предельно серьёзен. — Можно не разделяться, ударить единым кулаком.

— Можно, — согласился Баар с отсутствующим взглядом, — но её я не потащу в самую гущу разборок между оборотнями и одну не оставлю.

Я переводила взгляд с одного оборотня на другого. В комнате буквально витало напряжение, мужчины молчали, выразительно глядя друг на друга. Я с удивлением обнаружила что-то похожее на серебристую паутинку между ними. Не успев, как следует обдумать, что за оптическую иллюзию вижу, я поторопилась выпалить:

— Если вы планируете силовой вариант возврата Бэдэр, а после ледовое побоище за обладание обелиском…

— Евгения, не встревайте, не до вас сейчас, — хмуро огрызнулся Бэрил в середине фразы.

— … то второй вариант категорически не советую. Обелиск не ваш, — всё равно закончила свою мысль. Не хотелось, чтобы оборотни перебили друг друга из-за отсутствия информации.

— Как не наш? — хором спросили ирбисы, с недоверием уставившись на меня.

— Вот так, это всё вокруг — территория Чароитовых Медведей. Нам удалось поговорить с кем-то из духов, за это нас чуть не прибили. Не нарочно.

— Невозможно! — огрызнулся Бэрил. — Мы живём здесь тысячи лет! Рождаемся и умираем! Это наша земля!

— Почему исчез обелиск? — тихо спросил Баар. Его взгляд метался из стороны в сторону, зрачки бесконтрольно расширялись и сужались. Мышцы на руках бугрились от сдерживаемой трансформации.

— В обмен на мою клятву наладить взаимопонимание между духами рода и медведями, они обещали не принимать помолвочные клятвы Бэдэр, если те будут даны под влиянием шантажа или принуждения, — я закончила фразу, втянув голову в плечи и боясь поднять взгляд на ирбисов. — Кто же знал, что духи решат вопрос так радикально, и обелиск просто исчезнет.

Баабыр скривился, но ничего не сказал. Паутинка между ним и Бэрилом натянулась, словно струна и истаяла. Зато тут же похожие паутинки лучами разошлись в разные стороны.

Я замерла, рассматривая странную конструкцию. Баабыр сейчас был похож на ощетинившегося ежа.

— Рогнеда, ты это видишь? — мысленно обратилась к княжне. — Что бы это могло быть?

— Вижу, — задумчиво отозвалась Рогнеда, — похоже на простенький силовой конструкт.

— На что?

— Ну, использование внутренней энергии, преобразованной в простенькую форму.

— Магия? — я неуверенно предположила свой вариант трактовки княжны. Та только хмыкнула и принялась объяснять.

— Скажем так, это как родовое умение. Не магия. Каждый род получил в дар от своего предка особенность. Это могла быть сверхскорость у ягуаров или чтение мыслей у ирбисов. У волков сверхспособность была скромнее — верность избранной партнёрше. У рысей — хитрость, ораторское искусство, интриганство. У медведей — боевая ярость, у черепах — утолщённый кожный покров, у гюрзы — ядовитая кровь. И это способности только нескольких ближайших к нам кланов.

Пока я обдумывала полученную информацию, Бэрил раздражённо пощёлкал пальцами у меня перед носом, возвращая к реальности, где Баар уже исчез, а его дядя очень недоброжелательно взирал на меня.

— Есть кто дома?

Я кивнула, подтверждая, что прекрасно слышу его.

— Вы сейчас остаётесь здесь и ждёте нашего возвращения. Никакой самодеятельности, никаких инициатив с целью помощи нам, своей воображаемой подруге, обелиску или духам рода!

На последних словах ирбис сорвался на рык.

— Моя самодеятельность однажды спасла вашему племяннику жизнь, — ответила я из чистого упрямства. Нечего на меня рычать, как будто я одна виновата во всём происходящем. — Да и куда я отсюда денусь? Я даже не знаю, где здесь выход. Не дай бог, прибьют вас на ваших разборках, а я здесь умру от голода.

Последний факт меня не на шутку взволновал лишь после того, как я озвучила его.

— И достанется же кому-то такая невестка, — невесело хмыкнул Бэрил.

— Какая есть, да не про вашу честь!

— Бери, — ирбис протянул мне смартфон, — если к вечеру не вернёмся, позвони отцу. Он тебя заберёт.

Правду говорят, если женщине нечем себя занять, она занимается уборкой. Так и я от нечего делать вымыла посуду после завтрака, прибралась на кухне и проинспектировала кладовые на предмет наличия провианта. Привычные дела лучше всего способствуют мыслительной деятельности.

Обдумывая информацию про родовые умения, я как-то внезапно сложила два плюс два и покраснела. Моё хорошее настроение, эротические воспоминания при взгляде на Баара, его улыбки и забота… Ой, мамочки, стыдно-то как!

— Да ладно тебе, недовольным он не выглядел, совсем наоборот. Так что стыдиться нечего, — морально поддержала меня Рогнеда, пока я по второму кругу обходила кухню в поисках какого-нибудь занятия. — Кстати, насчёт голодной смерти ты слегка преувеличила. Здесь врачи остались вместе с подопытным медведем, да и я вполне запомнила дорогу, которой нас вела Фактел. Выбрались бы.

Могла ли я проигнорировать столь явный намёк Рогнеды? Конечно, могла, но не стала. Вспомнился безумный медведь в зелёном сиянии, крушащий всё на своём пути. А если и ирбисов так отравят? Их же перебьют как слепых котят. То ли я окончательно потеряла инстинкт самосохранения, то ли отреагировала на тревожный набат интуиции, но уже спустя пятнадцать минут княжна вела меня сквозь каменный лабиринт наружу. Рукоять прихваченного из вездехода револьвера со снотворным вселяла хоть какую-то уверенность. Мне ещё очень повезло, что при осмотре подсобок я нашла старенькие снегоступы неизвестно кем забытые.

Спуск по винтовым лестницам давался значительно легче, чем подъём. Подсвечивая дорогу фонариком на телефоне, я торопила Рогнеду, гонимая очень плохим предчувствием. С пневмоприводом на двери пришлось повозиться, но спустя несколько минут дверь отворилась, выпуская нас на мороз.

— Куда пойдём? — живо поинтересовалась княжна, пританцовывая на соседнем сугробе.

— Сможешь найти безопасную дорогу наверх для человека?

Рогнеда скептически окинула взглядом меня, каменную гряду, укрытую сугробами, и расстояние до реки.

— Может, обойдём?

— Сверху обзор лучше, — отрезала я.

Княжна лишь покачала головой и принялась выстраивать маршрут подъёма.

На вершину гряды мы взбирались, молча, изредка сопровождая не очень удачные попытки нецензурной бранью. Рогнеда периодически что-то бурчала под нос про мои умственные способности и тягу к суициду, а я делала вид, что ничего не слышу.

Десятиметровый подъём занял по времени почти час. Морозный воздух сбивал дыхание, каждый шаг приходилось выверять, словно идёшь по топям, ожидая, что земля вот-вот уйдёт из-под ног. Сложнее всего было не смотреть вниз. Боязнь высоты несмело поднимала голову, напоминая, что мы гарантированно разобьёмся, стоит только оступиться. Выбравшись на каменный пятачок размером два на два метра, я устало завалилась на спину, вглядываясь в бездонное голубое небо. Сиплое дыхание вырывалось облачками пара, болело всё тело. Всё-таки подъём без страховки, ледорубов и прочего снаряжения на такую высоту — чистейшая авантюра. Если бы не Рогнеда, я бы вряд ли сама добралась даже до середины. А так петляя, забирая то влево, то вправо, она выискивала наиболее безопасный маршрут. Пока я лежала и пыталась отдышаться, княжна провела разведку и вернулась чем-то встревоженная.

— Твоя интуиция не подвела. Там внизу не пойми что творится. Сплошная свалка из медведей, ирбисов, рысей, оленей.

Я с трудом поднялась на ноги и осторожно подошла к краю площадки. Обзор отсюда действительно был шикарный, битва предстала как на ладони. Очень отдалённо она напоминала игру в шахматы. Игру в шахматы на скотобойне. Цветовая принадлежность армий постоянно менялась, мельтешила и наслаивалась друг на друга. У меня закружилась голова, и подогнулись колени. Пришлось присесть, чтобы позорно не потерять сознание в самый ответственный момент.

В общем месиве я с трудом узнала Баабыра, и то потому, что от него к другим ирбисам тянулись едва заметные белые нити. Ему противостоял пепельный барс, от которого расходился волнами алый туман. На одного белого ирбиса приходилось по три охваченных красным маревом зверя. При всей свирепости и слаженности фракция белых несла потери.

Некогда белоснежная опушка леса сейчас превратилась в кровавое болото. Страшная в своей жестокости битва без пощады и сострадания рассы́палась на отдельные схватки. Звери рвали друг друга на куски когтями, вгрызались в глотки, топтали копытами и вспарывали рогами. Особенно выделялись сияющие неоном медведи, которые почему-то разделились. Почти все они находились в красном тумане, кроме одного самого крупного гиганта со странной перевязью на груди. Тот хоть и сверкал зелёным отливом, но ревел и пятился по льду реки, поочерёдно то закрывая лапами себе уши, то придерживая перевязь. Движения его были неловкими, словно он двигался в темноте и на ощупь. Ирбисы выстроились полукругом, защищая его отход.

Снежные барсы падали под когтями и зубами врагов. Кого успевали, оттаскивали за спины, и вновь в попытках сомкнуть ряды кровавые призраки становились плечом к плечу против обезумевшей орды. Всё происходящие так напоминало мои давние сны, что у меня мороз пошёл по коже. Там перебили почти всех, неужели история повторится?

— Рогнеда… — я не прошептала, но княжна меня услышала. — Красный туман — это тоже родовое умение?

— Похоже, — неуверенно ответила княжна. — Оно непостоянно, видишь, волнами накатывает. Если убрать источник, должно рассеяться.

Кто не с нами, тот против нас. Я достала револьвер, прикидывая расстояние до пепельного засранца. Выходило на глаз чуть больше двадцати метров. Возьмёт ли такое расстояние пневматика, я не знала. Да и по барсу попасть тяжелее будет, чем по массивной туше медведя. С учётом разницы в массе для гарантированной отключки нужно минимум три попадания из шести, но хотелось бы больше. Пришлось улечься в снег и упереться локтями для прицельной стрельбы. Ну что же, дубль два, но в этот раз нельзя выдерживать паузы.

Я сосредоточила всё своё внимание на пепельном ирбисе, отсекая окружающую действительность. Были только он и я. Зрение стало туннельным, размывая очертания всего на периферии. Сердце колотилось набатом в ушах, возвещая, что у меня нет права на ошибку. Я всё не решалась нажать на курок, когда пепельный вдруг развернулся и уставился мне в глаза.

Словно в замедленной съёмке на меня надвигался алый клубящийся туман. На грани сознания билась в истерике Рогнеда, а я не видела ничего, кроме торжествующей улыбки врага. Мир замер.

Волна остановилась на уровне вытянутой руки, яростно клубясь и хищно оскалившись разинутой пастью. Снежинки застыли в воздухе, рассыпаясь в алмазную пыль. Невесомой вуалью она пари́ла перед моим лицом, формируя нечто отдалённо похожее на щит. Щит увеличивался в размерах и обрёл форму головы пантеры, уплотняясь и сверкая мириадами серебряных звёздочек. Пантера с любопытством рассматривала алое оскалившееся нечто, а затем одним рывком вцепилась в марево, разрывая клыками врага в клочья алой пены.

Пепельный ощетинился в холке, но не смог сдвинуться с места, словно увязнув во времени как в киселе. Я раз за разом нажимала на спусковой курок, пока не услышала холостые щелчки. Вместе с ними одновременно навалились лавиной замороженные мгновением ощущения. Рядом на коленях стояла Рогнеда, заламывая руки и что-то крича. В лицо дохнуло морозом от разлетевшейся на осколки морды пантеры, руки задрожали от напряжения, а из лёгких вырвался сдавленный хрип. Всё это время я не дышала.

В голове шумело, зрение никак не хотело фокусироваться на битве. Мелькали белые, красные, зелёные пятна, сливаясь в общий калейдоскоп. И вроде бы красных становилось всё меньше, но я не была уверена, что это не обман зрения. К горлу подкатила горечь, и меня вырвало. Спазмы сотрясали тело, исторгая желчь вперемешку со слюной. Я свернулась в позе эмбриона, пытаясь унять разбушевавшийся желудок. Из прострации меня вывела трель телефонного звонка. Кое-как достав смартфон из кармана и приняв вызов, я услышала такой родной и обеспокоенный голос:

— Доча, ты как?

«Херово!» — пронеслась честная мысль, но вслух ответила:

— Пап, забери меня отсюда, пожалуйста.