Наследие Мортены

Глава 19

Я плохо помню, как оказалась в больнице. Меня попеременно рвало и лихорадило, иногда отправляя в спасительное забытье. Больница, кажется, была ведомственная, судя по военному распорядку, хмурым докторам и клочку забора с колючкой, виднеющемуся через створки жалюзи. Отвратительно накрахмаленные простыни мелкими иголочками впивались в тело. Запах спирта и медикаментов вызывал рвотные позывы в и без того измученном желудке. Если бы не папа, меня бы разобрали на анализы, а так просто облепили датчиками не хуже новогодней ёлки шарами и ощетинили иголками словно дикобраза.

Мама ночевала тут же. Это я поняла, ощущая прохладную руку на лбу после бурных пробуждений. Опять снились кошмары. А может, уже и не кошмары. После увиденной бойни между оборотнями не получалось воспринимать всё как страшный сон. Слишком реалистично, слишком живо. Перед глазами мелькали кровавые эпизоды, утягивая в водоворот. Во сне ирбисы стояли против беспощадных врагов, раненные, обезображенные призраки смерти, они боролись до последнего вздоха. Я видела предсмертный взгляд Баабыра, полный сожаления и бессильной ярости. Его разорвали на куски медведи, четвертовали, как древнего князя. Красный туман настигал меня, полностью подчиняя волю, и я делала уверенный шаг с вершины скалы, чтобы изломанной куклой приземлиться у её подножия.

Однажды мне удалось проснуться до самоубийственного полёта. Я рывком вынырнула из сна, сердце билось в рваном ритме, то пропуская удары, то захлёбываясь кровью. Кожа в местах крепления датчиков чесалась. Я чувствовала себя слабой, грязной, беспомощной. А ведь таких ощущений не было, даже когда я проснулась на полу с Баабыром в обнимку после операции.

Княжна сидела на полу у моих ног, сложив руки на больничной койке и уперев в них подбородок. Смуглая кожа резко контрастировала с белыми простынями и голубым кафелем. Рогнеда была похожа на тёмное привидение, если таковые бывают. Она смотрела на меня с затаённой печалью.

— Краше в гроб кладут, да? — я попыталась пошутить, чтобы скрыть отголоски кошмара, всё ещё ощущавшиеся дрожью в руках, бисеринками пота на теле и учащённым сердцебиением.

— Прости меня! — едва слышно прошелестело во тьме палаты.

— За что? — невольно вырвалось у меня.

— Сама погибла и тебя вгоняю в могилу, — княжна тяжело вздохнула, прикрыв глаза. На ресницах её блестели слёзы. — У меня никого не осталось, только ты. Была дюжина ипостасей, и все они погибли. Я должна была дать им жизнь, а принесла лишь боль, заточение и смерть. И вот теперь ты. За последние десять дней ты пережила больше, чем многим выпадало за всю жизнь. Всё из-за меня! Я — эгоистичная дрянь, веками живущая ценой чужих жизней.

— Это неправда. Ты не виновата, что всё так сложилось! Ты не виновата, что после тысячелетий плена оказалась на свободе и попала в меня! Да ты мне вообще жизнь тогда спасла! — я пыталась достучаться до здравого смысла Рогнеды, но та, похоже, скатывалась в истерику и не обращала внимания на мои доводы.

— Не я тебя спасла, — прошептала княжна, по-детски шмыгнув носом. — Тебя спасла Курма, а затем Лати. Но больше никого нет. Понимаешь? Всё! Закончились! Остались только мы с тобой! Если у обелиска от меня была хоть какая-то польза, то там на скале я ничего не могла сделать! Ни-че-го!

Она практически кричала, отвернувшись от меня и закрыв лицо руками. Свет уличного фонаря едва рассеивал тьму в палате, однако я видела княжну так же ясно, как среди белого дня. Плечи её вздрагивали от сдерживаемых рыданий.

У меня выступили слёзы, хотелось обнять Рогнеду и вместе с ней разреветься. Я понимала её как никто другой. Она боялась, и я боялась. Даже постоянные кошмары с одинаковым сюжетом не смогли притупить страх смерти. Видеть, как умирают, и само́й умирать. Чудом отразить внушение в реальности, чтобы сдаваться ему на милость несколько раз за ночь. Победа, если она и была, обрела явный привкус ужаса и беспомощности. Победа ли это?

— Иди ко мне, будем реветь вместе, — позвала я, шмыгнув носом, как до этого княжна, — рыдать вместе, оно, знаешь ли, приятней.

Я чуть сдвинулась к краю кровати, освобождая место со стороны окна. Рогнеда удивлённо смотрела на меня сквозь слёзы, не понимая, что от неё хотят.

— Ложись, — похлопала я рукой рядом с собой, — у человеческих девушек-подруг, есть традиция устаивать слёзоразлив хором, если кому-то плохо. Это как поддержка и психологическая помощь.

— У меня не было подруг, — глухо призналась княжна.

— Теперь есть, — безапелляционно отозвалась я на это замечание. — Так-то мы — родственницы, судя по всему, очень далёкие, можно сказать, почти сёстры.

Рогнеда в нерешительности смотрела на пустующее место, но всё-таки сначала присела на край кровати, а потом и вовсе улеглась мне на плечо. Странное дело, но мне показалось, что я почувствовала дуновение ветерка при её движении. Какое-то время она молчала, а потом совсем тихо спросила:

— Ты же понимаешь, что в следующий раз нам может не повезти, и мы умрём?

Я кивнула, боясь отвечать. Пока слова не сказаны, они вроде бы как и не имеют силы, не обретают скелет из страхов, печали и затаённой боли.

— Живи своей жизнью, забудь обо мне, об оборотнях, о клятвах. Остановись и просто живи! Живи за меня и за себя, за те двенадцать ипостасей. Живи сча́стливо, дыши полной грудью, люби! — выпалила княжна на одном дыхании. — У тебя есть настоящая семья, которая любит тебя и не даст в обиду. Они всегда поддержат и помогут, а не будут использовать в своих целях. Они понимают и принимают тебя такой, какая ты есть.

Столько горечи было в её словах, столько невысказанной боли и смирения, что у меня снова потекли слёзы.

— А как же ты? — я с трудом сглотнула комок в горле, страшась следующей фразой разрушить все надежды княжны на одну короткую человеческую жизнь вместе со мной. — Ты же умрёшь. Гораздо раньше. Растворишься во мне.

— Ну и пусть. Пусть лучше так, чем угробить нас обеих.

Я чуть склонила голову, чтобы рассмотреть Рогнеду. Гордый профиль, упрямо поджатые губы, подрагивающие от сдерживаемых слёз, сгорбленная фигура. Тяжёлый вздох невольно вырвался из моей груди.

— Гвардия умирает, но не сдаётся. И мы не станем. Ты мне как минимум дважды жизнь спасала. Долг платежом красен. Поговорим с отцом, что-нибудь придумаем.

За три дня врачи так и не смогли найти у меня ничего, кроме крайнего переутомления. Под Новый год меня выписали. Но праздник мы почему-то отмечали не дома, а в затерянной деревушке в лесной глуши Новгородской области. Приземистая деревянная избушка, с виду похожая на домик Бабы Яги, внутри оказалась комфортабельным коттеджем с небольшой столовой, собственной баней и двумя жилыми комнатами. Себе я выбрала крохотную спаленку под самой крышей, из окна которой открывался вид на заснеженное лесное озеро.

Вечерами мы ужинали у горящего камина, беседовали, шутили, дурачились, как в детстве. Очень часто я засыпа́ла там же в кресле, не в силах подняться к себе в комнату. Тогда сквозь сон я чувствовала, как отец поднимал меня на руки и относил в спальню. Днём мы гуляли по лесу, родители катались на коньках, а я — на санках или ватрушке. Этот лес был так не похож на якутский, что я невольно сравнивала высоту деревьев, бисер морозных кружев и глубину сугробов. Мысли то и дело возвращались к ирбисам. Чем у них закончилось противостояние? Всё ли в порядке с Бэдэр? Жаркие воспоминания с Бааром я загнала в затаённый уголок собственной души, убеждая себя, что нежные взгляды во время утреннего завтрака мне просто привиделись.

Мама тактично не задавала лишних вопросов, ожидая, когда я сама захочу поделиться произошедшим. А вот с отцом однажды вечером разговор вышел долгим и обстоятельным.

Оказалось, что пепельного гипнотизёра я всё-таки достала, пять попаданий из шести. Бойня прекратилась, но тяжелораненными оказалось больше половины всех оборотней. Часть разместили в лазарете внутри скального массива, часть вертолётом доставили к Хааннаахам. Я этого уже не помнила, хотя, как оказалось, летели мы вместе. На этом отец оставил Хааннаахов разбираться со своими внутренними делами и увёз меня куда подальше.

Я лежала, растянувшись на диване с головой у папы на коленях. Он гладил меня по волосам, раскладывая кучеряшки вокруг головы, словно царскую корону. Папуля умел слушать, не перебивая, давая возможность высказаться, собраться с мыслями и поделиться самым важным. В детстве я почти полностью умещалась у него в объятиях, а сейчас старая привычка снова вынырнула из памяти.

Так спокойно и защищённо я не чувствовала себя нигде и никогда. Отец всегда был для меня незыблемой стеной, защищающей, но не перекрывающей кислород. Он учил тому, что считал нужным и правильным, оставляя пространство для моих собственных ошибок, шишек. Не упрекал, лишь, молча, хмурился, когда приходилось дуть на мои сбитые коленки.

Я рассказывала про выставку, гарнитур, нападение, Рогнеду, странные визуальные эффекты, марису, обелиски. Рассказ получился долгий, мама иногда приносила нам чай с травами и фруктовый согревающий глинтвейн. Пришлось показать татуировки и объяснить, откуда они появились. Завершила я свой рассказ просьбой посодействовать в поиске обелиска ирбисов.

Только сейчас, поделившись всем происшедшим, я поняла, как мне не хватало его рассудительности и опыта. Он, наверняка, со всем справился бы значительно лучше, чем я.

На что последовал вполне резонный вопрос:

— Доча, а оно тебе надо?

Вопрос был хороший, а главное — правильный. Я долго размышляла над этим. Рогнеда ведь больше не появлялась с последнего разговора в больнице, следуя ранее принятому решению, не мешать мне жить.

— Она мне дважды жизнь спасла и защищала у обелиска. Она для меня так же реальна, как для тебя дядя Миша или любой другой член отряда.

— Так, может, ну их, этих ирбисов, пусть сами разбираются? А Рогнеду мы домой вернём.

— А ты знаешь, где родовой обелиск Ягуаров? — я ошалело извернулась, уставившись во все глаза на отца.

— Не только Ягуаров, доча, — отец хмыкнул и покачал головой, — но и наш тоже.

1990 год, штат Кашмир, Индия

Они эвакуировали семью бывшего советского дипломата так не вовремя оказавшуюся в Кашмире во время обострения очередного витка сепаратистско-индийского противостояния. Только недавно отгремела резня в Гавкадале, штат утонул в крови при террористических актах. Взрывы в школах, больницах, объявленный джихад от «Хезб-уль-муджахидин» с курсом на исламизацию и присоединение к Пакистану — не самая лучшая обстановка для туристических поездок. Но задания не выбирают, поэтому группа Ягера через горные тропы выходи́ла в сторону Пакистана. Мирно выйти не вышло. После этого задания среди местных долго бродила легенда о «шайтану аль джалид» ледяном демоне, не знающем усталости, страха и пощады.

Прибыв в точку эвакуации без потерь, не считая нервного срыва у жены и дочери дипломата, Ягер с удивлением получил запечатанный пакет и письмо от друга из штаба. Там искали крысу на живца. Десяти подозреваемым сообщили о передаче секретного пакета в десяти разных местах. Группе Ягера предстояло отправиться в Западную Бенгалию, в окрестности Калькутты. Точкой передачи служили дебри джунглей вдали от любых населённых пунктов.

Уже на подходе Ярослав испытывал двойственные чувства, его словно магнитом тянуло вглубь леса, казалось, он слышит шёпот, обращённый лично к нему. В то же время чувство опасности било в набат. Ему Ягер доверял больше. Шансы, что им попадётся засада, равнялись один к десяти, но не зря же у них был Мёрфи. Тьма вокруг взорвалась стрекотом автоматных очередей. Сумрачный влажный лес прекрасно скрывал своих обитателей, усложняя оборону в незнакомой местности. Группа несла потери, пока ещё не летальные, но весьма ощутимые. Они отступали в никуда, ощерившись автоматными очередями и интуитивно огрызаясь редкими гранатами. Долго так продолжаться не могло. Шприцы из индивидуальных аптечек стремительно заканчивались. Когда шальная пуля чиркнула по шее, Ярослав не сразу понял в горячке боя, что разгрузку заливает его собственная кровь. Пережав рану рукой, он пытался найти выход из патовой ситуации. Умирать не хотелось, но спасти их всех могло только чудо. И чудо произошло.

Из-за спины выпрыгнула чёрная смазанная тень и умчалась в джунгли. То тут, то там раздавались сдавленные крики и бульканье захлёбывающихся собственной кровью врагов. Пока нападавшие отвлеклись на нечаянного помощника, группа перебралась ближе к нагромождению огромных камней. Осколки некогда цельной скалы образовали нечто похожее на Стоунхендж, испещрённый древними рунами. Пока товарищи заняли круговую оборону, Ягер оказался в центре сооружения и, впадая в беспамятство от потери крови, вдруг почувствовал под спиной опору. Вскинув взгляд к небу, Ярослав рассмотрел огромный матовый обелиск обсидианового цвета, измазанный у основания его собственной кровью.

Стрельба прекратилась совсем, и спустя мгновение на поляну вышла огромная чёрная пантера. Солдаты было вскинули оружие, но медлили, осознавая, что без её помощи уже покинули бы этот мир.

— Не стрелять! — отдал приказ Ярослав, но из горла вырвался лишь сиплый хрип.

Кошка осторожно ступала по окровавленной земле, принюхиваясь к запаху крови, оставленному бойцами. Чуть осмелев, она подходила к членам отряда по очереди, слизывала кровь, будто пробуя на вкус, и переходила к следующему. Первым под проверку попал Мёрфи, окрасив сединой волосы именно там. Всю жизнь он потом отшучивался, что смерть попробовала его на вкус, но сочла несъедобным. Тогда же всем было не до смеха. Взрослые мужики, прошедшие не одну боевую операцию, вздрагивали, когда их кровь слизывала трёхметровая дикая кошка, и молились не оказаться гастрономическими пристрастиями лесной владычицы. Последней пантера отведала крови Ягера и застыла на несколько мгновений с закрытыми глазами. А в следующий момент шёпот, звучавший на фоне сознания Ярослава, сложился во вполне понятные слова:

— Здравствуй, потомок Ягуаров. С возвращением в лоно семьи.

Дальнейшего Ягер уже не слышал, потеряв сознание.

— Вот так, доча. Так что я знаю, куда вернуть Рогнеду, — отец светло улыбался, упиваясь моим удивлением.

Я с трудом переваривала услышанное. Ведь история, рассказанная отцом, больше напоминала сказку или солдатскую байку. Я замялась, не зная, как задать вопрос, вертевшийся на языке.

— Нет, я не оборотень, — по-доброму посмотрел на меня сверху вниз отец. — Но что-то там пантера всё-таки намудрила, потому что регенерация и скорость реакции у меня значительно улучшились после того задания.

— А меня… — я запнулась, подыскивая слова, но отец словно прочитал мои мысли.

— А тебя я тренировал, чтобы ты могла за себя постоять. Я ведь от слепой отцовской любви думал, что ты похожа больше на мать, такая же мудрая, дипломатичная, терпеливая, домашняя. А оно вон как получилось, с меня копия вышла, только спала глубоко внутри до поры до времени.

Столько в его голосе было гордости, что у меня невольно слёзы на глаза навернулись. Я тихо шмыгнула носом.

— Нечего сырость разводить, всё хорошо, — отец легонько щёлкнул мне по носу. — Поговори со своей княжной, подойдёт ей прямой рейс до родового обелиска Ягуаров, или будем ирбисов искать?