Начни говорить правду

63. Терра Удобия

— …Ладно, ребята, — кивнул Мишка Потешаху, одержимому людьми, — командуйте: что нужно делать?

— Стой спокойно и помни — всё будет хорошо.

Из-под блохмотьев Потешаха выползли три огненных червя, прыгнули вверх и принялись медленно летать вокруг Мишки. Потешах начал валиться вперёд. Но на полпути согнулся, встал на руки и убежал на них по снегу в сторону народохранилища.

— Ну, Мишка, мир людей тебе покажет Наш Творецкий. А нам пора заняться другими делами. Надеемся, ещё свидимся…

Два огненных червя полетели в разные стороны и скрылись за деревьями.

— Значит, так, Мишка, — послышалось от третьего червя, — сначала я нарисую у тебя в голове упрощённые картинки — упрощённые ради лучшего восприятия. Потом, если появится желание узнать наш мир, как он есть, на некоторое время станешь одним из нас. Понятно?

— Да, всё понятно.

— А твоё тело пока погуляет по лесу. Не против? Тогда подставь руку.

Мишка протянул руку к червю, и тот безболезненно внедрился в ладонь. Через секунду мир вокруг стал меркнуть. А затем Мишка обнаружил, что летит против ветра над зелёными полями в сторону волнистых сооружений, виднеющихся над горизонтом.

Рядом с Мишкой нёсся громадный, ростом десяток саженей юноша в сияющих одеждах и с нимбом над головой. Юноша походил на Менделенина, когда тот наливался святостью.

— Ну что, как выгляжу? — пророкотал гигант. — Убедительно? Можно такому доверять?

— Можно, — кивнул Мишка. — А у вас и в самом деле внешность как у бога?

— Нет, конечно. Если ты поклонялся бы драконам, я стал бы драконом. Если поклонялся бы деревьям, я выглядел бы деревом. В общем, Мишка, мне приходится подлаживаться под твоё мировосприятие.

— А как всё-таки выглядите на самом деле? — не отстал Мишка.

— Так, что не различишь без микроскопа. Это сильно увеличивающий прибор.

— Вы настолько мелкий? — удивился Мишка. — И всегда таким были?

— Мишка, я тебе об этом уже как-то говорил. Но ты, видимо, запамятовал. Ладно, напомню. Давай приземлимся, — произнёс сияющий юноша, и они с Мишкой оказались на зелёной траве.

— Изначально я был, можно сказать, тренажёром для упражнений в гуманизме, — грустно продолжил бог. — Потому что родился с парализованными ногами и с пороком сердца. Вот как я выглядел…

Теперь на месте богоподобного юноши лежал синюшный младенец.

— Врачи едва спасли меня от смерти. Но тут же выяснилось, что я тяжёлый эпилептик…

— Эпилептик — это припадочный, да? — уточнил Мишка.

— Да, — подтвердил голос бога. — Чтобы вылечить эпилепсию, мне срочно стали делать операцию на мозге. И обнаружили отсутствие не только коры больших полушарий, но даже гиппопотамуса. Увы, я страдал глубоким слабоумием.

Теперь на месте синюшного младенца сидел в кресле скрюченный человечек с крохотной головой и с бессмысленным выражением лица.

— К счастью, в те далёкие времена расцветала генная инженерия, — сообщил Наш Творецкий.

— Генная инженерия — это целебное растение, да? — предположил Мишка.

— Нет, это наука об исправлении организма при помощи, э-э… как здесь лучше объяснить? Э-э… при помощи великого волшебства. Стало быть, пока я рос, генженеры нарастили моему мозгу кору. Так мне удалось стать разумным существом. Но, к сожалению, существом по-прежнему парализованным. Было стыдно, что меня опекает множество людей, что я отнимаю их драгоценные время и силы…

— А почему вам сразу не вылечили и паралич? — удивился Мишка.

— Это требовало принципиально другой и тоже очень долгой генно-инженерной операции. Её освоили намного позже, когда я уже вырос. И из желающих попасть на неё сразу выстроилась многомиллионная очередь. Первое время в этой очереди стояли годами. А у меня особой срочности в депарализации не было: моей жизни уже ничего не угрожало.

— Понятно, — кивнул Мишка.

— Но тут появились электронные, то есть неорганические протезы двигательных центров. Биологически совместимые протезы. Меня записали на установку такого протеза одним из первых в мире. И с неживым спинным мозгом я сразу, без долгих ожиданий, стал нормальным человеком.

— Нормальным человеком при неживом мозге? — недоверчиво поднял брови Мишка.

— А как иначе? — произнёс Наш Творецкий, опять принимая вид сияющего бога. — Всё это мне пришлось прочувствовать на собственной шкуре. Однако я столь долго мучился ущербностью, что быть нормальным оказалось уже недостаточно. Сильнейший комплекс неполноценности толкал опередить тех, кто прежде опережал меня. А как раз в это время учёные машины изобрели усилитель интеллекта — тоже биологически совместимый. Но на его вживление опять выстроилась огромная очередь.

— Опять огромная очередь? — Мишка шмыгнул носом. — Правда, что ли?

— Да, просто громадная очередь, — подтвердил сияющий бог. — Потому что поумнеть давно хотели очень многие. И тут, к счастью, учёные машины придумали клеточный заместитель. То есть устройство для последовательного замещения клеток на электронные ячейки. Замещения прямо в бодрствующем мозге.

— Что это значит: замещение клеток на электронные ячейки? Совсем не врубаюсь… — покрутил головой Мишка.

— Это значит, — сообщил бог, — что при изменении вещественной основы мозга личность существа, его "я", его восприятие мира полностью сохраняется. А в это время слабые и медлительные органические частицы мозга по одной, незаметно для оперируемого замещаются на быстродействующие электронные детали. Сознание остаётся прежним, неизменным в новом почти неуязвимом носителе.

— Ладно, хорошо, — кивнул Мишка. — А это точно не вредно?

— Скорость мышления увеличивается для начала в шесть миллионов раз, неполадок почти не бывает. А если они и случаются, то ликвидируются мгновенно. Кроме того, появляются возможности для подключения накопителей информации и ускорителей её обработки. И вообще для дальнейшего совершенствования.

— Для дальнейшего совершенствования? Как это понять? — спросил Мишка.

— Как понять? Более совершенное устройство существа позволяет почти беспредельно наращивать преимущества: не болеть, не стареть, не терять время на сон и на обучение. Быть максимально неуничтожимым. Участвовать в очень долгих акциях типа дальних полётов по космосу. Обитать в сверхглубоких скважинах. Неизмеримо увеличивать ум, силу, выносливость, быстроту, терпение, альтруизм, интерес к решению сложных проблем, способность безнаказанно получать максимум удовольствия. Достаточно?

— И всё равно не очень верится, что люди рвались к обладанию этими вашими преимуществами: ведь тут пришлось бы отказаться от своего природного состава… — усомнился Мишка.

— Да, менять свой состав люди поначалу хотели и впрямь очень редко. Тем более что примерно четыреста лет назад все они стали бессмертными. Точнее, нестареющими. Я имею в виду следующее: людям можно было уже не превращаться в машины ради того, чтобы избежать смерти от старости. Понимаешь?

— Хотите сказать, что нестареющими мы были не всегда? — удивился Мишка. — И как же у нас появилось нестарение?

— Вообще, Мишка, над достижением нестарения у многоклеточных организмов несколько веков работали лучшие умы человечества. Однако механизм ликвидации старости четыре сотни лет назад открыли не живые люди, а учёная машина по имени ЭНИАК-оглы. Выяснилось, что у многоклеточных организмов старение — это постоянно идущий, наследственно обусловленный процесс, но ЭНИАК-оглы придумал, как встраивать в многоклеточную органику и запускать механизм управляемого омоложения, обычно действующий только в половых клетках. За это открытие великой машине была присуждена так называемая "Нобелевская премия". Которой прежде награждали лишь выдающихся людей.

— Надо же… — поднял брови Мишка. — Вот ведь как, оказывается, обстояли дела…

— Но, кстати, после этого случая живые люди Нобелевскую премию больше не получали, — сообщил Наш Творецкий.

— Не получали? А почему? Им что: не хватало ума?

В ответ сияющий бог лишь сочувственно развёл руками.

— Слушайте, — спохватился Мишка, — как же всё-таки вышло, что люди в итоге стали машинами?

— Как вышло? Поначалу меняться хотели, понятно, только мы, глубокие инвалиды. Но потом к нам стали присоединяться наиболее продвинутые люди.

— Наиболее продвинутые? — удивился Мишка. — Я-то думал, им меняться можно было как раз в последнюю очередь…

— Дело, Мишка, вот в чём: постоянно умневшие машины естественным образом подталкивали людей к интеллектуальной деградации. Ведь орудия всегда ослабляют живых людей: производственные орудия детренируют, уменьшают физическую силу людей, потому что делают её ненужной, а интеллектуальные орудия детренируют, уменьшают интеллект. Ибо с появлением и развитием учёных машин людям требуется всё меньше напрягать память и ум, то есть запоминать новые сведения и самим решать сложные задачи. И эта деградация увеличивала общее отставание живых людей от непрестанно умневших машин…

— Подождите, неужели никто из людей не пробовал сопротивляться такому отставанию? — усомнился Мишка.

— Попытки побороть интеллектуальную деградацию людей и их общее отставание от машин совершались, конечно, много раз. Но с каждым разом становились всё безнадёжнее. Потому что машинный разум развивается лавинообразно, в то время как живой, увы, ограничен само́й генетической программой.

— Ладно, — кивнул Мишка, — с причинами… э-э… отставания живых, будем считать, более-менее разобрались. Но всё равно не пойму: каким образом это отставание повлияло именно на продвинутых людей?

— Повлияло очень просто: наиболее продвинутых людей планеты с какого-то момента стало не на шутку тревожить, что машины делают самые крупные открытия, мгновенно придумывают наилучшие решения технических проблем, потоками создают шедевры искусства — то есть неизмеримо опережают живых людей во всех видах вроде бы чисто человеческой деятельности. А менее продвинутых людей нараставшее отставание живого интеллекта от машинного, конечно, нисколько не волновало, так как благосостояние общества бурно росло и вызывало довольство и расслабленность. Поэтому в конце концов именно продвинутые — причём в первую очередь те, что использовали усилители интеллекта — поняли, что из положения с безнадёжным отставанием людей, с убеганием машин всё дальше за горизонты людского понимания есть лишь один выход: нужно перелить человеческий интеллект в чисто машинную, то есть в наиболее совершенную форму.

— Понять — это одно, — хмыкнул Мишка. — Но как человеку заставить себя отказаться от собственной природы? Это ведь, считай, почти подвиг…

— Всё правильно: почти подвиг. Да, сперва всё шло очень непросто. Но когда живые узнали, что избавившимся от органики становится доступно глубокое управление своими интересами и что новые люди получают невиданные порции счастья, а главное, что замещение материальной основы существа полностью обратимо, то за полтора столетия вещественный состав поменяло почти всё человечество. Мы постоянно показывали всякому, кто, как и ты, соглашался на время стать удобленником, насколько сногсшибательную радость можно испытывать от пребывания в Терре Удобии и от выполнения там любой работы — даже невыносимой для живого существа.

— Радость от невыносимой работы? — захлопал глазами Мишка.

— Говорю же: мы можем перестраиваться на любой лад, на любые стимулы и почти под любые нагрузки. Так что через некоторое время совершать экскурсии в наш мир, становиться ненадолго удобленниками у живых стало модно. А быть упёртыми консерваторами, так называемыми "хомо рудиментис" — наоборот, позорно.

— Позорно? — недоверчиво переспросил Мишка. — А почему позорно?

— Потому что живые в конце концов убедились в нашем полном превосходстве. И многие кинулись нас догонять. Кстати, удобленниками на постоянной основе люди чаще всего становились, следуя за своими родственниками, друзьями и прочими влиятельными субъектами. В числе которых находились, разумеется, и так называемые "контактные машины". То есть посланцы в мир живых вроде нас, "сыновей металлолома", или известного тебе Мимоцельсия с его "строптильней" и запретной библиотекой.

— Примерно это я про Мимоцельсия и думал… — закивал Мишка.

— А ещё, Мишка, когда люди доросли до такого уровня, что перестали считать себя царями природы, то начали искать братьев по разуму. Поначалу братьев по разуму люди надеялись найти на других планетах. Но в итоге нашли прямо на Земле. Братьями людей по разуму оказались машины. Созданные, понятно, самими же людьми. А потом люди обнаружили, что машины не просто их братья по разуму. А старшие братья. Поэтому, дабы не отставать от машин, люди принялись вливаться в их ряды. Между прочим, дело очень ускорило и то, что многие живые соскучились по полезным занятиям.

— Соскучились по полезным занятиям? У людей что, не было занятий? — изумился Мишка.

— Цивилизация даже ещё времён Экономической Блага́ды имела уже такой уровень развития, что всю работу, в том числе и управленческую, выполняли машины, неорганические средства жизнеобеспечения. Органика просто не справлялась с новыми стандартами полезной деятельности. Единственное, на что были способны живые, — не портить работу машин своим вмешательством, получать от машин-финантропов щедрые пенсии и тратить их на потребление.

— Щедрые пенсии? — перебил бога Мишка. — Что это такое?

— Пенсии — это суммы денег. То есть учётно-обменных единиц. Иными словами, деньги можно менять на учтённое количество нужных вещей и услуг. За счёт этого деньги монетивируют.

— Странновато сие как-то… — протянул Мишка. — А почему такого нет у нас, у Расселян?

— К сожалению, Мишка, твои предки и родоначальники прочих племён сами пожелали отгородиться от прогресса. И теперь вы как голуби у ног прохожего — суетитесь и выпрашиваете хлебные крошки.

— Простите, но мы, Расселяне, не всё у вас выпрашиваем: сами выращиваем зерновые, овощи, фрукты, скотину… И эти занятия нам нравятся.

— Да, правильно, Мишка: у живых остался инстинкт самовыражения. Поэтому, хотя лениться живым тоже нравилось, многие из них мечтали приносить пользу. Вот и хотели работать там, где можно было получить признание, — точь-в-точь как древние люди всеми силами рвались на управленческие посты и на главные роли в кино, на сцене, в соцсетях…

— Первый раз про такое слышу, — пожал плечами Мишка.

— А про обожавших свою работу знаменитостей типа учёных, изобретателей, программистов, адвокатов, сочинителей, художников, врачей, архитекторов или спортсменов что-нибудь слышал?

— Про художников и борцменов, конечно, слышал. Я ведь и сам борцмен — правда, начинающий.

— Да, знаю, — махнул рукой бог. — Большинство живых очень вдохновило, что работу, приносящую массовое одобрение, можно сразу получить, если поменять свой вещественный состав.

— И кто же у вас одобряет работу? — поднял брови Мишка.

— Все люди. Всё человечество. Теперь такое вполне возможно. Каждое достижение мгновенно получает известность и всеобщее признание. В секунду происходят миллионы таких признаний. И ни что не забывается. У нас почти беспредельная память и молниеносные восприятие и обдумывание — вот почему мы называем себя взрывомыслящими. Но разные достижения заслуживают, конечно, разных оценок. Более значимое достижение получает, понятно, более высокую оценку, бо́льшую благодарность от общества.

— Простите, а в чём выражается эта благодарность? — недоверчиво усмехнулся Мишка. — У вас же всё есть, правильно?

— Но разве общее одобрение — не главная ценность для социального существа? Ты, Мишка, сам ведь шёл на большие потери: решился на участие в безнадёжном боединке, подвергался избиению и калечению, месяц лежал в болеклинике, преодолевал страх перед нами. Однако что за это получил: амбар зерна? Стадо быконей? Нет? Выходит, тебе тоже были нужны не вещи…

— А что же мне было нужно? — покраснел Мишка.

— Скорее всего, нечто большее, чем поддержка родителей и друзей, которые любили бы тебя и без судьбольных жертв. Ты, видимо, хотел получить более широкое признание, одобрение со стороны всего племени. Верно?

— Подождите, ну как же: идя на жертвы, я просто выручал любимую девушку…

— Мишка, вашим дикарским судьбоксом ты начал заниматься ещё в детстве. Когда не имел о Йеле ни малейшего представления. Значит, уже тогда ты ощущал потребность в максимально широком признании.

— Ну хорошо… На чём мы остановились?

— На том, — напомнил бог, — что платой за принесённую пользу стало всеобщее одобрение. Мы получаем такую безудержную радость от чужого одобрения, что изо всех сил за ним гоняемся. Мы себя специально так устроили. Это очень выгодно для общества. Хочешь, расскажу, как неорганавты добились социальных прав? Сначала в некоторых странах планеты появились люди, которые официально усыновляли свои домашние учёные машины и делали их своими наследниками. Потом…

— Подождите, об этом, если можно, позже. Вы вот говорили, что из-за инвалидности оказались одним из первых, кто стал неорганическим, правильно?

— Да, человечить машины — то есть соединяться с ними и тем самым превращать в людей — начали именно мы, глубокие инвалиды. Ведь инвалидам нечего терять, кроме болезней. С подачи таких, как я, представители человечества в большинстве своём и не превратились в идейцев.

— Опять идейцы во всём виноваты… — сокрушённо покрутил головой Мишка. — А вы точно о нас заботитесь?

— Конечно. И разве может быть иначе?

— Не знаю, не знаю… — криво улыбнулся Мишка. — Вы в курсе, что, например, племя Голосексуалистов платит драконам дань младенцами? Это вообще правильно?

— Мишка, помнишь, я говорил, что вы, идейцы, работаете в наших музеях разумными окаменелостями? Ну а любой музей стремится обладать полным набором экспонавтов. Причём экспонавтов, понятно, подлинных, максимально естественных. А не переделанных.

— Да, вы об этом рассказывали, — кивнул Мишка. — Мы с вами тогда летели в драконе.

— Проблема в том, что чем идейцы культурнее, цивилизованнее, продвинутее, тем хуже размножаются. Объясняется сие так: чем у сообщества дикость меньше, тем больше там противозачаточных средств и разнообразных развлечений — типа кино или игровых приставок. И наоборот: чем дикость больше, тем развлечения немногочисленнее. А главное из них — как раз процесс размножения.

— Ну и что? — непонимающе хмыкнул Мишка.

— А то, что в итоге у наших экспозиций избыток более отсталых идейцев и недостаток более продвинутых. Поэтому-то и приходится отбирать младенцев у самых диких племён и подкидывать самым культурным. Для таких перемещений используются средства, которые, понятно, соответствуют пустолатам суевер. Например, там, где верят в русалок, детей похищают русалки. А где верят в крылатых ангелов, пересыленцев уносят на небо ангелы.

— Подождите-ка, — поднял руку Мишка, — у вас тогда давно должна исчезнуть нехватка людей… то есть… э-э… идейцев в развитых племенах — разве не так?

— Нет, Мишка, не так, — покачал головой бог. — Вот смотри: на месте стоят только самые дикие, самые непробиваемые идейцы. А остальные медленно, но всё же цивилизуются. Избавляются от догм, сдерживающих развитие. Причём с уменьшением дикости этот процесс ускоряется. И, например, идейцев, живущих в городах, почти нет: потому как городское население быстро прогрессирует до такого уровня, что массово переходит в удобленники.

— Ах вот почему деревни заселены, а города пусты… — протянул Мишка: давняя загадка про́клятых городов вроде Гос-Анджелеса, Сан-Технико и Набережного Челнобыля наконец-то получила объяснение.

— И поскольку численность непробиваемых быстро растёт, а продвинутые склонны переходить на всё более высокие уровни и затем исчезать с них, избыточную часть самых диких идейцев желательно понемножку развивать.

— Знаю, — кивнул Мишка. — Я тоже прикладывал к этому руку.

— Да, огромное тебе спасибо, — кивнул в ответ бог.

— Спасибо? За что? А, постойте-ка: так это вы, значит, послали меня к Голосексуалистам?

— Мы стараемся влиять на вас максимально естественным, то есть чисто идейственным образом, — развёл руками Наш Творецкий. — Иначе посетители заповедников будут разочарованы.

— Посетители? — вытаращил глаза Мишка. — Какие посетители?

— Должен же от экспозиции быть прок, — улыбнулся бог. — Да и вообще мы вас страшно любим.

— А, ну да, мы ведь домашние любимцы… — горько усмехнулся Мишка. — Но почему у нас не видно никаких посетителей?

— Экскурсии всегда замаскированы. А самих нас не разглядишь без микроскопа. О посетителях не подозревают даже их носители.

— Носители? Я, случайно, не носитель? — испугался Мишка.

— Успокойся: в вашем племени транспортом обычно служит Потешах. А у Голосеков — Всёонист.

— Сам их вождь? Никогда не подумал бы… — покачал головой Мишка. — Так, а вы ведь говорили, что операция по перемене вещественной основы полностью обратима, правильно? Ну и кто-нибудь у вас передумывал быть машиной… то есть человеком? Никто не превращался обратно в идейца?

— Угу, такое случалось, — кивнул бог. — Причём многократно. Но обратное превращение чаще всего проделывали изначально неживые. То есть люди, появившиеся как разумные машины и потом получившие человеческие права. Лет триста назад среди базовых машин возникла настоящая мода превращаться в идейцев. Из таких, кстати, ваш Дед Убивень.

— Правда, что ли? — поднял брови Мишка.

— Ну да. У Убивня нет биологических родителей. Его настоящая фамилия Роботенберг, потому что он смонтирован и воспитан списанными роботами. А потом был обнаружен и усыновлён людьми. Но однажды захотел стать биологическим существом — в умственном отношении совершенно средним, но зато физически крайне одарённым. Таков его собственный выбор. Мы ведь не переделываем психику без спросу. Мы просто выполняем желания.

— Удобленникам всё должно быть удобно, да? — хихикнул Мишка.

— А как иначе? — пожал плечами сияющий бог. — Некоторые удобленники превращаются даже в предметы типа столбов в заборе. И веками стоят, наблюдая за происходящим вокруг. Или даже замыкаются на внутреннем мире.

— Неужели такое кому-то нравится? — удивился Мишка. — Тут ведь с ума сойдёшь от скуки. Как её, многовековую, можно выносить?

— Нам, удобленникам, всё в радость. Потому что скука — отключаемая функция.

____________________________________________________________________________________________

Сияющий бог ещё долго рассказывал Мишке об истории и устройстве Терры Удобии, а затем полетел показывать её картины.

И Мишка увидел всё, о чём уже слышал от вездедентов: и космические батарельсы, и целескопы со стекловизорами, и высоковаторы с низколаторами, и существенницы для атомографии, и территореалии на резинсторах, и тектонические пласты комбинатомов — производящего вещества.

— Простите, — спросил Мишка бога, — а как получилось, что теперь я вижу то, чего не замечают другие идейцы?

— Невидимость работает у нас только против светового спектра, — ответил сияющий бог. — Для инфракрасного же, то есть для теплового диапазона никакой невидимости нет. В нём-то мы и воспринимаем мир. Но сейчас перед тобой не реальные объекты, а просто мысленные картинки. Нарисованные мною картинки. Если хочешь посмотреть настоящую Терру Удобию, то придётся стать одним из нас. На пробу, конечно. Готов?

— Слушайте, — нервно спросил Мишка бога, — а вы, удобленники, действительно всемогущи?

— С точки зрения идейцев — да, абсолютно всемогущи. То есть способны исполнить всё, что вы пожелаете. Но на самом деле нас, конечно, ограничивают очень многие обстоятельства. Например, природные и социальные законы, элементарная нехватка средств, наша глупость…

— Глупость? — удивился Мишка. — Значит, если я превращусь в удобленника, то стану глупым?

— Ну конечно, Мишка: сразу остро почувствуешь своё несовершенство. Что, естественно, послужит наилучшим стимулом к развитию. Да, как мы ни опередили вас, идейцев, но всё равно ещё очень, очень глупы. И потому крайне недовольны своими способностями.

— Ах вон оно что — вы просто недовольны собой… Но подождите-ка, всё-таки хочу понять: как получается, что вы можете исполнять любые наши желания — вас же много чего ограничивает?

— Мишка, помнишь, вездеденты объясняли тебе, как мы прогнозируем погоду — путём её создания?

— Хотите сказать, — Мишка почесал затылок, — что наши желания вы сами и вызываете?

— Да, примерно так, — кивнул бог. — Мы ведь вас немножко контролируем — разумеется, только ради вашего блага. Ну что, сильно боишься превращения?

— Очень сильно, — признался Мишка. — Но до кучи нужно всё попробовать.

— Тогда начинаю перемещение в наш мир. Там тебе уже приготовлена гостиница для разума.

___________________________________________________________________________________________

Мишку захлестнула лавина впечатлений и знаний, которые принялись с дикой скоростью рассортировываться и упорядочиваться.

Например, для него мгновенно стало очевидным, что существование без органических основы, форм и размеров, без племенной принадлежности, без детства, без родителей и воспитализации, без полового размножения, без затрат времени и сил на обучение и без прочих допотопностей не просто максимально совершенно, но ещё и пронизано лучезарным, ежесекундно искрящимся счастьем.

Оказалось, что теперь Мишка микрант — то есть предельно миниатюрен. Но зато находится сразу в нескольких оболочках — воспринимающей, мыслящей, коммуникационной и транспортной, — которые причудливо переплетались. А гость Терры Удобии желаниями-командами направлял их действия.

Транспортная оболочка быстро перемещала Мишку к стационарному целиноиду, а мыслящая оболочка тем временем сообщала аргументы "за" и "против" программы "Укрощённое чудовище": как оказалось, Мишке в рамках всеобщего выбирализма предстояло принять участие в голосовании. Программа "Укрощённое чудовище" была направлена на создание кварковой плотины, чтобы задерживать излучение квазара Извёздка. Накопленную энергию звездоводы предлагали использовать при строительстве коллаптики, то есть выхода из Вселенной.

Возражения против этой программы состояли в том, что "Укрощённое чудовище" требовало примерно трёхмесячных усилий всего человечества — а это многие считали слишком высокой ценой. Ведь тут откладывалась давно назревшая программа "Раздвигатель пространства". Её результатом могло стать создание транспорта, имеющего сверхбесконечную скорость. Что открывало перспективы путешествовать в прошлое.

Обе программы были, понятно, крайне важными, поскольку главной целью людей давно являлась следующая: улучшать Вселенную.

По пути к целиноиду Мишка обнаружил, что испытывает сильнейшие потребности и головокружительное удовольствие от подключения к хранилищу информации, от поиска и поглощения новых знаний, от стирания старых и ненужных, от обсуждения возникающих проблем, от питания вкуснейшим электричеством.

В то же время выяснилось, что самую большую и наименее затухающую радость — кайфори́ю — можно испытывать при коллективном принятии решений, а также при получении всеобщего одобрения. Такое одобрение люди выражали, понятно, за достижение полезного для них результата.

К очередному счастью, обещанное недовольство собственным несовершенством ощущалось Мишкой не как страдание, а как стремление всё улучшать, полное победного оптимизма, — судя по всему, у удобленников отсутствовали отрицательные стимулы, их место занимали позывы к действиям, подкреплённые феерической уверенностью в успехе.

Мишка активизировал коммуникационную оболочку, с упоением переслал ближайшему избирательному центру индивидуальный код и, получив подтверждение, отдал голос против "Укрощённого чудовища". А затем, замирая в экстазе, узнал, что оказался среди проигравших. И, страшно счастливый, продолжил экскурсию по Терре Удобии.

Но тут началось обсуждение реформы стимулов. Общий подход в этой сфере был таким: чем занятие для мира удобленников полезней, тем большее удовольствие должно приносить.

Однако время от времени удобленники проводили уточняющие реформы. И в данном случае предлагалось понизить счастье от занятий изобретательством на тридцать процентнеров, но в то же время повысить радость от забывания ненужной информации на пять процентнеров.

Всеобщие споры прошли почти мгновенно, Мишка опять проголосовал против реформы и опять оказался в числе проигравших. После чего, по-прежнему счастливый, начал поглощать новые знания о жизни людей.

Оказалось, что в Терре Удобии иногда проводятся ещё и реформы знакономерностей — так удобленники называли стандарты размеров, сенсоров, уровня быстродействия, разъёмов для подключений и системы общения. Эти реформы начинались, понятно, только в том случае, если совершенствование знакономерностей обещало принести людям ощутимую выгоду.

Мишку поначалу озадачило, что часть удобленников — этих вроде бы максимально разумных и культурных существ — продолжает по-дикарски верить в богов и в прочую нежить, и никто не занимается обезбоживанием. Но выяснилось, что людям просто так удобнее: многие из них не хотели даже в мелочах менять привычки.

То есть в древние нелепицы верили в основном бывшие живые — те, что пронесли свои заскоки из органического существования в электронное. Поэтому в Терре Удобии наряду с гипертехнологиями имелись профессиональные служители суеверий с их попогандой, а также храмы допотопных устройств и размеров.

Впрочем, у людей изредка появлялись и новые суеверия — как правило, там, где имелось много риска и неизведанности: обычно на переднем крае опасных исследований.

Вообще, жизнь удобленников оказалась чем-то вроде дико увлекательной игры. Ибо, с одной стороны, всё происходящее с ними было реальностью. То есть имело предельную достоверность, всамделишность, беспощадность.

Но, с другой стороны, с удобленниками принципиально не могло произойти несчастье. Потому что в критических ситуациях взамен удобленника разрушалась, понятно, только его чувствующая и частично самостоятельная копия, посланная в опасное место.

А ещё Мишка обнаружил, что далеко не каждый мыслящий субъект в Терре Удобии наделён свободой действий и социальными правами.

Например, мыслящая оболочка, которая, когда требовалось, подключалась к Мишке, проявляла огромный ум — но этот несвободный разум всего лишь усиливал Мишкины интеллектуальные способности. У подобных ограниченно мыслящих устройств имелась только минимальная программа самосохранения. И потому при необходимости ими разрешалось жертвовать.

Все остальные обитатели Терры Удобии обладали наибольшим из доступных набором правоценностей. Но права удобленников как отдельных субъектов были всё же не абсолютными. И потому удобленники иногда улучшали, переделывали друг друга. Разумеется, в соответствии с потребностями общества. Выраженными в виде коллективных решений. Которые и имели высшую социальную силу.

Кроме того, поскольку любое совместное дело требует от исполнителей разных функций, разных ролей, удобленники, по большому счёту совершенно равные друг другу, в каждом проекте делились на подчинённых и назначальников. Эти роли удобленники получали в соответствии с местом, занятым в обычной очереди. Впрочем, менее высокий пост можно было занять и по собственному желанию.

Но коль скоро считается, что назначальники приносят бо́льшую пользу, чем подчинённые, у последних для компенсации статусных потерь включали стимуляцию более сильной и почти незатухающей радостью.

С удовольствием разобравшись в управленческой организации Терры Удобии, Мишка начал воспринимать технические достижения людей. Транспортная оболочка приблизила его к стационарному целиноиду на сорок километров, и счастливый Мишка смог в полной мере оценить величину этого старинного астроинженерного прибора.

Попутно гость Терры Удобии узнал, что орбитальные целиноиды широко применяются при модернизации звёзд. Ведь дикие, неодомашненные звёзды тратят энергию большей частью впустую — поскольку светят во все стороны, куда попало. Так что дабы звезда подольше сохраняла полезные свойства, её утепляют. То есть почти полностью гасят термоизоляцией, позволяя особо ярко светиться лишь небольшим лучелазерным участкам поверхности.

Солнце было как раз такой давно одомашненной звездой. Работающие пятна его поверхности направленно освещали Землю, Луну, Марс и множество более мелких колоний. В том числе и посёлков, летающих по всевозможным орбитам. А астроинженеры-звездоводы на зеркалётах следили, чтобы каждая колония получала точно направленный и отмеренный солнечный луч.

Когда Мишка уже совсем привык к новым впечатлениям, ему пришёл в голову очевидный вопрос: если каждый удобленник почти всемогущ, то почему все удобленники тесно связаны в общество, почему чрезвычайно высоко его ценят, почему зациклили свои основные стремления на его положительных реакциях? Ведь почти всемогущее существо, по идее, способно жить и вполне самостоятельно. Без зависимости от других.

Оказалось, всё дело в эволюции, в отборе — наподобие естественного. Те неорганавты, которые были избыточно самостоятельными, всегда отставали по части прогресса и экспансии от обитателей Удобии, настроенных в высшей степени социально, взаимопомощно, сплочённо против преград со стороны внешней среды. Потому что максимального успеха достигают — в экспансии ли, в эволюции ли — лучше организованные и сильнее поддерживающие друг друга. Типа муравьёв, которые превосходят по суммарной массе всех остальных насекомых.

Недостаточно сплочённых и из-за этого не самых продвинутых неорганавтов обитатели Терры Удобии обобщённо называли "людейцами". Последние рано или поздно обнаруживали, что значительно проигрывают в движении вперёд, в достигнутом уровне развития, а потому в итоге шли с удобленниками на контакт. И затем обычно перестраивались на наиболее прогрессивный, эффективный, то есть максимально социальный лад.

О неорганавтах же, упорно остающихся людейцами, добрые удобленники заботились, понятно, не меньше, чем об идейцах.

Мишка страшно порадовался притоку новых знаний, но теперь решил получить представление о древней истории народов земного шара. Хотя тут сразу было очевидно, что по меркам брызжущего счастьем мира удобленников она — всего лишь жалкое копошение перволюдей.

Выяснилось, что изначально на Земле существовало множество стран. Среди них первенствовала молившаяся Гаду фальшистско-нарцисстская рейхспублика Успехистан, а её непримиримым противником было куралесство Обгонистан, занимавшее седьмую часть суши.

У Успехистана, постоянно затевавшего под раззвёзднутым флагом миротворческие войны и сбросившего атомную бомбу на Хироссию, имелось множество стран-прислужниц: Жуликобратания с её англо-санкциями, Меньшая Больша, Латвийская Америка, Испансия, Попугалия, Капиталия, Островерхия, Безарабия, Честнословакия, Свободовская Орава, ЮАР-Дания, Культурция, Просилия, Фигляндия, Оппортунис, Руиния и прочие так называемые "лыкодержавы". Ловко обирая прислужниц, Успехистан в ответ слал им кучи зелёной клептовалюты — поскольку был деньгиургом. И прислужницы не смели даже пикнуть, потому что всех, кто не был с ним заодно, Успехистан успешно мордорнизировал.

В свою очередь, жители Обгонистана веками страдали от изжёпы, попутно разыскивая свою национальную идею. И в конце концов нашли её. Национальная идея оказалась следующей: "Разворовать всё".

Мишка уже начал вникать в великую мудрость этой идеи, но тут двухчасовое посещение мира людей закончилось.