Мстислав Дерзкий часть 1

Глава 26

Глава 26

— Мстислав, я… — залетела ко мне в комнату Наталья.

В этот момент я только открыл глаза и пытался выпутаться из клубка рук и ног Веры, что каким-то образом ночью полностью избавилась от одежды и почти забралась на меня, убивая своим перегаром и обслюнявив плечо.

— Помоги… — прохрипел я.

Фиг его знает, что приснилось этой развратнице, но она начала меня душить, едва не усевшись сверху. А я с утра в принципе, пока не разомнусь, двигаюсь с трудом — старость, она такая….

— Ты что творишь!!! — графиня подскочила и хлесткой пощечиной сбросила Веру с меня.

Та, опрокинувшись на спину, удивленно поморгала, потянулась и уставилась на нас с каким-то возмущением. Я ж сполз вниз, в сторону вещей, клятвенно дав себе зарок больше с этой ненормальной в одну постель не ложиться.

— А… чего? Почему я голая? Ты что со мной творил, старый развратник⁈ —прохрипела Вера, правда, без особого энтузиазма и желания прикрыться. — Теперь, как порядочный человек, ты просто обязан на мне жениться!

— Не творил и не порядочный, — быстро одевшись, я отошел подальше от этой ненормальной.

— Теперь не отвертишься. И запомни — я люблю бриллианты.

— Хватит, Вера, — поморщилась Наталья. — Ты вообще что тут делаешь?

— Сказала, что комнат свободных больше нет. Пришла пьяная, двух слов связать не могла. А теперь лежит тут, вывалив свои прелести, как развратная девка, — мстительно сдал я ее.

— И ничего я не развратная, — перевернулась та на живот. — А вполне себе невинная…

— И, судя по отсутствию следов, ты такой и осталась. И с чего это вдруг у тебя не стало комнаты? Она свободна.

— Ну, я подумала, что ее заняли, столько гостей съехалось… — замялась та, стараясь не смотреть на меня.

Вот же ж гадина!!!

— Все, хватит этого цирка, — Наталья явно была настроена серьезно.

Она молча прошла к столу, опустилась в кресло каким-то замедленным, усталым движением, лишенным обычной грации, и посмотрела на меня. Взгляд графини был пустым и одновременно невероятно тяжелым.

— Кофе есть? — ее голос был хриплым, простуженным, будто она и правда провела ночь на сквозняке среди могильных плит.

Я молча кивнул, подошел к небольшой станции, где подогревалась вода, и насыпал в кружку ложку горького, черного как смоль порошка. Залил кипятком, помешал и протянул ей.

Она взяла чашку обеими руками, словно пытаясь согреть о нее ледяные пальцы, и сделала долгий, обжигающий глоток. Казалось, вместе с напитком, жизнь по капле возвращалась в ее тело.

— Ну? — спросил я, предчувствуя недоброе. Усталость такого рода редко рождает благоразумные решения.

Она поставила чашку, обвела комнату взглядом, на секунду задержав его на Вере, которая по-прежнему не спешила одеваться. Кажется, в ее нынешнем состоянии Наталью больше уже ничто не могло удивить.

— Мы пришли к единому мнению насчет Устинова, — выдохнула она, возвращая взгляд ко мне. — Пока сидели там… В склепе… Приняли общее решение. Объявлять формальную войну его роду — долго. По закону, после объявления войны дается неделя на то, чтобы приготовиться. А после тяжбы в Имперском Совете последуют санкции, расследования… Месяцы, если не годы бумажной волокиты. Действовать через закон — значит, играть на его поле, он там как крыса в канализации, знает каждый поворот. И опять же — долго. Он затянет дело, уйдет в тень, а когда мы ослабнем, нанесет удар исподтишка. Этот гад, если что-то решил, то уже не остановится.

Она посмотрела на меня поверх чашки. В ее взгляде не было ничего, кроме ледяной, безжалостной твердости. Камень, отполированный горем.

— Так что мы решили действовать напрямую. Силовой захват. Тайный, разумеется. Взять этого зажравшегося хама и… расспросить. С пристрастием. Выяснить, с чего это он возомнил себя столь смелым, что решил, будто может угрожать Темирязьевым в их же доме, и остаться безнаказанным. Узнать, кто стоит за его спиной. И заставить его замолчать. Навсегда, если понадобится.

Я почувствовал, как внутри все сжимается в один тугой, холодный и тяжелый ком. Предчувствие оправдалось.

— Когда? — спросил я, и мой голос прозвучал глухо, отдаваясь эхом в моей собственной голове.

— Еще ночью, пока мы были в склепе, я отправила людей. Они уже в городе. Следят за его особняком. Вычисляют режим, охрану, слабые места. Брать будем там. Сегодня. С наступлением темноты.

Тишина в комнате повисла тягучая, густая, как смола. Даже дыхание Веры казалось неестественно громким. Я медленно отставил свою недопитую чашку. Фарфор звонко стукнул о дерево стола.

— Значит, Башня опять откладывается, — констатировал я, и в голосе моем зазвучала привычная сталь, заглушающая рождающуюся ярость.

— Мстислав, я… — она начала, но я не дал ей договорить.

— Башня — это ключ, Наталья! — мой голос сорвался на низкий, яростный, сдавленный шепот, чтобы не услышали стоящие за дверью гвардейцы, но от этого он звучал лишь опаснее. Дожились — она уже в собственном доме без охраны не ходит. — Каждый день, каждая ночь, что мы тянем с ее штурмом, — это шанс для них замести следы! Уйти еще глубже в тень! Унести с собой все, что может привести нас к тому, кто это затеял! Устинов — это ваша проблема! Ваша родовая склока, ваши амбиции, ваше лицо, которое кто-то посмел ударить! К которой я, уж прости, не имею никакого отношения! Я здесь, чтобы бить настоящего врага, того, кто призывает нежить и режет людей в жертву, а не утешать самолюбие оскорбленных аристократов! К тому же его вина гораздо сильней вины Устинова.

Она слушала, не перебивая, ее усталое, бледное лицо не выражало ничего, кроме мрачной решимости. Она не спорила. Она констатировала.

— Ты думаешь, я этого не понимаю? — наконец, тихо спросила она. — Я провела ночь, глядя в лицо своему мертвому брату. В лица тем, кто погиб, защищая наши стены. Я понимаю лучше кого бы то ни было. Но Устинов — не просто склока. Его наглость — симптом. Яркий, кричащий симптом. Если мы не прижмем его сейчас, мгновенно и жестоко, не продемонстрируем свою силу и готовность рвать глотки, другие шакалы решат, что мы и правда слабы. Нас начнут кусать со всех сторон. Наши союзники отвернутся, вассалы задумаются о смене сюзерена. И тогда, Мстислав, о Башне и о твоей охоте можно будет забыть. Нас просто сомнут. По частям. И начнется это с вот таких вот Устиновых.

Она поднялась с кресла, подошла ко мне вплотную. От нее пахло холодом склепа, горьким кофе и несгибаемой волей.

— Я не могу дать тебе много людей для похода в Башню. Большая толпа привлечет внимание. И все мои боеспособные силы, включая гвардию брата и сестры, будут заняты другой операцией. Но я дам тебе самых лучших из тех, кто остался. Тихомира и Веру.

Я фыркнул, мысленно представив эту пару — угрюмого, молчаливого оружейника, для которого меч был ближе жены, если она у него вообще есть, и эту… эту пьяную девицу с ее ночными кошмарами и брачными предложениями.

— Вера едва на ногах стоит. Точнее, лежит… — я махнул рукой в сторону кровати.

— Я уже вполне себе в рабочем состоянии!!! — донеслось с кровати.

— Она будет себя хорошо вести, — отрезала Наталья, ее голос не допускал возражений. — Вера профессионал, в чем ты мог уже убедиться. К тому же, у нее долг перед семьей. Она будет драться как одержимая, чтобы искупить свою слабость. Тихомир знает свое дело как никто другой. Он и маг, и воин, и он чувствует ловушки и неожиданности лучше кошки. Втроем вы проверите Башню быстрее, тише и незаметнее, чем с целым отрядом громыхающих доспехами гвардейцев. Это не предложение, Мстислав. Это решение. Мое. И оно окончательное. Если не нравится, можешь идти один.

Мы стояли друг напротив друга, два истощенных, изможденных горем волка, у каждого из которых был свой фронт, свой враг и свой план битвы. Я видел в ее глазах не только упрямство и аристократическую спесь. Я видел ту же усталость, что и во мне. Видел отчаяние, прикрытое железной маской долга. И сквозь туман собственного разочарования я понимал, что она права. На своем уровне. Ей, как главе рода в отсутствие старших, нужно было закрепить тылы. Обезопасить семью от удара в спину, показать, что зубы у Темирязьевых еще остры. Без этого любая наша авантюра с Башней теряла смысл.

Сопротивляться было бесполезно. И бессмысленно. Выхода у меня не было. Я был гостем в этом доме, непонятным человеком, имеющим свой интерес и свои цели. Мое мнение учитывали, но последнее слово всегда оставалось за ней.

— Хорошо, — я выдохнул, с силой потерев переносицу, отводя взгляд. — Втроем. Но если это ловушка, и мы напоремся на что-то серьезное, с чем втроем не справимся…

— Тогда вы отступите, — резко, почти по-командирски сказала она. — Никакого геройства. Вы вернетесь живыми и обо всем доложите. Это приказ.

В ее тоне звучала не только команда. Скрытая, тщательно маскируемая тревога. Она отправляла нас, маленькую, плохо сбалансированную группу, на риск, и ей это не нравилось. Но другого выбора у нее не было. Ее тон мне категорически не нравился, но пока я решил засунуть свою гордость куда подальше. Не время ее показывать.

— Договорились, — кивнул я наконец, глядя на нее. — Когда выдвигаемся?

— После завтрака. Соберитесь. Я дам вам полный доступ к арсеналу. Берите все, что может пригодиться. Освященные патроны, гранаты со светошумовым заклятьем, все, что есть против нежити. Возле ворот будет ждать машина, которая отвезет вас на старое, заброшенное кладбище, где и находится Башня.

Она повернулась и вышла, оставив дверь приоткрытой. В комнату ворвался утренний воздух, пахнущий влажной землей и дымом из кухонных труб.

Я остался стоять посреди комнаты, с дурными предчувствиями и горьким осадком на душе. Башня Молчания, этот манящий и пугающий ключ ко всему, снова ускользала, отодвигалась на неопределенный срок из-за мелкого, жалкого градоначальника. И идти туда теперь приходилось малым числом, с непроверенной и непредсказуемой напарницей, пока настоящая сила и ресурсы будут брошены на похищение какого-то чиновника.

Я посмотрел на начавшую одеваться Веру, на ее сосредоточенное лицо. Затем на свой меч, висящий на стене. Он молчал, как и полагается оружию, ожидая приказа. Путь витязя-волхва редко бывает прямым и ясным. Чаще он извилист, как змеиная тропа, и усыпан не только врагами, но и союзниками, чьи интересы вечно тянут тебя в сторону, заставляя откладывать главную цель ради сиюминутных нужд.

Что ж. Придется идти и по такому пути. Главное — продолжать двигаться.

Спуск в столовую был похож на вход в усыпальницу. Воздух был густым и неподвижным, пахнущим остывшим кофе и напряжением. За длинным дубовым столом, ломившимся от яств, сидел лишь один человек — Тихомир. Он методично, с каменным лицом, разламывал румяную булку, но не ел, а лишь крошил мякиш на тарелку. Его спина была напряжена, плечи подняты. Он знал.

Вера, бледная, с трясущимися руками и избегающая моего взгляда, робко опустилась на стул напротив. Я остался стоять, опираясь руками о спинку стула, чувствуя, как нарастает знакомое, горькое раздражение.

Тихомир поднял на меня взгляд. Его глаза, обычно спокойные, сейчас были суровы.

— Графиня сообщила, — произнес он хрипло, отчеканивая каждое слово. — Что мы идем втроем. На разведку к Башне. Это правда?

— Это не разведка, Тихомир. Точней, не только она. И да. Втроем, — ответил я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

Он швырнул остатки булки на тарелку и со скрежетом отодвинул стул. Звук был громким, как выстрел, в тихой столовой.

— Это безумие! Самоубийство. Втроем против Высшей нежити? После того, что было здесь? Нас сметут и не заметят! Тут нужна быстрая атака силами рода, а не вылазка из трех человек!

Моя собственная ярость, едва приглушенная разговором с Натальей, вспыхнула с новой силой. Эта задержка, это неповиновение, этот страх…

— Боишься, воин? — я не сдержал язвительности. — Боишься затупить свой меч о кости мертвяков? Можешь остаться и, сидя здесь, жевать булки, молясь Сварогу, чтобы твою работу сделали за тебя. Я справлюсь и сам.

Тихомир медленно поднялся. Он был невысок, но кряжист, и сейчас казался набухшей грозовой тучей.

— Я не трус, Мстислав. Я — реалист. Иди один, если ты такой храбрый. Получишь свои ответы. В виде когтей в горле. А мы будем тут гадать, что же ты там нашел. Или не будем — плевать. Я воин, а не безумец.

Я перевел взгляд на Веру. Она не смотрела ни на кого, уставившись в свою тарелку, но я видел — вся ее поза, сжатые кулаки говорили красноречивее слов. Она была на его стороне. Она боялась. И после вчерашнего ее страха, ее отчаянной, пьяной попытки найти хоть какую-то опору, это было вдвойне горько.

И в этот миг до меня дошло. Окончательно и бесповоротно. Я требовал от этих людей рисковать жизнью. Ради моей цели. Ради моей мести. Они были воинами Темирязьевых, их долг — защищать поместье и род, а не становиться пушечным мясом в чужой, непонятной им войне. Они видели ад у своих стен. Они хоронили друзей. Их нежелание лезть в новую мясорубку с сомнительными шансами на выживание было не трусостью, а здравым смыслом.

А я был тем самым чужим. Темным, яростным призраком из прошлого, принесшим с собой смерть и теперь тянущим их за собой в еще большую тьму.

Я выпрямился. Вся ярость разом ушла, сменилась ледяной, кристальной ясностью. Они были правы. И такие союзники мне были не нужны. Нельзя вести в бой тех, кто не верит в победу.

— Хорошо, — сказал я тихо, и мой голос прозвучал так неожиданно спокойно, что Тихомир нахмурился, а Вера наконец подняла на меня глаза. — Вы правы. Это не ваша война. Оставайтесь.

Я развернулся и, не сказав больше ни слова, вышел из столовой. За спиной повисло ошеломленное молчание, а потом я услышал сдавленный возглас Веры: «Мстислав, подожди…». Но я не обернулся.

В своей комнате я действовал быстро, без лишних мыслей. Все сомнения, все уговоры остались там, внизу. Осталась лишь цель. Я натянул поношенный, неброский плащ поверх кольчуги, проверил, легко ли выходит из ножен меч, заткнул за пояс пистолет с освященными пулями. Спустился в арсенал, где в небольшой наплечный мешок, где уже лежала моя старая одежда, кинул немного провианта, флягу с водой, горсть гранат со светошумовыми заклятьями и пару дымовых шашек. Минимум всего, но все самое необходимое.

Я вышел в коридор и быстрыми, беззвучными шагами направился к боковому выходу, ведущему в конюшни, а оттуда — на дальние дороги. Времени на раздумья не было. Каждая минута промедления могла стоить мне единственного шанса.

Я уже почти был у двери, когда из тени арки возникла Наталья. Она стояла, скрестив руки на груди, и смотрела на меня. В ее глазах не было удивления. Лишь усталое понимание.

— Я так и думала, — тихо сказала она.

— Они не готовы. А я не могу ждать, — ответил я, не останавливаясь.

— Это безрассудство.

— Это необходимость.

Наша встреча взглядов длилась всего секунду. Она видела решимость во мне. А я — молчаливое признание в ее глазах. Она понимала. И не стала останавливать. Лишь кивнула, коротко, почти невидимо.

Я толкнул тяжелую дубовую дверь, и в лицо ударил холодный, свежий ветер. Он пах свободой и опасностью. Я шагнул вперед, на порог, оставив позади тепло дома, запах кофе и страх нерешительных союзников.

Дверь захлопнулась за моей спиной с глухим, окончательным стуком. Путь был один. И я его выбрал. Сегодня я получу свои ответы. Или умру. Один в поле не воин — прописная истина. Но сейчас мне было лучше рассчитывать только на себя. И еще у меня была уверенность, что обратно я не вернусь. Поэтому я оставил в комнате записку для Лишки. Пусть подождет меня в безопасности. Придет время, и я ее заберу.

А пока — прочь все дурные мысли из головы. Пора показать мертвякам, чего стоит Мстислав по прозвищу Дерзкий…