Мстислав Дерзкий часть 1

Глава 20

Глава 20

Вот он — тот самый тончайший лед, по которому мы ступали каждый день. С одной стороны — долг перед Империей, присяга, данная графиней Приказу. С другой — жажда личной мести, необходимость скрывать свои действия и тайное, жгучее знание, что наш враг слишком силен и хитер, чтобы противостоять ему в открытую, по уставу.

Это нападение не было случайным. Это был результат расчета. Холодного, безжалостного и очень точного. Кто-то очень могущественный играл с нами, демонстрируя, что может дотянуться до самого порога этого дома. И требовал ответа.

— Хорошо, — я глубоко вздохнул и повернулся к Наталье. В глазах уже не было ярости. Только решимость, холодная и отточенная, как клинок. — Значит, мы будем играть. Приказу мы предоставим ровно столько, сколько они уже знают или могут узнать сами. Круг, умертвия, жертвоприношение. Не больше. Пусть бросят все силы на поиск вызывателя. Это отвлечет их и даст нам необходимое время.

— А мы? — спросила Наталья, но в уголках ее губ дрогнула тень улыбки. Она уже все понимала.

— А мы, моя дорогая, проверим информацию Федьки сами. Без свидетелей. Без протоколов. Башня Молчания… — только я произнес это название вслух, и в кабинете будто стало холоднее. — Если этот «Хозяин» и правда появляется там, мы найдем его первыми. И выбьем ответы. Любыми способами.

Она кивнула. Ни страха, ни сомнений. Только готовность. Это было наше общее дело. Наша война. Война в тени, где нельзя было кричать о своих победах и нельзя было просить о помощи, чтобы не показать слабость.

Я посмотрел на нее, на свою верную союзницу в этом кромешном аду, и впервые за этот вечер чувство бессильной ярости отступило, сменившись чем-то иным. Чем-то опасным, но необходимым. Предвкушением охоты.

— Мне надо время, не много. Еще день или два, пока я полностью не восстановлюсь. Мы будем ждать. Пусть Хозяин думает, что мы ничего не знаем. Пусть расслабится. Ну, и надо дождаться, пока в поместье станет поменьше лишних глаз.

Наталья молча кивнула и вышла, растворившись в темноте коридора. Я остался один. Смотрю в ночь, за которой скрывается невидимый враг, и чувствую, как в груди закипает не ярость, а холодная, безжалостная уверенность хищника, идущего по следу.

Они начали эту игру. Но закончу ее я.

Неделя. Целая неделя была вычеркнута из жизни, украдена болью и немощью. Я лежал в своих покоях, прислушиваясь к тому, как за стенами бушует жизнь, которую я должен был контролировать, и ненавидел каждую секунду этой вынужденной неподвижности. Моё тело, обычно послушное и сильное орудие, предательски дрожало от слабости. Каждый шрам, оставленный когтями умертвий, горел огнём, напоминая не столько о боли, сколько о собственном бессилии. О том, что меня, Мстислава, смогли достать, ранить, выбить из седла у самого порога ставшего, пусть и временно, моим дома.

Но воля и закалялась в этой немощи, как сталь в горне. Я изнывал, но не сдавался. И вот настало долгожданное утро, когда я поднялся с постели, и голова не закружилась, а в мышцах появилась не просто возможность двигаться, но и знакомая упругая сила. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь тяжелые занавески, уже не резал болезненно глаза, а казался живым и острым, как клинок.

Я подошёл к стене, где на дубовых стойках покоилось моё второе «Я». Меч. Его длинный, прямой клинок отливал холодным, сдержанным светом. Я снял его, и знакомая тяжесть в руке показалась мне не грузом, а возвращением утраченной части себя. Рукоять, оплетенная чёрной кожей, идеально легла в ладонь, и пальцы сами собой сомкнулись в привычном хвате. Это был язык, понятный без слов. Язык силы и решимости.

Я еще раз мысленно поблагодарил неизвестного мне Артура и того, кто выковал этот меч. Да, это не мое привычное оружие, но даже когда сила полностью вернется ко мне, я его не оставлю. Предать подобное оружие, не раз уже спасавшее мне жизнь… Да меня за такую подлость предки проклянут.

Пистолет лежал на столе рядом, в простом кожаном чехле. Я развязал шнуровку. Непривычный запах воронёной стали, густой оружейной смазки и чего-то ещё, сладковатого и приторного, ударил в нос. Освящённый порох. Пули, аккуратно отлитые, лежали рядышком. Я взял одну. Холодный, смертоносный кусочек свинца. На нём был вытиснен крошечный, уродливый для моего взгляда знак — молот Сварога.

Презрительная усмешка искривила мои губы. Как же я ненавидел этот символ! Ненавидел его храмы с их душными, сжигаемыми в «священном огне» травами и лицемерными проповедями о свете, за которым всегда пряталась тень. И теперь мне приходилось уповать на его «благословение». Я сморщился: это было горько, как полынная настойка. Но его освящение жгло нежить пуще пламени, а в войне, что я был вынужден вести, нельзя было выбирать оружие из эстетических или идейных соображений. Принципы были роскошью, которую я пока не мог себе позволить. Важен только результат.

С глухим щелчком я вставил обойму, поколебавшись, все же убрал пистолет за широкий кожаный пояс. Холод металла просочился через тонкую ткань рубахи, прижался к телу — постоянное и неумолимое напоминание о выборе, которого у меня не было.

За эти дни поместье Темирязьевых из кипящего улья превратилось в опустевшую, настороженную крепость. Все агенты, все военные были брошены на скрипучие колёса расследования. Они перетряхнули Изборск так, как не трясли его со времён лихолетья. Вскрыли каждый подвал, подняли каждую крышу, заглянули в каждую щель. Они вытащили на свет божий всё мелкое жульё: воров, скупщиков краденого, браконьеров, раскольников, деревенских колдунов-самоучек. Тюрьма ломилась. Воздух в городе был пропитан страхом и доносившимися из застенков криками.

Итог? Ничего. Суета, мышиная возня. Хорошо спрятанный муравейник, который потревожили палкой. Ни намёка. Ни единого шороха или слуха о том, кто способен на такое — принести в жертву людей, чтобы вызвать высшую нежить. Тот, кто это провернул, был призраком. Тенью, которая растворилась, сделав своё чёрное дело, и насмехалась над нашей бестолковой суетой.

А расследование… Оно не прекращалось ни на день. Оно висело над всеми прибывшими дамокловым мечом. И самое ужасное — теперь о его ходе ежедневно докладывали ему. Василию Шуйскому.

Регент императрицы Анастасии. Человек, чьи глаза видели не людей, а разменные монеты в большой игре. Чьё прогнившее сердце билось в такт лишь одному — сохранению и приумножению собственной власти. Для него это нападение — не трагедия, не угроза империи. Это досадная помеха и… возможность. Возможность найти слабину. Найти виноватого. И если виноватого не будет найдено, им станет графиня Темирязьева, чьи земли атаковали. Кто не смог защитить вверенную территорию. Кто не предоставил результатов.

«Не дать ему результатов…», — эта фраза висела в воздухе моего временного кабинета, обрастая ледяными сосульками моего будущего. Это значило не просто распрощаться с временным пристанищем, с этим поместьем. Это значило распрощаться с головой. Оказаться в каменном мешке той же самой тюрьмы, что сейчас была забита людьми. А потом — либо быстрый удар палача топором на плахе, либо тихая, незаметная смерть от яда в чаше с вином. Шуйский не терпел неудачников. Особенно тех, кто знал слишком много. К тому же само мое существование угрожало его власти. Это я прекрасно понимал, изучая все, что можно было узнать о нем из Паутины.

Пока обо мне не знают, у меня развязаны руки. Но если копнут глубже и начнут проверять… В общем, я пока не готов выходить на сцену.

Я сидел за своим столом, уставившись на последнее донесение. Сухой, казённый язык: «…по факту нападения сил Нави проведены все необходимые оперативно-розыскные мероприятия. Установлены личности жертв ритуала, трое пропавших ранее крестьян из деревни Угоры. Подозреваемые не установлены. Расследование продолжается…».

Я вчитывался в доклад Натальи, который она собиралась отправить в столицу, за подписью: Темирязьева. Младший агент Особой Канцелярии Приказа Тайных Дел по Новгородским землям.

Эта бумага вскоре уйдет с нарочным в столицу. Шуйский её прочтёт. Я представил себе, как его тонкие, бледные, всегда поджатые губы растянутся в едва заметной, холодной улыбке. Он, вероятно, даст нам ещё немного времени. Несколько дней. Неделю, может быть. Ровно столько, чтобы надежда начала тлеть, а потом он самолично втопчет её в землю каблуком начищенного сапога.

Я откинулся на спинку кресла, глядя на эту бумагу, как на уже подписанный приговор. Страх был, да. Глубоко внутри, сдавленный, затоптанный. Но его многократно пересиливало другое чувство — яростное, неистовое, звериное желание выжить. Выжить и найти виновного. Лично вырвать глотку тому, кто это затеял.

Они думали, что загнали меня в угол. Что я буду метаться, как затравленный волк, и в конце концов послушно подставлю горло под нож убийцы или под коготь очередного посланца Нави.

Они ошибались.

Я не буду играть по их правилам. Я не буду искать того, кого они хотят, чтобы я нашел.

Пистолет за поясом отдавал холодом. Холодом лицемерия, которое стало моим новым доспехом.

Башня Молчания ждала. И мы к ней поедем. Тихо. Без шума. Без бумаг. По своему закону.

Решимость решимостью, но прежде чем идти на охоту, волку нужно было проверить, не хромает ли он и целы ли клыки. Я не мог позволить себе слабину, неясность в движении, лишнюю секунду задержки. Они могли стоить жизни не только мне, но и тем, кто пойдет со мной.

Поэтому я спустился во внутренний двор, туда, где песок был утоптан и посыпан свежими опилками, впитывающими не только пот, но и кровь. Я скинул камзол, остался в простой рубахе, уже прочувствовав, как мышцы на спине ноют от непривычной активности.

— Тихомир! — мой голос прозвучал хрипловато, но уверенно.

Из тени арки вышел мой… Не знаю, наверное, уже друг, человек с лицом, словно высеченным из гранита, и руками, знающими меч лучше, чем собственное тело. Он молча кивнул, взял с подставки два тренировочных меча с затупленными и навощенными концами — чтобы не проткнуть, но чтобы синяк напоминал о ошибке неделю.

— Не жалей, — нетерпеливо бросил я ему, принимая стойку.

— И не собирался, — хрипло ответил он.

И началось. Первые движения были скованными, неловкими, мое тело только вспоминало, а не действовало.

Тихомир, чудовищно техничный и спокойный, как утес, легко парировал мои первые неуклюжие атаки. Его клинок жужжал, как оса, больно щелкая по моим запястьям, предплечьям, ребрам. Каждый такой щелчок отзывался огненной вспышкой в едва заживших ранах.

Я стиснул зубы, заставляя себя дышать глубже, игнорировать боль. Я ловил ритм, вкладывал в удары не силу — ее пока было мало, — а ярость. Ярость на свою немощь, на того невидимого врага, на всю эту проклятую ситуацию.

Постепенно тело разогрелось и начало слушаться. Мысли очистились от всего, кроме свиста клинка и зеркальных движений противника. Я перестал думать и начал чувствовать. Предугадывать. И вот уже мой клинок не просто отражал удары, а начал диктовать свой танец.

Я пошел вперед, заставляя Тихомира отступать. Песок захрустел под его сапогами. На его каменном лице мелькнуло нечто вроде уважения. Он увеличил темп, но я уже вернулся в свою стихию. Последняя его атака была молниеносной, но, вопреки его ожиданиям, я сделал не шаг назад, а короткий, резкий выпад, и наши клинки с тупым звуком сошлись у самой его гарды.

— Довольно, — выдохнул я, отступая.

Руки дрожали от напряжения, сердце колотилось где-то в горле. Но это была добрая усталость. Усталость воина, а не больного.

— Силы возвращаются к тебе, — констатировал Тихомир, вытирая пот со лба. — Ярости и вовсе с избытком. Будь осторожней с нею.

Я лишь кивнул, отдавая оружие. Это была пока только разминка. Главное испытание впереди.

Вера ждала меня в центре двора. Боец из личной охраны Натальи, худая, жилистая, с хищным взглядом пустынного сокола. Её руки были опущены вдоль тела, но от них уже веяло сгущающимся эфиром. Магия была мне пока недоступна, мой внутренний источник, обычно бушующий океаном, сейчас был больше похож на пересыхающий ручей. Я чувствовал его слабое, прерывистое биение где-то глубоко внутри, но вытянуть из него хотя бы искру пока не мог.

Но я не был безоружен. Я обнажил свой настоящий меч. Руны, выгравированные вдоль клинка, замигали тусклым синим светом, почуяв близость чужой магии. Клинок стал чуть тяжелее, напитанный могуществом, которое я пока не мог породить сам.

— Начинай, — скомандовал я.

Вера взмахнула руками. Воздух передо мной сгустился, превратился в невидимую, упругую стену, готовую отбросить меня или раздавить. Но я уже был в движении. Меч с горящими рунами разрезал чары с противным шипящим звуком, словно раскаленный клинок — лед. Я не ломал заклятье силой, я его перерезал, разрывал его ткань. Я рванулся вперед, чувствуя, как меч в моей руке становится легче, ускоряя меня, делая движения почти воздушными.

Вера не растерялась. Следующая атака была точечной — сноп ослепительных огненных искр, летящих в лицо. Я закрылся клинком, и руны вспыхнули ярче, поглощая магический огонь, обращая его в ничто. Я продолжал идти вперёд, сквозь преграду, парируя, разрезая, расчищая себе путь. Пот заливал глаза, дыхание снова стало свистящим. Но я не останавливался.

И тогда вперед вышла Наталья.

До этого момента она стояла в стороне, наблюдая за нами со скрещенными на груди руками. Но теперь её взгляд стал острым, колющим.

— Довольно играть, Вера. Отойди.

Её охранительница мгновенно отступила, растворив чары. Наталья не стала делать никаких пассов. Она просто посмотрела на меня. И пространство вокруг меня сжалось. Тиски. Невидимые, всесокрушающие тиски, которые принялись давить со всех сторон, угрожая раздавить кости, выжать из легких воздух. Это была грубая, неотразимая сила.

Я взревел от напряжения, уперся ногами в песок. Меч в моей руке загудел, руны на нем вспыхнули ослепительным, почти белым светом. Я вложил в него всё, что осталось — не магию, а чистую, неразбавленную волю к жизни. Сделал шаг. Еще один. Клинок дрожал, но резал незримую хватку её воли. Это было не магическое противостояние, это была битва характеров. Её холодная, безжалостная мощь против моей огненной, яростной решимости.

Я сделал последний шаг и опустил меч. Тиски исчезли так же внезапно, как и появились. Я едва устоял на ногах, опираясь на клинок. Тело дрожало мелкой, неконтролируемой дрожью, в ушах стоял звон. Руки онемели до локтей.

Наталья медленно опустила руки. На её лице не было ни одобрения, ни порицания. Лишь холодная констатация факта.

— Довольно. Ты справился. Источник слаб, хотя существенно подрос. Но воля… воля компенсирует многое. Этого хватит.

Я кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Просто стоял, судорожно глотая воздух, чувствуя, как по всему телу растекается жгучая, изматывающая, но победная усталость. Я был жив. Я был слаб. Но я был снова опасен.

— Значит, едем, — наконец выдохнул я, выпрямляясь и с трудом вкладывая меч в ножны. Каждое движение отзывалось болью. — Завтра на рассвете.

Она молча кивнула. В её глазах читалось то же, что и у меня: понимание цены, которую мы можем заплатить завтра, и готовность заплатить её сполна.

Я побрел в свои покои, чувствуя себя выжатым, как лимон. Но внутри, под слоем боли и усталости, тлела одна четкая, ясная мысль: я восстановился. Завтра начнется охота.

Но увы — реальность внесла свои коррективы…