Мстислав Дерзкий часть 1

Глава 25

Глава 25

Тело гудело, как растревоженный улей, каждое движение отзывалось глухой, но знакомой болью. Приятной болью. Болью от хорошо выполненной работы, выжигающей дотла всю душевную хмарь и лицемерие сегодняшнего дня. Я брел по пустынным коридорам поместья обратно в свои покои, прислушиваясь к тому, как постепенно затихает гул голосов во дворе.

Войдя в комнату, я не стал зажигать свет. Синие сумерки вкрадчиво заглядывали в открытые окна, окрашивая все в холодные, размытые тона. Я подошел к подоконнику, оперся о прохладный камень и посмотрел вниз.

Двор, еще несколько часов назад заполненный черными фраками и шелестом траурных платьев, теперь напоминал покинутое победителями поле брани, на котором остались лишь слуги, разгребающие последствия.

Блестящие лимузины и старомодные, но не менее пафосные кареты одна за другой выползали за ворота, увозя с собой притворную скорбь и жадное любопытство. Слуги метались, убирая столы, складывая стулья, смывая с плиток следы грязи и пепла. Воздух постепенно очищался от густой смеси духов, ладана и горячего воска.

Темирязьевых не было видно. Но я знал, где они. Согласно древней, суровой традиции, уходящей корнями в те времена, когда наши предки хоронили своих воинов в курганах, семья должна провести ночь в родовом склепе. Проститься. Помолчать. Выстоять последнюю стражу вместе с теми, кто ушел. Это был честный, горький ритуал, не имеющий ничего общего с тем фарсом, что устроили приезжие аристократы. Там, в каменной холодной тишине, рядом с гробами, сейчас находились Вероника, Наталья, Игорь и Марина. Ну, и кто-то из их дальней родни, в чьих жилах все же текла кровь Темирязьевых. С их настоящим, невыдуманным горем и яростью.

Мое место не там. Это их кровные родственники и только они могут проводить их в последний путь.

Вынужденное бездействие, казалось, замедляло ход времени. По сути, ожидание — самая тягостная часть любой войны. Но ждать, просто сложив руки и отключив голову, я не умел. Надо было двигаться. Искать слабые места врага, строить гипотезы, копать.

Я отшатнулся от окна, поймав себя на том, что застыл, как приговоренный, глядя на удаляющиеся огни. Нет. Надо действовать!

Сев за массивный дубовый стол, я провел рукой по его гладкой поверхности. Спрятанный под столешницей сенсор отозвался легкой вибрацией, и передо мной всплыло голографическое интерфейсное поле — мерцающая, переливающаяся Паутина. Не та общедоступная, что предназначена для простолюдинов или мелких аристократов, а зашифрованный, глубоководный сегмент, доступ к которому мне обеспечила Наталья, зная, что я все равно буду копать. Я, кстати, и не знал, что тут такое есть, пока мне Вероника не показала.

Мои пальцы, не приспособленные для такой работы, неловко дергаясь, задвигались по светящейся клавиатуре, отбрасывающей голубоватые блики на стены. Поисковые запросы, открытые страницы слились в один общий калейдоскоп. Голова, не привычная к переработке такого большого объема информации, отозвалась болью в висках, но я не останавливался. Надо привыкать жить в новой реальности, где, как и в моей прежней, существовало непреложное правило — кто владеет информацией, тот владеет миром.

Меня теперь интересовал один человек. Точней, князь. Князь Разумовский. Начальник Приказа Тайных дел. Тот, в чьих руках была сосредоточена реальная сила, исподволь противостоящая таким как Шуйский. Возможный союзник. Или самый опасный враг. Надо было определиться, кто он таков. И против кого.

Информация о нем начала всплывать обрывками, как пузыри со дна темного озера. История рода Разумовских была не типичной для старой аристократии. Они не вели свою родословную от Инлингов или германских князей, коих много расплодилось на Руси. Нет. Их возвышение началось во времена императрицы Александры Великой, но не благодаря постели, как у некоторых, а благодаря уму и магическому дару.

Кирилл Григорьевич, тот самый Разумовский, кто заложил основы могущества рода, был не просто фаворитом императрицы. Он стал первым в России магом-интеллектуалом, создавшим теорию системной магии — науку о том, как управлять потоками эфира не интуитивно, а через сложные вычисления и ритуалы, похожие на математические формулы. Именно он реорганизовал Императорскую Академию Чародейства и Волшебства, превратив ее из сборища алхимиков и шарлатанов в кузницу кадров для империи. Его брат, Алексей, возглавил первую в истории России спецслужбу, основанную на магическом сыске — Коллегию Тайных Розыскных Дел, прародительницу нынешнего Приказа.

Их сила была не в древности крови, а в остроте ума и контроле над информацией. Они всегда были технократами от магии. Их фамильным даром считалась не мощная боевая магия, а способность к ментальным коммуникациям, криптомантии (взлому любых защит информации) и предвидению на основе анализа данных.

Говорили, что первый Разумовский мог, взглянув на летящую птицу, рассчитать траекторию ее полета, силу ветра и вероятность того, что ее помет попадет на шляпу конкретному боярину, и как это повлияет на политическую ситуацию при дворе через год.

Они строили свои особняки не на костях врагов, а на перекрестках магических лей-линий, опутывая столицу и крупные города невидимой сетью сенсоров и ретрансляторов. Они видели всё. Слышали всё. И главное — они понимали, что с этой информацией делать.

Их лояльность всегда была… гибкой. Они служили Империи как системе, а не конкретному монарху. Их кредо было простым: стабильность превыше всего. Любой ценой. Именно поэтому они пережили все — и дворцовые перевороты, и реформы, и даже Великую Смуту. Потому что когда приходили новые хозяева, им всегда требовался тот, кто знает, где спрятаны все скелеты и как работают рычаги управления.

Нынешний князь, Григорий Андреевич Разумовский, был достойным наследником своих известных предков. Холодный, расчетливый, блестящий интеллектуал. Говорили, он вообще не проявляет эмоций, а его мозг работает как вычислительный кристалл, просчитывая варианты на сотни ходов вперед. Он не является сторонником Шуйского. Но и не его явный противник. Он наблюдатель. Он ждет. Он собирает информацию. Хотя пара стычек между ними состоялась. Но о них никаких подробностей не было — просто сухая выжимка, состоящая буквально из пары предложений. Но умеющему читать между строк легко было понять, что эти двое очень не любят друг друга, и каждый с радостью бы избавился от конкурента. И хотя регент обладал немалой властью, но Приказ Тайных дел был орешком не по его зубам. Это, считай, государство в государстве, со своей иерархией и снабжением. Поэтому Разумовский и Шуйский пока держали холодный нейтралитет, но напряжение между ними росло.

Я откинулся на спинку кресла, вглядываясь в голографические портреты Разумовских со строгими, умными лицами, сменявшие друг друга на экране. Да, они могли бы стать нашими союзниками, нас могло бы объединить желание стабилизировать ситуацию в империи, убрав такой непредсказуемый фактор, как Шуйский, чья жадность грозила развалом всей системе. Их методы мне нравились — тихие, чистые, без лишнего шума. Интрига, компромат, манипуляция.

Но они же могли стать и врагами. Если сочтут, что наши независимые действия, наша личная война с тенью угрожает той самой стабильности. Если решат, что проще договориться с Шуйским, убрав нас, как досадных возмутителей спокойствия. Для них мы были бы просто переменными в уравнении. И если переменные мешают решению… их исключают.

Я выключил экран. Комната погрузилась в почти полную темноту. За окном уже вовсю сияли звезды, холодные и безразличные.

Карта сил империи начинала проступать более явно. Шуйский с его жаждой власти и опорой на бюрократический аппарат. Разумовские с их тотальным контролем над информацией и магическими технологиями. И мы с Натальей — маленький, но яростный отряд, ведомый личной местью и знанием того, что происходит в тени. Причем настолько незаметный на общем фоне, что это даже хорошо. Пока выходить из этой тени было рано.

Чтобы выжить, нам требуется стать нужными Разумовским. Предложить им ту переменную, тот кусок информации или то действие, которое впишется в их большое уравнение и поможет им решить его в свою пользу. Или нет. Становиться самостоятельным игроком пока чревато. Силы-то ко мне в полной мере не вернулись. Мне бы сейчас грохнуть с десяток высших мертвяков в одну морду, чтобы забрать их энергию себе… Да где ж их столько взять? И главный вопрос — как их одолеть, не войдя в полную силу. Эта мертвячина по одному-то не ходит. Замкнутый круг.

Но и прогибаться под кого-либо я не умел и не хотел. Воспитан иначе. Так что пока оставим высшую политику — пусть грызутся без нас.

Мы же завтра отправимся к Башне Молчания и там посмотрим, что к чему. Разберусь со всем и пойду туда, куда хотел. Надеюсь, это место, заговоренное сильнейшими волхвами моего времени, никто не нашел. Там мне будет легче вернуть силы — благо, оно находилось не очень далеко отсюда.

— Ты вообще когда-нибудь отдыхаешь? — появившаяся в дверях Вера чуть качнулась.

Кажется, девица перебрала с вином или чем покрепче.

— А тебе говорили, что входить без стука как минимум неприлично? — видеть девушку в таком виде мне было неприятно.

— Дуракам закон не писан, так как ими он написан, — выдала она глупость, в которой, однако, было и зерно мудрости.

— Очень самокритично, — улыбнулся я.

— Но-но! — она вновь качнулась, сделала пару неуверенных шагов, а после решила, что риск — это, конечно, хорошо, но не в ее случае. Поэтому в сторону постели она пошла, держась за стену.

От нее ощутимо пахло вином. Не дорогим, выдержанным, которым сегодня потчевали гостей, а чем-то крепким, фруктовым, дешевым. Тем, что пьют в подсобках, чтобы заглушить нервную дрожь после боя или залить горе.

Она опять пошатнулась, прислонилась к стене, пытаясь хоть как-то собраться. Глаза ее лихорадочно блестели, взгляд плавал и плохо фокусировался.

— Мсти… Мстислав, — ее язык заплетался. Она явно хлебнула с избытком для храбрости. Или от отчаяния.

— Вера, — еще раз кивнул я, не вставая. — Так что случилось?

— Комнат… — она махнула рукой в сторону коридора. — Все занято. Родня. Везде эти… эти гвардейцы с их дурацкими разговорами и похабными шутками. Спать негде. А ты…

Вера обвела меня с ног до головы пьяным взглядом.

— Ты старик. В теле старика. С тобой можно. Не ском… промети… руюсь, — с трудом выговорила она последнее слово. — Никто слова не скажет. А если скажет, ты его убьешь, отстаивая честь дамы. Или я убью того, кто убьет тебя, потому как драться со стариками бесчестно.

Ее логика, исковерканная хмелем, была чудовищно проста и оттого особенно горька. Я не был для нее мужчиной. Я был безопасным объектом. Нейтральной территорией. Старой, потрепанной мебелью, на которую можно прилечь, не боясь за свою репутацию.

Она сделала несколько шагов вглубь комнаты, потеряла равновесие и едва не упала. Я не стал ее поддерживать.

— Что мы будем делать? — вдруг спросила она, и в ее голосе прорвалась настоящая, неподдельная тревога, не приглушенная алкоголем. — Завтра. В Башне. Что там будет? Мы все… мы все умрем там, как они?

Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, в которых плескался ужас перед неизвестностью и боль от недавней потери. Она искала уверенности. Плана. Какого-то якоря в этом мире, который рушился у нее на глазах.

Я открыл было рот, чтобы сказать что-то общее, успокаивающее, о том, что мы подготовлены и что у нас есть шанс. Но она резко переключилась. Алкоголь и эмоции вели ее по прихотливой, непредсказуемой траектории.

— Возьми меня в жены, — выпалила она вдруг, и в комнате повисла оглушительная тишина.

Я почувствовал, как у меня застывает не только лицо, но, кажется, и кровь в жилах. Это было настолько нелепо, так совершенно выбивалось из всего, что я мог предположить, что мой отточенный годами опасности мозг на мгновение просто отказал.

— Чего? — это было все, что я смог выдавить из себя.

— Ну возьми! — она настойчиво, почти как капризный ребенок, сделала еще шаг, ее дыхание с запахом дешевого вина достигло моего лица. — Я буду хорошей женой. Я сильная. Я могу драться. Я буду охранять тебя. И… и готовить умею. Немного. И в постели… я… я научусь. Я все смогу. Ты же одинокий. И я… я тоже.

Она говорила это с такой наивной, пьяной искренностью, что это было не смешно, а жутко. Это был не расчет, не коварство. Это был крик души абсолютно потерянного человека, цепляющегося за первую же пришедшую в голову безумную идею, которая казалась ей спасением. Обрести хоть какую-то стабильность. Принадлежность. Защиту.

Она потянулась ко мне, пытаясь обнять, ее губы, пухлые и влажные, попытались найти мои.

Но я не двинулся с места. Я смотрел на нее, на это юное, искаженное страхом и алкоголем лицо, и чувствовал лишь ледяную пустоту. И бесконечную усталость.

И возможно, именно мое абсолютное безразличие, мой каменный, неотзывчивый взгляд стали тем последним барьером, который ее сломал. Ее силы, и без того бывшие на исходе, окончательно покинули ее. Движение оборвалось на полпути. Глаза закатились, веки сомкнулись. Она просто рухнула вперед.

Я успел подхватить ее, не позволив упасть на пол. Она была легкой, почти невесомой в моих руках. Ее тело обмякло, дыхание стало глубоким и ровным. Алкоголь, адреналин и эмоциональная буря сделали свое дело — она отключилась, не успев даже коснуться меня.

Я простоял так несколько секунд, держа на руках спящую девушку, чье нелепое предложение все еще висело в воздухе, подобно призраку. Потом осторожно, без всякой нежности, отнес ее к своей кровати и уложил, накрыв простым шерстяным пледом.

Она проспит до утра и, возможно, даже не вспомнит всего, что наговорила. А если и вспомнит, то ей будет жгуче стыдно.

Я отвернулся и снова подошел к окну. Ночь за стеклом была все такой же холодной и безразличной. Но внутри комнаты теперь витал призрак чужого одиночества и отчаяния, который был куда страшнее любых призраков Нави.

Я посмотрел на спящую девушку — а она вполне милая, когда не пользуется своей боевой раскраской. И маг сильный. Замуж за меня хочет⁈ Мысленно я улыбнулся. Да не родилась еще такая, что сможет захомутать Мстислава Дерзкого. Или такие — в наше время многоженство хоть и было, но не особо приветствовалось. А сейчас это в порядке вещей. Хотя многие, как я понял, живут с одной женой — и ничего. Что лучше? Наверное, все же без них. Я еще слишком молод для подобной глупости. Или слишком стар.

Так, а теперь вопрос — я оглядел комнату. Где мне самому-то спать? Не в кресле же корячиться. Мои старые кости за это спасибо мне точно не скажут.

Огляделся еще раз — да какого черта я должен в своей комнате ютиться в каком-то уголке⁈ К тому же она сама сказала, что я старик. Поэтому, ничуть не сомневаясь, я разделся и лег на постель, бесцеремонно сдвинув ее на другую сторону, при этом пару раз ухватив за задницу и грудь. Не извращения ради, а просто проверить — вдруг организм уже начал работу и в этом направлении. Знал, что не начал, но все же… Так ничего и не почувствовав, кроме мягкости и упругости, я завернулся в одеяло и закрыл глаза.

Завтра нас ждала Башня Молчания и битва с настоящими чудовищами. И почему-то именно это казалось сейчас куда проще, чем разбираться в хитросплетениях человеческих сердец. С этой умной мыслью я и уснул.