Молоко и мёд

Печать шестая – Санта-Анна – Молоко и мёд

Средиземное море, на пути к Сицилии, 7 февраля 1968 года

Я шла по коридору, едва сдерживая слёзы. Как он мог? Всё это время или только сейчас? Почему всё получилось именно так? Почему я оказалась на месте Либеччо, почему? Был только один человек во всём мире, кто мог ответить на мой вопрос. Я ввалилась к ней в комнату без стука, голая и потная.

Она спокойно пила чай вместе с Хамсин. Из проигрывателя мурлыкал скиффл "Last Train to San Fernando", родом из Тринидата: "Если этот ты пропустишь, то другого никогда не найдёшь!" Моё появление их никак не удивило, лишь Хамсин язвительно заметила:

– Ты, кажется, ошиблась дверью, Тайя, конкурс на самые громкие стоны на корабле двумя каютами дальше...

Я сердито упёрлась ладонями в стол:

– Почему, Памперо? Почему он назвал твоё имя?

Козочка снисходительно улыбнулась и, отпив из чашки, сказала:

– Это всё моё "глубинное проклятие". Все окружающие рано или поздно начинают боготворить моё тело. Ну ладно, может кроме Хамсин, она не человек и поэтому мне стало нравиться с ней общаться. Но в целом это неизбежность. Тем более для Феликса, который многие дни находился рядом...

– То есть, ты знала, что так будет?!

– Да. – она снова мягко улыбнулась, – Но в этом случае, я использовала эту особенность вам обоим на пользу. Благодаря моему проклятию вы оба освободились. Особенно ты, Тайя.

– Я что-то не чувствую себя освобождённой... Я только что оказалась на месте Либеччо!

Памперо снисходительно промолчала. За то сказала Хамсин, раня меня без ножа:

– Ты и была на месте Либеччо. Это было очевидно всем. Кроме ролей в вашей паре вас мало что различало. Вы всего лишь две стороны одной монеты...

– Да, – кивнула козочка, – Но у тебя, в отличии от него, теперь есть шанс это перерасти. Со свободой так всегда, по началу она всегда горче полыни. Но когда ты осознаешь её прелесть...

– Я не понимаю... – сказала я.

– Ты так долго мечтала об Австере, что ж, ты получила своего Австера. – произнесла козочка, – Феликс поступил с тобой так, как ты всегда подсознательно хотела. Так, как ты поступала с волком. Теперь ты наконец-то можешь видеть собственные цепи и у тебя есть простой выбор: остаться в них и превратится в Либеччо или сбежать.

– ... "сбежать"?

– Помнишь я говорила о том, что уважаю тебя за то, что ты делаешь всё что хочешь? Настала пора захотеть подлинной свободы, и ты сможешь её достичь. Это даст тебе то удовлетворение, о котором ты давно мыечтала. Но прежде всего, тебе стоит помыться. Пока ты пахнешь не свободой, а едким потом и стыдом.

– А ещё мокрой кошкой. – сказала Хамсин, – И капаешь на пол, а мне его мыть.

– Когда помоешься, приходи. – козочка снова ласково улыбнулась, – Как минимум, это тебя немного успокоит.

Я тяжело выдохнула. Памперо была права, надо хотя бы смыть с себя позор, прежде чем двигаться дальше. Душ находился напротив каюты козочки. Я стояла под горячей водой и думала о том, что сегодня произошло. Зачем я убила Либеччо? Действительно ли ЭТОГО я хотела от Феликса? Как он мог так поступить со мной? Что мне делать теперь? Смогу ли я вообще теперь жить?

Всё, к чему я стремилась, оказалось столь мерзким, столь унизительным... Когда это происходило с другими, мне нравилось, но когда это произошло со мной... Неужели я именно этого хотела? А чего я вообще хотела? Я уже и не знаю, то что случилось, то как он взял меня, то что он сказал... Это разрушило сами основы. Это всё разрушило. Он всё разрушил? Как он мог?

А что насчёт Либеччо... Поступал бы он так же как я, если бы меня не было? Стал бы он тем, кем была я? Наверное да. Я же превратилась в него, когда рядом оказался кто-то внезапно куда более сильный и уверенный.

Я снова прокрутила в голове слова Памперо, подумала о ней, о свободе, о том, что она теперь может сказать. Внизу живота приятно закололо. Свобода... Как мало и как много в этом слове. Куда больше смысла в слове "освобождение". Она действительно может мне это предложить?

Я вышла из душа, вытерлась и, в чём мать родила, вернулась обратно в каюту. Столик для чаепития к тому времени уже убрали. Памперо сидела на кровати, а Хамсин на стуле в углу. Гиена плела кошачью колыбель, фигурой "лестница Иакова". Проигрыватель стал мурлыкать другую, более спокойную и расслабленную песню.

Козочка призывно похлопала себя по коленям, а затем протянула мне руки, предлагая объятия:

– Давай, иди-ка сюда.

Я недоверчиво подошла и обняла её. Она легла так, что я теперь лежала на её груди. Это было похоже на лежание на мягком, пушистом, белоснежном облаке. Парящем где-то в небесах, далеко-далеко от земли. Закрыв глаза, я чётко это увидела. Больше мне не хотелось никуда идти и что-либо делать. Хотелось лежать на этом облаке вечность.

Памперо мягко гладила меня по голове, по-матерински нежно. Мне кажется, я даже заурчала, хотя кажется давно забыла, как это делать. Памперо нежно сказала:

– Свобода только по началу горька, как полынь. Но рано или поздно, она превращается в молоко с мёдом. Иногда приходится ошибаться и страдать от последствий своих решений. Иногда ты даже переживаешь маленькую смерть. Но за смертью будет перерождение. Любое страдание конечно, если сбросишь с себя рабские цепи. Ты это чувствуешь?

– Я чувствую будто бы я умерла и оказалась в стране дождей и тумана, в раю...

– Это именно то, о чём я и говорю. Так настоящая свобода и выглядит. Ты страдаешь, ошибаешься. Рвёшь на себе цепи условностей и петлю былой культуры, морали, негласных норм. Становишься собой. Тебе не нужна жестокость или подчинение. Не нужно, чтобы тебя кто-то унижал и самой не нужно никого унижать. Твоё освобождение лежит через нежность, через молоко и мёд.

Я невольно заплакала. Это я тоже, кажется, почти забыла, как делать... Но я зарыдала. Я плакала и сильнее зарывалась лицом в облако. Памперо продолжала меня гладить:

– Всё хорошо. Ты можешь оставаться здесь сколько хочешь. Можешь спать здесь, со мной. Я постерегу твой сон. И завтра можешь остаться здесь, мы с Хамсин сделаем всё, чтобы тебе было спокойнее. А послезавтра у нас важный день. И к его наступлению ты не только отдохнёшь, но и выйдешь, в конце-концов, новой Таянной. Спи и ничего не бойся...