Могучий маг-универсал в школе заклинателей (СИ)

Глава 4

Первый урок по магической практике состоялся в среду. Весь первый курс — около сотни человек, облачённые в тёмно-зелёную спортивную форму — собрался на полигон. Тут были только парни. Девчонки занимались отдельно.

Вначале нас заставили бегать круги и делать силовые упражнения, затем последовали тренировки духовного тела и концентрации посредством движений, похожих на удары и блоки с сосредоточением внутренней энергетики в разные части тела.

Эта техника так и называлась «духовный бой», она делилась на практическую (боевую) и тренировочную разновидности и имела несколько стилей. Её основы изучали в гимназиях, и моё новое тело сохранило в мышечной памяти кое-какие наработки, причём весьма неплохие. Похоже, Вячеслав и раньше не лодырничал, стараясь преуспеть хоть в чём-то.

Общая тренировка продолжалась два часа, за нами наблюдали пять мастеров, а потом они нас разделили на группы по видам магии: четыре — для стихийных заклинателей, и одна — для всех остальных.

Склонности к той или иной магии у юношей и девушек проявлялись к четырнадцати-пятнадцати годам, то есть в старших классах гимназии, и дальше шла специализация. Разумеется, кроме стихийных чар были и другие: ментальная магия, целительство, телекинез, электрокинез, но менталисты, врачеватели и ребята с редкими способностями в школы третьего разряда не попадали.

Обучают ли где-то в этом мире управлению праэнергией, я не знал, память молчала. Возможно, тут никто не знает, что такое подпространство. Тогда придётся рассчитываться только на самостоятельные тренировки.

Самая большая группа набралась из ребят, не владеющей никакой магией — таких было более трети от всех первокурсников, и я оказался в их числе. Нас официально именовали кинетиками, а неофициально либо «физиками», либо «крепышами», поскольку упор мы делали на физической силе тела и на рукопашном бое, тогда как настоящие заклинатели изучали лишь основы управления внутренней энергией, а затем переключались на развитие магических техник.

Нашим тренером был господин Соколов — парень лет двадцати, плечистый, с широкими бровями и скошенным подбородком, отчего физиономия его выглядела немного по-обезьяньи. Первым делом он воодушевил нас, заявив, что пока заклинатели мучаются со своей магией, у нас есть шанс развить в себе настоящую физическую мощь, да такую, против которой любая магия будет беспомощна.

И следующие два часа нас снова загрузили физическими упражнениями и тренировками на укрепление духовного тела, то есть ровно тем, чем мы занимались до этого. Но только теперь Соколов не просто наблюдал за нами, а ещё и немилосердно ругал тех, кто допускал ошибки. Он не делал различия между учащимися дворянского сословия и обычными — орал на всех одинаково.

Вся первая половина дня в итоге оказалась посвящена тренировками, затем был обед, а за ним — теоретические занятия в классах.

Столовая находилась в подвале. Под низкими сводчатыми потолками тянулись длинные столы, за которыми гремели ложками и тарелками учащиеся, быстро поедая добытую пищу, которую возле стойки накладывали несколько поваров. И опять девушек с нами не оказалось: они ели в другом помещении с отдельным входом.

На еду и отдых отводился час. За это время учащиеся должны были переодеться (если требовалось) пообедать и приготовиться к занятиям.

Мы с Жеребцовым стояли в очереди, когда впереди началась возня. Одного парня из нашей группы — дворянина Кошкина, высокого сутуловатого малого с бледным надменным лицом и зачёсанными назад волосами — случайно толкнул какой-то учащийся, пытавшийся пролезть вперёд. Кошкин тут же оскорбился.

— Эй, немедленно извинись! — возмутился он.

— Выкуси, пестряк! Не вертись под ногами, а то тумаков получишь, — огрызнулся задира.

«Пестряками» или «пёстрыми», как я понял, называли аристократов за их разноцветные наряды. В обычных условиях никто не посмел бы говорить гадости в лицо дворянину, но здесь дела обстояли иначе. Все учащиеся у нас объявлялись равными. Такой подход позволял учить вместе простолюдинов и аристократов, но создавал ряд проблем.

Здесь, к примеру, любой мещанин мог запросто оскорбить дворянина, и если за стенами школы за такое можно было попасть в тюрьму, то у нас подобное либо вообще не наказывалось, либо считалось лёгкой провинностью.

Я всё яснее понимал, почему это учебное заведение имеет дурную репутацию. Действительно, какой уважающий себя аристократ отправит своего отпрыска туда, где над ним будет глумиться всякая чернь? Но попавшие сюда ребята из знатных семей ещё не поняли здешние негласные порядки, они жили законами, установленными за стенами школы, и Кошкин не был исключением.

— Да это бунт! — воскликнул он. — Немедленно проси прощения, иначе я тебя заставлю!

— Ага! Заставь!

Кошкин схватил обидчика за китель и вытолкнул из очереди. Задира кинулся на Кошкина и, кажется, успел треснуть ему по лицу. И тут их остановил наставник Барашкин. Появившись словно из-под земли, он окликнул драчунов и вывел их из столовой. Не знаю, какое наказание их ждало, но как минимум обеда они лишились.

Когда мы пришли в класс, Кошкин был уже там. Он сидел за партой, приложив окровавленный платок к разбитой губе. Под глазом расплывался фингал. Мы с Жеребцовым и ещё двум дворянами устроились за соседними партами, поскольку решили держаться все вместе.

— Что случилось? — спросил я.

— Этот подонок оказался слишком силён, — проговорил Кошкин негромко. — Второкурсник.

— Вы подрались? — удивился Жеребцов. — Но вас же наставник куда-то отвёл.

— Он отвёл нас в пустой класс, запер там и велел решать разногласия, как умеем. Что за подлость? Разве можно так поступать? Меня избила какая-то шантрапа, а ему даже ничего не будет за это!

— Но ведь драки запрещены. Барашкин сам говорил! — воскликнул Жеребцов.

Мы дружно недоумевали. Кажется, драться не только не запрещалось, но сами же наставники поощряли выяснение отношений кулаками. Зато весь остальной класс явно радовался произошедшему. Ребята-простолюдины не без злорадства посматривали на Кошкина. До наших ушей доносились слова о том, что очередного пестряка на место поставили.

Я хотел поговорить с Барашкиным с глазу на глаз и выяснить, почему он так поступил, но на следующей перемене наставник куда-то ушёл и до конца дня не появлялся.

После уроков и до самого отбоя было свободное время, когда учащиеся занимались личными делами и подготовкой к занятиям или экзаменам. Помимо этого на нас ложились обязанность по уборке комнат, коридора, двух санузлов и кухни. Возле входа висел график с расписанием дежурств. На этаже имелось двадцать четыре комнаты, и каждый день дежурили по две, то есть по восемь человек. Получалось так, что заниматься уборкой нам предстояло раз в двенадцать дней, причём опять же всем независимо от происхождения.

Формой обучения высшая школа заклинателей походила скорее на университет, чем на гимназию, но только с уклоном в магические практики, которым отводилось в общей сложности шестнадцать часов в неделю плюс фехтование. Но теоретические предметы тоже были, и по ним предстояло сдавать экзамены в конце полугодия. Наставник сразу застращал нас, что учащиеся, которые их провалят, отправятся в солдаты. Не знаю, правда или нет, но мотивацию он дал хорошую.

На самостоятельные тренировки время оставалось не так много, как хотелось бы. В будний день я мог выделить на них два-три часа, а в период подготовки к экзаменам даже от этого придётся отказаться. Цель же моя оставалась прежней — открыть в себе контроль над праэнергией, а пока его нет — развивать телекинез.

После занятий я переоделся тёмно-зелёную спортивную форму и отправился на полигон. Народу тут оказалось много. Кто-то упражнялся с магией, кто-то медитировал, а в стороне от всех большая группа учащихся проводила поединки с использованием различного холодного оружия, созданного с помощью заклинаний земляной стихии.

Я не стал здесь задерживаться и пошёл к бетонным коробкам, не желая привлекать к себе лишнего внимания. Наверняка третьекурсники считали то место своим, но сегодня их опять не оказалось, и я спокойно посвятил тренировкам два часа.

Вечером перед отбоем мы с Жеребцовым сидели в комнате за столом и пили чай с печеньем. Аркадий и Вася до сих пор нас сторонились. Первый лежал на кровати и читал книгу, второй зашивал носок. Вася имел не столь радикальный настрой: простодушный паренёк не питал к нам ненависти, но находился под влиянием своего друга, а тот был непримирим. Меня же сложившаяся ситуация не устраивала. Зачем эта нелепая вражда с соседями по комнате? Только лишние неудобства создаёт.

— Что сидите одни? — спросил я у Аркадия и Васи. — Присоединяйтесь. Мы не кусаемся.

— Дворянин зовёт к себе за стол простолюдина? — с издёвкой проговорил Аркадий. — Что-то новенькое.

— Может быть, не все аристократы — напыщенные индюки? Давай, не стесняйтесь.

Я поймал осуждающий взгляд Жеребцова, но возражать парень не стал. Чувствовалось, он уже признал мой авторитет. Наверное, ощущал во мне некую внутреннюю силу, хотя о моих способностях пока не знал. Никто из учащихся о них не знал, кроме той спасённой девицы и белобрысого, однако намеренно скрывать силу я не собирался. Понадобится — применю.

Аркадий отложил книгу, уселся на кровати и уставился на меня исподлобья.

— Да что ты на меня глядишь? — усмехнулся я. — Хочешь дыру взглядом прожечь? Кружку бери, наливай чай и приходи. И ты, Вася, тоже. Печенья сами себя не съедят.

Моё уверенное дружелюбие подействовало, и Аркадий буркнул Васе, чтобы тот тащил кружки с кипятком. Вскоре мы сидели за одним столом и беседовали. Аркадий поначалу молчал, и мне потребовались некоторые усилия, чтобы его расположить к общению, но зато когда парень разговорился, его было уже не остановить.

Оказалось, у Аркадия имелся личный мотив ненавидеть аристократов. Один из них убил его мать. Какой-то высокородный подонок домогался её, а, получив отказ, не стерпел и заморозил её насмерть. Аркадий знал об этом со слов отца, который также не питал любви к дворянскому сословию.

Знал Аркадий и другие истории, как аристократы убивали, калечили и всячески издевались над обычными людьми. Рассказать ему было что. И про забастовку на заводе Воронцовых поведал, когда владелец собственноручно перебил сотню рабочих, и про то, как аристократы продавали и покупали крепостных, разрывая семьи, как обращали кого-то в рабство, а кого-то подвергали ужасным пыткам за мелкую провинность или косой взгляд.

Не знаю, насколько правдивы были эти истории, но теперь я, по крайней мере, понимал, почему Аркадий так предвзято к нам относится. В свою очередь, я заверил его, что никого не пытал, ни над кем не издевался, и намерения такого не имею.

Так мы и просидели до полуночи, забыв о том, что в семь утра уже надо вставать.

И всё же в классе при остальных учениках Аркадий и Вася по-прежнему нас сторонились. У них с ребятами-простолюдинами сложилась своя компания, которая с нами, аристократами, не спешила заводить дружбу.

Последним шёл урок стратологии — предмет, на котором мы изучали нижние слои и обитающих там существ. Вёл его худощавый парень лет тридцати с уродливым звездообразным шрамом на левой щеке — господин Седов. Он всем сразу понравился, поскольку в отличие от большинства преподавателей общался с нами по-дружески. Он рассказал, что участвовал в четвёртой колониальной войне в Северной Америке, и ученики тут же закидали его вопросами, а Седов, казалось, был даже не против такого внимания.

Что касается преподаваемого предмета Седов сказал, что до сих пор о суррогатных мирах науке известно мало, поэтому и курс лекций был не слишком объёмный: один год по два часа в неделю.

Закончили мы сегодня позже, чем положено, но я всё равно надеялся выкроить часа два для самостоятельной магической практики. Мои же соседи, наоборот, хотели предаваться безделью, поскольку домашних заданий на ближайшие дни не было, а экзамены — далеко. Значит, можно отдыхать и ни о чём не думать.

— Вместо того чтобы бока отлёживать, лучше бы шли тренироваться, — я переоделся в спортивный костюм и собирался выходить.

Аркадий рассмеялся:

— У нас четыре дня в неделю магическая практика по полдня и два часа фехтование. Тебя от тренировок не тошнит?

— Наоборот, мало, — ответил я насмешливо.

— Ну ты даёшь! Не, с меня хватит. У меня и так всё хорошо.

Аркадий думал, что ему можно расслабиться. Он владел магией воды и закончил гимназию-пансионат с рангом «практикант», то есть следующим после «ученика». Это считалось неплохим уровнем. Но вот лениться ему точно не стоило, иначе фору можно потерять. Но это его дело. Я не собирался становиться наставником для этих оболтусов.

И тут дверь отворилась, и в комнату ввалились два рослых парня, одетых в штаны на подтяжках и рубашки. В общежитии обычно не требовали носить форму.

— Ну что, первогодки, сидим баклуши бьём? — заявил парень с узким лбом и широкой челюстью. — Дело для вас есть. Уборка этажа. Поэтому швабры в руки — и в коридор.

Мы переглянулись. Требование парней стало для нас полной неожиданностью, ведь по расписанию дежурить нам предстояло ещё нескоро.

Я на всякий случай жестом предупредил соседей, чтобы молчали, а сам спросил:

— А вы вообще кто?

— Те, кто следит за порядком. И давайте поменьше разговоров. Полы сами себя не помоют.

— Но по расписанию… — я хотел объяснить, что мы сегодня не дежурим, но яйцеголовый и слова сказать не дал.

— Забудьте про расписание. Оно ничего не значит. Здесь мы определяем, кому и когда дежурить. Сегодня — ваша очередь. Поэтому давайте шустрее, если не хотите до полуночи возиться.

— А почему именно ты назначаешь дежурных?

— Послушай, сударь, ты здесь сколько учишься?

— Пока не так долго…

— Вот именно. А я — третий год. Как думаешь, кто из нас лучше знает порядки? Эти бумажки с дежурствами администрация выписывает не глядя, без учёта многих факторов, поэтому на них не смотри. Мы сами распределяем дежурства. Ну так что, господа перваки, вопросы ещё есть?

Слова третьекурсников звучали правдоподобно, и в то же время закрадывались сомнения. Старшие учащиеся неспроста взялись назначать дежурных по этажу. У них была какая-то цель. Возможно, хотели заставить новичков работать вместо себя.

— Тогда поступим вот как, — ответил я. — Предоставьте расписание, кто и когда дежурит, и мы будем ему следовать. А вламываться без стука — невежливо. Поэтому, господа третьекурсники, покиньте комнату и возвращайтесь с расписанием.

— Послушай, сударь, ты совсем рехнулся так со старшими разговаривать? — яйцеголовый вскипел. — Тебе рот ещё не позволено открывать. Или проблем захотел? Это всегда можно устроить. Подумай о своём будущем в стенах нашей школы.

— Обязательно подумаю. А теперь выйди и принеси расписание. Только, когда придёшь, вначале постучись…

— Не понимает, похоже, — сказал второй.

— Да, первак, непонятливый ты. Ну ничего, и не таких учили уму-разуму. С тобой потом разберёмся. А остальные — за мной! — приказал яйцеголовый.

— Они тоже никуда не пойдут, — возразил я.

— Ты самый главный тут, я не понял?

— А тебе и не надо понимать. Или неси расписание, или не мешайся.

Старшекурсники озадаченно переглянулись.

— Ладно, пока гуляйте. Но вы четверо, считайте, проблемы себе нажили серьёзные. Пойдём, — сказал яйцеголовый своему спутнику, и оба покинули комнату, даже не закрыв за собой дверь.

Тренировка отменялась. Я не знал, что будет, но третьекурсники в скором времени могли вернуться с подкреплением и попытаться уладить проблему кулаками. Придётся держать оборону, а без меня мои соседи не справятся.

— Кажется, у нас проблемы, — нервно усмехнулся Жеребцов. — Не прошло и года…

— И что? — с упрёком посмотрел на него Аркадий. — За свою холёную физиономию беспокоишься? Я-то думал, аристократы хотя бы не трусят.

— С чего ты взял, что я трушу? Будь ты сам дворянином, я бы вызвал тебя на дуэль за такие слова, — вспылил Жеребцов.

— Этих двоих вызови, — хмыкнул Аркадий.

— Спокойно, парни, — осадил я их. — Сейчас только ссориться не хватало. Я говорил и повторяю ещё раз: надо держаться вместе. Кто дворянин, кто простолюдин — не имеет значения. Третьекурсники нас прогнуть хотят, заставить вместо себя клозет намывать. Если заняться больше нечем — пожалуйста, швабры в руки, и за дело. А нет, так не цапайтесь меж собой.

— Почему ты думаешь, что вместо себя заставляют работать? — спросил Жеребцов, с которым мы тоже перешли на «ты». — Он говорил, что они сами расписание дежурств составляют.

— Вот и составляют так, чтобы младшие вместо них всё делали. Разве это неясно?

— Ну… я даже не подумал. Если так, то я не собираюсь вместо них полы тереть. Ещё чего! Почему дворянин вообще должен этим заниматься?

— В общем, парни, надо разработать стратегию, — я выглянул в коридор, не подслушивает ли кто, закрыл дверь и уселся на свою кровать. — Слушайте меня внимательно…

Я объяснил, что теперь поодиночке желательно никуда не ходить, особенно в места уединённые, где на нас могут устроить засаду. Больше всего вопросов вызывало посещение клозета и душевой. Санузел находился близко, через две двери от нашей комнаты, но это было такое место, где учащегося подловить легче лёгкого.

Поэтому мы решили так: если в умывальне (путь к туалетным кабинкам лежал через неё) никого нет, то спокойно идти справлять нужду, а если там толкутся старшекурсники, вернуться в комнату и подождать, пока уйдут, или пойти всем вместе. Ну и на ночь, разумеется, дверь договорились запирать на замок. Будут ломать — услышим и приготовимся.

Так, за обсуждением плана действий мы провели весь вечер. Вопреки моим ожиданиям никто к нам больше не приходил и ничего не требовал.

Утром мы вчетвером отправились в умывальню чистить зубы. В это время тут собралось много учащихся, и возле раковин образовывалась очередь. На этаже имелось два санузла, на каждый приходилось примерно по пятьдесят человек. Яйцеголового и его приятеля здесь не оказалось.

До обеда нас опять гоняли по полигону, даже несмотря на то, что ближе к полудню хлынул дождь. Соколов заявил, что мы будем заниматься на улице в любую погоду, хоть в грозу, хоть в снег, хоть. Новость никого не обрадовал, но куда деваться? Слово тренера — закон.

Вечером я отправился на самостоятельные тренировки. Соседей по комнате оставил одних. Не сторожить же их до конца года. Надо продолжать жить своей жизнью, тем более я не очень-то и боялся «проблем», которые грозили устроить нам старшекурсники. Что они сделают? Полезут в драку? Даже смешно…

Когда я шёл по коридору, мне попался тот самый яйцеголовый. С ним были двое. Они стояли возле окна и разговаривали. Неподалёку двое ребят возили швабрами по полу. Мы с яйцеголовым встретились взглядом, но парень сделал вид, будто меня не знает. Выйдя из общежития, я немного подождал, не побегут ли за мной старшекурсники, и, не обнаружив признаков преследования, со спокойной душой зашагал в сторону полигона.

В общежитие вернулся перед самым отбоем. Идти в душ пришлось уже после отбоя, когда учащимся полагалось лежать в кроватях. А мои соседи, как обычно, чаёвничали и даже не собирались расходиться. Свет в это время включать было нельзя, поэтому зажги маленькую керосиновую лампу на столе. Аркадий непринуждённо общаться с Жеребцовым, расспрашивая о его жизни и семье. Кажется, для него стало сюрпризом, что дворяне тоже бывают бедными.

У Аркадия отец был врачом и получал гораздо большее жалование, чем простые рабочие. Мачеха занималась домашним хозяйством. Они не нищенствовали. У семьи имелась возможность скрыть способности сына, заплатив проверяющим органам, но родители не сделали этого, поскольку хотели, чтобы отпрыск выбился в люди и получил дворянство. Пусть аристократов и ненавидели, а всё равно каждый мещанин мечтал о титуле. Таков парадокс.

Я не стал долго слушать болтовню ребят и отправился в душ. Помылся, надел брюки и рубашку, вышел из кабинки, держа в руках сложенную спортивную форму. В умывальне наткнулся на четвёрку парней, среди которых оказался яйцеголовый. Он стоял, скрестив руки на груди. Я не смог бы пройти мимо них, даже если бы захотел. И как они только узнали о моём месте нахождения?

— Ну что, первак, куда собрался? — наглым тоном остановил меня яйцеголовый. — Погоди, не так быстро. Объяснить тебе кое-что придётся.