Могучий маг-универсал в школе заклинателей (СИ)

Глава 16

Едва я залез в салон кабриолета, как в нос ударил запах кожи, смешанный с дорогими духами. Салтыкова сидела за рулём. Она была в чёрных брюках, обтягивающих её упругие бёдра, и синей блузке с брошью под воротником.

— Даже не сомневалась, что вы придёте, Вячеслав, — улыбнулась Марианна.

— Это зависело не от меня. Если бы наставник не выписал пропуск, то встреча не состоялась бы. Но заинтриговать вы умеете. Думаю, речь пойдёт не о нашем предмете.

— Не знаю, как вам, а мне не хотелось бы по поводу нашей встречи. Прокатимся? Как вы на это смотрите? В Кузьминках есть неплохое кафе, мы могли бы там поужинать.

— Вы меня приглашаете на свидание? — сделал я удивлённый вид.

Марианна улыбнулась:

— Можете считать это дружеским ужином. Ну так что?

— Поехали. Похоже, сегодня придётся пропустить тренировку. Надеюсь, оно того стоит.

Машина плавно тронулась с места и выехала на дорогу.

— А вы каждый день тренируетесь? — спросила Марианна.

— Почти. Иногда делаю исключения по особым случаям, как, например, сегодня. Но стараюсь не пропускать.

— Вы очень целеустремлённы. Хотите стать ещё сильнее? По-моему, вы и так умеете многое для своего возраста.

— Не хочу терять форму.

— С такой насыщенной программой, как здесь, не потеряете. А вот по окончании учёбы далеко не у всем удаётся держать себя в тонусе. Сама чувствую, как после школы навыки немного растеряла, хотя тоже тренируюсь — раз или два в неделю, как получится. Но всё равно не то. Когда с ракшасами драться пришлось, я сразу почувствовала.

— Ну а что вы хотели? Тренироваться надо постоянно. Раз в неделю — очень мало.

— Хорошо, что вы это понимаете. Вам достался особый дар, и нельзя его просто так закопать. Давно он у вас?

— За несколько дней до приезда сюда открылся.

— И за эти дни вы научились воздействовать на энергетику других существ, создавать силовые поля и термальные эффекты? Кажется, вы лукавите, Вячеслав, — улыбнулась Марианна. — На освоение этих навыков требуется не один год, будь вы хоть трижды особенный.

Салтыкова пыталась вывести меня на чистую воду. Что ж, ей это удалось, только какая мне разница?

— Тогда пусть это останется моей тайной, — сказал я.

— Вы всё больше разжигаете моё любопытство, Вячеслав.

— А вы — моё.

— Значит, мы стоим друг друга.

За окном промелькнул посёлок, расположенный возле станции, и вскоре мы оказались в Выхино. За облагороженными фасадами стоящих вдоль улицы зданий прятались бетонные трущобы, а над ними поднимались трубы заводов, обгадившие небо чёрной вонью.

Но вскоре мы свернули и оказались на дороге, ведущей через лес.

— Выхино — бедняцкий район, — объясняла Марианна. — Там живут рабочие, да всякие разночинцы. Другое дело — Кузьминки. Сейчас сами увидите разницу.

И я увидел. Стоило миновать лес, как мы попали в тихий, уютный район, застроенные преимущественно двух- и трёхэтажными каменными зданиями. Некоторые имели старинную архитектуру с множеством лепнины, другие — с портиками и колоннами — смотрелись посовременнее. Большинство были огорожены заборами и являлись, по-видимому, особняками аристократии. Но вскоре они остались позади, и мы оказались среди многоэтажек, прячущихся за тенистыми насаждениями тополей и клёнов.

— Словно другой мир, — оценил я.

— Да, разница колоссальная. А там, где вы жили… в Твери, по-другому?

— Район, где я жил, похож на этот, — мне опять пришлось обратиться к смутным воспоминаниям нового тела. — Бедные районы тоже есть, но туда я не ходил.

— И правильно. Смотреть там, честно говоря, нечего. Только грязь, вонь и чернь. Взгляд нечем усладить.

Типичные рассуждения представителя высшего общества не вызвали у меня ни малейшего удивления, тем более частично Марианна была права: ничего приятного в трущобах я тоже не заметил. Но кому-то там приходилось жить.

Мы остановились возле небольшого ресторана, расположенного на первом этаже величественного шестиэтажного здания, щедро облицованного наружным декором. Зайдя внутрь, мы окунулись в освежающую прохладу. Тут работал кондиционер — тоже, наверное, какой-нибудь магический.

Заведение было уютным и тихим. Вокруг накрытых белоснежными скатертями столов стояли кресла с резными деревянными ручками. Паркет блестел.

Нас встретил с поклоном официант и провёл за столик возле окна. Принёс меню.

— На самом деле вам с такими данными надо учиться совсем в другой школе, — сказала Марианна, пробегая взглядом меню. — Не думали перевестись?

Я остановился на первом попавшемся блюде и даже смотреть дальше не стал.

— Думаю, разумеется, но есть ряд препятствий.

— Главное — желание, а препятствия преодолимы. Но а если не секрет, — Марианна отложила меню, — в чём именно вы видите затруднения?

— В Москве много школ, и будет непросто выбрать. Учёба стоит дорого, а к своему отчиму я не намерен обращаться за деньгами. К тому же я не знаю, какие требуются действия.

— О, это несложно. Достаточно, чтобы ваш попечитель написал заявление на перевод в другую школу. Остальное в вашем случае неважно. Многие учебные заведения примут вас с распростёртыми объятиями. А деньги… С вашими способностями подработка найдётся всегда. Ну или можно взять кредит.

К нам подошёл официант, и мы сделали заказ, после чего продолжили.

— А участие попечителя обязательно? — уточнил я.

— Разумеется. Вам же ещё нет двадцати.

Действительно, двадцати мне ещё не было, и это создавало ряд трудностей.

По законам Российской империи в семнадцать человек становился дееспособным, с этого возраста он мог распоряжаться движимым имуществом, счетами в банке, водить машину, жениться и много чего ещё. Но только после так называемого совершеннолетия, которое наступало в двадцать лет, он получал право управлять недвижимостью, ценными бумагами и занимать некоторые посты. До двадцати лет какие-то вещи приходилось делать через попечителя, в том числе переводиться из школы в школу.

Но в этом-то и была проблема. Кто мой попечитель? Отчим? С ним я не собирался иметь никаких дел, особенно касающихся моих способностей и учёбы.

— Мы с отчимом не ладим, и я бы не хотел ставить его в известность, — объяснил я. — Эту проблему как-то можно решить?

— Можете выбрать другого попечителя. Правда, если ваш отчим не согласится, придётся решать вопрос через суд. Но опять же нет ничего невозможного. Обратитесь к кому-нибудь из родственников.

Легко сказать, обратись к родственникам. Где их взять-то? Дядя не согласится пойти против главы рода, как и остальные Миловидовы, а с родственниками по материнской линии я никогда не видел.

Дед Вячеслава порвал все отношения с главной, московской ветвью Ушаковых, когда переехал в Тверь, и они с нами тоже, по-видимому, не желали общаться, поэтому я не знал, где они живут и чем занимаются. Если на них и можно как-то выйти, то только через мать, да и тоне факт.

— Если выбирать школы, то я бы посоветовала главным образом две, — продолжала говорить Марианна. — Николаевское училище. Оно считается лучшим в империи. Но там, надо понимать, очень высокие требования и строгая дисциплина. Заведение находится под личным попечением самого государя императора. Или вторая школа, которой покровительствуют Мстиславские. Я сама, между прочим, её окончила, и могу с уверенностью сказать, что там хороший уровень преподавания. Туда берут даже небогатых дворян, если они обладают сильным даром. Первую школу не советую: там учатся дети придворных. Третью, четвёртую и пятую — тоже. Считаются элитными, первый разряд, но, по сути, это просто закрытые клубы для детей нескольких богатых родов. Вас туда и не возьмут, да и искать там нечего. Можете также поступить в любую школу второго разряда, но это не ваш уровень.

Я внимательно слушал и мотал на ус, а сам задавался вопросом: зачем Марианна всё это рассказывает? Она как будто сама заинтересована в моём переводе. Но почему?

— Есть важный момент, — сказал я. — Школа не должна быть закрытой. Я не хочу жить в общежитии. Предпочитаю свободу.

— Тогда вторая вам подойдёт. Там есть общежитие, но можно и самому найти жильё. А вот Николаевское училище — тоже закрытого типа. Но уровень, конечно, совсем другой. Наша, пятнадцатая, так-то для черни предназначена. Дворяне там вообще не должны учиться. Но так сложилось, что нищих аристократов во второразрядные школы не всегда хотят принимать, если мест нет, и их отправляют сюда. По-хорошему, с этим надо что-то делать.

Официант принёс нам заказанные блюда и напитки: мне — стакан воды, Марианне — бокал белого вина.

— А почему вы пошли преподавать? — перевёл я разговор на другую тему, когда мы приступили к еде. — Вы не нуждаетесь в деньгах. Что вами движет?

— Призвание, — улыбнулась Марианна. — Мне нравится преподавать. Я хорошо разбираюсь в предмете, имею соответствующее образование и хочу применить свои знания. Я не из тех, кому подходит роль птицы в золотой клетке.

— Это видно. Характер у вас весьма… свободолюбивый. Многие замужние дамы не решились бы ужинать в ресторане с незнакомцем.

Марианна улыбнулась и пожала плечами:

— Что есть, того не отнять.

— Не боитесь, что вашему мужу это не понравится? Или надеетесь, что он не узнает?

— А насчёт этого можете не волноваться. Иногда в браках по договорённости отношения не настолько близкие. Порой супруги решают просто жить своей жизнью и не мешать друг другу.

— Что ж, ваш выбор.

Мы обменялись впечатлениями о блюдах, Марианна сказала, что знает это заведение уже давно, хотя живёт не здесь, а южнее, в пригороде. А когда нам принесли десерт, она спросила:

— А что все говорят, будто во время ваших последних вылазок на нижние слои какие-то перестрелки случались? Даже раненые, говорят, есть. Неужели директору и покровителю настолько плевать на жизни учеников? Должно же их заботить хоть что-то, кроме наживы?

— Да, случилась перестрелка на базе. Я точно не знаю, кто напал и почему. Думаю, конкуренты. Поэтому Воротынский решил на какое-то время нас не отправлять на нижние слои. Если честно, жаль. Мы лишились возможности подзаработать. С другой стороны, быть втянутым в чужой конфликт тоже не хочется. Надеюсь, проблема быстро разрешится, и мы опять сможем ходить за чудо-камнями.

— И много вам платят?

— За прошлую вылазку получили по шестьдесят рублей. За эту, думаю, будет меньше.

— Это совсем немного. Можно получать и больше.

— Где?

— Любой род, занимающийся добычей чудо-камней, заплатит больше. И кстати, не знаю, правда это или нет, но поговаривают, что Воротынские скоро не будут покровительствовать пятнадцатой школе.

— Вот как? И почему же?

— Якобы указ готовится, чтобы все школы финансировались только из государственной казны. Императору не нравится, что князья имеют такое большое влияние на школы заклинателей. Из-за этого некоторые ученики идут не на государственную службу, а на предприятия и в дружины князей, которые покровительствуют школам. Но изначально планировалось готовить выпускников именно к государственной службе, а их переманивают дворянские кланы. У них стало слишком много власти. Когда Михаил ввёл ограничение на численность дружин, знаете какие недовольства поднялись? Князей еле-еле успокоить получилось. Но разве должно быть так, что у какого-нибудь клана власти больше, чем у самого государя?

Похоже, речь шла о реформах нынешнего императора Михаила IV. Он с самого начала своего правления взял курс на централизацию власти, решив ограничить дворянские кланы. Не знаю, откуда у меня взялась в голове эта информация. Наверное, Вячеслав что-то слышал краем уха.

— Как бы то ни было, многие рода, думаю, будут отстаивать свою свободу, — рассудил я.

— Разумеется. Некоторые хотят, чтобы император был всего лишь третейским судьёй или что-то вроде того. Они покровительствуют всяким народническим кружкам, подбивают чернь на восстания, устраивают раздоры среди аристократии и делают всё, чтобы растащить империю на клочки, которые будут подчиняться только им. Нельзя этого позволить, — Марианна вытерла руки салфеткой. — Готова биться об заклад, что и за нападениями на Воротынских стоят эти же люди. Их цель — вражда всех со всеми. Разделяй и властвуй, как говорится.

Удивительно, как изменился тон Салтыковой. Она говорила с жаром, словно её до глубины души возмущало такое положение вещей. Вот только я-то знал, что на нас напали вовсе не те, кто желал ограничить императорскую власть, а некая коалиция с противоположными взглядами, считающая Воротынских чуть ли не предателями государя. Но об этом распространяться, пожалуй, не стоило.

— К сожалению, я не знаю, кто на нас напал. Даже если Воротынские что-то выяснят, мне они не расскажут. А вы, получается, выступаете за централизацию власти?

— Государь — наместник Солнцеликого на земле, он и должен править, а не горстка князей, которые каждый на себя одеяло тянет. Таков порядок установлен Всевышним, и наш долг — его блюсти, иначе нас ждут беды.

Рассуждения эти чем-то напоминали разговоры пленного фанатика. И я подумал, что пора беседу заканчивать.

— Да, прекрасно. Кажется, времени уже много, — я посмотрел на настенные часы. — А мы всё сидим и сидим. Не хотелось бы опоздать к отбою.

— Да, конечно, — легко согласилась Салтыкова. — Опаздывать нельзя, иначе накажут. Я вас подброшу до ворот.

Заплатив каждый сам за себя, мы покинули ресторан.

На обратном пути мы говорили мало. Я всё думал о словах Марианны. Странно было слышать из уст этой молодой дамы такие разговоры в поддержку единоличной царской власти. С другой стороны, она не сказала ничего такого, что не внушали каждому аристократу или простолюдину с детства. Император — наместник Солнцеликого и потому нами правит. Отрицание этого считалось преступлением.

И всё равно я не до конца понял, что хотела Марианна. Чтобы я перевёлся в другую школу? Ей-то какой в этом интерес? Но помочь с этим она, вероятно, мне сможет. Осталось вопросы с попечителем решить. Возможно, стоило обратиться к отчиму. В конце концов, какая ему разница, где я учусь? Не деньги же от него требую. А написать заявление — невелик труд.

Вернувшись в комнату, я опять столкнулся с любопытством своих соседей, которое мне уже порядком надоело. Сколько можно каждому объяснять, куда я пошёл или почему отсутствовал целый день? Какое их дело, в конце концов?

— Ты где был? — удивился Аркадий.

— На свидании, — ответил я.

— Правда? С кем? — оживился Жеребцов.

— С кем надо. Господа, как думаете, у меня могут быть дела, которые вас не касаются? Или я должен о каждом своём шаге отчитываться только потому, что вы тут со мной живёте? — я обвёл взглядом всех троих.

— Ну не хочешь — не говори, — буркнул Аркадий.

Ощущалось, что мой резкий тон немного обидел его, но на следующее утро всё недовольство испарилось, и мы опять общались, как обычно.

В этот день после тренировок я занялся перепрятыванием тетради на случай, если обыски повторятся. Завернул её в одну из своих старых рубах, а вечером, когда шёл на тренировку, спрятал под кофтой и незаметно вынес из комнаты. Закопал за «трущобами» рядом с толстым клёном.

Тоже не идеальный вариант, конечно. Разрытая земля может привлечь чьё-нибудь внимания, или моё копошение здесь. Камер вроде как нет, но кто знает, какие тут ещё средства наблюдения имеются. А вдруг меня случайно кто-то из-за деревьев увидит? Но лучшего способа спрятать вещь мне в голову не приходило.

О том, что работы на этой седмице точно не будет (хотя и по словам Воротынского можно было это понять), мне сообщил Седов в четверг после стратологии. Он наедине вручил мне конверт с вознаграждением и рассказал новость. Я спросил, как долго нас не будут пускать на нижние слои, но Седов не знал. Как начальство решит.

Также он предупредил, что в школу скоро может нагрянуть проверка, и нам не стоит распространяться о нашей работе. Формально ничего незаконного в этом не было, ведь занимаемся мы ей в свободное от учёбы время, но ревизорам могло не понравиться.

В конверте я обнаружил сто тридцать пять рублей. В этот раз Воротынский тоже отблагодарил меня за помощь, но за камни заплатил меньше, поскольку добыча была весьма скудной.

В этот же день мы увиделись с Таней вечером после ужина. Со мной, как обычно, притащился Жеребцов, а с ней — Прасковья. Стали договариваться, как провести неделю. Я был свободен и при деньгах и не видел ничего дурного в том, чтобы прогуляться по городу, сходить в кино или посидеть в трактире или кафе.

Но тут оказалось, что у Тани запланировано одно дело, которое она никак не может отложить. Её отец получил травму на производстве, и она собиралась ехать в больницу, чтобы оплатить лечение родителя. Меня удивило, что она хочет потратить на своего папеньку почти все свои сбережения, накопленные с нищенской стипендии, которую выплачивали ей в пансионе.

— Ты же говорила, что тебя дома били, — напомнил я.

— Но я не могу оставить папеньку в беде, — сказала Таня. — Если он не выйдет на работу, моим маме и брату с сестрой негде будет жить. Они не смогут оплатить комнату. Я не прощу себе этого.

— Тогда помочь надо. Я могу поехать вместе с тобой, а на обратном пути заскочим в ресторан или ещё куда-нибудь, куда захочешь.

— Ой, ты правда этого хочешь? Нам ведь придётся ехать в трущобы на севере.

— Просто не хочу целый день сидеть в общежитии. Мне всё равно, куда ехать.

О том и условились, и Таня сразу повеселела. После недельной службы мы встретились на выходе из храма и поехали на такси на северную окраину Москвы, в Раевский район, представлявший собой, по словам Тани, сплошные трущобы, сгрудившиеся возле нескольких больших заводов, на одном из которых работал её отец. Там же находилась и больница.

Был выходной, и такси быстро довезло нас в нужную часть города. И тут начались проблемы. На улицах Раевского района царило оживление. Народу было так много, что в какой-то момент таксист уже не мог ехать дальше. Серо-коричневая человеческая масса заполнила всю дорогу, зажатую между грязного бетона одинаковых построек. Повсюду мелькали хмурые мужские и реже женские лица, кепки, картузы, поношенные пиджаки и рубахи. Мы с Таней не понимали, что происходит.

— Забастовка, небось, какая-нибудь, — возмущался таксист. — Ну задрали, в самом деле! Работать не дают нормально!

— Воротай взад! — кричали нам на настойчивые гудки клаксона. — Дальше нет проезда. Куды прёшь?

— А что случилось? — высунулся из окна таксист. — Чего толпимся?

— Что-что. Заводы бастуют, не знаешь, что ли?

— А почём мне знать? Как в двадцатую больницу проехать?

— Да никак. Говорят же, перекрыто всё. Пехом пущай господа топают.

Нам ничего не оставалось, кроме как заплатить таксисту и пойти пешком. Но вскоре оказалось, что и на своих двоих добраться не так-то просто. Рядом находился какой-то завод. Я видел трубы, торчащие над крышами. А больница была как раз на одной из соседних улиц. Нам приходилось буквально проталкиваться сквозь бастующих.

— И что нам делать? — переживала Таня. — А если нас поймают? Тогда нас точно накажут, даже исключить могут.

— За что?

— За участие в митинге.

— Тань, ну что за чушь? Какое участие в митинге? Мы в больнице идём к твоему отцу.

— Ага, будут они разбираться…

— Всё нормально будет. Никто нас не поймает. Пошли через тот переулок. Там народу поменьше.

Мы свернули на тесную улочку, а потом ещё на одну. Здесь действительно людей было не так много. По крайней мере, мы могли спокойно идти. Но впереди нас ждала всё та же гудящая толпа, и нам, похоже, предстояло искать обходной маршрут, плутая по бетонному лабиринту.

Вдруг где-то впереди раздались выстрелы. Вначале одиночные, похожие на залп нескольких винтовок, а потом затрещал пулемёт. Толпа внезапно сорвалась с места. Я заметил подворотню неподалёку, схватил Таню за руку и рванул туда, распихав бегущих в панике людей.

Тут же за нами нырнули девушка с парнем в простых нарядах и четверо мужчин рабочей наружности в чёрных и коричневых пиджаках. Подворотня вела в тесный двор, но она была перекрыта решёткой, и мы никак не могли попасть туда, если только не сломать преграду.

А мимо нас мчались обезумевшие от страха люди, кто-то падал, о них спотыкались другие, третьи топтали валяющихся на дороге. Крики ужаса и боли заполнили улицу.

— О боже, они нас всех перебьют! — волновалась девушка, забежавшая вместе с нами в подворотню.

— Спокойно. Мы здесь в безопасности, — резко ответил сопровождавший её парень. — Сейчас все убегут, и мы пойдём дальше. А вы — студенты, что ли? — обратился он к нам.

— Мы из школы заклинателей, — сказала Таня.

— А чего прячетесь-то! Там жандармы митинг расстреливают, а вы прячетесь.

— Мы в больницу идём, — пролепетала неуверенно Таня, — к отцу.

Толпа растаяла, оставив после себя несколько растоптанных тел. Кто-то стонал и звал на помощь, другие даже не шевелись. Трое мужчин, которые бежали последними, упали напротив нашей подворотни, сражённые пулями. До нас донёсся топот тяжёлых стальных ног, а ноздри резанул запах горелой плоти.

— Боже мой, они идут сюда, они нас убьют! — запричитала девушка, чуть не плача.

— Молчи! Тихо, — парень зажал ей рот рукой. — Может, пронесёт.

Я выглянул из подворотни и сразу понял, что причины для беспокойства есть.

По улице шла шагающая машина, вооружённая двумя пулемётами, а за ней — десяток людей в чёрных мундирах и фуражках с красными околышами. Они держали в руках винтовки, а у одного в ладонях рыжими всполохами плясали сгустки пламени. На растрескавшемся асфальте валялись тела демонстрантов, некоторые горели.

Те, кто давил забастовку, убивали всех на своём пути, и что-то мне подсказывало, с нами они тоже не станут церемониться.

— Жандармы! Вот же суки! — процедил один из забежавших в подворотню рабочих и извлёк из-за пазухи пузатый короткоствольный револьвер с крупным барабаном.