Месть человеческая – Том I.

Глава 5. Приговор

Глава 5.

Приговор.

Планета Троон. Троонвиль. Квартира.

Обычная, ничем не примечательная квартира, две комнаты, маленькие как два пенала, несколько лет назад они бы душили меня, наваливаясь своей узостью, но то в прошлой жизни, я уже не тот, что прежде, трущобы для нас королевские хоромы, по сравнению с лагерным бараком. Мы там три года мечтали, чтобы получить отдельную комнату для девочек, отдельная для нас.

Двухэтажный домик, сложенный из пиленного местного камня и дерева. Туалет с душем и маленькая кухня на первом этаже. Через стенку — автомобильный бокс. Человейник, ряды однотипных домиков со съёмными квартирами, здесь живёт низ среднего класса, кто может позволить себе машину, но не может приличную квартиру.

Почти трущобы. Огромный плюс, в автомобиле можно заехать внутрь, и высадить тех, кто не хочет, чтобы видеокамеры считывали лицо.

Девчонки спрятались во второй комнате и затихли как мышки. Тихонько плачут, или просто насупились, Лада их успокоила в меру сил. Но мои дети выросли раньше их сверстниц, они всё понимают и делают вид, что верят.

На плазменный экран выведены камеры с подъезда моего дома, для меня неприятное открытие, насколько плотно Клан приглядывал за мной.

Мы с Ладой сидим, прижавшись друг к другу на диване. Тепло тела любимой женщины, рука в руке, я не могу долго сидеть на одном месте.

Хочется вскакивать и метаться из комнаты в комнату.

Страшно. Не от наказания, что меня ждёт? Да ничего толком, даже на каторгу не отправят, за связь с подпольем. Всегда можно обосновать, что угрожали семье.

Страшно оттого, что моя жизнь на развилке, если сдамся, уеду с семьёй в тюремный мир, и одним богам известно, через пять лет не заставят ли продлить контракт. Уйду с посланником Клана, неизвестно, как отнесутся ко мне Великие, не посчитают изменником?

— Мужа, давай уйдём пока что не случилось. Не по душе мне всё это. Нас не убьют, мы просто уйдём. — сбивчивый шёпот супруги на ухо.

Я краем глаза глянул на Серого.

«Зовите меня как Вам удобно, я давно уже забыл клановое имя.» так он представился супруге при встрече. И никаких объяснений.

— Не бойся, я с тобой. Всё будет хорошо, Грей нам поможет. — я шепнул в ответ.

Ничего не происходило на экране, дом жил своей жизнью.

— Можно спрятаться у Орандж, мой Клан не выдаст, нас прикроют, так спрячут, что Совет в жизни не найдёт. — шептала Лада.

Когда я волнуюсь, у меня страх через движенье выходит, мне сидеть на одном месте, только через стиснутые зубы удаётся. Супруга начинает фонтанировать гениальными идеями и наоборот замирает как опоссум, а вдруг обойдётся?

Мы удивительно разные по характерам. После свадьбы первые два года не могли привыкнуть друг к другу, настолько, что мне назначили постоянную любовницу из Раскланеных, но постепенно, всё выправилось. Родилась дочка-первенец, и ребёнок нас связал крепче воли Клана.

С любовницей мы так и дружили семьями. Они все погибли в Войне. Романа иногда мне приходит во сне, не могу душу её отпустить.

Лада флегматик, её терпение постепенно передаётся мне, и я успокаиваюсь, а моя подвижность не даёт ей закисать в своём болоте.

— Разумеется, Вы можете в любой момент выйти. Кровь Греев слишком ценна, выживание Вашей семьи в приоритете. — ровным голосом заметил посланец, — с вероятностью в десять процентов, Комиссия Вами не заинтересуется, тогда утром я покину планету, а Вы отправитесь на работу. В любом случае я Вам не угроза, а покровительство и защита Клана.

— Спасибо, у нас с мужем завтра выходной, а девочки могут один день не пойти в школу. — супруга вмешалась в разговор.

Ей так идёт мягкая хрипотца, после шёпота.

— Муж, ведь всё обойдётся, ну ведь обойдётся, не придётся всё бросать и бежать на край мира. — шёпот в ухо.

Если бы надежды любимой женщины стали материальны – вокруг нас в небеса поднялись бы каменные стены.

— К сожалению, не обойдётся. К Вам гости. — как о чём-то совершенно обычном, не стоящем внимания, объявил Серый.

На парковку въехала неприметная машина, серый фургон. Ничего в нём нет зловещего или грозного. Но я едва сдержался, когда увидел мужчину в белом летнем костюме и шляпе.

— Ох, узкоглазый?! — подсердечно выдохнула Лада.

Слишком хорошо она его помнила в мундире, даже не видя лица, в гражданской одежде, спутать ни с кем не смогла, ни сейчас, ни через двадцать лет.

Толстячок и мужчина с девушкой, составляли его свиту – и только.

Когда Куратор пересекал двор, он шествовал первым, как Великий Грей, на прогулке в своём домене.

Два воина за ним — телохранители, в них чувствовалась скрытая сила и готовность убивать. Я видел профессионалов, и не с кем не спутаю. Сейчас шорты и футболка, при необходимости — скафандр и броня, таким людям всё одинаково привычно.

Начальник медцентра чествовал себя явно не в своей тарелке, его пугали наёмники, ему видно, что некомфортно на чужой планете. Людишки такого типа сильны на своём месте, где за ними сила иерархии, но в одиночку ничтожество. У себя на нью-Тасмании он таскает к себе в постель интернок, девчонки после института в его полной власти, я знаю, сам вращался в этих кругах, насмотрелся на мелочь пузатую. Здесь он понуро плёлся позади всех. Мелкий холуй, сопровождающий Властительного Грея на обходе владений.

Неспешно, осознавая свою силу, поднялись на этаж. Толстячок приложил руку к электронному замку, в квартире раздалась соловьиная трель звонка.

Минутное ожидание у двери.

— Сбежали твои Греи, уже, наверное, на корвете в подпространство нырнули. Одевай броню, дочка! — старший наёмник снял футболку и сунул в руки толстячку.

Куратор повернулся к домофону, и, глядя в зрачок камеры, отправил мне сообщение:

— Жан, не дури. Я знаю, ты это сообщение просмотришь, принято решение о принудительном твоём трудоустройстве. Я тебя уверяю условия хорошие, и срок небольшой. Если вернёшься, обещаю, замнём побег из-под надзора. Отправишься на работу, и через пять лет вольный человек, а там и надзор закончится. Не вернёшься до завтра — семья объявлена будет изменниками, вас найдут и казнят! Не дури, ты меня много лет знаешь. Прими совет — сдавайся.

Да я его слышу. Ответ — молчание.

— Желаете сдаться? — бесцветный голос. Взгляд из-под очков. — Сдаться всегда можно, сейчас последствия будут минимальные.

— Я… Ну мы… может, и не надо…

Я сжал руку супруги, и она успокоилась и затихла.

Девушка, не стесняясь похотливых глазок толстячка, разделась догола, я на мгновенье залюбовался её фигуркой. Красивая, точёная, от неё исходила хрупкость и сила одновременно.

Подхолуйчик её ел глазами, а она видела перед собой мокрицу.

Когда амазонка спускала трусики, не стала отворачиваться или зажиматься, пряча женский пушок на лобке, лицо её бесстрастно, только глаза наполнены брезгливостью.

Воины-женщины подсознательно чувствуют, когда мужчина слаб духом и помыкает зависимыми женщинами, и презирают таких.

Быдло, дорвавшееся до власти над слабыми, прекрасно понимает границы дозволенного, и он может только держать в охапку одежду наёмников, и разглядывать недоступное тело.

Я, задумавшись, не заметил, как Наёмники активировали живую броню, и достали пистолеты.

Девушка без разворота пнула дверь в районе замка, петель, окончательный удар плечом и дверь падает на пол, девушка распластывается на полу, приготовившись стрелять.

Старик входит внутрь, держа оружие на изготовку.

Никого.

Жаль мне расставаться с этой жизнью, жаль. Мы уже как-то стали привыкать к новому статусу. Но я не могу себя похоронить на Тасмании. Жил бы с один и чёрт с ним — сдался бы, но моя семья должна не бултыхаться в проруби быдла, мы Греи, мы должны занять высокое положение, даже если придётся на какое-то время сменить фамилию.

На меня навалилась тоска.

Я не смог, и больше никогда не смогу стать знаменитым учёным, три года, наполненные трудами, унизительная работа лаборантом, бесчисленные эвтаназии, бессонные ночи, всё прошло прахом, когда мелкий смердюк решил, что мой талант пригодится в его занюханном медцентре…

Меня злоба переполняла, и тоска, по несбывшимся надеждам.

Супруга обняла и прижалась грудями ко мне.

Злоба!

Настолько сильная злоба. Кусаю палец, чтобы не завыть от злобы.

Не буду пугать дочек, они должны расти, думая, что папа — рыцарь на белом коне. Не ведаю страха и сомнений.

— Рекомендую воспользоваться предложением Клана, мы сможем Вас защитить. — голос Серого сух и деловит.

Мы молчим, не в силах сделать последний шаг.

Наёмники пробежались по квартире, развернуться негде, где там бегать, но инструкцию отработали как полагается, проверили детектором взрывчатку и яды, демонстративно на виду у всех, убрали с голов живую броню и пригласили вовнутрь остальных.

Джон, видно, расстроен, нет, конечно же, на его лице не дрогнул ни один мускул, но я его слишком долго знаю.

Я разочаровал Вас Куратор, ну что делать, стать Вашим подопечным не моя мечта детства. Именно Вы меня выбрали на первом построении, когда делили пленных, а не я Вас.

И всё-таки я вам благодарен, Вы человечный простолюдин, если я смогу, я отплачу тем же – прикрою Вас с семьёй, кто его знает, чем Гражданская война закончится.

А она не закончилась, чтобы Совет не думал.

Толстячок зашёл последним, боязливо оглядываясь, он боится, что из-под дивана выползет Великий Грей с мечом огненным?

Аккуратно сложил одежду на диван в гостиной с одной стороны мужчины, с другой — девчонки, и сел посредине, не желая пропустить шоу с переодеванием.

— Нет никого, Греи суки убежали, я сколько Вам говорил в Комиссии, что Греёнышам тварям нет веры! Говорил! Нет, ты скажи, говорил или нет! Ты эту семейку всегда расхваливал, образцом ставил, ну и где твой образец? Может, у пиратов, управление крейсером осваивает. И сколько наших положим пока уроем тварей!

Джон отстранился от ответа.

— Ну что людям не живётся спокойно, есть же у человека работа, и причём хорошая, мы же решили доверить ему прекрасное место, у меня за эту должность двое заслуженных хирургов в ординаторской подрались. А этот сбежал. — влез толстячок без спроса.

И немедленно заткнулся, втянув голову, когда на него одновременно зыркнули Наёмник и Куратор.

— Я требую смертный приговор семье отступников! — жёстко, глядя в глаза Джону, произнёс Наёмник.

— Я отказываюсь прямо сейчас приговаривать к смерти семью, только за то, что мы их не нашли. — отрезал Куратор.

Уважаю, достойный человек.

— Уже нашли! Всех пятерых!

Наёмница вернулась с кухни, держа на пальце наши разблокированные браслеты.

— Приговор Джон, немедленно приговор, или я на тебя напишу жалобу Бродягам, хочешь перед ними оправдываться? — непреклонен Наёмник.

— Тебе так не терпится убить ребёнка? Погоди, не бери грех на душу ей всего восемь лет. Вот посмотри она совсем мелкая! В глаза ей посмотри!

Джон на большом семейном портрете ткнул пальцем в младшенькую, и голография мгновенно вывела изображение Весты в размер портрета.

— У меня две такие погибли, когда конвой на Исидоре Греи расстреляли.

Наёмник протянул руки к Джону, тот не отвёл глаз и не отшатнулся.

— Сам этими руками щенков Греев задушу. Синие глаза в мать, у них уродились.

Толстячок сидел притихший, как мышь, на футболке расплывалось пятно пота.

— Остановись. Гражданская закончилось. Живи, создай семью, ты ещё не такой старый. Осядь, где ни будь. У тебя полно денег на три жизни хватит, не берись за этот заказ. Зачем тебе вся эта кровь. Ты себе сам копаешь могилу. — Дядюшка Тай говорил тихо, но с нажимом, как больному ребёнку.

— Думаешь, я за Греями по планетам гоняюсь, бабло поднять? Лям больше, лям меньше. Рвать зубами их. Кровь этих тварей сцедить хочу, до последнего гадёныша, чтоб и следа от Клана не осталась. А потом хоть сдохнуть в канаве. — зубовный скрежет.

Глаза бешеные.

Он тварь, не наёмник – палач. Только бежать в соседний сектор, да хоть к Соседям лишь бы подальше от бешеного старика.

— Согласно Капитуляции, и уставу комиссии, Вы обязаны вынести приговор, если откажетесь, это ничего не изменит, вынесет другой комиссар. — вмешалась наёмница.

Нежный голос, открытое лицо, красивое тело, чего тебе, девочка, не хватило в этой жизни, что же ты по локоть в крови ходишь.

Дядюшка Тай вынул телефон из пиджака, разложил

— Хорошо. Я объявлю приговор

— Я Джон Сон Тай, член Комиссии по примирению. За побег из-под надзора объявляю вне закона, членов Клана Грей:

Тит Грейстоун вне дара 37 лет;

Лада Грейстоун вне дара 35 лет.

Приговор требует утверждения в течение пяти дней Советом.

— Это всё?! Ты должен всех приговорить и выблядков Греевских тоже! — немедленно взорвался старый наёмник.

— Не делай этого, не бери грех на душу. Тебе стыдно будет умирать. — Джон попытался усовестить старика.

Можно только уважать Куратора за стойкость.

— Адепт Распятого Бога? Редкость в нашем секторе. — впервые за всё время проявил эмоцию посланец Греев.

— Комиссар, Вы нарушаете закон равной вены — за предательство одного казнится вся семья. — опять влезла девчонка.

Супруга перестала дышать, я сжал её руку и тихонько шепнул на ушко:

— Руки у них коротки, нас Клан спрячет так далеко, что никто до нас не доберётся. К Соседям уедем, от них выдачи нет.

— Объявляю вне закона:

Кира Грейстоун вне дара 15 лет

Диана Грейстоун вне дара 12 лет

Веста Грейстоун вне дара 8 лет

— Ты доволен? — скривился Куратор как от гадости.

— Какой симпатичный мальчик, кажется, Комиссар Вы его забыли, Гай Грейстоун вне дара 19 лет, — сучка вывела на фотопластинку портрет брата.

Уроды! Они могут убить брата, он в Военном училище на другой планете, я не могу никак спасти!

Страх заползает в меня, как холодная змея зашевелилась в животе, свернулась кольцами, не давая вдохнуть лёгким, сжала сердце тупой болью.

Брат в их власти!

Пришлют приговор и его повесят на плацу.

Вскакиваю, надо что-то делать, надо бежать, надо звонить, Куратору, Комиссию, надо что-то делать.

— Отказываю! Он брат, и не входит в семью, мы наказываем за преступления, но не устраиваем геноцид Греев! Приговоров больше не будет!

Немного помолчав, он явно принял для себя какое-то решение

— Зря вы надеетесь на покровительство Бродяг, вы не они, вы Наёмники, хоть и взяли власть не по себе. Организация превратилась в банду, ведёте личную вендетту с осколками Греев. Только не понимаете, что уже ваше время ушло, Совет рано или поздно, либо укротит вас, либо… с бандами иногда происходят неприятности — они исчезают.

Куратор развернулся и вышел из квартиры.

— Тит! Твою мать, что ты натворил, дурак! Сдавайся прямо сейчас, потом будет поздно. Ну или беги к Соседям со всей семьёй. Только не верь Греям, они тебя на тот свет утянут. Сохрани жизнь всем своим, не пытайся мстить. Прощай. Пусть Бог Триединый защитит тебя.

Он отпустил кнопку вызова домофона, и усталой походкой пошёл по лестнице вниз, игнорируя лифт.

Прощай, друг. Спасибо тебе, что сберёг брата, никогда не забуду. Долг на мне. И на моих детях. И спасибо за честный совет. Для меня жизнь семьи превыше всего на свете, я не дурачок, чтобы потерять всё ради бессмысленной мести.

Прощай…

— Нет, ну зачем же уж так, ну мы же всё-таки не Греи, нельзя уподобляться им. Детей казнить — это уж слишком, они же ничего не свершили, да и уничтожить всю семью целиком это уж слишком, — по-бабски запричитал толстячок.

— Заткнись, червяк. — оборвала его наёмница.

— Нет, ну что ты так сразу доча, у нас Совет установил демократию, каждый может говорить, что думает. Ты должна не хамить, ты должна обосновать свою точку зрения. — наёмник, плавным движением, не подошёл, переместился к толстячку, обняв его за плечи.

— Понимаешь, дорогой друг, этот напыщенный глист – идиот. Беда не то, что он христианин, ты не христианин, надеюсь? — строго спросил толстячка наёмник.

— Нет, нет, я верую в Церковь Человечества.

— Прекрасно брат. Понимаешь, есть маленькое зло, ну, например, только что приехавшую на Тасманию медсестричку, припугнуть и заставить обслуживать начальника во всех позах. Это маленькое, почти незаметное зло, девчонка не местная, никого не знает и её никто не знает, а так у ней хоть покровитель появится. Но ты, конечно же, не такой!

— Нет, нет, совсем нет, — замотал головой толстячок.

— Есть большое зло, это когда, допустим, обкрадываешь Бродяг, или торгуешь органами на чёрном рынке, — сделал паузу наёмник.

— Клевета завистников, — голос холуйчика осип. На лбу выступила испарина.

— Верю! И есть Вселенское зло, это Греи, они устроили войну, напали на мирные кланы, и все порядочные люди, а ты я вижу человек порядочный, должны уничтожить зло. Если мы уничтожим Греев до последнего ребёнка, никто не вернётся мстить, и никто не родится Одарённым в следующем поколении. Ты пойми мы не злобой упиваемся, мы раз и навсегда устраняем угрозу миру во Вселенной.

И без перехода закончил:

— Если Греёныши побегав от нас и обосравшись со страха, приползут к тебе, умоляя всё решить миром, ты поступишь как достойный человек и сообщишь нам, а не Комиссарам.

Дверь за запуганным простолюдином закрылась, в пустом помещении остались только пара наёмников, и пустота.

Из квартиры ушла наша душа, она стала просто помещением, в котором кто-то раньше жил. Ничего не изменилось, та же фотопанель на стене, тот же диван, и массажное кресло, стопка поглаженного белья на окне, рядом с цветущими орхидеями, но уже нет того малого, что делало дом обжитым...

— Симпатичный мальчик, мне такие нравятся, жаль, нам его не отдали, я не прочь бы с ним поразвлечься,

Сучка сжала губки бантиком, разглядывая фото моего брата, удачный кадр, я снял, когда выскакивает из моря, волны по пояс, весёлый, глаза искрятся, белоснежная улыбка, и растрёпанные волосы.

Наша первая семейная поездка на море после войны, мы счастливы, что всё позади, и мы выжили, не заглядывали в будущее, просто радовались морю.

Улыбка стервы, и фотопанель отброшена в угол.

Треск экрана, и в последний раз моргнув, семейные фотографии гаснут, да и мы скоро исчезнем из этого мира.

— Твой жених не догадывается о хобби невесты?

— Он в финансах бог, а жизни не знает, думает, что я сражаюсь во благо человечества.

— Вот и не должен Фрай ничего узнать, я мыслю, со временем он станет рулить деньгами Организации, а такие вещи чужому не доверишь. Да и Братику тоже не сболтни лишнего, он весь, такой правильный, такие дураки тоже нужны как витрина.

— Пап, так что насчёт мальчонки?

— Взялась бы ты доча за ум, жених есть, всё есть, ну что у тебя за хрень в голове творится, что тебя к садизму тянет? Молодая же девка, тебе бы о принце на единороге мечтать, а ты себя ведёшь как больная на всю голову. Откуда у тебя это все вроде в родове психи не встречались?

Она нежно обняла отца, прижавшись к его щеке, чмокнула в лоб.

— Есть один, он душил своими руками Греёнышей, а я их трупики за ноги в камнедробилку забрасывала. Мелкие так прикольно визжали, может, поэтому и не выхожу замуж, не хочу, чтоб, что случись, моих также в дробилку спускали.

Отец погладил по головке дочь, мирная картина.

«Отец и дочь – цветок любви.»;

У меня от этого цветка коленки вибрируют.

— Пока я жив, нас никто не тронет, а там вырежем Греев, мстить некому станет. И заживём спокойно. — немного помолчав, продолжил, — но ты, доча, должна быть аккуратней.

— Вот это деловой разговор Пап, буду как белочка пушистая, я только слегка поиграю с мальчиком.

— У меня после твоих развлечений с пацанами, перед Бродягами отвечать приходится, в следующий раз тебя отправлю неприятности расхлёбывать. В прошлый раз ты им предоставила на опознание голову с вырванным языком и оторванными ушами и без единого зуба, а в позапрошлый — руки с иголками под ногтями. Давай доча, ты лучше к Фраю отправишься, он уже год в отпуск не ездил. Слетайте на Лагуну Лимерсона, покупайтесь, отдохните.

— Пап, а пап, ну он до меня зубы сгрыз, а иголки я просто забыла после допроса. Можно, я потом отдохну. — заканючила сука.

— Ну что ж с тобой доча поделать. Ладно, тишком отправься на Преторию и там жди, мало ли как что обернётся. Но я тебе одно скажу:

«Этот мальчик от тебя не уйдёт.»;