Месть человеческая – Том I.

Глава 3. Милость

Глава 3.

Милость.

Планета Троон. Троонвиль. Магистрат. Комиссия по примирению.

Нет, по моему мнению, ночные смены не самая лучшая работа, сутки через трое со стороны, конечно, выглядят как мечта.

Особенно если сравнивать с работой в шахте сутки через сутки, или на астероидах 12-через-12, но я стал уставать.

В Домене Греев, согласно законодательству, установлен десятичасовой рабочий день или если сменный график сутки через двое.

Простолюдины работали и были вполне довольны своей жизнью.

В Свободных мирах по Магдебургскому праву живут сплошные лентяи, им установлен восьмичасовой рабочий день и сутки через трое.

Не могу привыкнуть к тому, что нужно работать от звонка до звонка, а не приходить на работу, по мере необходимости.

Если бы я в свой Университет приходил бы к восьми и уходил бы в шесть, добром бы это не кончилось.

Сначала в моём отделе начались слухи и брожения среди коллектива. Если начальник сидит в кабинете весь день и руководит работами, а не появляется к десяти и не уходит часа в три-четыре, значит, происходит что-то сильно не нормальное.

Простолюдины, стали строить догадки, и фантазии чего ждать и к чему это. Через пару недель мои коллеги, стали делиться слухами один грандиознее другого.

Самые безобидные:

- Визит Великих Греев для проверки ведения работ особой важности. Слух начался с одного Одарённого, но через месяц плебеи клятвенно уверяли, что приедут на них посмотреть, все до одного Великие Греи все четыре Ветви Клана в полном составе.

- Разрабатывается, и уже почти готово особо секретное оружие по технологии Соседей, или, наоборот, против Соседей.

И тому подобные глупости, иногда забавные, иногда грустные, от осознания, что ум пролетариев не может придумать ничего по-настоящему оригинального.

Через пару тройку недель такой работы Клановича, в рамках предписанных законодательством размеров трудового дня, стали проявляться более значительные проблемы.

Коллеги, мои дальние родственники из распущенных Ветвей, которые хоть и являются дальними потомками Греев, но увы и ах! Утеряли даже минимальные шансы пробудить Искру Грея, вместе с этим и приставку к фамилии «Грей», и все привилегии, положенные мне как члену Клана, но от этого не лишённые родственных уз, и имеющие более высокий статус в глазах Клановичей, чем Простолюдины, стали бы тоже волноваться.

Домыслы Раскланеных, гораздо более вредоносные на неокрепшие умы пролетариев, чем зародившиеся в среде простолюдинов.

Всё гораздо хуже, наши родственнички, начнут поговаривать сперва тишком, между собой, а потом эти слухи утекут в среду ниже, и там гротескно исказятся.

Если Раскланеные будут в четверть голоса поговаривать, что я чем-то крупно проштрафился, раз своей работой с восьми до восемнадцати, стараюсь загладить вину, то чернорабочие будут прямо говорить, что моя Ветвь неугодна Великим, и что со дня на день нас всех извергнут из Клана, или мы сами убежим к Соседям, спасаясь от расправы.

Самое плохое в этих дурацких слухах, что я про них просто не узнаю.

Раскланенные, никогда мне не скажут, что стали подозревать о проблемах в Клане, особенно мнимых, хоть их на дыбу подвешивай или разложи на скамейке и выпори.

Разумеется, физические наказания Раскланеных строго запрещены, порют, или ставят в колодки, только всякую мелочь — Простолюдинов. Мы обязаны сохранять уважение к Крови Греев, но даже под угрозой порки (абсолютно не законной!!!!!) ни один из коллег не признается в том, что считает, что в Клане проблемы!

Даже если это всего лишь его ошибочное суждение!

Ничего не поделаешь, мы все так воспитаны:

«Дела Клана – разговор Равных!»;

Между собой они могут сколь угодно долго обсуждать меня или моего отца, но никогда не станут обсуждать ни со мной как с высшим, ни с простолюдином как с низшим.

А что говорят работяги я не узнаю кроме как от Раскланеных, я даже сейчас, после трёх лет лагерей и трёх лет жизни после Клана при разговоре с населением испытываю внутренний дискомфорт, а тогда даже мысль беседовать с ними мне не приходила в голову.

Ещё через неделю Дед вызовет в Поместье и при всех отчитает за поношение чести Ветви, если я немедленно не образумлюсь, меня изгонят и отправят работать как быдло, но уже без поддержки Ветви! И что никакие исследования не стоят слухов, о которых ему доложили информаторы.

Да, конечно, ничего подобного в Свободных мирах невозможно, а трудовое законодательство, как специально создано для лентяев и бездельников, но, но есть и плюсы, здесь никого не порют, иначе, после повала защиты диссертации, моя задница познакомилась бы с ротангом, и я неделю работал бы стоя.

Может что-то толковое и есть в Магдебургском праве?

Что-то меня с недосыпа на философию потянуло.

После ночи я засыпаю на ходу, спал урывками, смена прошла тяжёлая, а главное, ничего для Мечты, именно Мечты с Большой Буквы, не сделал.

С утра три эвтаназии, гора отчётов по исследованиям в Филиал Академии, после обеда Два Брёвна получили новые имплантаты, только не думаю, что они сильно им рады. Брёвна дубовые, один с лучевой болезнью в полмозга, другой с внутричерепными паразитами, оба из каких-то ошмётков армий, самое днище люмпенов, бомжи, и запах от них соответствующий, не считая того, что гниют заживо.

У меня сразу появилось желание сдать его на утилизацию сразу, как открыл свод черепа, а там гнездо Мильенорских Аскарид. Случись подобное полтора месяца назад, я бы обоих сразу отправил в подвал на встречу с Ангелом и Демоном, но теперь я не начальник, а объяснять и обосновывать бесполезность образцов, дольше и сложнее, чем вживить имплантат и забыть, тем более интересно, как он поведёт себя в экстремальных условиях.

А условия неприглядные настолько, что лаборантку вырвало прямо в операционной. Пришлось мне же потом и стерилизовать и бревно, и операционную. Синие на такое не подписывали контракт, а мне мало операций как микрохирурга, так ещё и как дежурному лаборанту пришлось собирать мозговых червей в автоклав, и заливать полы и стенд антисептиком.

Мои ожидания, и надежды выкроить вечерком время, не осуществились.

Дело даже не в паре утилизаций брёвен, это процедура много времени не занимает, два самых перспективных образца получили инсульт, и сперва, полночи пытался их реанимировать, с одним вроде удалось, но второй не выжил, и до утра я делал срезы и в черни, подготовил отчёт об инсульте подопытного.

В полдевятого утра, после сдачи дежурства, почти на пороге квартиры, получаю сообщение прийти в Комиссию. Времени хватило только забежать к себе, перехватить завтрак, и сменить одежду, с простонародной клетчатой рубашки и бесформенных джинсов, на строгий костюм и белую рубашку.

Квартира меня встретила пустотой.

Супруга на работе.

Девочки в школе, надо будет сходить на родительское собрание, послушать, чем живёт класс.

Мои на удивление просто встроились в учёбу. Конечно, полно сложностей с программой, но нас очень выручило, что в Лагере дети ходили в школу.

Всё — от ручек и тетрадей с учебниками до учителей предоставил Совет.

Победители проявили гуманность, мы, честно говоря, его не заслужили, часто проигравшие Ветви вырезались Греями целиком, вместе с детьми и стариками, а ещё чаще города уничтожались ударами пушек дредноутов.

Совет не допустил скатывания осколков Греев в неприкаянных люмпенов. За что мы, все уцелевшие, ему благодарны. Даже несмотря на то, что всегда учителя несут идеологию победителей.

Наверное, и это тоже правильно, зачем нести идеологию проигравших. Детям нужно встраиваться в общество, человек — априори существо адаптивное и конформистское, и я хочу, чтобы мои дети заняли достойное положение, а не сгорели в огне бунтарства.

Стены барака, быстро выдавили из голов моих дочек, мятежные мысли, а исчезновение из класса пары мальчиков, открыто споривших с учителями, стало вполне наглядным уроком.

Моя супруга, моя звёздочка, смогла объяснить детям, что победители имеют право на всё с побеждёнными. То, что нас спрятали в концлагере подальше от войны, — это милость, за которую нужно быть благодарным.

В лагере показывали, что мои Кланычи натворили при отступлении из Уроберга. Слава всем Богам, это не напоминают нам слишком часто.

Машина с операторами просто ехала по центральной улице и снимала трупы, распятые на стенах домов. Голые, прикреплённые за руки и ноги к фасаду, старики, женщины, дети. Горы трупов на перекрёстках и несколько человек, им самим непонятно как, выживших из двухсоттысячного города.

А я мог бы рассказать, как дредноут Клана Ред семь суток расстреливал из орудий типа «Разрушитель», мою родную планету, снося города с жителями.

Я никого не осуждаю, в Гражданской войне нет пощады, мы бы на их месте поступили бы так же.

Так что, пережив тоску лагерей, девчонки окунулись в нормальную жизнь и обзавелись подружками, а за старшенькой, кажется, ухаживает мальчик.

Жизнь продолжается, хоть и не такая, как думалось.

Знать бы, что меня ждёт за дверьми кабинета Куратора…

Внеочередной вызов – хорошего мало.

Секретарша, дама лет сорока, в строгом костюме, с роговыми очками, но с ярко напомаженными губками, пригласила внутрь кабинета.

Я небрежно поблагодарил её и вошёл.

Душа уходит в пятки каждый раз, когда переступаю порог.

Нет, ничего страшного или отдалённо напоминающую камеру пыток нет, наоборот, комната очень светлая, яркая, залитая утренним светом.

Обычно такого не бывает в рядовых офисах, но у Куратора доминирует не начальственный стол или стеллажи с книгами, вовсе нет, здесь царица всему – окно.

Огромное окно во всю стену кабинета, выходящую на городскую набережную Троонсвиля.

Я как-то набрался храбрости и на очередной встрече спросил, зачем в офисе огромное окно, отвлекающее внимание посетителей, Куратор просто ответил:

«Свет — это новая надежда, а вид из окна — символ, что мир прекрасен, и жизнь не кончается поражением, любому человеку есть ради чего жить.»;

Прав полностью, для меня свет в окошке семья, и мне есть ради чего жить.

На хозяйском месте сидел Куратор, обычный простолюдин.

Невысокий, благообразный мужчина азиатской внешности с коротко подстриженной бородкой, абсолютно белой, и проницательными узкими глазами.

Он принял меня вполне душевно и ласково, встал из-за стола, первым протянул руку, глаза лучились мудростью и добротой.

— Рад видеть у себя в гостях — слово прозвучало с небольшим нажимом, показывая, что встреча не официальная, — моего дорогого друга Жана.

Я немного успокоился, это добрый знак.

— Я всегда рад видеть вас, господин Сон Тай.

— Жан, ну к чему такая официальщина, я Вас пригласил, можно сказать, в гости. Сколько раз говорить, что зовите меня Джон. Вы уже не заключённый, а достойный член общества.

— Конечно, Джон, всегда забываю, что уже три года прошло! — я принял предложенные правила игры при посторонних.

За столом сидели два человека. Если Дядюшку Тай, легко можно принять за аристократа, то эту парочку пускали в дома Клановичей, только через задний ход.

Классическая иллюстрация из учебника антропологии для старших классов школы, типичные простолюдины. Лица лишены тени благородства, одежда не взыскательная, однотонные футболки и штаны. Полностью безликие и нечем не выделяющиеся из толпы личности.

Хозяин кабинета их полная противоположность.

Скроенный по фигуре пиджак. Высококачественный арнаутский лён. Неброский, но в то же время светлый цвет ткани. Белая рубашка. Яркая деталь – шёлковый шейный платок.

Дядюшка Тай умеет надевать костюмы не хуже меня, с врождённой элегантностью, а что лучше меня он носит – это мундиры.

Я с ним познакомился в лагере, он тогда ходил тёмно-зелёном мундире сил специальных операций Совета.

— Как время летит уже три года, как Гражданская кончилась. Как Супруга? Как дочки? Наверное, уже красавицы выросли, не думали об Университете? На Нью-Сиднее прекрасный университет, лучший в этом секторе 134 место в рейтинге, Комиссия всегда готова помочь с поступлением.

— О, спасибо Джон, но я так привык к своим девочкам, да и они боятся уезжать далеко от дома, но в любом случае спасибо за щедрое предложение, мы подумаем, времени ещё много.

Не нравится мне интерес Комиссии к детям.

— Да, конечно, у нас времени много, но подумать о будущем детей не помешает, — Куратор представил мне до этого сидящих молча за столом мужчин — позвольте представить Вашего коллегу, начальника медицинской службы Бродяг нашего сектора.

Сидящий за столом мужчина с непринятым лицом аскета, встал и протянул руку.

Сухая жёсткая ладонь, крепкое пожатие, переход к делу без вступлений.

— Я читал Вашу диссертацию вопрос интересный, но, — аскет, на мгновенье задумался, подбирая слова, — но не хочу вдаваться в подробности. Считаю тему исследований неактуальной.

— Глава Медицинского центра Нью-Тасмании. Мне рекомендовали Вас как неплохого микрохирурга. — самостоятельно представился желтоватый толстячок с жидкими усиками, сидящий рядом.

Вставать или протягивать руку для приветствий он посчитал излишним.

Равно как и называть свои имена.

Как минимум это неприлично!

— Ну зачем сразу так приступать к делу, давайте присядем, в ногах правды нет.

В дверь просочилась секретарша и поставила перед каждым по чашке чая.

Усилием воли я скрыл удивление на лице. Я не слышал, чтобы Тай угощал чаем Клановичей.

В лагере про Кураторов ходили разные слухи. Всё, конечно, зависит от человека, но на эти должности откровенных садистов не берут, и тишком поговаривали только в отношении начальника лагеря, болтали, что ему нравились мальчики, после исчезновения двоих его тихо убрали с должности.

Надзиратели, остающиеся на дежурстве, часто после ужина вызывали одиноких женщин на собеседование вечерами, и до утра.

Разумеется, все всё понимали, женщины не против, нельзя ночи, проведённые не в бараке, ставить им в вину. Оставшись одна без Клана, вдова ищет опоры в победителях, и…

«…не судите и судимы не будете…»;

Женщина — собственность Клана, именно Клан решает, за кого она выйдет замуж, от кого родит детей, если Клан не смог защитить своих женщин, значит, позор Клану.

Но к чести Джона, надо сказать, что его репутация осталась безупречна, после ухода проштрафившегося предшественника он почти год исполнял обязанности начальника и совмещал административную работу с надзором.

Так получилось, что с самого начала он вёл нас, именно он выделил нам отдельную комнату в бараке.

После окончания войны, надзирателей и поднадзорных, расселили по свободным планетам, как я слышал, многие, создали семьи со своими женщинами-арестантами.

Мужчины клана погибли, женщины достались победителям как трофей.

Это жизнь.

Мы победили — сами бы делили женщин и детей.

У меня служили бы в прислуге не клоны, а женщины побеждённых Кланов.

Даже хорошо, что не случилось, не согласен держать дома ненавидящих Греев в общем и меня, в частности.

— Мы все люди занятые, разводить пустые разговоры нам некогда. — едва присев, начал аскет. — Ваше исследование впечатляет, но это тупик, прямо скажу.

— Я не согласен с Вами, моя диссертация получила положительные отзывы, несмотря на то, что защита не совсем успешна. Я не смог решить несколько побочных осложнений, но доказал возможность адаптации высших отделов мозга к имплантатам, — взвесив, стоит ли дальше спорить, решил не останавливаться.

— Простите, я знаю большинство специалистов по исследованиям в моей области, но не могу припомнить Ваших статей. — я не позволю победителям принижать себя.

Война закончилась, вы сами не стали нас добивать, сами дали шанс на переигровку, и это мой маленький и легальный реванш над вами недоумками

Аскет и Куратор переглянулись, и после непродолжительной внутренней борьбы Куратор кивнул.

— Ничего вы не решили, вы упёрлись в тот же тупик, что и наши исследования шесть лет назад. Я в изначальной Академии возглавлял отдел исследований мозга. Это тупик. Читал Вашу диссертацию – неплохо! Вы зашли, с другой стороны, но результат одинаковый. — раздражённо ответил Аскет.

— По старой традиции, все исследования и открытия в рамках Академии анонимны, мы все солдаты на страже Галактике, и наши имена не разглашаются в научном сообществе. — вмешался толстяк.

Как этот пафос напоминает пропаганду Греев, те же громкие речи и пустота за ними. Только в исполнении этой бесцветной личности высокий слог становился пародией.

— Так! Научный и философский диспут предлагаю закрыть. Я вижу в Вас есть потенциал, и воля, Вы не боитесь спорить – ценю! От лица Бродяг я предлагаю Вам работу. Вылет через три дня, условия обсудите с Вашим руководством. — безапелляционно решил мою судьбу Аскет.

— А сейчас я вынужден Вас оставить. Слава Человечеству! — закончил разговор Бродяга вставая.

— Единому Слава. — не все из нас ответили сердцем, но никто не посмел оскорбить Бродяг.

— Так, ну давайте перейдём к делу. Разумеется, главное условие — отказ от любой публичной деятельности, в том числе научной. Мы вполне можем доверить Вам должность микрохирурга, даже без испытательного срока… — начал монотонно озвучивать условия плебей.

Нет! Я не буду даже выслушивать, чем меня собираются купить.

Победа над нами не даёт право подобным ничтожествам бросать косточку Греям.

— Простите, но Тасмания — это кажется, мир, тюрьма? — я сделал вид, что смутно припоминаю это название.

Ненавижу вас, быдло. Вы загнали нас, гражданских, в концлагеря, а сдавшихся военнопленных в шахты, на этом проклятом мире. Твари, да ваш мир на костях Греев стоит! Суки!

— Я с семьёй отбыл три года в концентрационном лагере и не совершал ничего преступного, чтобы угодить на каторгу. — сказал я с безмятежной улыбкой.

Боги только знают, как она мне далась тяжело.

— Да, конечно, одной из обязанностей Бродяг является контроль каторги и исключение побегов. Но, разумеется, Ваша семья будет жить отдельно от заключённых. Вам предоставят благоустроенный коттедж. Контракт на пять лет, по окончанию, Вы получите не только бонус, но и рекомендации членов семьи в поступление в институты. Давайте я озвучу перечень бенефитов…

— Спасибо, не стоит, я имел честь познакомиться с Вашими благодеяниями в течение трёх лет.

— Слушайте, что Вы себе позволяете, я воевал на крейсере Рэдов, пока Вы в безопасности отсиживались! Вас не наказывали! Вас укрыли от войны, Вы должны быть рады, что Бродяги Вас защитили!

— Я в экстазе! — вставил реплику, воспользовавшись отдышкой толстячка.

С затаённой радостью я наблюдал за тем, как рэдовскй холуй заткнулся, выпучив глаза.

— Вы отвергаете, предложение, Бродяг? Защитников, человечества? — быдло с остановками после каждого слова, втолковывал мне, словно малолетнему дебилу.

— Друзья! Давайте не будем впадать в крайности, — вмешался Куратор, не давая простолюдину опуститься до угроз и оскорблений, хотя куда уж ниже падать.

— Я искренне благодарен Бродягам, за столь щедрое предложение, но хотел бы сосредоточиться на научной карьере, я имею надежду, осчастливить человечество своими открытиями.

— Вам предоставлено возможность искупить позор, и… — задохнулся от чувства собственного величия толстячок.

— Я не участвовал в Гражданской войне, мне нечего искупать. — я обернулся к Куратору, — Комиссия имеет ко мне претензии?

Не обращая внимания на гневно пыхчащего недоумка, Джон пожал плечами.

— Вы полностью исполняете условия капитуляции, Комиссия не имеет к Вам претензий, равно как и к членам Вашей семьи, — потом отвёл глаза и другим голосом добавил, — но как друг, советовал бы принять предложение, через пять лет они от тебя отстанут, а диссертация никуда не убежит. К тому же они платят куда как лучше, чем здесь. У тебя, мой друг, талант, он прорвётся, а Бродяги могут создать все условия для исследований.

Когда он замолчал я добавил.

— Через пять лет мне будет за сорок.

— Да, но Бродяги помогут стартовать, не стоит недооценивать их возможности.

Мы игнорировали подхолуйника, он с необыкновенной живостью подскочил и направился к двери.

— Ты дурак, Грей, тебе предложили милость, а ты плюнул в нас. — и, взявшись за ручку дверцы, добавил, — кто кусает руку дающую, будет лизать сапог пинающий.

Дверь с хлопком закрылась.

Куратор хмуро подпирал подбородок ладонями, — человек психической устойчивости, сравнимой с нашей.

Я ни разу не видел его недовольным или злым, он никогда не повышал голоса. И при этом лагерь он держал железной рукой.

— Жан, я, конечно, не могу настаивать, но я всё-таки советовал бы взять контракт. Комиссия, конечно, не даст Бродягам беспределить, но…

Очень мне не понравилось «НО».