Мера Магии

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Оказавшись запертой в подвальной кладовке палат Совета Гленск Вуда — в том же самом помещении, в котором до этого был заключен Арик Сик — Айслинн Крэй задавалась вопросом, почему все о ней забыли. Она находилась под замком уже столько времени, что даже не знала, день сейчас или ночь. Ей дали коробку свечей, чтобы она не оставалась в темноте, кувшин с водой и таз для умывания, раскладушку и одеяло, чтобы у нее была возможность спать, ночной горшок и больше ничего. Они приходили время от времени, чтобы принести пищу и опустошить горшок — стражники, которым приказали следить за ней — но никогда не разговаривали с ней, даже когда она спрашивала их, и никогда не выполняли ее просьбы предоставить ей принадлежности для шитья или для рисования, или книги для чтения.

Даже сейчас она не имела ни малейшего понятия, что произошло и как она оказалась в этом плачевном состоянии.

Что она знала, и даже это было лишь предположение, так это то, что она была виновата в побеге Арика Сика. Она не могла вообразить, почему так случилось. То, что она сделает все возможное, чтобы помочь одному из Друджей — особенно тому, который виновен в смерти Сидера Амента — было нелепо. У нее не было никаких оснований, помогать такому типу и ничего из этого не выгадать, кроме нанесения вреда своему собственному народу.

Однако она сидела здесь, обвиненная в тяжелом предательстве и заключенная в этом помещении, может быть, на всю оставшуюся жизнь.

Умом она понимала, что так не будет продолжаться долго, но начинало казаться, что все–таки будет. Когда не можешь посмотреть наружу и узнать, темно сейчас или светло, когда не можешь говорить с кем–либо о том, что происходит в большом мире, чувствуется, как будто время полностью остановилось.

Весьма оскорбительным было то, что даже Пог не пришел с ней повидаться. Она понимала, что их отношения изменились не в лучшую сторону, особенно после того, как в поселке появился Сидер Амент с известиями о крушении защитной стены. Но она не думала, что он полностью бросит ее. Она предполагала, что он хотя бы захочет услышать ее объяснения на обвинения, какими бы они ни были. Она думала, что он предложит ей защиту. Однако, по–видимому, она ошиблась. Он ни разу не пришел, не послал весточки, не сделал ничего, чтобы связаться с ней с момента ее заточения.

Она наклонилась над тазом и плеснула водой в лицо. Она делала так гораздо чаще, чем ей хотелось, пытаясь смыть с себя песок и пыль, которые, казалось, прилипали к ней, хотя большую часть времени она просто сидела на одном месте. Это становилось привычкой, от которой она не могла отказаться, ответом на то, как сжимается ее кожа и напрягаются до предела нервы. Это заключение начинало воздействовать на нее не самым приятным образом. Казалось, эти омовения помогают, но в конце концов, как она знала, и этого окажется недостаточно, чтобы удержать ее во вменяемом состоянии.

Покончив с этим ритуалом, она присела, думая о мире за стенами ее тюрьмы, о солнечном свете и свежем воздухе, о звуках детских голосов и в тот же момент заплакала. Она не пыталась остановиться, позволив слезам литься, желая выбраться отсюда. Однажды ей придется собрать все свои силы, чтобы справиться с тем, что планировали для нее тюремщики. Потому что, если она и была в чем–то уверена, так это в том, что она не избежит дальнейшего наказания.

Поэтому она изрядно удивилась, когда щелкнул замок в двери кладовой, дверь распахнулась и вошел Пог Крэй.

Она поднялась ему навстречу. Она уже перестала кого–либо ждать, кроме стражников, которые присматривали за ней, и менее всего своего мужа. К своему удивлению, она обрадовалась, увидев его, испытывая облегчение, что он наконец–то к ней пришел. Лучше поздно, чем никогда, и может быть теперь он увидит, что с ней поступили неправильно.

Хотя ничего в жестком выражении его лица не предполагало, что все пойдет именно таким путем.

— Айслинн.

Он произнес ее имя не как приветствие, а как выражение отвращения. Он не стал к ней подходить, не пытался ее обнять. Вместо этого, он отошел в сторону, позволяя стражнику закрыть за собой дверь. Он стоял в тени, на самом краю круга света от свечи, скрестив на груди руки.

Внезапно рассердившись, она сказала:

— Почему ты так долго не приходил ко мне? Неужели я настолько тебе отвратительна?

Он медленно кивнул:

— Даже хуже, Айслинн. Ты предала меня, как мужа и как главу этого поселка и его Совета. Своими действиями ты опозорила меня — не только сейчас, но и раньше, снова и снова.

— Ты говоришь о Сидере Аменте. Я никогда не изменяла тебе с ним, никогда. И я не делала ничего, чтобы освободить этого Друджа. Он мне не друг.

Ее муж отвернулся от нее и сплюнул.

— Он был твоим любовником. Скорее всего, они оба были.

Айслинн остолбенела:

— Это неправда! В этом даже нет никакого смысла! Я еще могу понять твои подозрения насчет Сидера, хотя под ними и нет оснований. Но Друдж? Почему ты так думаешь?

— Потому что тебя видели! — прорычал он, заставляя ее вздрогнуть, несмотря на все усилия. — Потому что об этом сообщили, и теперь все знают!

— Видели? Кто видел?

Он пренебрежительно взмахнул рукой:

— Какое это имеет значение? Тебя видели, о твоих действиях сообщили, твое предательство раскрыто. Ты должно быть подумала, что меня это не волнует, поскольку наш брак дал трещину и наша совместная жизнь больше ничего не значит. Ты должно быть потянулась к этому Друджу и действовала импульсивно.

— Пог, это чушь…

— Но освободить его? — Ее муж не позволил ей прервать себя. — Освободить его, понимая, что он вернется к своему народу и приведет их к проходам, а потом и в долину, чтобы всех нас убить? Он обещал, что когда вернется, спасет тебя, если ты поможешь ему? Ты поверила ему?

Он чуть не рыдал, этот большой, грузный мужчина, который мог раздавить ее всего лишь мыслью. Он резко остановился, закрыв свое лицо руками, чтобы скрыть это от нее.

— Пог, нет.

Совершенно не боясь того, что он мог с ней сделать, она подошла к нему, положила свои руки ему на плечи и крепко их сжала.

— Все эти обвинения — ложь, — спокойно сказала она. — Мне плевать, кто их произносит или кто их потом повторяет. Я никогда не разговаривала с этим Друджем. Я никогда не была с ним в одной комнате. Я никоим образом не предавала тебя. Я не освобождала его. Я никогда бы не сделала ничего подобного, ни по какой причине. И, конечно же, не из–за его притягательности. Посмотри на меня, Пог.

Он опустил свои руки и повернулся к ней.

— Я скажу это снова. Я не освобождала его. Даю слово, как твоя жена. Мое самое священное слово.

— Я не знаю, чему верить, — наконец сказал он. — Больше ничему.

— Посмотри на меня, — снова сказала она. Он поднял свой взгляд и посмотрел в ее глаза. — Поверь в меня. Просто поверь, если больше ничему не веришь. Поверь тому, что я тебе скажу. Не оставляй меня. Не позволяй им делать это со мной. Позволь мне взглянуть в лицо моим обвинителям. Заставь их бросить свои обвинения мне в лицо. Больше я ни о чем не прошу. Только об этом.

Он покачал головой, показывая невыполнимость ее просьбы.

— Скил Эйл говорит, что нет никаких сомнений. Тебя видели.

Скил Эйл. Она так и подумала.

— Скил Эйл ненавидит меня. Ты это знаешь. Если он искал, на кого возложить вину, то обо мне он подумал бы в первую очередь. Если у него есть свидетели, пусть он их предъявит. Позволь мне с ними встретиться. Это ошибка, Пог. Ты знаешь, что это так.

Он пробежал своими большими руками по своим жестким, черным волосам и по лицу, утирая слезы, которые оставили следы на его щеках.

— Я хотел бы в это поверить. Я хотел бы поверить в то, что ты мне рассказала. Но что–то… что–то удерживает меня от этого. Сомнения, от которых я не могу избавиться. Они не дают мне покоя. Я вижу тебя с ним. Потом я вижу тебя с Сидером. — Он снова покачал головой. — Это сводит меня с ума. Я еле соображаю. Именно поэтому я не пришел раньше. Я не мог себя заставить.

Она обняла его и прижала к себе.

— Что–то тут нечисто. Здесь что–то еще кроме того, что случилось со мной. Что–то заразило весь поселок. В течение нескольких дней так не казалось, но это случилось, когда меня заключили в тюрьму. Мы должны выяснить, что же это такое. Ты и я. Мы должны помнить, кто мы такие и что мы значим друг для друга. Ты мой муж и я люблю тебя. Сидер Амент погиб, его больше нет, и вместе с ним ушло прошлое. Ты и я — вот настоящее. Но нам угрожают, Пог. Нашему дому угрожают. А также Гленск Вуду, нашим друзьям и соседям. Разве ты это не чувствуешь?

Он медленно кивнул:

— Я желал бы это знать.

— Ты послал кого–нибудь защищать Деклан Рич? Есть что–нибудь от Эсселлина?

Он покачал головой.

— Я даже не думал об Эсселлине или проходах. Скил Эйл сказал…

Он замолчал. Она посмотрела в его глаза и увидела отразившиеся в них растерянность и смущение. Это не было похоже на Пога — ничего подобного с ним не случалось. Он был сильным, решительным и твердым. Он никогда не стал бы увиливать, как делал это сейчас.

— Пойди в Совет и попроси, чтобы я предстала перед ними и ответила на обвинения, выдвинутые против меня, — сказала она. — Попроси, чтобы мне предоставили возможность защищать себя. Пожалуйста.

Он медленно кивнул:

— Да, Айслинн. Я сделаю это. — Теперь его голос стал крепче и сильнее. — Мне следовало сделать это раньше. Извини. Я не хотел, чтобы все это случилось с тобой.

Он наклонился, этот большой мужчина, и нежно поцеловал ее в лоб. Он действовал очень осторожно, как будто посчитал, что она может сломаться под тяжестью его прикосновения.

Затем он развернулся и пошел к двери, громко призывая стражника выпустить его.

Старьевщик, который подслушивал снаружи, быстро удалился и направился вверх по лестнице к палатам Совета. Стражник его не заметил; старьевщик для этого воспользовался магией. Он подозревал, что будет полезно подслушать разговор Пога Крэя и его жены, когда он услышал, как Пог заявил Скилу Эйлу о своем плане посетить ее. Глава Совета не был сильным человеком, когда пошел к своей жене. Несмотря на влияние магии старьевщика и убеждения Скила Эйла в измене его жены, он гораздо сильнее был подвержен влиянию своей любви к ней, чем чего–то еще. Старьевщик понимал, что в какой–то момент его хватка на этом здоровяке ослабнет и придется менять свои планы.

Покинув здание и выйдя на полуденное солнце, он уже обдумывал свои варианты в этом деле.

Во–первых, он мог бы убить эту женщину. Он мог бы сделать это похожим на самоубийство, а раз она мертва, то уже не сможет что–либо оспаривать. С другой стороны, это вероятно означало бы конец всему его влиянию на Пога Крэя и возможному краху его главного плана в отношении этого поселка и, в конечном счете, мальчишки, который носил черный посох.

Во–вторых, он мог бы позволить этой женщине оспорить ее обвинения и опереться на своих собственных «свидетелей» — вынужденных сказать то, что ему хотелось — чтобы убедить Совет в ее лжи. Это была большая авантюра. Эта женщина обладала сильной волей и ее уважали в этом обществе, и уже появились те, кто сомневался в решении запереть ее под замок.

В-третьих, он мог прямо сейчас ввести в действие свой главный план и удалить всякую возможность краха.

Решить, какой вариант выбрать, было на удивление легко. Старьевщик уже понял, какой вариант он выберет.

Он прошел весь поселок до дома Скила Эйла и, не потрудившись постучать, прошел через дверь. Серафик должен быть дома. Он дал ему инструкции оставаться тут, пока не вернется после слежки за Погом Крэем. В эти дни, запутавшись в махинациях демона и убежденный, что его участие принесет выгоду для его собственных амбиций, Скил Эйл всегда делал все, что ему говорили.

Серафик спустился по лестнице из своих покоев на втором этаже и быстро глянул мимо старьевщика, проверяя, не было ли кого–нибудь за ним. Старьевщик улыбнулся. Скил Эйл по–прежнему беспокоился о том, что их заметят, хотя об этом ему следовало думать в самую последнюю очередь.

— Она уговорила его? — быстро спросил он. Его лицо с резкими чертами выглядело обеспокоенным. — Он прислушался к ней?

— Он будет просить Совет позволить ей выступить в свою защиту. Он попросит, чтобы ей позволили предстать перед ее обвинителями. Мы должны предъявить свидетелей, которые, как мы утверждаем, у нас есть. К несчастью, это может быть сделано.

Серафик отступил, качая головой:

— Мне это не нравится. Айслинн Крэй опасна. Было бы лучше, если бы мы просто убили ее.

— Правда? — нахмурился старьевщик. — Заметьте, что вы так не делали до этого. Что же делает теперь ее убийство таким мудрым решением?

— Мы обвинили ее в преступлении и посадили в тюрьму. Организовать ее смерть будет просто. Самоубийство. Вина и последующая депрессия от своего предательства привели ее к тому, чтобы покончить с жизнью, сказали бы мы. — Он пожал плечами. — Пог расстроится, но переживет это. Он не настолько сильно любит ее.

Старьевщик покачал головой. Идиот. Он любит ее гораздо сильнее, чем вы думаете.

— Это создаст проблемы, которые нам не нужны. Было бы проще, если все просто забыли бы об этой женщине. Было бы лучше, если они обратили все свое внимание на что–то еще.

Серафик с новым интересом посмотрел на него:

— Вы уже что–то задумали?

Старьевщик сделал паузу, обдумывая, как лучше преподнести то, что он хотел сказать, чтобы не предупредить этого человека, что именно надвигается. Пора было прекращать этот спектакль, однако ему хотелось, чтобы все шло гладко.

— Думаю, нам нужно побыстрее управиться с нашим планом, чтобы вы взяли под контроль ваших последователей — а также тех, кого можно убедить стать вашими последователями. Понадобится демонстрация вашей силы. Должно явиться знамение. Эта женщина представляет препятствие, которое нужно удалить, но сначала вам нужно, чтобы все население Гленск Вуда признало вас тем, кто будет ими руководить. Как Серафик Детей Ястреба, вы логичный выбор — а не Пог Крэй.

Скил Эйл с готовностью кивнул:

— Я согласен. Но эти люди не выберут меня вместо Пога. Она принимают меня как лидера секты, а не всего поселка. Как мне это изменить?

— Вы не можете их просто убедить? — голос старьевщика был хитрым и вкрадчивым. — Вы не можете воспользоваться вашим ораторским умением и врожденной магией? Как вы можете руководить, если не умеете командовать?

Серафик залился краской.

— Это ваша идея, — раздраженно сказал он. — Вместо того, чтобы сомневаться в моих способностях, может, вам лучше дать мне дельный совет? У вас есть опыт и магия. Вы ведь демон!

Слова вылетели из его рта прежде, чем он смог остановиться, и ужас наполнил его глаза:

— Я не хотел… Я лишь выразил свое мнение…

Как бы он ни старался, уже было поздно, чтобы его спасти. Должно быть, он увидел это в глазах старьевщика, потому что попытался повернуться и убежать. Но он был обычным человеком, не больше, тогда как старьевщик был именно тем, кем его называли остальные, и оказался гораздо быстрее, чтобы остановить его. Демон схватил запястья Серафика и сжал их своими пальцами. Лицо Скила Эйла исказилось от боли и он отчаянно старался освободиться, выкручивая и вытягивая свои руки изо всех сил, чтобы разорвать хватку старьевщика. Однако сила, которой обладал старьевщик, намного превосходила силу Серафика, и все попытки последнего оказались тщетными.

Медленно, неотвратимо, старьевщик подтянул своего пленника поближе — настолько близко, что их глаза оказались почти вплотную друг к другу.

— Боюсь, что вы потеряли над собой контроль, Скил Эйл, — прошептал старьевщик. — Боюсь, что вы неспособны держать язык за зубами. Кажется, вы позволили своим эмоциям управлять вашим здравым смыслом, хотя все должно быть наоборот.

— Нет, пожалуйста! — Серафик все еще боролся, но страх в его глазах сказал схватившему его, что он уже побежден. — Отпустите меня! Я больше никому не скажу ни единого слова! Я уйду! Уйду далеко! Вы никогда не увидите меня снова! — Слезы начали течь по его страдающему лицу. — Я сделаю все, что вы скажете! Все!

Старьевщик улыбнулся:

— Все верно. Каждое слово, Серафик. Даже если вы не так задумывали.

Скил Эйл попытался закричать, но костлявая рука старьевщика резко ухватила его шею и надавила на узел нервов и мышц под кожей. Появилась резкая боль и внезапно он обнаружил, что больше не может говорить. Он возобновил свою борьбу, но был ослаблен, сил уже не было. Его дух был сломлен и он увидел свой конец.

— Держись, — прошептал старьевщик, приблизив свои сверкающие и хищные глаза. — Это займет всего мгновение.

Скил Эйл пытался бороться с происходящим, но он был бессилен против того существа, которое держало его. Он знал, что боролся против демона, и понимал, что это означало. Он даже понял в общих чертах характер своей неизбежной участи. Он собирался умереть. Он перешел черту и теперь расплачивается за это. В какой–то момент он полностью потерял свое будущее, позволив этому существу войти в свою жизнь, воспринимая его цели как свои собственные, считая его своим союзником. Всегда такой осторожный до этого, всегда считавший себя хозяином, а не слугой, на этот раз он забыл о себе.

Он вдруг вспомнил Боннесанта, о котором не слышал с тех пор, как тот отправился на охоту за Пантеррой Ку. Что с ним сталось? Ни слухов, ни весточек, вообще ничего, чтобы понять, справился он со своим заданием или нет.

Он подумал об этом Друдже, Арике Сике, и внезапно ощутил извращенное удовлетворение от того, что тот вернется к своему народу и они уничтожат эту долину. Какая разница, если он сейчас умрет? Конец для всех был предрешен.

Он вспомнил Изоэльду — тщеславную, амбициозную и глупую — ныне Королеву Эльфов, считающей себя в безопасности. Возможно, на данный момент так оно и было. Наверное, ее падчерица придет к такому же плачевному концу, как и ее муж. Может, она найдет способ, чтобы это случилось. Возможно, она даже найдет способ сбежать от Друджей. Но рано или поздно она окажется на кончике длинного кинжала, умирая таким же образом, как и ее муж, оказавшись пешкой в чьих–то играх.

Потом с ним что–то произошло. Он почувствовал, что его развернули так, чтобы он отвернулся от демона. Он смог ощутить, как тот давит на него сзади. Это давление было мощным, а потом стало мучительным. Его старались раздавить. Он попытался закричать, но его голосовые связки молчали и из его раскрытого рта не вылетело ни звука. Он задыхался, пыхтел и пускал слюну, пока давление не выросло до нестерпимой величины, и все, чего он хотел, чтобы это прекратилось.

— Прощай, Серафик, — услышал он шепот демона.

Он испытал странное чувство вторжения, как будто тот забрался внутрь него, чтобы устроиться там. Казалось, что его тело расширяют и растягивают для этого, органы отодвигают в стороны, а кости ломают и перегибают. Он молча завизжал, но смог услышать эти издаваемые им звуки только у себя в голове. Он умолял, чтобы все это прекратилось, чтобы все закончилось. Он пытался удержать себя, однако постепенно начал исчезать. Его мысли стали рассеянными, а разум потерял сосредоточенность. Все начало становиться нечетким и расплывчатым. Боль немного ослабла и ее заменило странное чувство апатии. Для него ничего не осталось. Ничего.

В какой–то момент он почувствовал, что мысли демона начинают перемешиваться с его собственными, как будто демон оказался внутри его головы. В течение нескольких секунд ему открылись все темные воспоминания демона. Все годы, проведенные в охоте на людей, все убийства и уничтожение свидетелей и исполнителей, все те ужасные разрушения, которые привели к краху старого мира — все это оказалось в его голове.

Он подумал, что сойдет с ума, но до того, как это случилось, его мозг просто перестал работать и его мир погрузился в черноту.

Когда все закончилось, старьевщик дал себе немного времени, чтобы привыкнуть к своему новому облику. Он встряхивал плечами и вытягивал руки, проверяя свою новую кожу, приспосабливаясь к своей новой внешности. Он подошел к окну и взглянул на свое отражение в стекле. Его порадовало то, что он там увидел.

Он больше не был старьевщиком. Он стал Скилом Эйлом. Только лучше, сильнее, способнее, чем старый Скил Эйл, свободный от смертельной слабости и ограничений.

Демон улыбнулся. Серафик послужил его целям, но его услуги закончились. Теперь он сможет самостоятельно выполнить все, что было нужно.

А нужно было какое–то событие, настолько шокирующее, что носитель черного посоха сам прибежит прямо к нему в руки.