Мера Магии

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Нестройно напевая, старьевщик шел по бесплодной, опустошенной земле после того, как закончилась гроза. Небо все еще было темным от туч, а земля размокла и была скользкой от воды, но для него это не имело никакого значения. Другие, возможно, предпочитали солнце, голубое небо и ощущение твердой сухой земли под ногами, испытывая радость от яркости и теплоты. Однако жизнь зарождалась в темноте и влажности утробы, и старьевщик находил немалое утешение в знании того, что деторождение было инстинктивным и не зависело от состояния природы.

Он был странным на вид парнем с невзрачной, почти комичной фигурой. Он был высокого роста и очень худой, а его походка напоминала длинноногую цаплю. Одетый в темные одежды, которые видали лучшие времена, он отлично гармонировал с почти бесцветным пейзажем местности, по которой он путешествовал. В потертой лоскутной сумке, переброшенной через плечо, он нес свои тряпки и обрывки ткани; казалось, что сумка готова разорваться на клочки с каждым шагом своего носителя. Завершала ансамбль пара сапог из потертой кожи, снятая несколько лет назад с мертвеца, но до сих пор вполне сносно выглядевшая.

Весь вид старьевщика предполагал, что он безобидный. Все отмечало его как легкую добычу в этом мире, где хищники доминировали среди остатков сильно поредевшего населения. Он знал, как он выглядел для тварей, которые всегда охотились, и что они думали, когда видели его приближение. Однако, все было в порядке. Он оставался живым так долго, опустив голову и держась от греха подальше.

Таких как он не замечали. Весь трюк состоял в том, чтобы не делать ничего, что могло привлечь к вам внимание.

Поэтому он очень сильно старался произвести впечатление, что он всего лишь бедный странник, который хочет, чтобы его оставили в покое, но в этом мире вы не всегда получаете то, что вам хочется. Даже сейчас за ним присматривало несколько глаз. Он смог почувствовать их, несколько пар в разных местах. Те, что принадлежали животным — тварям, которых яды и химические вещества превратили в мутантов — уже отворачивались. Их инстинкты были острее, более тонкими, и они могли почувствовать, когда что–то было не так. Если был выбор, они почти всегда отступали.

Остались только глаза человеческих хищников, наблюдающие за ним, глаза, которым не хватало знания, необходимого, чтобы правильно судить о нем. Сейчас его изучали два человека, решая, стоит или нет связываться с ним. Он, конечно, постарается их избежать. Он постарается изобразить, что игра не стоит свеч. Однако, опять же, вы не всегда получаете то, что хотите.

Он вдохнул прохладный, влажный воздух, почувствовав на своем языке вкус после дождя, со смесью застоя и болезни, выделяющейся при внезапной буре, с запахами сырой земли и гнили, все это было удивительно приветливым. Иногда, когда он был совершенно один, он притворялся, что он единственный остался во всем мире. Он думал о нем, как о своем собственном заповеднике, особом месте, и представлял, что все принадлежало только ему.

Он притворился, что его ничто не побеспокоит снова.

Его невнятный напев сменился на небольшую песенку:

Старьевщик, старьевщик, что ты будешь делать,

Если охотники охотятся и охотятся на тебя?

Старьевщик, старьевщик, оставайся незаметным,

Если не привлечешь внимания, они тебя отпустят.

Он промурлыкал еще несколько куплетов, пытаясь понять, прошел ли он мимо хищников. Он подумал, что почти настало время остановиться и чего–нибудь перекусить и попить. Но это может и подождать. Он вздохнул, его худое, с резкими чертами, лицо расплылось в улыбке, которая заставила мышцы челюсти вытянуться как струна.

Старьевщик, старьевщик, ты совсем один,

Охотники, что охотятся, хотят забрать твои кости.

Старьевщик, старьевщик, продолжай идти,

Если переждать, они скоро уйдут.

Он пересек луг, небольшой ручей с мутной водой, каменистую площадку, на которой цвели крошечные пурпурные цветы, и увядшую рощицу, где росла горстка тополей на отдалении друг от друга, как незнакомцы. Впереди произошло какое–то движение среди нагромождения валунов, которые образовали порог к предгорьям, протянувшимся до следующей цепи гор, высоких, диких, нависших над окружающей местностью. Он отметил это движение, но не заострил на нем свое внимание. Те, кто наблюдал за ним, по–прежнему находились там, и беспокойство его росло; он должен обойти их укрытие и надеяться, что они отвлекутся на что–нибудь иное. Однако кроме него здесь никого больше не было, и он боялся, что они пойдут за ним просто потому, что им было скучно.

Он продолжал идти с осторожностью, по–прежнему негромко напевая.

Дневной свет потемнел, когда снова начали сгущаться тучи. Возможно, действительно снова пойдет дождь, решил он. Он оглядел небо во всех четырех направлениях, отмечая движение тучи и их теней по земле. Да, снова пойдет дождь. Лучше поскорее найти какое–нибудь укрытие.

Он зашагал по склону к скалам, его длинные, худые ноги виляли туда–сюда, как будто выискивая лучший путь. Он удалялся от наблюдателей, притворяясь, что он их не заметил, ничего о них не знал, а они, в свою очередь, не должны с ним связываться.

Но внезапно его худшие опасения оправдались и они оказались рядом с ним.

Они вышли из–за камней, двое лохматых, оборванных мужчин, вооруженных клинками и дубинками. Один был слеп на один глаз, а другой сильно прихрамывал. Они повидали тяжелые времена, подумал старьевщик, и вряд ли от них видели много благотворительности, поэтому, они были не склонны к раздаче чего–либо. Он стоял на месте и терпеливо поджидал их, понимая, что бежать бесполезно.

— Ты, — сказал Одноглазый, наставив на него нож. — Что у тебя в сумке?

Старьевщик пожал плечами:

— Тряпье. Я собираю его и обмениваю на еду и питье. Я этим занимаюсь.

— Полагаю, у тебя есть кое–что еще, кроме этого, — сказал второй мужчина, более крупный из них двоих. — Лучше покажи нам, что там.

Старьевщик немного помедлил, а затем вывалил все на землю, всю свою коллекцию ярких шарфов и кусков ткани, несколько частей от рубашек и пальто, пару шляп и несколько ботинок. Все, что он смог найти за время своих путешествий, и чем не прочь был поторговаться с Троллями или им подобными.

— Вот дерьмо! — прорычал Одноглазый, прижав свой нож к старьевщику. — У тебя должно быть что–то получше! Ты должен дать нам что–то стоящее!

— У тебя есть монета? — потребовал другой.

Безнадежно, подумал старьевщик. Ни у кого больше не было монет, а если и имели, то они были бесполезны. Золото или серебро, может быть. Хорошее оружие, особенно какое–нибудь старое автоматическое из времен Великих Войн, имело бы какое–нибудь значение, было бы предметом для обмена. Но ни у кого не было монет.

— Ни одной, — ответил он, отступая на шаг. — Могу я забрать свое тряпье?

Одноглазый шагнул вперед и вдавил цветную ткань в грязь каблуком своего сапога.

— Вот что я думаю о твоих тряпках. А теперь внимательно смотри, что я сделаю с тобой!

Старьевщик отступил еще на один шаг:

— Пожалуйста, у меня ничего нет для вас. Я лишь прошу разрешить мне идти дальше. Я не стою ваших хлопот. На самом деле.

— Ты не стоишь много, это точно, — сказал тот, который хромал. — Но это не значит, что ты свободно пройдешь здесь. Это наша территория и никто не проходит, не заплатив нам!

Двое мужчин снова стали приближаться, шаг за шагом, немного расходясь, чтобы удержать старьевщика от попытки их обойти. Как будто это было возможным, подумал старьевщик, учитывая его возраст, состояние и явное отсутствие атлетических данных.

Неужели он выглядел способным пройти мимо них, если бы попытался? Неужели у него был вид, что он способен на что–либо?

— Я не думаю, что это хорошая идея, — вдруг сказал он, прекращая свое отступление. — Вы, наверное, не совсем понимаете, что делаете.

Хищники остановились и уставились на него.

— Ты не думаешь, что это хорошая идея? — спросил тот, который хромал. — Именно так ты сказал, ты, тощая старая крыса?

Старьевщик покачал головой:

— Все всегда сводится к этому. Я этого не понимаю. Позвольте мне спросить вас кое о чем. Вы знаете человека, который носит черный посох?

Двое обменялись быстрыми взглядами.

— Кто он? — спросил Одноглазый. — Почему мы должны знать его?

Старьевщик вздохнул:

— Я не знаю, почему. Вероятно, вы не знаете. Но он тот, у кого есть настоящая монета, если бы вы знали, где его найти. А вы не знаете, так ведь?

— Не-а, не знаю никого такого, — прорычал Одноглазый. Он взглянул на своего спутника. — Давай–ка посмотрим, что он прячет.

Они двинулись на старьевщика, держа наготове свои клинки, заткнув за пояс дубинки. Они слегка наклонились вперед, готовые прорвать любую оборону, которую это пугало намеревалось предложить, слегка покачивая перед собой клинками. Старьевщик стоял на месте, больше не отступая, больше не подавая виду, что он намеревается убежать. Фактически, он вообще уже не выглядел тем же самым человеком. Эта перемена была тонкой и трудно различимой, однако свидетельство того, что в нем что–то изменилось, было. А именно в его глазах, в отблеске безумия, которое было ярким и определенным. А также в его осанке. До этого он выглядел как испуганная жертва, как тот, кто понимал, что выстоять против этих двух людей у него не было никакого шанса.

Теперь он оказался тем, кто взял все под свой контроль, несмотря на кажущуюся неспособность сделать это, и это не понравилось напавшим на него.

Конечно же, это их не остановило. Людей подобного сорта никогда не останавливало то, чего они не могли понять, только то, что было больше, сильнее и лучше вооружено. Старьевщик не был ни чем из перечисленного. Он был просто невезучим дураком, который пытался быть тем, чем он не являлся, из последних сил цепляющимся за свою жизнь.

Одноглазый ударил первым, его клинок направился в живот старьевщика. Второй мужчина был всего на шаг позади, замахнувшись клинком и нацелившись на обнаженную шею жертвы. Ни один из ударов не достиг намеченной цели. Старьевщик, казалось, не двинулся, однако внезапно поймал оба запястья своими костлявыми пальцами и сжал их с такой силой, что нападавшие закричали от боли, выронили свое оружие и опустились на колени в шоке, изо всех сил стараясь вырваться. Старьевщик не собирался их отпускать. Он просто держал их, пока они стонали и корчились, изучая их агонию.

— Вам не следует быть такими самонадеянными насчет людей, — поучал он их, наклонившись к ним достаточно близко, чтобы они смогли увидеть багровый жар в его глазах, отблеск кровожадности и ярости. — Вам не следует так делать.

Его руки сжались еще сильнее и с тех мест, где они ухватились за мужские запястья, стал подниматься дым. Теперь мужчины выли и орали, пока их запястья и руки почернели и обуглились, сгорев изнутри.

Потом старьевщик отпустил их и они упали на землю, сжавшись в дрожащие комки, рыдая от отчаяния, прижимая свои искалеченные руки.

— Также вы испортили такой прекрасный день, — упрекнул он. — Все, чего я хотел, чтобы меня оставили в покое, дабы я им насладился, а теперь вот это. Вы свиньи самого худшего сорта, а свиньи заслуживают того, чтобы их поджарили и съели!

При этом они снова заорали и попытались уползти, но старьевщик был гораздо быстрее, схватив и удерживая их головы. Между его пальцами поднимался дым, а мужчины дергались и корчились в ответ.

— Как ощущения? — старьевщику хотелось знать. — Можете вы сказать, что с вами происходит? Я поджариваю ваши мозги, если вы не сумели понять, что вы испытываете. Чувствуете себя не очень хорошо, не так ли?

Это был риторический вопрос, потому что ни один из мужчин не смог дать какого–либо вразумительного ответа. Все, что они могли делать, это висеть под смертоносными пальцами старьевщика, пока их мозги не превратились в кашу и они не умерли.

Старьевщик позволил им упасть. Он подумал о том, чтобы съесть их, но эта идея была неприятной. Они были паразитами, а он не ел паразитов. Поэтому он сорвал с них одежду, забрав небольшие предметы для своей коллекции, обрывки ткани от каждого человека, которые позднее напомнят ему о том, кем они были, и оставил тела падальщикам, которые, как он знал, не будут такими придирчивыми. Он подобрал свои испачканные тряпки с земли, в которую они были втоптаны, как смог почистил их, и вернул обратно в свою сумку. Когда все оказалось на месте, он последний раз взглянул на мертвецов и снова пустился в путь.

Кости мертвых остались лежать на земле.

Еще один день и их никогда не найдут.

Старьевщик, старьевщик, никогда не узнаешь,

Какие тряпки найдешь на своем пути.

Он пел негромко, несколько раз повторил для выразительности, переставляя слова, а потом замолчал. Интересное развлечение, но абсолютно непродуктивное. Он надеялся, что эти двое могли обладать информацией о человеке с черным посохом, но они разочаровали его. Поэтому ему придется продолжить поиски без какой–либо полезной информации. Все, что он знал, было то, что он чувствовал, а того, что он чувствовал, теперь должно быть достаточно.

Человек, которого он искал, был где–то близко, наверное, где–то в тех горах впереди. Поэтому, в конце концов, он его найдет.

В конце концов.

Старьевщик позволил себе немного улыбнуться. Никакой спешки. Времени у него было предостаточно.

Время действительно не имело никакого значения, когда ты был демоном.

Загрузка...