Мечников. Том 5. Избранник бога

Глава 7

— Господа, то, что вы пытаетесь сделать — это незаконно! — кричал наш коллега Эдуард Родников, когда мы тащили его в смотровой кабинет. — Вы не можете так со мной поступить! Нет… Я даже не знаю, что вы хотите со мной сделать!

— Эдуард Семёнович, — спокойно сказал я. — Сегодня тот самый день, когда вы можете войти в историю как первый человек, которому сделали фиброгастродуоденоскопию!

— Что… Что-что сделали⁈ — ещё больше испугался он. — Не знаю, что это значит, но я к таким экспериментам не готов!

— Это будет не больно! — уверил его Иван Сеченов.

— Почти, — поправил я.

— Никакого дискомфорта! — продолжил лгать мой напарник.

— Нет, я бы сказал, что совсем не больно, но очень дискомфортно, — вступил в спор с Сеченовым я.

— Так, всё! Хватит! — не выдержал Родников. — Я глубоко уважаю вас обоих. Читал статьи о ваших изобретениях, слышал отзывы от пациентов. Сначала я глубоко проникся вашими трудами, Алексей Александрович, а вскоре понял, что Иван Михайлович вам почти не уступает. Но… Господа, сжальтесь. Объясните хотя бы, что вам от меня нужно!

— Вам прямо или завуалированно? — поинтересовался я.

— Давайте для начала второй вариант, — прошептал он.

— Мы хотим исследовать ваш пищевод, желудок и двенадцатиперстную кишку на наличие патологических процессов, — произнёс я.

— Так… — Родников с трудом сглотнул сухой ком. — А если прямо?

Сеченов вновь вытащил из сумки рабочую трубку эндоскопа и произнёс:

— Мы собираемся затолкать это в вашу ротовую полость прямиком до кишечника!

Я заметил, как глаза Эдуарда Семёновича закатились, и он начал падать на спину. Мы с Сеченовым одновременно подхватили нашего коллегу за плечи и влили в него немного лекарской магии, чтобы привести в чувство.

— Обязательно было говорить ему это настолько прямо? — шикнул я на Ивана.

— Мне кажется, ему стоит понимать, что мы хотим с ним сделать, — ответил Сеченов. — В противном случае он рассудка лишится, когда мы начнём проводить эту манипуляцию. Я её, если честно, и сам побаиваюсь!

— Что со мной было? — промямлил Родников. — Сколько я спал?

— Меньше минуты, Эдуард Семёнович, — улыбнулся я. — Так, давайте-ка расставим все точки. Мы с Иваном Михайловичем — не бандиты. Не варвары и не садисты. Мы не станем проводить эту процедуру на ком-то, кто не согласен это делать. Однако куда проще сделать это с коллегой, нежели с пациентом. Понимаете, господин Родников? Это и ваш тоже шанс прославиться. Перетерпеть и стать тем, кто откроет пациентам возможность проходить гастроэнтерологические обследования!

Я знал, что возможность хотя бы немного прославиться может подкупить Родникова. Он привык получать максимум выгоды, прилагая минимум усилий. К примеру, спать на приёме и забирать минимальную заработную плату, которую передаёт через Кораблёва орден лекарей.

А тут у него есть возможность немного потерпеть неприятную процедуру и попасть после этого в статью. Войти в историю как первый пациент!

— Ох, господа, — вздохнул Родников. — Не хотел я на это соглашаться, но вы меня вынудили.

— У вас ещё есть шанс спастись, Эдуард Семёнович, — усмехнулся я. — Скажите, вы сегодня завтракали?

— Да какой там… — отмахнулся он. — Я обычно не успеваю. Просыпаюсь за полчаса до начала приёма. Потом в перерыве бегаю в лавку напротив амбулатории и беру там булочки.

— А вчера когда последний раз ели? — продолжил уточнять я.

— Примерно в шесть вечера поужинал и больше не ел, — ответил Родников.

— Что ж, спасибо за честность, — кивнул я. — Значит, наш пациент готов, Иван Михайлович. Можем проводить процедуру, — я вновь перевёл взгляд на Родникова. — Ну что, Эдуард Семёнович, не отступитесь? Поможете нам в этом нелёгком деле? Уверяю вас, в будущем эта процедура будет стоить дороже, чем одна консультация лекаря. Вам, как первому добровольцу, проведём её абсолютно бесплатно.

— Уговорили, я готов, — кивнул он. — Только расскажите, что я почувствую. Хочу знать заранее, что меня ждёт.

— Сначала я опрыскаю ваше горло анестетиком, Эдуард Семёнович. Это поможет убрать рвотный рефлекс, — объяснил я.

— Анестетиком? — не понял Родников.

— Вещество, которое на час-полтора уберёт чувствительность в глотке, — пояснил я.

— Так… А дальше что? — поинтересовался он.

— Дальше мы смажем трубку и введём её в пищевод. Будет неприятное ощущение, будто вам хочется выплюнуть этот аппарат. Может тошнить. Я буду говорить, как надо дышать в процессе. Мы быстро осмотрим вас изнутри. Если будете себя хорошо вести, тогда процедура пройдёт менее чем за пятнадцать минут, — объяснил я.

— Что значит «хорошо себя вести»? — напрягся Родников.

— Это значит — делать всё, что я скажу. Строго, — объяснил я.

— Ух… — шумно выдохнул он. — Ладно. Ради пациентов я готов пойти и на такое, — смирился Родников. — Давайте приступать! Чем быстрее закончим, тем лучше.

Я прекрасно понимал, что Эдуард Родников соглашается на эту манипуляцию во многом потому, что до сих пытается реабилитироваться передо мной. До сих пор чувствует вину за то, что обозвал меня некромантом и выступил против меня в суде. Что ж, я уже давно перестал обижаться на него за эту выходку, поскольку понял причину его поведения. Но раз уж он на фоне этих переживаний решил согласиться на ФГДС… Тут уж грех отказываться!

— Иван Михайлович, — обратился я к Сеченову, — выступите в роли моего ассистента, хорошо? Я буду проводить процедуру, а вы помогать.

— Конечно, Алексей Александрович, — кивнул он. — Никаких проблем. Только… Очень прошу, вы уж дайте мне тоже посмотреть в стёкла. Мне жутко интересно узнать, как выглядят изнутри органы живого человека.

— Какие вопросы, господин Сеченов? — пожал плечами я. — Это ведь наше общее изобретение. Оба посмотрим, не беспокойтесь.

Я попросил Родникова лечь на кушетку. Затем мы перевернули его на бок и попытались вложить в его рот специальный загубник.

— Что это? — стиснул зубы Эдуард Семёнович. — Зачем?

— Это нужно, чтобы вы не перекусили пополам трубку. Сами понимаете, что произойдёт, если вы случайно отрежете резцами наш аппарат и тот останется в желудке, — объяснил я.

— Понял, — кивнул Родников. — Вопросов больше нет.

Загубник мы сделали из обыкновенного металлического листа, внешняя сторона которого была окружена резиной, чтобы зубы не травмировались и спокойно тонули в мягком упругом материале.

— Анестетик, Иван Михайлович, — попросил я. — В моей сумке, в правом кармане. Я сделал его в виде спрея.

Сеченов передал мне анестетик, извлечённый из желёз Токса, и я опрыскал им горло Родникова.

— Сейчас там всё онемеет, — объяснил я. — Будет ощущение, что вы не чувствуете, как глотаете. Не беспокойтесь, глотать вы и дальше можете, просто не будете ощущать, как происходит этот процесс.

Родников, лёжа на боку, кивнул.

После этого я ввёл рабочую трубку в его ротовую полость, предварительно смазав её особой нейтральной смазкой, которую извлёк из определённого сорта Уни-Грибов. А затем аккуратно проскользнул дальше.

— А вот теперь — глотайте, Эдуард Семёнович! — велел я.

Родников трясся от напряжения, но всё же справился с этой задачей. Как только мышцы его глотки начали проталкивать трубку дальше, я мигом проскользил в пищевод, а затем передал рабочую часть Сеченову.

— Дальше вы сами, Иван Михайлович, а я буду осматривать органы, — сказал я, после чего ободряюще похлопал Родникова по плечу. — Держитесь отлично, всё в порядке. У вас около лица лежит поддон. Если будет выходить слюна, не беспокойтесь. Пусть стекает туда. Если будет отрыжка — тоже ничего не бойтесь. Не стесняйтесь нас. Сегодня вы в роли пациента.

— Угу, — простонал Родников.

Я же с трепетом приложил глаза к стёклам, включал магический кристалл и…

Вот оно! Вижу. Всё-таки работает!

Сложно даже примерно описать чувства, которые испытывает человек, который сам собрал аппарат и сам смог увидеть через него органы своего «пациента».

Слизистая пищевода гладкая, ровная, никаких язв и прочих повреждений.

— Так держать, Эдуард Семёнович, — кивнул я. — Двигаюсь в желудок. Будет чувство, что внутри вас кто-то возится. Это нормально, дышите через рот. Как я уже и сказал, если не будете давиться, процедура закончится через десять-пятнадцать минут.

Я проник через кардиальный жом желудка в его полость и принялся рассматривать сначала большую кривизну, затем малую, готовясь проникнуть глубже — в привратник, из которого открывается проход в двенадцатиперстную кишку.

Стоп… А это что ещё такое?

Мало того, что слизистая желудка Родникова покраснела, так плюс ко всему на самом дне имеется небольшой дефект. Маленькое углубление с ровными краями. Дальше слизистой оно не прошло — бояться нечего. Это — не онкология.

Но, чёрт возьми, проигнорировать эту патологию я никак не могу. Ведь передо мной самая типичная язва дна желудка.

— Спокойно, Эдуард Семёнович, потерпите, надо рассмотреть этот участок желудка, — попросил я, а затем жестом подозвал к себе Сеченова. — Взгляните, Иван Михайлович.

Я взял за него трубку, после чего передал напарнику окуляр.

— Что это такое, Алексей Александрович? — с трудом сдерживая удивление, прошептал Сеченов.

— Видите? Вот этот дефект нам и предстоит залечить, — ответил я и тут же осознал, что Родников всё же слышит наш разговор. — Не беспокойтесь, Эдуард Семёнович, как оказалось, мы не зря начали эту процедуру. Желудок у вас больной. Сейчас я его подлечу прямо в процессе осмотра.

— У-у, — с трудом кивнул Родников.

Дверь в смотровую открылась, и к нам вошёл Иван Сергеевич Кораблёв.

Увидев то, что мы творим с Родниковым, он опешил. Дара речи лишился.

— Господа, вы что здесь вытворяете⁈ — воскликнул он. — Там уже пациенты начали подходить!

— Ещё пять минут, Иван Сергеевич, — уверил его я. — Если хотите — взгляните сами. Думаю, вопросов у вас не возникнет, когда вы посмотрите на эту картину своими глазами.

Главный лекарь спорить не стал. Молча подошёл ко мне, немного брезгливо взглянул на Родникова, а затем, прищурившись, заглянул в стёкла, которые я ему передал.

— Это что ещё за чертовщина? — прошептал он. — Мечников, Сеченов, что это я сейчас вижу? Похоже на…

— Это желудок Эдуарда Семёновича, — сказал я.

— Желудок? Вы засунули ему… Грифон милостивый! — воскликнул Кораблёв. — А это что такое? Откуда взялась это… углубление? Разве оно там должно быть?

— Разумеется, не должно, — ответил я. — Это — язва желудка. А откуда она взялась — расспросим Эдуарда Семёновича. Но только после того, как я его излечу.

Я забрал у Кораблёва окуляр, вновь взглянул на язву, а затем направил на неё поток лекарской магии. Залечить совсем свежий дефект слизистой желудка было нетрудно. Язва заросла буквально на моих глазах. Я стянул все слои, не оставив даже следов нарушения целостности слизистой.

— Заканчиваем? — поинтересовался у меня Сеченов.

— Нет, подождите ещё пару минут, — попросил я. — Я взгляну, как там обстоят дела с двенадцатиперстной кишкой. После этого можно будет извлекать трубку. Так что Эдуарду Семёновичу осталось терпеть совсем недолго.

Хорошо, что я всё же создал классическую систему с опрыскиванием водой и откачкой лишней жидкости и воздуха из полостей. Без этого осмотреть желудок было бы попросту невозможно. Я бы даже язву не увидел!

Убедившись, что в кишке всё в порядке, я начал выводить трубку. Как только я достал аппарат и вытащил изо рта Родникова загубник, он начал громко кашлять и сплюнул большое количество слизи в поддон.

— Чтоб я ещё раз… — стонал он, пытаясь отдышаться. — Хоть ещё раз в жизни согласился на эту кошмарную процедуру!

— Всё прошло не так уж и плохо, — сказал я. — Вы держались молодцом. Более того, мы только что впервые за всю историю лекарского дела не просто провели ФГДС, но ещё и излечили язву желудка, которая могла дать о себе знать в любой момент. Так что в целом процедура прошла не зря. Мы выявили заболевание, и это не может не радовать.

— Так у меня правда была язва? — утирая рот от слизи, спросил Родников. — Настоящая язва желудка? Но я её почти не чувствовал!

— Почти? — нахмурился я.

— Ну… Да, после еды всегда становилось дискомфортно. Часа через полтора-два. Но я думал, что это связано с моим неправильным режимом питания, — ответил он.

— Конечно связано! — кивнул я. — А то, что вас беспокоил дискомфорт через полтора-два часа — очень свойственно для язвы желудка. Если бы было более трёх часов до боли, то речь бы уже шла о язве двенадцатиперстной кишки.

Кстати, довольно часто встречал пациентов, которых беспокоил дискомфорт по ночам. Много раз люди жаловались, что им приходится вставать после двух-трёх часов сна и чем-то заедать неприятные ощущения в животе. Вот именно этот симптом чаще всего является признаком язвы двенадцатиперстной кишки. А для желудка свойственна боль ранняя. Пища в нём находится долго, поэтому и язва о себе даёт знать не сразу.

— Значит, и вправду я не зря пережил все эти мучения, — выдохнул Родников. — Вот только не уверен, что наши пациенты станут терпеть это безобразие. Процедура очень уж неприятная. Если мой совет уместен, я бы порекомендовал как-то упростить этот процесс.

Упрощать уже некуда. В двадцать первом веке никто так и не придумал более простого способа обследования желудка и кишечника. Эндоскопические методы в виде ФГДС через рот и колоноспокии через задний проход так и остались золотым стандартом.

Часто ко мне приходили пациенты, которые умоляли сделать им УЗИ брюшной полости — лишь бы ФГДС не делать. Но, к сожалению, УЗИ не может дать информацию о том, что происходит в полом органе — в желудке. УЗИ — очень информативное обследование, но оно больше подходит для паренхиматозных органов. То есть для тех, которые не имеют в себе полости. Которые являются плотными.

С помощью УЗИ проверяют поджелудочную железу, селезёнку, почки, печень и желчный пузырь. И на этом — всё. Желудок таким методом даже самый способный в мире УЗИ-диагност не проверит.

Можно, конечно, провести более лёгкую процедуру. Дать пациенту выпить контраст, а именно сульфат бария, а затем сделать ему снимок с помощью рентгена. Но… Это будет не так информативно.

Да, конечно, язву таким методом увидеть можно. Может быть, и онкологию даже получится увидеть. Но разве кого-то успокоит такой результат?

При таком обследовании врач может сказать, что патологические процессы не обнаружены.

Не обнаружены! Это лишь означает, что их не нашли. «Нет» и «не обнаружены» — это совершенно разные вещи. Так что я всегда всем советовал проводить эндоскопические обследования, не бояться их.

Уж лучше немного потерпеть дискомфорт, но знать наверняка, чем сделать что-то простое, а потом гадать. Причём при отказе от ФГДС потом гадает и врач, и пациент. Врач не может продолжать лечение, поскольку понимает, что все заболевания у его пациента так и не исключили. Да и пациент остаётся неспокойным.

На мой взгляд, проще пятнадцать минут бороться со рвотным рефлексом, чем потом месяцами или годами успокаивать свою нервную систему, пытаясь справиться с тревожностью.

— Как я и обещал, Эдуард Семёнович, мы укажем вас в статье, — пообещал коллеге я. — Как добровольца, благодаря которому удалось протестировать наш аппарат.

— Так у нас получилось? — с надеждой спросил Сеченов.

— Вы сами видели, Иван Михайлович, — кивнул я. — Да. Аппарат работает. И мне крупно повезло, что здесь оказался наш главный лекарь. Господин Кораблёв, у меня есть просьба.

— Ох… — вздохнул Иван Сергеевич. — Дайте отгадаю, опять Синицыну нужно давать отгул? Патент будете регистрировать.

— Хуже, — помотал головой я. — Отгул нужен мне и господину Сеченову. Это наше общее изобретение. Мы должны отлучиться в Саратов вдвоём.

Кораблёв замолчал, затем перевёл взгляд на Родникова и произнёс:

— Эдуард Семёнович, уж простите за прямоту. Но не могли бы вы поскорее вытереть все свои слюни и отлучиться на приём? Мне нужно поговорить с нашими экспериментаторами с глазу на глаз.

— Конечно, — кивнул Родников. — Не вопрос!

Эдуард покинул смотровую, Кораблёв проверил, не подслушивает ли нас кто-то посторонний, и лишь после этого продолжил:

— Скажу честно, господа, благодаря вам я озолотился.

— Что-что? — удивился я.

— На мой взгляд, неправильно скрывать от вас то, что происходит на самом деле, — признался Кораблёв. — За то, что у меня работают такие специалисты, как вы, мне доплачивают большие деньги. Орден очень доволен тем, что Хопёрск неожиданно начал продвигать лекарское дело ещё более активно, чем Санкт-Петербург. Именно поэтому я без лишних вопросов готов дать вам добро на поездку в Саратов. Даже готов лично принять пациентов, которые явятся к вам на приём.

— Так это же прекрасно! — обрадовался я. — По-моему, это — честная сделка. Орден и должен поддерживать нашу амбулаторию, раз в ней постоянно происходят новые открытия.

— Именно, — кивнул главный лекарь. — Вот только планку опускать уже нельзя. Недавно мне пришло письмо… Опять же, прошу, чтобы это осталось строго между нами. Орден попросил меня мотивировать вас и дальше. Если вы вдруг перестанете производить новые препараты и изобретения, мне тоже за это влетит.

— О-о-о, Иван Сергеевич, на этот счёт можете не беспокоиться, — улыбнулся я. — У нас на лекарское дело большие планы!

В итоге Кораблёв дал добро на отъезд, мы с Сеченовым отработали этот день, а на следующее утро собрали чертежи и направились к вокзалу. Это был последний день, когда я мог себе позволить отлучиться.

Завтра приедет представитель отца, чтобы забрать Сергея. Другого шанса посетить орден лекарей может и не представиться.

Однако зарегистрировать патент не было нашей единственной целью.

— Ты ведь уже догадался, почему я так срочно затребовал отъезд в Саратов? — спросил я Сеченова, когда мы сели в поезд.

— Конечно, Алексей, — с трудом сдерживая возбуждение, ответил он. — Ты хочешь посетить того мастера, который работает с электрическими кристаллами? Желаешь пообщаться с ним на тему создания своего… Э-КЭ-КЭ.

— Электрокардиографа, — уточнил я. — Да, ты прав. Поверь, если он знает, как справиться с этой задачей, нам нужно выкупить у него кристалл за любые деньги. Этот аппарат изменит жизнь всех людей в мире!

Ранее я хотел создать ЭКГ, в первую очередь для себя. Но теперь, с новой клятвой лекаря, мне уже не важно. Моё сердце вновь работает как надо.

Однако пациентам полноценная диагностика сердечных болезней в любом случае требуется. Кроме того, я начал задумываться о том, чтобы привлечь других магов и новые кристаллы для производства лекарских технологий.

Тот же аппарат УЗИ или рентген… С ними будет КРАЙНЕ непросто, если мы не найдём магическую замену сложным схемам. Всё-таки я — врач, а не медицинский технолог. Собрать рентген или компьютерный томограф из железа, резины и пары стёкол я уже точно не смогу.

Приехав в Саратов, мы сразу же передали эндоскоп и чертежи ордену, после чего покинули бюро регистрации интеллектуальной собственности лекарей на несколько часов и рванули к набережной Волги.

Там, по словам Сеченова, находилась лавка мужчины, который занимается электрическими кристаллами.

Вот только прибыв туда, мы поняли, что сильно опоздали. Здание, в котором работал местный «электрик», окружили саратовские городовые. Стёкла лавки разбили, а самого мастера вытащили из его обители.

И надели на него наручники.

— Плохи дела, Алексей, — прошептал Сеченов. — Боюсь, в это дело нам лезть точно не следует.

— Подожди, — помотал головой я. — Попробую выяснить, что здесь происходит. Если он нам не поможет, то не поможет никто. Мы можем потратить десятки лет на поиски такого же мастера.

Я подошёл к городовым и произнёс:

— Господа! А что здесь происходит? Я ехал к этому мастеру из другого города…

Полицейский нахмурился, осмотрел меня оценивающе, после чего заявил:

— А вы что, сообщник этого человека?

— Сообщник?

— Мы подозреваем господина Захарова в заговоре против императора, — ответил городовой. — А раз вы собрались с ним сотрудничать… У нас и к вам будет пара вопросов.