Мечников. Том 4. Открытие века

Глава 13

— Алексей Александрович, в целом все вопросы мы разобрали, — сказал Щеблетов. — В процесс производства я вмешиваться не стану. Это меня никак не касается. Уголь, азотная кислота и прочие ингредиенты — это всё не моего ума дело. Но… Капуста с розами вам зачем?

Причём, судя по лицам присутствующих, этот вопрос волновал не только Щеблетова. Все члены моего новоиспечённого совета были, мягко говоря, шокированы. Готов поспорить, что у некоторых промелькнула мысль: «Да Мечников, похоже, сошёл с ума. Какая ещё капуста? Какие, к чёрту, розы⁈»

Не стану их судить. Я и сам бы удивился, если бы мне об этом рассказали вне контекста. Поэтому, думаю, стоит объяснить.

— Нам нужен лакмус, господа, — сказал я. — Он понадобится для производства пенициллина, чтобы поддерживать идеальную кислотность. Кто-то тут упрекал меня в сотрудничестве с Сеченовым? Так вот скажу прямо — Сеченов споткнётся. Когда его плесень перестанет выживать и выделять все необходимые вещества для создания пенициллина, он поймёт, что у него имеются недочёты. Вот только будет уже слишком поздно.

— Алексей, ты уж прости, что перебиваю, — вмешался Ярослав Мечников. — Но что такое лакмус? Я впервые слышу это понятие.

Быстро же мой брат-академик втянулся в вопросы производства. Но я очень рад, что он решил обеспечить нам взаимную выгоду. С братом мне бы враждовать очень не хотелось. Да чего уж там, я и на отца не держу обиду за изгнание. Сразу видно, что он — хороший человек. Продолжает присылать письма, предупреждает, интересуется благополучием своего сына.

Пусть лучше и дальше думает, что я всё тот же непутёвый Алёшка Мечников. Возвращаться в род я пока не желаю.

— Если вопрос интересует только Ярослава, остальных я задерживать не стану, можете быть свободными, — сказал я.

Однако никто даже не подумал подняться. Всем было интересно узнать, зачем мне понадобилась капуста в промышленных масштабах.

— Ладно, я ценю вашу любознательность, — улыбнулся я. — Что ж, тогда, раз все захотели остаться, позвольте, я прочитаю вам небольшую лекцию. И первый вопрос — какая на вкус вода?

Судя по выражению их лиц, все присутствующие удивились от моего вопроса ещё сильнее, чем от факта закупки капусты.

— Ну, если вы про воду на окраине Хопёрска, Алексей Александрович, — сказал Синицын, — там она на вкус, как тухлое яйцо. Видимо, из-за болотистой местности.

— Я говорю про обычную чистую воду, которую подают в ресторанах, к примеру, — уточнил я. — Как она на вкус?

Этот вопрос оказался сложнее, чем они думали. Никто не мог дать вразумительного ответа. И в то же время в их недоумении и крылся самый главный ответ на этот вопрос.

— Всё верно, господа, — кивнул я. — Вкуса у неё нет. По крайней мере, наши вкусовые рецепторы не способны как-то отличить его от других известных нам вкусов. Однако я бы описал его предельно просто. Этот вкус нейтральный. Это — золотая середина.

— Так к чему вы это ведёте? — спросил Игорь Лебедев.

— Все присутствующие здесь — дворяне, — подметил я. — Значит, каждый из вас получал образования и хоть как-то сталкивался с математикой. И с графиками. Верно? Все ведь могут представить линию, где есть «ноль», а от него в две стороны отходят стрелки?

— Да, — хором ответили члены моего совета.

— А вот теперь представьте, что вода — это ноль. Середина графика, — сказал я. — Только вместо ноля там будет стоять другое число. Скажем так… Примерно семь с половиной.

— И что же оно означает? — нахмурился Александр Щеблетов.

— Кислотность, — коротко ответил я. — В мире химии есть свои собственные «плюс» и «минус». Плюс — это кислые вещества. Минус — щелочные. Вода в этом графике — это середина между плюсом и минусом. К примеру, все когда-нибудь пробовали лимон?

Члены совета молча кивнули.

— Вот он — кислый. Тут, я думаю, объяснения излишни, — сказал я. — Идеальным примером «кислости» может послужить азотная кислота, которую я заказал для производства. Однако, думаю, никто не станет пробовать её на вкус. А если и появится желание, я вам категорически не советую этого делать. Умрёте или же получите травмы, несовместимые с жизнью.

— Так если кислота — это плюс, то что тогда минус? — спросил Игорь. — Вы сказали, что минус — это щёлочь. Но какая она на вкус?

Я с трудом сдержал смешок.

— Да не во вкусе дело, — улыбнулся я. — Хотя, если хотите безопасно узнать, какая на вкус щёлочь, попробуйте соду. Это самая безопасная щёлочь. Правда, увлекаться её употреблением всё равно не стоит.

— Почему? — нахмурился Илья Синицын. — Я слышал, что некоторые лекари советуют употреблять соду при изжоге. Разве это — не лекарство?

— Отличный вопрос, Илья Андреевич! — кивнул я. — Сода действительно неплохо гасит кислоту желудка. А там, прошу заметить, находится сильно разбавленная соляная кислота. Она не менее опасная, чем азотная. Однако… Скажем так, щёлочь нейтрализует кислоту. То есть сода может уничтожить самый агрессивный компонент желудочного сока. Но возникает вопрос — а что образуется в желудке вместо этих двух веществ?

— Вода? — предположил Щеблетов.

— Очень верно подмечено. Но, к сожалению, не только вода. А ещё углекислый газ и обычная соль. Поваренная, которой вы солите пищу. А это прямой путь к ещё большему повреждению стенок желудка. Так что употреблять соду от изжоги я не рекомендую. Лучше дождитесь, когда я или господин Сеченов изобретём более безопасное лекарство от изжоги.

— К чёрту Сеченова! — воскликнул Щеблетов. — Давайте лучше это сделаем мы!

— Мы отошли от темы, — я вернул разговор в прежнее русло. — А теперь представьте, господа, что перед вами совершенно неизвестная вам жидкость. Как понять — щёлочь это или кислота? А может быть, нейтральное вещество, как вода?

— Думаю, пробовать на вкус неизвестную жидкость — это крайне плохая идея, — усмехнулся Ярослав.

— Здравая мысль, — согласился я. — Именно для этого нам нужен лакмус. Я хочу создать партию лакмусовой бумаги. Она будет изменять свой цвет при взаимодействии с разными веществами. Чем кислее — тем краснее. Чем щелочнее — тем синее. А зелёный — это середина. Уровень кислотности воды.

— Это магическая бумага? — удивился Синицын.

— К сожалению, или, к счастью — нет, — ответил я. — Никакой магии. Только наука. Химия.

— А как нам это пригодится на производстве? — спросил Щеблетов. — Мы ведь и так знаем, что азотная кислота — кислая. А спирт и уголь… А какие они?

— Эта бумага нам нужна не для производства сульфаниламида. Как я уже и сказал, он пригодится для создания пенициллина. Дело в том, что нам придётся постоянно контролировать кислотность среды, в которой растёт плесень. Иначе мы свернём не в ту сторону и споткнёмся, прямо как Сеченов.

— И для этого нам нужна капуста? — удивился Ярослав.

— Да, краснокочанная — это очень важно! Лакмус я смогу сделать только из неё.

Моя небольшая лекция произвела фурор. Вопросов было много, но удовлетворены оказались все присутствующие. Ни у кого не осталось вопросов о том, зачем я всё это делаю.

Осталось только дождаться, когда мне привезут сырьё, а на заводе появятся свободные руки. Ох и тяжёлая же работа нам предстоит… Готов поклясться, что с первого раза ничего не выйдет. Скорее всего, мы долго будем мучиться, пока не произведём идеальную формулу.

Всё-таки, антибиотики — это не слабительное и не настой валерианы. Их на коленке не произведёшь!

Вскоре все члены моего совета разошлись по своим делам. У каждого уже была намечена собственная задача. Лишь одного Александра Щеблетова я провёл на завод и позволил ему войти в портал, чтобы встретиться со Сварогом.

— А это точно… Безопасно? — напрягся он.

— Безопасно, — кивнул я. — Как выйдете на пляж, перед вами появится деревня. Скорее всего, вождь, с которым я общался в прошлый раз, уже мёртв. Однако он должен был передать нашу договорённость следующим поколениям. Просто скажите, что вы от Мечникова. Вряд ли кто-то станет спорить.

— Если вдруг эти островные аборигены одичали и забыли ваше имя — не обессудьте, — произнёс Александр. — Я всех заморожу, но выберусь оттуда живым.

Сказав это, Щеблетов вошёл в портал. И уже через минуту вышел из него. Со стороны это смотрелось так, будто Александр передумал видеться с родственником. Однако я понимал, что мои минуты для него стали часами. Или даже днями. Сложно сказать наверняка, время между мирами чересчур нестабильно.

— Что б меня, Мечников… — прошептал он. — Вы были правы. Я поговорил со Сварогом. Мы оба сразу почувствовали, что являемся родственниками. Никто бы не подумал, что мой пропавший дед живёт уже сотни лет где-то за порталом Хопёрского завода!

— Рад, что вы, наконец, узнали правду, — улыбнулся я.

— Я вам многим обязан, — с трудом произнёс Щеблетов.

Ему явно тяжело давались такие фразы. Характер у него был трудным, он не любил быть кому-то должным. Но и я в долгу его держать не собирался.

— Всё в порядке, мы ведь союзники, — ответил я. — А уж скрыть от вас вашего деда было бы бесчестно.

— В любом случае я это запомню, — сказал он и крепко пожал мою руку.

Следующие несколько дней прошли в сплошных заботах. С утра работа в амбулатории, потом встречи с моими союзниками, по вечерам общая работа с Сеченовым и лишь потом — изучение растений в своей лаборатории.

Половину недели я обходился без сна. Приходилось накачивать себя зельями-энергетиками, хотя я понимал, что это большая нагрузка на сердечно-сосудистую систему. Но, по крайней мере, если что-то в организме начнёт сбоить, я смогу быстро восстановить пострадавший орган. Просто после бессонного марафона мне всё равно придётся проспать часов шестнадцать на ближайших выходных. Мозг не обманешь ни зельем, ни магией — он обязательно потребует компенсацию в виде длительного сна.

Помню, один невролог, который работал в моей клинике, часто говорил, что кофеин и любые другие стимуляторы нервной системы — это банковский кредит.

Как люди берут деньги в банке, так и человек, употребляющий стимуляторы, берёт в долг у нервной системы. И в первом, и во втором случае придётся возвращать то, что взял.

Только, если долг в банке можно аннулировать, объявив себя банкротом, то с организмом такого не выйдет. В рамках организма банкротство — это тяжёлое заболевание или смерть.

Пока Игорь Лебедев переманивал на нашу сторону сотрудников железной дороги, я активно обрабатывал кузнеца и его ученика. В итоге они оба согласились вернуться на завод. Да и сам завод за эти несколько дней сильно преобразился. Я заказал новое оборудование, знакомые Щеблетова поставили мне всё, что требовалось для начала работы.

Вот только поставщики из Краснодарского края задержались. Это сильно застопорило процесс. Вечером пятницы я получил целую повозку краснокочанной капусты, а вместе с ней — записку.

'Алексей Александрович, прошу прощения. Розы зимой всё же достать не смогли. Их уже раскупили самые влиятельные аристократы. Однако, думаю, что три центнера капусты вам точно хватит.

А. А. Щеблетов'

Зря извиняется. Триста килограммов капусты пойдут куда лучше, чем розы. И там, и там содержатся все необходимые вещества для создания лакмуса. Поэтому важно не само растение, а его количество!

Ведь лакмусовых бумажек я собирался сделать целый шкаф.

— Ярослав! — крикнул я своему брату. — Не сиди без дела. Помогай. Нужно капусту в подвал занести.

Мы с Яром начали переносить капусту в прихожую, чтобы отпустить извозчика, а уже потом — перетащить всё в холодный подвал. Однако я заметил, как кочаны сами по себе начали перемещаться вниз. Видимо, в дело вступил Доброхот. Тоже решил поучаствовать, старый ворчливый домовой!

— Фух… — устало выдохнул Ярослав. — Что дальше будем делать, Лёш? Только не говори, что…

— Придётся сказать, — перебил его я. — Нам с тобой нужно хотя бы четверть всей капусты перерезать и измельчить.

— Во имя Морского Бога… — выругался Ярослав. — За что мне всё это?

Но отлынивать от дела брату я не дал. Следующие десять часов мы занимались изготовлением лакмусовой бумаги. Ярославу я доверил самую простую, но в то же время кропотливую работу. Он выполнял роль блендера. Сидел над тазом и старательно измельчал листья красной капусты.

А подходила для этого дела только красная, поскольку в ней содержались антоцианы — вещества, которые используются для создания лакмуса. В других видах капусты они не содержатся, именно поэтому мне пришлось оформить такой специфический заказ.

Измельчённую Ярославом капусту я кипятил сразу в нескольких кастрюлях. Процесс измельчения и кипячения пришлось повторять несколько раз, пока жидкость не стала фиолетовой. Лишь после этого я смог приступить к следующему этапу.

Дождавшись, пока сотни литров воды остынут, я процедил смесь через сито — так, чтобы кусочки капусты не попали в окончательный раствор.

В идеале дальше следовало добавить в раствор изопропиловый спирт. Но такового я найти не смог, поэтому использовал обыкновенный этиловый, который мне уже успели доставить наши поставщики.

Это было необходимо, чтобы убить все бактерии, которые могли начать питаться капустным раствором.

А уже после этого начался завершающий этап. Заранее купленную мной бумагу мы с Ярославом мочили в приготовленном растворе, а затем сушили около печи. Весь процесс занял не один вечер, а трое суток.

В итоге мы произвели десять толстых стопок бумаги. Такого количества лакмусовых индикаторов мне точно должно хватить на много лет!

Хотя в производстве они будут расходоваться куда быстрее.

— Ну что, Ярослав, готов взглянуть на плоды наших трудов? — спросил я у своего брата.

— Спрашиваешь ещё! У меня все руки онемели за эти несколько дней, — Ярослав взмахнул перебинтованными ладонями.

Похоже, он ещё и порезать все пальцы умудрился в процессе. Но оно того стоило!

— А теперь смотри! — я аккуратно достал из шкафа небольшую склянку с азотной кислотой, а затем опустил в неё тонкую узкую полоску лакмусовой бумаги.

Изначально цвет бумаги был бледно-сиреневый. Но как только мы достали её из кислоты, половина листка окрасилась в ярко-красный цвет.

— Как тебе? — улыбнулся я. — Получилось, Ярослав! У нас всё получилось!

— А это точно азотная кислота? Не краситель? — уточнил он, удивлённо наблюдая за тем, как окрашивается и его индикатор.

— Ну, если хочешь, опусти палец. В красный он окрасится, но не сразу, — усмехнулся я. — Только когда растворит твои сосуды.

— Нет уж! — помотал головой он. — Этого я делать точно не стану!

Вслед за этим я показал брату, как реагирует лакмусовая бумага на содовый раствор, обычную воду, лимонную и уксусную кислоту. Мне эти эксперименты быстро наскучили, поскольку я уже много раз практиковал это в прошлом.

Но Ярослава лакмус увлёк на весь вечер.

— Только не истрать мне всю бумагу, — попросил я. — Она ещё на заводе пригодится.

— Да у тебя пять шкафов этой бумаги! Трать — не хочу! — усмехнулся Ярослав.

Наш разговор прервал громкий удар. Будто кто-то камень бросил в окно.

Со второго этажа послышался крик Доброхота:

— Сволочи! Ублюдки! Чуть окно не выбили! А мне потом чинить! Поганая пернатая скотина!

— Пернатая? — удивился Ярослав.

— Похоже, это письмо! — воскликнул я и бегом поднялся в свою комнату. К тому моменту Доброхот уже успел достать какую-то кочергу и высунуть её в окно, чтобы прогнать ворона-почтальона.

— Доброхот, не трогай его! — крикнул я. — Это письмо.

— Скажи своим друзьям, Алексей, чтобы отучили воронов долбиться в окна! — буркнул Доброхот. — У меня магия тоже не бесконечная. Я этот дом постоянно чинить не смогу.

— Благодаря тебе, он уже давно неплохо стоит, даже фундамент не проседает, — похвалил домового я, параллельно вытягивая письмо из клюва ворона.

Взглянув на конверт, я понял, что письмо куда важнее, чем я думал.

«Кому: Алексею и Ярославу Мечениковым».

«От кого: Первая Санкт-Петербургская академия лекарских наук».

Я не стал распаковывать конверт без брата. Мы уселись за стол в гостиной и вместе извлекли оттуда письмо.

Ярослав прочитал содержимое первым.

— Боги… — побледнел он. — Я поверить в этом не могу… Алексей, у меня слов нет.

Мало того что я ещё не видел текста, так ещё Ярослав разрыдался и накапал на письмо слезами.

Я вырвал у брата письмо и пробежался по сообщению главного научного сотрудника академии.

Приняли. Они приняли нашу статью! Подтвердили, что бактерии существуют!

— Ты чего ревёшь? — я толкнул Ярослава в плечо. — Всё же отлично!

— Ниже читай… — пропыхтел он.

«Указом ректора лекарской академии Ярославу Александровичу Мечникову присуждается новая учёная степень и должность декана младшего лекарского факультета. Для торжественного вручения нового диплома требуется явиться в ректорат академии двадцатого февраля в двенадцать часов дня».

— Так это же замечательно! — улыбнулся я. — Поздравляю, брат, мы оба достигли того, чего хотели! Мою статью опубликовали, а ты сохранил работу и даже получил новую должность!

— Двадцатое февраля послезавтра, — шмыгнул носом Ярослав. — Я… Я очень хотел остаться, чтобы увидеть, как запустится производство на твоём заводе. Но, похоже, не смогу. Прости меня, Алексей. И спасибо тебе большое. Я бы потерял работу без тебя. Клянусь, я бы всё потерял!

— Да будет тебе, успокойся! — велел я. — Езжай, производство мы и без тебя запустим. Если тебе интересно, я потом пришлю тебе копии отчётов. Сам всё узнаешь. Да и с патентом вскоре сможешь ознакомиться.

— Ты ведь понимаешь, что это значит? Нет… Ты ничего не понимаешь! — замотал головой Ярослав. — Теперь, когда мне удалось сохранить своё место в академии, отец не станет меня изгонять. Но и тебя назад не позовёт. Я ведь… Проклятье! — Ярослав стукнул кулаком по столу. — Я ведь за твой счёт сохранил своё место в роде! А ты так и остался изгнанником. Нет, так не пойдёт. Я пойду к отцу и буду настаивать. Буду угрожать своим уходом из лекарской науки, если потребуется! Пусть возвращает тебя или…

— Даже не думай, — процедил сквозь зубы я.

Ярослав резко замолчал.

— Но почему? Я ведь хочу тебя отблагодарить! — после короткой паузы заявил он.

— И я это ценю, брат. Правда, ценю, — кивнул я. — Но я не хочу возвращаться в Санкт-Петербург. Ты уже сам должен был всё понять. Здесь моя работа, мой будущий завод, дядя со своей семьёй. Пока что мне рано покидать Хопёрск.

— Ты просто скромничаешь или…

— Нет, таково моё решение. Пожалуйста, не спорь со мной, Ярослав. Иначе… — резко замолчал. Принюхался.

Мои обонятельные рецепторы вспыхнули. Откуда-то идёт запах гари.

— Ты тоже почувствовал? — прошептал Ярослав.

— Да, — кивнул я и резко вскочил со стула. — Что-то горит. Причём у нас в доме.

Я обернулся и увидел, как прихожую уже заполонил дым.

— Да что б меня Грифон растоптал… Подвал горит! Лаборатория! — воскликнул я.