Ломоносов Бронзового века

Глава 9. "Овсянка, сэр!"

— Фу! Ну и кислятина! Как ты это терпишь?

— Кислятина — потому что кислоту делаем, — ответил я подкравшемуся брату. — Помнишь, как серную делали?

— Конечно, помню! — разулыбался он. — У меня после этого знаешь сколько?..

И не договорил. Ага, понял он уже, получается, что «слабый пол» не любит, когда мужики о своих «любовных победах» кому попало треплются. И хорошо, что осознал!

— Во-от! А как воняло тогда, тоже помнишь?

Судя по его гримасе, не забыл. Я тоже помнил, но по другим причинам. Вонью-то меня не испугать. Я мысленно перенесся на три недели назад.

Окисление раствора железного купороса шло полторы недели, хотя я всемерно старался его ускорить. Затем я отделил раствор от выпавшей в осадок ржавчины и начал упаривать раствор сульфата железа (III).

И вот когда он вдруг начал отчётливо буреть, и снова появился какой-то непредвиденный осадок, я порядком струхнул[36]. Не было этого в планах! Но я продолжал, пока не получил буроватую жижу, по густоте напоминающую сироп. Умом я понимал, что серная кислота никуда не могла «улететь», и все сульфат-ионы вот здесь, в этом сосуде остались, но мне-то нужен был чистый продукт! Именно при разложении безводного сульфата выделяется почти чистый серный ангидрид, доля сернистого газа при правильном ведении процесса не превышает 3–4 %.

Собственно говоря, именно поэтому я и вёл процесс таким «хитровывернутым» путём, с кучей промежуточных стадий. Ведь мог идти путём алхимиков XV века и напрямую получать железный купорос из сульфида железа. Или прокаливать медный купорос, он тоже серную кислоту даст. Но выход продукта при этом не превышал 30–40 %, вся остальная сера «улетала» в виде сернистого газа. А окислить его у меня катализаторов не было. Ни платины, ни оксида ванадия, ни даже куда боле доступного оксида азота.

Кто-то мог бы сказать: «Ну и что? Алхимиков такой выход устраивал, чем тебе плохо?»

Да всем! Даже то, что «выжег» бы всю зелень там, куда эти соединения долетят, — уже минус. Но главное в другом. Мало у меня гипса, моего исходного сырья. И потому я собираюсь его использовать повторно. Что? Ну да, после гидролиза крахмала серную кислоту «гасят» порошком извести, и она выпадает в виде гипса в осадок. Если знать, как это делать грамотно, то почти все 100 % можно вернуть в начало процесса, а я, разумеется, не только знал, но и не ленился выполнить.

Запас гипса у меня примерно тонн десять, каждый год ещё примерно по полтонны можно с солевого источника получать. И больше пока сырья не найдено. Теоретически из этого количества можно изготовить около шести тонн кислоты, если вести процесс вообще без потерь. Но в химии так не бывает, потери есть всегда.

Вот и смотрим, если выход продукта 30 %, я получу всего 1,8 тонны. Если использовать повторно, то… Дай бог памяти, как там формула суммы геометрической прогрессии выглядит? Вспомнить не смог, пришлось по-быстрому выводить[37]… Ага, получил бы чуть больше двух с половиной тонн. При выходе хотя бы 50 %, выход был бы уже 3 тонны, а за счёт повторных использований — шесть!

Мой же «хитроизогнутый» путь даёт выход не менее 80 %. Т. е. без повторного использования это уже 4,8 тонны, а с повторным — уже 24! Как говорится, «почувствуйте разницу»!

Именно поэтому я и «изгибался»! Но пока я эту бурую «карамельку», раздробил и нагревал, мандраж меня не отпускал, несмотря на то, что продукт терял в массе, причём на поднесённых холодных предметах, как и положено, конденсировались капли воды.

В конце концов, я собрал волю в кулак, а полученный продукт — в глиняную реторту, взял с собой Дикого и моего брата, да следующим утром отправился к выстроенной на бережке «кислотной» печи.

Реторту я сделал классическую, описанную ещё в энциклопедии Брокгаза и Эфрона, 80 см длиной и 20 см в диаметре. Накаливали не торопясь, постепенно наращивая жар, и довели до красного каления.

Из литературы я знал, что часа три ничего не будет заметно, но тревога не отпускала. А вдруг я опять накосячил? А вдруг здешняя глина не выдержит? Ведь процесс требует, чтобы реторта была буквально охвачена пламенем.

Когда из шейки реторты, повалил белый дым, я обрадовался больше, чем добрый католик — известию об избрании очередного Папы Римского[38]. Но взял себя в руки и с помощью замазки прикрепил к горлышку приёмник, в который налил немного воды.

Этот момент меня тоже напрягал. Ведь в литературе неспроста рекомендуют лить в приёмники раствор серной кислоты. Опасения отчасти оправдались: в какой-то в моей конструкции несколько раз ощутимо «стукнуло». Похоже, от выделенного тепла вода начинала активно испаряться, и в результате часть серной кислоты образовывалась не в растворе, а в газовой фазе.

Но нам повезло, ничего не треснуло, реторта и приемник выдержали. А при следующих процессах мы могли «заряжать» приёмники раствором уже полученной серной кислоты.

— Ну, так вот, — продолжил я свою мысль. — От этой кислоты ещё больше пользы будет! Больше сласти получим. А то и вообще, из камыша сможем её делать.

— Из камыша? Что, правда?! — обрадовался он. — Это хорошо, а из ячменя можно пилав делать! А камыша много, а есть его… Только в голодную пору можно!

Я сначала не понял, как это — камыш есть? А потом память Русы подсказала, что местные корни рогоза зимой собирали, сушили, толкли и использовали как добавки к хлебу. Тут я заинтересовался, что именно они используют: камыш, тростник или рогоз? Но мой мальчик их между собой не различал, для всего было одно название.

— Неважно! Сласть, правда, похуже получится, но зато из неё можно уксус делать.

— Что? Сласть на уксус переводить?! Да кто ж на такое пойдёт?

— Род Еркатов ещё и не на то пойдёт. Ягода-то заканчивается, а нужного количества уксуса не получилось.

Сезон сбора «волчьей ягоды», и правда, заканчивался. Еще неделя-другая — и всё. Было уже ясно, что соберём мы где-то на четверть меньше, чем планировали. Но ещё одна засада была в том, что уксус из этой ягоды получался слабее, чем из яблок.

По прикидкам старосты и Гайка, полученного уксуса нам хватит примерно на половину нужного железа. Так что дальнейшее производство уксуса — важный вопрос.

— А камыш у нас вот — через реку буквально. И его целое море! — просиял мой Ломоносов-старший. И тут же спохватился. — Ой, забыл! Я чего пришёл-то? Тётка сказала, что обед у неё уже готов. Но без тебя начинать неправильно. Ты скоро подойдёшь?

— Скоро. Но ты лучше подожди, вместе пойдём, полученные вещества в башню отнесём, под охрану!

Сколько раз в моей прежней жизни такое бывало: и приказ из РОНО имеется, и деньги выделены, а оборудования для опытов так и не поставляется. Ни в этой четверти, ни в следующей, ни через год. А там, — когда приказ отменяли, а когда деньги на другое уходили, более срочное, но всё накрывалось известным местом. Бюрократическая машина в действии, так сказать. Казалось бы, тут-то бюрократов нет, уровней управления всего два, а вот, поди ж ты! Тот же эллипс, только в профиль, как говорится.

Ну, согласились старейшины с моими требованиями. А толку-то? Выделили людей, стройка началась, и первым делом поставили обжиговую печь. «А дальше мяч на твоей стороне, парень!»

И формально они правы. Дрова и уголь дают? Грех жаловаться, даже больше, чем на сыродутную печь или на кузни. Люди есть, можно камней набрать да обтесать. Дальше просто: обжигайте, ребята, известь, а из неё приготовят раствор и построят вам всё, что хотите. «Ага, прямщаз!» — говаривали в таких случаях мои ученики.

Во-первых, если помните, известь тут получалась побочно при выпаривании соли. И в ней, помимо самой извёстки, были приличные примеси карбоната магния[39], на который мне пока наплевать, и гипса, над каждым граммом которого я трясся от жадности.

Приходилось сначала извлечь оттуда сульфат, а это — процесс не самый быстрый. А во-вторых, что более важно, обжиговая печь у нас была не очень велика размером, да ещё и работала на нужды химии. Например, сульфид калия получала, нужный нам для производства серной кислоты.

Поэтому собственно стройка продвигалась не особо быстро. Поставили несколько печей и начали строить сторожевую башню. Она же использовалась нами для сна, приёма пищи и хранения химикатов и оборудования. Ценнейших. В этих условиях им являлись даже простые весы, кувшины разных видов и размеров, жаровени, лопатки, мерные ёмкости… Да тут всё было ценно и почти незаменимо

Ну что, ждут меня мои орлы! Я занял своё законное место во главе стола, дождался, пока брат усядется по правую руку, и оглядел сидящих за столом. Все на месте, никто, вроде, не пострадал.

— Ну что же, возблагодарим богов за их милость и восславим наших предков за их мудрость. Именно поэтому у нас есть эта еда. Угощайтесь, родичи!

И сделал первое движение ложкой. Уже через секунду в комнате стало громко от стука ложек и чавканья.

Да, я ввёл три полноценных приёма горячей пищи. Утром — молочная каша, в обед — сытная и наваристая похлёбка с большим количеством хлеба. А вечером — что фантазия нашей поварихи подскажет. Кстати, на кухне у нас управлялась Анаит, та самая тётка, что ко мне приставала. Но теперь всё было пристойно, по крайней мере, внешне. То ли они с Диким хорошо прятались (но как?!), то ли решили дождаться свадьбы.

Начальство поначалу возмутилось таким перерасходом продуктов, дескать «не по обычаю». На что я уважительно, но твёрдо отвечал, что химия — занятие опасное и физически тяжёлое. И ближайшие полгода заниматься им придётся на морозе, поскольку до производственных помещений дело нескоро дойдёт. Да и откормить ребят после плена не мешает.

Сам я с едой не очень спешил. Тут ведь как заведено? Как только старший за столом закончит трапезу, остальные — тоже прекращают, вне зависимости от того, наелись они или нет.

Когда убрали со стола, пришло время традиционной уже послеобеденной беседы. Я повторно огляделся, задерживая ненадолго взгляд на каждом.

Тигран, мой единокровный старший брат. Теперь он за меня любому пасть порвёт, и спину прикроет, если надо… Да и был уже случай, в самом начале. Тогда парочка новеньких отказалась признавать меня за начальство. И пока я выбирал, каким из отработанных учительской практикой способов призвать их к порядку, он просто подошёл и с одного удара вырубил Кирпича, подростка крепкого и мускулистого, несмотря на плен и голодовку. А затем так же быстро и деловито отметелил и Маугли, второго из «бунтарей». К счастью, он воздержался от общей с моим Русой привычки и не стал никому ломать нос.

Ну и что, что он умом не блещет. Знания потихоньку начал впитывать, осознав, какая от этого может быть польза. Правда, время упущено, и учить его теперь будет трудно.

Да, именно учить. Я ведь слова деда всерьёз воспринял да на себя примерил. И понял, что руководитель из меня хреновый, почти никакой. Не любил я этого. Но опыт планирования и организации работ у меня имелся. Именно в кружке химии, который я сам же организовал в нашей школе и вёл.

Повертел я эту идею со всех сторон, да и понял, что плюсов много. Во-первых, я учить химии умею и люблю. Во-вторых, я умею делать это интересно! А интерес — мощный мотиватор. Глядишь, меньше «козлить станут». В то, что не будут вообще, просто не верилось.

По левую руку сидит Дикий. Этот уже всем доволен — принят в богатый род, обручился с желанной женщиной и скоро у них будет свадьба, кормят от пуза. И делать надо только то, что скажут. Опасно? Не смешите меня, в походах и на море не менее опасно. И что теперь, не жить, что ли?

В общем, надёжный исполнитель, доволен своим положением, но звёзд с неба не хватает и не хочет.

Кто ещё? Торопыга даже молча сидеть за столом ухитряется так, будто вот вот сорвётся с места и убежит за горизонт. Он самый младший из нас, еще и двенадцати нет. Идеальный курьер, любопытен, ещё способен учиться, но… Все его беды от непоседливости. Учёба требует сосредоточения, но как этого добиться, я пока не знаю.

Уже упомянутый бывший бунтарь Маугли. На самом деле — ценнейший для меня кадр, хоть этого ещё не осознал. До плена он с того заболоченного заливчика на озере, считай и не вылезал. С мая по сентябрь торф добывал и сушил, а с ноября по март — тростник резал. Оказывается, тот именно тогда «спелым» становится, и лучше всего подходит для строительства тех лодок-переросток, на которых нас переправляли. Да и для других надобностей — тоже. А в промежутках между этими занятиями то в севе помогал, то на жатве.

За эту «болотную жизнь» его и прозвали Лягушонком. Когда я об этом услышал, не удержался и фыркнул: «Теперь у нас есть свой Маугли!»

Никто не знал, кто такой этот Маугли, но прозвище прилипло моментально.

Теперь мне бы его ещё немного приручить да подучить, и он не позволит ни родне, ни колхам обмануть нас с качеством топлива и сырья. Да, у колхов мы камыш тоже брали, они его на другом болотце резали, прямо напротив нас. Они и дрова поставляли, дров нам много нужно!

И последний, по прозвищу Кирпич, мой ровесник. Этот был из нашей долины, происходил из рода, делавшего кувшины, кирпичи и клавшего печи. Они его передали нам «в порядке укрепления связей».

Кирпичи для печей и посуда, надо ли объяснять, как мне была нужна связь с этим родом? Вот только он оказался «братом по разуму» прежнего Русы и Тиграна. Мечтал о карьере военного и регулярно получал похвалы от начальника охраны этого участка берега.

Сама охрана была сменная и небольшая, а постоянным был только их начальник, Левон, то есть Лев. Прозвище к нему не прилипло, да и нужно ли оно с таким именем? Хотя я лично его бы Вепрем прозвал, есть что-то общее в повадках.

При этом мужик умный, об укреплении охраны именно на этом участке говорил задолго до весеннего набега. И теперь, когда его мечта осуществилась, очень благодарен роду Еркатов.

Именно «Роду вообще» и его вождям. А насчёт меня… Пока что он ко мне присматривается.

— Сегодня я впервые поучал соляную кислоту. Для чего она может понадобиться, вам сейчас расскажет Тигран.

И брат, надувая щёки от важности, стал пересказывать всё недавно услышанное.

— Ты молодец, верно сформулировал правило: чем больше сласти с одной меры кислоты получишь, тем хуже у неё вкус. Если соотношение один к четырём — сироп получается почти как мёд. Один к восьми — и он уже годится только на карамель, хмельное и уксус. А через соляную кислоту, как учил предок, можно и один к двадцати получить. Но, даже есть получится, такую сласть только на хмельное и уксус пускать, есть уже не стоит. Вопросы есть?

Как и ожидал, быстрее всех руку поднял Торопыжка. До меня такого обычая не было, но… Мало ли чего не было раньше? Обычаям не противоречит, и ладно.

— Руса, ты сказал «даже если получится». Разве может не получиться то, что сказал предок?

Чёрт, опять это вечное «предки были мудры»!

— Может, конечно. Во-первых, я мог просто не так понять. Ума не хватило. Один раз такое уже случилось. Помните, я рассказывал, как мы с Диким в сероводороде искупались?

Рассказ мой был в юмористическом ключе, и все засмеялись, припоминая.

— Во-вторых, я мог не так расслышать, предки говорят тихо, бывает, что и ошибёшься. Вспомни как мы в «Гонцов, передающих весть» играли.

Это я так «испорченный телефон» назвал. Вечерами у нас вообще было более свободно. Рассказывали сказки, байки, легенды. Играли в разные игры. Я пытался развивать ребят и организовать у них командное чувство.

— Ну и в-третьих, всё требует навыка. Вспомни, как Левон с нами занимается. Ловчее Кирпича дротики никто не мечет. А почему? Тренировался много, да и боги талант дали. А мы только первый раз попробуем. Конечно, может и не получиться. Или выйти хуже. Понял? Ну и хорошо. Ещё вопросы?

Вопросов хватало. Обсудили и получение едкого кали, которым займёмся после обеда. Вернее, ребята займутся. Ничего сложного, смешаем растворы поташа и гашеной извести в нужных пропорциях, отделим выпавшую в осадок известь (и пустим на повторный обжиг) да упарим раствор.

— Главное тут — осторожность! Работаем в кожаных фартуках. Если что попало на кожу или в глаз — не ждём, тут же промываем. И полученный реактив прикрываем плотно-плотно, чтобы ни щёлки не оставалось. Иначе испортится.

Вот так, постепенно, я и сделаю из них хотя бы лаборантов. Других не дано, надо растить и ценить этих.

— Ладно, идите на площадку. Без меня не начинайте. Я быстренько обсужу с Анаит дела по хозяйству и догоню.

Дел у нас и помимо собственно химии был целый воз. Одну только воду в нужном количестве замаешься поднимать из реки на крутой берег. Да и топливо с реактивами — не наносишься. Из соображений секретности дед распорядился всё это только до солевого источника носить, а дальше — приходилось самим.

— Так, что у нас на ужин?

— Опять эти твои «кебабы без мяса», — фыркнула она. — Овса на крахмал сейчас много уходит, нельзя, чтобы остатки пропадали, вот и приходится…

Ну да, от овса после выделения крахмала остаётся часть, богатая белком. Я и вспомнил рецепт свой жены — «вегетарианский кебаб». Только доработал немножко, мы добавляли для сытности животный жир и шкварки. По первому разу даже вкусно, но сколько ж можно? Хочется разнообразия в меня.

— А на завтрак что?

— Как ты и требовал, каша на молоке будет.

— Ячменная, надеюсь?

— Ячмень весь на крахмал уходил, так что…

Захотелось завыть, как та собака Баскервилей, печально и протяжно.

«Овсянка, сэр!»