Ломоносов Бронзового века

Глава 19. «Триста секунд — полет нормальный!»

— Ты — очень необычный человек, милый! — промурлыкала София, задумчиво водя пальчиком по моей груди.

— Грудь не волосатая? — попытался отшутиться я. — Так мне всего пятнадцать, нарастёт ещё.

На самом деле вопрос «волосатости» меня слегка беспокоил. Не так, как это обычно бывает у подростков, я ведь твёрдо знал, что время всё исправит. И мои жидкие усики и три волосинки на подбородке ещё превратятся и в нормальные мужские усы с бородой.

Проблема крылась в авторитете. Здесь борода была символом мужской зрелости, Косвенно я командовал уже почти шестью дюжинами мужчин, женщин и подростков обоих полов. Напрямую — дюжиной подростков, моих орлов после введения во взрослый статус «усилили», добавив подшефных. Да и у Софии была пара помощниц.

Сознание твердило им, что я — босс, но подсознание сопротивлялось. Пришлось пойти на хитрость. Я начал таскать с собой небольшой жезл с символикой бога Митры. Эдакий фаллический символ. Раз скипетры помогали старейшинам, королям и священникам, почему бы и мне этот трюк не использовать?

— Нет, — серьёзно ответила она. — Меня ведь учили на гетеру, милый. Я не только умею музицировать, петь, танцевать и заниматься любовью, но и делились мудростью, чтобы я могла поддержать беседу с аристократами и мудрецами. Слышала я и рассказы про «египетское искусство», причём не только сегодняшнее, но и былых времён. Такого как ты, они не умели.

Она замолчала, но вопрос был ясен: «Кто же вдохновляет тебя, кто подсказывает, если предки этого не умели?»

— Есть множество других стран, милая. В Индии есть свои умения. А дальше на восток лежит древняя страна людей с желтой кожей. Они тоже многое умели… И мало ли, кто из них мог быть моим предком? — тут я не удержался и процитировал Булгакова: — Вопросы крови — самые сложные вопросы в мире[106]!

Я думал, что этим сниму вопросы, но она, наоборот, погрузилась в угрюмое молчание. А потом, решившись, приподнялась на ложе, пристально посмотрела мне в глаза и спросила:

— Руса, если у нас родится ребёнок, он останется рабом? Или твой дед даст ему вольную?

— К-ха… К-ха… — от неожиданности я аж подавился. — Ты что, беременна? У тебя прекратились лунные циклы?!

Нет, откуда дети берутся, и как туда попадают, я, естественно, был в курсе. Просто, как это бывает у мужиков, не задумывался над тем, «что будет если?» А вернее, учитывая регулярность и интенсивность наших отношений, не «если», а «когда».

— Нет! — она улыбнулась. — Пока нет. Гетерам не очень нужны дети, поэтому со мной провели специальный ритуал. Теперь дети могут появиться только по ясно выраженной воле богов или при взаимной любви.

Я не сразу понял, что она сказала, несмотря на весь мой опыт взрослого человека. Но потом погладил по щеке и ответил:

— Ты права, София, я люблю тебя, — потом приподнялся, поцеловал и продолжил: — Как я понял, ты меня тоже. Тебя это пугает, родная?

— Немного. Но я о другом. Ты — взыскан богами, с тобой рядом жутко интересно, но и опасно. И у тебя есть невеста. Через год, максимум через полтора, вы поженитесь. Она будет ревновать. Если я останусь рабыней…

— Понял. Не волнуйся, я решу этот вопрос. Не знаю пока, как именно. Всё, что у меня есть, — это собственность рода. Значит, надо договариваться с дедом и с Гайком. А тот деньги считает. И выпустить из рук… Сколько там за тебя, кстати, отдали? — впервые задумался я.

— Много! — не сразу и глухо, но всё же ответила она. Чёрт! Я — бесчувственный болван. — Обученные гетеры редко попадают в рабство, их ценят, и покупают не за железо и медь, и даже не за серебро. Только за золото. За меня твой будущий родич выложил двадцать дариков!

Не удержавшись, я присвистнул. Персидский дарик был золотой монетой, настолько редкой, что ни я, ни мой Руса никогда их даже и не видели. Он равнялся двадцати серебряным шекелям, или, как их ещё произносили, сиглоям. Итого, получается, четыреста. Нехило!

Да мы за деда, к примеру, выложили ножей всего на 90 шекелей. Я не был посвящен в детали, но, кажется, за выкуп всех родственников наш род потратил меньше, чем будущий тесть выложил за Софию.

— Я знал что ты — настоящее сокровище! — я не удержался и снова поцеловал её. — А насчёт остального — не бойся. Я решу этот вопрос. Ты же знаешь, что моя мать тоже была рабыней? Но когда родился я, её освободили и приняли в род. А ты захочешь в наш род?

— Если к тебе, то да. Хоть бы и второй женой… У вас ведь можно иметь много жён?

Ну вот, кажется, мне «светит» карьера владельца гарема. Правда, пока маленького, всего из двух жён, но — какие мои годы? Успею ещё и расширить!

По дороге на завтрак я думал над её словами. Быть главой рода Еркатов в Эребуни — это значит руководить двумя третями военно-промышленного комплекса Армении. Дурак на таком посту не усидит, значит, последствия своего подарка «будущий батя» прекрасно представлял. Если я хоть что-то из себя представляю, эту умницу я не упущу. И к делу пристрою, и в постельку свою уложу. Интересно, и зачем ему это нужно, создавать проблемы своей дочурке в семейной жизни? Или я чего-то не понимаю? Всё же я — дитя другого мира, у нас ни рабынь, ни вторых жён принято не было. Были любовницы, «доверенные секретарши» у боссов, у богатеев — содержанки… Но — «вы же понимаете, что это — ДРУГОЕ!!!», верно?

Кстати, а если попробовать глянуть на эту ситуацию с нашей точки зрения? Софию явно подсунули не как любовницу или содержанку. Это именно вариант «доверенной секретарши». Зачем таких «подводили» к боссам моего времени? Ну, в первую очередь — для шпионажа. Вроде бы, «не то». Да, караваны в Эребуни ходят регулярно, родня мелькает, но они появляются в селе у Долинных или в деревне Речных. К нам в «башню» их не пускали, так что контакты будущей родни с Софией были редкими и нерегулярными. Хотя… стоит поговорить с дедом. Он-то наверняка об этом подумал и присмотрел. А раз София спокойно живёт у нас, скорее всего, ничего такого нет.

Во вторую очередь «умниц» подводят для контроля. Как именно работает, не дурит ли, не ворует ли…

В этом смысла побольше, на момент подарка я уже являлся «ключевым менеджером» в получении «доброго железа», то есть сильно влиял на бизнес всего ВПК. На контроль за таким не грех и разориться. Хотя, если посмотреть на то, сколько я уже принёс всем ветвям рода, не так уж и велики эти затраты.

Тут мысль вильнула в сторону: «А ведь, если со мной что-то случится, то без Софии утеряно будет всё. Не сразу, но без понимания сути процессов мои орлы рано или поздно накосячат. А София — многое поняла. И почти всё записывала. То есть, она выполняет ещё и функции страховки на этот случай». От этой мысли стало грустно, но… Жизнь тут сурова, а старшие родичи должны думать о выживании и процветании рода Еркатов. Ладно, проехали! Что тут у нас на завтрак? Опять овсянка-а-а? Ненавижу!

«Сегодня — великий день!» Фраза, избитая до пошлости, но что поделать, если так оно и есть? Мастер Оган выполнил свою часть уговора, и начал искать рецепт приготовления огнеупорных кирпичей. Сначала я выдал ему гидроксид алюминия и предложил добавить в глину. По моим представлениям, это должно было приблизить её качества к шамотному кирпичу. Но испытания показали, что жаропрочности почти не прибавилось. Правда, нет худа без добра. Этим рецептом заинтересовались наши специалисты по кувшинам. Состав глины стал отдаленно походить на каолин, посуда из него получалась похожей на фаянс — вообще не пористой, более тонкой и лучше выдерживающей жар. Я знал, что рецепт нуждается в доработке, частенько получался брак, но мы оба были настроены продолжать поиск.

А вот с кирпичами пришлось прилично повозиться, но ничего не получалось, пока я не припомнил, что добавляли уже сильно обожжённый оксид алюминия, переведённый в корунд. Плавить нужное количество на ацетиленовых горелках было нереально, и мы пошли другим путём. Для начала я отработал процесс, хорошо известный на глиноземных заводах. Спекание сырья, содержащего алюминий, с известью и содой. Известь при этом связывает оксид кремния, а вот соединения алюминия переходят в растворимый алюминат натрия[107]. Только и разницы, что там «вскрывают» бокситы, а я тут обходился глиной. Впрочем, читал где-то, что во время Великой Отечественной войны на Уральском Алюминиевом заводе иногда в бокситы обычную глину с карьера добавляли[108]. Так что…

Небольшую часть алюмината мы отдавали Кирпичу, который из него продолжал делать одноразовые формы, в которых потом формировал и выплавлял корундовые тигли. А большую часть так и оставляли в растворе стоять на воздухе. За неделю раствор набирал углекислоты из воздуха и нужный нам пушисто-белый гидроксид алюминия выпадал в осадок[109]. Раствор упаривали и получали соду для повторного использования. За характерную рыжеватую окраску, придаваемую примесью соединений железа, её прозвали «рыжей содой». Ни на что другое она всё равно не годилась, зато теперь на производство глинозема мы не расходовали ничего, кроме топлива и времени.

Тьфу ты, снова отвлёкся! Короче, гидроксида алюминия, нужного для «псевдо-фаянса» и глинозёма у нас теперь стало много. А если глинозём долго выдерживать при 1200 °C, там становится всё больше и больше «корундизованного» оксида алюминия. Большая часть его шла «кирпичникам» на эксперименты, а меньшую снова отбирали, но теперь уже кузнецы. Они её дробили и в уксусе растворяли. Я ведь, когда выяснял, сколько именно времени нужно держать его в печи, потом для пробы растворял в уксусе. «Корундизованная» альфа-форма растворяется намного хуже, чем исходная, вот и получалось, что я почти чистый и мелкий корундовый порошок получал. Хомяческая натура не дала его выбросить, отдал кузнецам на пробу. Теперь с живого не слазят, регулярно требуют ещё и ещё. Хорошо, что не центнерами, а килограммами.

В общем, Оган выдал мне с десяток разных партий кирпича, и мы собрали из них небольшие такие печурки, чтобы выяснить, какой состав дольше прослужит. Как раз вчера была пробная топка отражательной печи[110]. Холостая, только древесный уголь и наддув воздуха мехами. Не знаю, какой температуры мы достигли, но оксид одновалентной меди в ней плавился, а фосфат калия — нет[111]! Получается, 1290 плюс-минус полсотни градусов. Плавить стекло в не нельзя, а вот спекать — уже можно. Впрочем, до стекла и сегодня очередь не дойдёт, сегодня я буду плавить наработанный родичами чугун. Обещал ведь? Обещал! А обещания надо выполнять.

— Ну что, будем испытывать, да? — подскочили ко мне Торопыжка и его «брат по разуму» из нового пополнения со странным прозвищем Сиплый. Странным потому, что более звонкого голоса я тут ещё не встречал.

— Будем, куда ж мы денемся! — ворчливо ответил я. — Растворы готовы?

— Ещё со вчера готовы! — на два голоса доложили они.

— Ну, значит, как только брат с Диким подойдут, тогда и начнём. О, вот и они, легки на помине! Ну что же, раздувайте жаровню.

Аппарат был совместным творением мастера из рода гончаров и моим, и сделан был из того самого «псевдо-фаянса». Хорошо бы, конечно, покрыть его слоем стекла, но его-то как раз и не было. Ну да ничего, мы проверили, нужные нам давление, температуру и среду из расплавленного едкого калия такая посуда «держала» десятки часов. Нам хватит, а потом я безжалостно разобью это изделие и исследую стенки. Дорого? А опыт иначе не наработать.

Наши с пацанами жизни и здоровье мне намного дороже. Даже Гайк поворчал, но согласился с таким подходом. Сосуд прогревали, пока покачивание не показало, что едкий кали внутри него расплавился, а потом подняли нагрев ещё чуть-чуть. Для процесса рекомендовали 400 градусов. Так, теперь надо обеспечить работу манометра. Всё та же U-образная керамическая трубка с поплавком, только заполнили её расплавленным оловом. Я учёл поправку на плотность и проградуировал метки в уже привычных дециметрах водного столба. Наружный конец манометра достаточно широк, чтобы по окончании процесса олово можно было почти всё вычерпать. Я опасался, как бы оно, застывая, не повредило аппарат. Ну что же, благословясь, приступим. Нет, я по-прежнему — атеист, просто фигура речи.

— Внимание!

В раскаленный аппарат начал потихоньку подаваться первый раствор. Обычный гидрокарбонат калия[112]. Вода испарялась, гидрокарбонат разлагался, заполняя аппарат водяным паром и углекислым газом. Давление в аппарате слегка поднялось. Из выводной трубки, шипя, стал выходить вытесняемый воздух, всё ещё слегка влажный.

Но большая часть пара конденсировалась раньше, ещё до выхода из аппарата и стекала в специальный сосуд. Так, собираем выходящие газы в стакан и проводим пробу. Нет, пока еще поддерживает горение… Ещё одна проба. Третья… Ага, лучина гаснет. Аппарат заполнился углекислотой.

— Меняем раствор!

Очень скоро в аппарат начал поступать теплый раствор ацетата калия в смеси с избытком едкого кали. Да, всё та же реакция Дюма, получение метана лабораторным способом. Я голову сломал, путаясь решить противоречивые требования. Надёжно эта реакция шла только в небольших объёмах, а мне нужен был мощный и длительно работающий источник топлива. Желательно ещё и с напором не ниже 0,5 метра водного столба.

Сейчас получилось. Да, большая часть газовой смеси, выходящей из реактора, приходилась на водяной пар. И от небольшой примеси ацетона мне тоже не получится избавиться. И ладно! Всё это оседает в холодильнике, а в горелку поступает почти чистый, хоть и влажный метан. Наверняка, влага снижает температуру горения, но мне пока что надо испытать сам принцип.

К счастью, шланг теперь стал и прочнее, и длиннее, да и очки у нас из самой настоящей слюды. Даже коптить не пришлось, она и так черновата, несмотря на тонкость слоя.

Горелка гудела, пламя слегка «дёргалось» из-за перепадов давления в приборе, но в целом, «триста секунд — полёт нормальный!»

Но это пока без вдувания воздуха.

— Эй, на мехах, качаем, потихоньку усиливая.

Меха прерывисто зашипели, жар от пламени усилился.

— Увеличить напор раствора! Торопыга, докладываешь давление в приборе.

Так, одна десятая метра, полторы… Вот и пять есть. Пламя от горелки достаёт даже через очки и защитную полумаску на лице. «Шестьсот секунд — полёт нормальный!»

— Подаём горелку в печь!

Блин, только бы в печи ничего не треснуло! Я — идиот! Вроде бы и продумал всё, а забыл, что вчера её прогревали постепенно. Надо было горелку ослабить до минимума, и тогда подавать… Уже поздно. Остаётся только надеяться. Был бы верующим — взмолился бы, а так…

Уф-ф! Кажется, пронесло.

— Щипцы и первую пробу.

Да, температуру мы снова измеряем по цветам каления металла и по расплавлению. Белое каление — значит 1200 градусов и выше. Ждём… Оксид меди (I) снова расплавился, но это и ожидалось. Опаньки, фосфат калия — тоже. Интересненько, а безводный сульфат кальция. Запахло сернистым газом, сульфат частично слегка разложился, но плавиться не стал. Жаль, но на 1420 мы не вышли. Ничего, я упорный! Уберу влагу из метана, она точно часть температуры «отжирает», воздух начну предварительно подогревать… Много мехи не выдержат, но хотя бы до +50 °C вместо нынешних пяти мороза — уже хлеб. Мне ведь много и не надо, даже полторы тысячи градусов уже позволят сталь тигельным способом получать.

Но пока что… Мы только чугун плавить можем, да и то — не любой. Насколько я помню диаграмму «железо — углерод», самый науглероженный чугун, с содержанием углерода выше 5,5 %, нам не расплавить. С другой стороны, а откуда ему взяться? Те чешуйки ведь вообще со сталью соседствовали. Значит, скорее всего, углерода немного. 2,2 %, ну, 2,5 %… Даже до «эвтектики»[113] не должно добираться. Распла-а-авим! И точно, «чешуйки» и кусочки начали «плыть», отделяться от шлака и потихоньку образовали на дне тигля озерцо жидкого металла. Я аккуратно снял шлак «лопаткой» из чистого железа и продолжил плавку.

— Дикий, тащи форму! Лить будем.

Разумеется, слитки чугуна я до того не отливал, но догадывался, что форму лучше предварительно просушить и прогреть.

Чёрт! Как же неудобно, оказывается, тащить жалкие три кило, если большая часть веса приходится на раскалённый чугун. Благо, недалеко. Пошла-пошла-пошла… Уф-ф! Скорее всего, даже начинающий литейщик за такую работу погнал бы меня, что называется, «ссаными тряпками». Вот только — его тут не было. А были мы, и нас — получилось. Первый слиток чугуна на два с небольшим кило остывал в форме.

— Ослабить давление. Уменьшить дутьё!

Небольшой перерыв. Кваску попьём… А там и продолжим работу.

Через какое-то работу по плавке чугуна мы продолжили, но занимался этим мой дядя — «сварщик» и «сталевар», я лишь присматривал. Тяжелая и опасная работа с раскалённым металлом вытягивала силы, так что мне нужно было отдохнуть. Но оставить площадку без надзора я не мог. Вот и приходилось «отдыхать, сменой деятельности».

Через некоторое время предложил отдохнуть и дяде, а сам взялся за варку стекла. Состав смеси соды, мела и песка мне был известен, но были варианты с сосудом. Корундовый тигель, железный или корундовый, но на слое из песка.

Уж не знаю, как это делали здешние мастера, но у меня более-менее приемлемый результат получился только в третьем варианте. В первом расплавленная шихта «растворяла» стенки «корундового» тигля, напитывалась им и тем самым поднимала температуру плавления. В итоге в тигле так и осталась тестоподобная масса. В железном тигле всё расплавилось без проблем, но стекло растворило частицы образовавшейся на поверхности тигля окалины, и приобрело насыщенный зеленоватый цвет. Оно бы и ладно, цветное стекло тут ценится выше прозрачного, да и мне всё равно, чем сосуды покрывать. Одна беда — состав больно неоднороден получался. Где-то ком почти прозрачный, а в другом месте интенсивный, как у бутылочного стекла из моего времени.

Третья попытка дала вязкую как кисель жидкость с какими-то твёрдыми включениями и пузырьками, да и по поверхности эта масса сплавилась с песчинками. Прозрачной она тоже не была, соединения железа и тут «постарались», придав зеленоватый оттенок. Мне невольно вспомнилось «лунное стекло» в окнах дворца Меньшикова. Примерно таким оно мне и запомнилось.

А в целом — не к чему придраться. Растолчём, покроем сосуды и «псевдо-фаянса» и запечём. Глядишь, и получится у меня подобие настоящей химической посуды. Пусть и не прозрачной, но в остальном — нормальной, стойкой ко всем моим реактивам.

Всё шло хорошо!

— Значит, говорите, дорогой Савлак, Еркаты укротили «огненных змеев»?

— Да, уважаемый…

Собеседник раздражённо махнул рукой и повторил:

— Зовите меня просто — «Советник»!

Ну да, а как же ещё? «Важный гость» в том селе внимательно выслушал и попросил рассказать всё другому человеку, более важному. А тот — третьему, вот этому самому. Для этой встречи пришлось добираться до Мцхеты. Но Волк не жалел о потраченных времени и усилиях. Им платили, причём с каждым разом — всё больше. А главное, как ни шифровался собеседник, слухи и выбранное место встречи позволили его опознать. Вахтанг, один из трёх советников «царя иберийского».

— Да. Советник. Мы с моим соратником по прозвищу Гоплит оба это видели. Останки этого «змея» упали неподалеку от нас. А между нами было около четырёх сотен шагов. Боюсь, скоро они смогут безо всяких баллист пускать горшки с огненной смесью на сотни шагов. Против них не устоят ни крепости, ни города, ни портовые склады, ни корабли.

— И ведь у них есть воины… — тихо и задумчиво пробормотал Вахтанг. — Знаешь, что придумали старшие родичи этого Русы? Они объявили, что любой, поучаствовавший в походе, получит землю на землях, с которых они изгнали колхов. Выжившие получат сами, а у павших землю выдадут родственникам. Кроме того, таких добровольцев они готовы кормить и поить, снабдить оружием… Уже сейчас у них есть десять шестидесятков добровольцев из других родов. И около тысячи своих воинов. Земля, а не золото — вот главная ценность, что для крестьянина, что для знатного человека. И они предложили в оплату нашу землю.

— Хитрецы! — скупо, по-волчьи улыбнулся Савлак.

— Да. А ведь скоро подойдёт родня из Эребуни. Немного, сотня или полторы, но это будут опытные воины. Теперь Еркатам есть, чем воевать с нами на дальних подступах. А ваши новости говорят о том, что они не станут обороняться, а продолжат захватывать наши земли.

«Они считают, что как раз возвращают свои земли!» — подумал Мгели, но ничего не сказал. Зачем попусту раздражать влиятельного собеседника?

— Это надо остановить. Скажите, Савлак, вы и ваши парни, смогли бы проникнуть туда и убить этого Русу? Разрушить его аппараты?

Волк задумался. И не только напоказ.

— Если достаточно заплатить моим парням — смог бы! — ответил он. — А вот если нанять еще несколько дюжин, то можно было бы не убивать и разрушать, а принести к вам. Зачем уничтожать такую ценность, если её можно заставить работать на себя?