Ломоносов Бронзового века

Глава 2. «Без меня меня женили!»

В моём родном времени человеку, насквозь пропоровшему ступню, выдали бы больничный недели на две-три минимум, и рекомендовали бы «поберечь ногу». Даже в армии, судя по рассказам, солдатам, натершим ногу, давали освобождение от физкультуры, строевой и работы.

А тут? Рано утром, едва я успел скрыть следы своих ночных перестановок, объявился мой братец с какой-то мелкой девчонкой.

— Дедушка сказал, тебе ногу беречь надо! — хмуро бросил Тигран. — Так что колесо теперь стоя на месте крутить будешь. Это тяжелее, поэтому эту заразу мелкую нам в помощь дали.

И всё?! Девчонка по виду лет девяти-десяти была, много ли она наработает? Братец же между тем одарил меня не шибко толстым шерстяным одеялом, чтобы я не мёрз по ночам, а мелкая передала завтрак. Лепешка, похожая по виду на мацу, но очень мягкая с завернутым в неё куском овечьего сыра.

— Жри быстрее, работать пора. И так припозднились!

И пришлось мне снова вкалывать, без скидок на полученные повреждения. Кому доводилось крутить на каруселях детвору, поймут. Пять минут это даже в удовольствие, за десяток минут можно устать, а затем это превращается в каторгу. И то, что я крутил это колесо с подменой, не особо выручало. Так умотался, что едва не забыл, что в полдень надо длину тени отмечать. Самая короткая тень будет точно указывать на север. Хорошо, что как раз на обед остановились.

На обед была пара каких-то овощей, напоминавших по виду и вкусу небольшие недоваренные репки да пара жменей жареного зерна. Запивать пришлось водой из родничка. М-да, при такой скудной диете да интенсивной работе я могу ноги протянуть, не дожидаясь попадания в примаки или в рабство.

Но направление на север я всё же засек. Завтра можно будет измерить угол возвышения солнца и рассчитать широту места, в которое меня угораздило попасть.

А ближе к вечеру жизнь стала налаживаться. Крутить колесо мы прекратили часа за два до заката. И пока братец собирал рассол в кувшины, мелкая зараза смоталась в деревню и притащила мне горшок какого-то варева. Зерна, непривычного вида овощи и разваренная соленая рыба. Не сказать, что пиршество вкуса, но горячее и сытное. Доев, я отдал горшок родственникам и почувствовал, как накатывает сон. Бороться с ним я не стал, устроился, как вчера и захрапел, пока тепло.

Так оно и шло ещё дня три. Уж не знаю, что именно обеспечивало мне теперь крепкий сон до самого рассвета — тяжелая работа, сытный ужин, тепло от одеяла и целой копны нарванной и подсушенной травы или всё вместе, но от ужина и до завтрака я был относительно доволен жизнью. Рана, не особо торопясь, заживала, воспаления пока не возникло, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, боль была умеренной…

Зато с завтрака до ужина я будто отправлялся на экскурсию в местный филиал ада. Изматывающий труд, боль в растревоженной ране и скудная еда. Тем не менее, я ухитрился не только измерить высоту возвышения солнца над горизонтом, но и пересчитать это в координаты.

Как? Обычная верёвка, которой я подпоясывал штаны, вполне сгодилась и на замену циркулю, и для деления вычерченной окружности пополам, потом ещё раз пополам и так далее. В итоге получилось, что угол был равен примерно 13/32 радиана. В более привычных для географии градусах получалось примерно 73, то есть отклонение от вертикали получается около 17 градусов.

Теперь к этому надо добавить широту северного тропика, и получится широта. Вот только я эту самую широту тропика помнил не особо точно. Примерно 23 с половиной градуса, а точнее[2]? В общем, получилось у меня примерно 40 градусов и 30 минут северной широты. Не тропики, но сильно южнее Москвы. Вернее, если память меня не подводит, то даже южнее, чем Сочи. Чего ж так холодно-то?

И ведь не спишешь на несовершенство инструментов и расчётов, те ошибку больше чем в два-три градуса дать в принципе не могли! Может, я попал в какой-то «малый ледниковый период»? Может, конечно, и так, но толку от этой гипотезы всё равно не будет. Не помнил я этих самых периодов.

К вечеру третьего дня пришёл Гайк, и притащил мне деревянный костыль. Буркнул:

— С нами в деревню пойдёшь! Мои кости говорят, что ночью дожди на неделю зарядят, нечего тебе тут прохлаждаться, в деревне работы полно!

После сытного и горячего ужина я снова быстро задремал. Но долго отдыхать мне не дали. Кто-то влез ко мне под одеяло, прижался тесно к груди и начал целовать. Кто-то? Ха, да судя по размеру мягких округлостей, это была старшая из моих здешних тёть.

— Ты что делаешь? — тихо возмутился я.

— Ничего, молчи! — тихо, но горячо прошептала она. — Всё равно тебе с братом по осени всех вдов рода в жёны брать придётся. Так зачем ждать? А я тебя сейчас порадую, так что и про больную ножку позабудешь. Знаешь, как я это делать умею?

— Что именно — это? — тупо переспросил я, хотя её рука, забравшаяся мне под рубаху, не оставляла никаких сомнений.

А вы бы на моём месте не обалдели? Нет, монахом я и в прошлой жизни не был, а тут молодое тело, гормоны бурлят… Так что от секса я бы не отказался, но не так же?! В этой комнатушке, помимо нас, ещё с дюжину человек спит, как же при них? Да и не нравились мне никогда такие, как эта «тётя», она ж хорошо за центнер весит, ростом выше меня на полголовы и в плечах шире. Да и жирка на ней прилично, сразу видно, что при кухне трётся, остальные-то оголодали и отощали. Впрочем, откуда мне знать, может она раньше вообще толстухой была, вот и не всё сбросила? Как там в поговорке? «Пока толстый сохнет, тощий сдохнет!»?

Она между тем не останавливалась, завалила меня на спину и приготовилась оседлать. Да ну её к козе в трещину!

— Помогите-е-е! — не своим голосом заорал я. — Насилуют!

Вы смотрели когда-нибудь фильмы про ниндзя? А я вот в молодости нагляделся. Так вот, эта тётка, при всех своих гренадёрских статях, испарилась куда-то совершенно беззвучно. Зато в меня тут же прилетела суковатая палка Гайка. Чёрт, больно-то как!

— Заткнись, оглашенный! — устало и недовольно проворчал он. — Ни днём от тебя нет покоя, ни ночью.

А потом тихо, себе под нос, так что я разобрал только благодаря острому слуху своего «носителя», добавил:

— Мог бы и потерпеть немного! Ведь не всей же толпой они накинулись.

Потом совсем тихо и неразборчиво со стороны Тиграна донеслось:

— Вот по осени, когда срок их вдовьего траура истечёт, я нам с тобой, братец, не позавидую. Троих, а то и четверых ублажать придётся.

И после этих слов сон ещё долго бежал от меня.

Утром дождь, как и предсказывал старик, продолжал моросить. Поэтому работу я получил под навесом. Но это, пожалуй, единственная приятная новость. Больно уж выматывало новое задание. Нас с Тиграном посадили дробить шлак от последней плавки.

Да, мой внутренний переводчик упорно переводил это как «плавка», хотя я сразу определил, что именно плавки тут не было. Процесс вели в сыродутной печи, температура процесса — от семисот до девятисот градусов, при такой не плавится не то что сталь или чугун, но даже и шлак не становится текучим.

Поэтому так и ценились те самые «чёрные камни», похоже. Это был магнетит с очень высоким содержанием железа. А прочих примесей там было мало, мало образовывалось и шлака.

Сейчас же… В процессе явно использовали лимонит, железа в нём мало, зато хватало кремнезёма и фосфора. Да и серы немало. Но главное — это кремнезем. По сути Гайк получал спечённый шлак с редкими-редкими вкраплениями капелек железа. Вот этот шлак мы с братцем и дробили. Сначала тяжелым каменным молотком… Ага, даже у рода «Железных» на кувалду самого железа не нашлось. Хотя, может быть, раньше и была кувалда. Но колхи её спёрли? Так сначала один один из нас дробил куски шлака тяжелым поделием, а второй за ним измельчал шлак в ступке. Потом менялись. Время от времени истолченный шлак мы высыпали на стол и высматривали капельки железа, старательно отбирая их в сторону. Производительность труда — просто удручающая.

А главное, такое железо мало на что годится, это я помнил и без памяти Русы. В нём много примесей и много пор. Ведь плотность руды намного меньше, чем железа, а объем почти не меняется. Вот и получается, что место, освободившееся от кислорода, занимают поры, часть крупные, большая часть — такие мелкие, что не увидать даже в микроскоп.

Это железо в чём-то похоже на активированный уголь, очень большая поверхность внутри небольшого кусочка, может доходить до тысячи квадратных метров на миллилитр. И поверхностная энергия при этом никуда не девается, если я правильно помню, почти два джоуля на квадратный метр[3].

Получается, в кусочке с массой в один грамм может таиться до пятисот джоулей. Моих учеников цифры не особо впечатляли, но когда я им показывал, что у лучших литиевых аккумуляторов ёмкость всего вдвое выше[4], в глазах появлялось опасливое уважение. «А не бахнет?» — спрашивали они? Ну да, как горели и взрывались эти компактные носители энергии, все слушали.

А ведь может и бахнуть. Такое железо недаром называли пирофорным, «огненесущим» то есть. Вполне себе может и само загореться, и от удара.

И вот ведь беда — как как его ни проковывай, окончательно от самых мелких пор не избавишься, а значит и «лишняя энергия» остаётся. Отсюда и повышенная склонность к ржавлению.

Что, кстати, мы сейчас и наблюдаем: «плавка» шла всего полторы недели назад, а капельки железа уже тронуты ржавчиной. Хотя нет, постойте-ка!

— Ты смотри! — удивился я. — Ржавеет не только железо, но и шлак!

— Ты совсем дурак, что ли? — изумился мой напарник. — Все знают, что из плохой руды железо полностью никогда не извлечёшь. Самые маленькие капельки остаются, они и ржавеют!

Ну да, ну да, и это тоже имеет место быть. Но наверняка еще и часть железа просто остаётся в виде двухвалентного оксида. Температура процесса слишком низкая, да и примесей слишком много, вот и мешают восстанавливающим газам вглубь кусочков руды добираться. А потом воздух с его кислородом и парами воды поворачивает процесс вспять, и потихоньку шлак «ржавеет».

— Наш дед даже из этой дряни ухитрялся железа почти вдвое больше получать! — гордо заявил Тигран. — И угля тратил на четверть меньше. Но и после него шлак ржавел, просто медленнее и меньше. А с Гайком… Эх-х…

А что, это мысль. Как я не уставал повторять, «что для одного человека — препятствие, то для другого — ступенька! Обопрётся и подпрыгнет ещё выше!»

Надо подумать над тем, как это «лишнее» железо достать. Нет, несколько способов я и навскидку назову. Но надо подумать, для каких из них тут найдётся всё необходимое.

— Ну, сколько железа набрали? — раздался голос приближавшегося старейшины. — Покажите! Что, и всего-то? Лодыри! Драть вас некому! Значит так, пока этот мешочек не наполните, ни есть не дам, ни спать не пущу! Нам завтра утром в село ехать, так что старайтесь, чтобы мне за род краснеть не пришлось!

Старик оказался суровее на словах, чем на деле. И пообедать нам принесли, и помощников пригнали. Толочь самую мелочь в ступке да перебирать доверили двум малолетним девчонкам, а на «дробилово» прислали в помощь ту самую тётку, что ночью ко мне приставала.

— И не приставай к мальцам! — сурово приказал Гайк. — Да, обычаи наши советуют жениться на вдовах родственников, чтобы тем легче было жить и воспитывать детей. Но эти парни — не единственные, кто может это сделать. Да и не потянуть им столько баб, молоды ещё!

— А кому ещё? — тётка не полезла за словом в карман. Да и с чего бы ей, карманов-то тут ещё и не знали! — Род наш оскудел, сам знаешь, так что кроме этих двоих, некому!

— Некому, — согласился он. — Но обычай не требует, а советует. И на брак нужно ещё согласие главы рода, моё то есть. Да и муж должен согласиться. Так что, если пареньков запугать, их даже я не заставлю.

— Ничего! — хищно улыбнулась богатырша. — Чтобы толпа баб да не убедила? Справимся как-нибудь…

Ой, мамочки!

— А ты вообще рот не разевай раньше времени! Твоего-то мужика не лихоманка унесла, а колхи за речку увели. Так что ты и не вдова пока ещё. Ясно?

И уковылял, пока та собиралась с мыслями.

Блин! А ведь, похоже, заставят меня жениться. Хоть и рановато мне по местным обычаям, обычно б дали ещё года два похолостяковать. Да и многожёнство тут — скорее исключение, чем правило. Но обычай такой был, оказывается. Я напряг память и припомнил, что подобное было у многих народов., а у чукчей сохранялось чуть ли не до ХХ века. И даже в Библии была история про женитьбу Вооза, кажется, на Руфи[5].

Хотя, от этой конкретной претендентки меня, кажется, избавят. Ну, и то хлеб.

Мешок мы всё равно наполнили уже почти на закате. Перекусили да повалились спать. Причём в эту ночь меня положили рядом со старейшиной, видать, для вящего спокойствия.

Зато утром подняли ещё до рассвета, усадили на ослика, специально присланного из села, нагрузили рядом мешочек с железом и пару кувшинов с солью, да поехали мы в село.

Я задумался. Поклажа не тяжела, но в обычное время на осле ехал бы Гайк, как старший родственник. Зачем же было брать с собой меня, если я вместо того, чтобы помогать, заставляю пожилого человека ноги бить? Это непонятно, а непонятное в моей ситуации вызывает тревогу. Но старик угрюмо молчал всю дорогу, так что мне оставалось либо теряться в догадках, либо решать поставленные перед собой задачи по выживанию. «Как повысить извлечение железа с имеющимися ресурсами?» Или «как сделать что-то ценное, что может заменить сталь, как товар?»

Разумеется, я предпочёл не терять время даром. Ещё и потому, что решение, если я его найду, может помочь выкрутиться из приближающихся проблем. Значит так…

— Что-то вы, Еркаты-речные, совсем оскудели, похоже! — ворчал староста села, перебирая привезенное железо буквально по крупинкам. — И железа втрое меньше положенного привезли, и качество у него такое, что на клинок не пустишь!

— А если и пустишь, — поддержал его глава Еркатов-долинных, — то врагу такой нож надо дарить, чтобы сам зарезался!

— И соли всего два горшка вместо трёх, — продолжал ворчать староста. Тут он обмакнул в неё палец и попробовал. — Да и соль горькая, кто ж такую возьмёт? Стоило ли осла к вам посылать? А, Гайк? Чего молчишь?

— Ты, Ваагн, не наезжай! Нужда была, вот и попросил осла сейчас прислать, а не когда всё оговоренное наберётся. А что соль горькая, так она всегда такая была. Брезгуешь такой? Так отдай тем, кто победнее. Они с благодарностью возьмут. В прежние-то времена мы такую соль и сами не ели…

— Раньше было раньше! — прорычал глава кузнецов. — Раньше вы и елей пивали, и мылом стирались да мылись. Потому что железа давали много, и доброе. А нынче что? Ржавчина сплошная, да и мало — что у кошки слёз!

Ого, сколько информации! Значит, тут елей, масло растительное, дорог, его только состоятельные люди потребляют. И мыло тут тоже — показатель статуса. Ха! А ведь это мысль! Сварить мыло — дело несложное, поташ да жир нужны. Мы с учениками мыло каждый год варили. Вонь, правда, стояла… Приходилось за город выезжать. Ну так и тут у нас куча вонючих производств. Наверное, потому наш род к реке и выселили — там ветер в другую сторону обычно дует, своим неприятностей не доставляем.

А ещё я узнал, что тут есть кошки. Хм, а почему я их у нас не помню? Хотя нет, память Русы говорит, что раньше были, и много. Похоже, после налета колхов от пустых амбаров все мыши и прочие грызуны разбежались. А вслед за ними и мурлыки подались.

Я ушёл в свои мысли и потерял нить разговора.

— Значит, говоришь, нога нагнивает и заговаривается? — тем временем говорил староста. — Ну не беда. Сводим его в святилище предков. Если в парня какой-то злой дух вселился, предки его изгонят! А потом к знахарке пойдёте, она мастерица гнойники вскрывать да травами лечит.

Тут он с неожиданным добродушием потрепал меня по плечу.

— Не журись, парнишка, ты молодой ещё, жизнь только начинается. Поправишься ещё, как говорится, «до свадьбы заживёт!»

Да уж, обнадёжил!