Ломоносов Бронзового века

Глава 3. «А как давно вы полюбили платить налоги?»

— И главное, Руса, ничего не бойся!

Староста сидел напротив меня, и смотрел в лицо. При этом он ни капли не был похож на тех гипнотизёров, которых я видел в кино. Не использовал какого-то особого голоса, не «пронзал меня взглядом», не говорил перед сеансом «расслабься, ты совершенно спокоен, твои руки теплеют…»

Но почему-то не хотелось отвлекаться или отводить взгляд от него.

— Этот дом пристроен к горе и переходит в пещеру. В этой пещере обитают духи наших предков. Они никогда не причинят вред своей крови, — он говорил размеренно, но очень убедительно, хотелось верить, хоть я и был атеистом до мозга костей и не верил не только в богов, но и в прочую потустороннюю хрень, типа жизни после смерти. — И хоть половина крови в тебе колхская, это неважно. Они чуют своих потомков и оберегают нас.

У меня даже мурашки побежали по коже. Чёрт, но если он прав, а в эту секунду он был невероятно убедителен для меня, то эти невероятные «они» учуют чужака. И… И что они сделают?

— Запомни, предки берегут и наставляют нас. Как зайдёшь туда, не отвлекайся, слушай. Они говорят с нами, дают советы, просто слышат их не все. Голос предков тих, и предназначен только для того, с кем они разговаривают! Никто другой не услышит его. И ты можешь пропустить, если отвлечёшься.

Я дёрнулся от мысли, что со мной-то они вряд ли поговорят, нет во мне их генов. Хотя… Как сказать? В теле — есть. Да и про дух… Каждое поколение число предков у человека удваивается, а я прежний от них сегодняшних отстою на сколько? Минимум на восемьдесят поколений. Это ж сколько получается? Десять в двадцать четвертой примерно? Да столько людей на всей Земле не насчитать! Вывод? Среди них могут быть мои предки, и даже не один, множество.

— Не отвлекайся. Слушай меня! — его голос снова завладел моим вниманием. — Да, в тебе есть чужое, от северян. Но это не страшно, если оно не враждебно нашему роду. Они изгонят не просто чужое, а враждебное. Запомни это. А теперь иди и слушай! Слушай внимательно!

Чёрт, а ведь я пошёл раньше, чем осознал, что именно он говорит. И вот в этом точно есть опасность. Внушение, как и самовнушение, — великая и доказанная сила. Иногда люди исцелялись только потому, что верили. Были убеждены, что не могут не исцелиться.

А я ведь поверил. Пока слушал — верил, что эти самые «духи предков» реально существуют, что они могут изгнать из моего тела чужака. Тьфу, глупость какая! Ну как, как скажите может существовать дух, память и разум отдельно оттела?

«Да, а ты сам кто?» — ехидно вопросил кто-то внутри меня. — «И как попал сюда? С телом вместе, что ли?»

Чёрт! Аж дыхание спёрло. Атеист я там или нет, но я получил убедительнейшее свидетельство, что душа может существовать отдельно от тела. И перемещаться. А раз так… Раз так, то не важно, есть ли пресловутые духи предков в той пещере. Главное, что мне внушили страх перед ними. И веру, что они изгонят не просто чужое, а «чужое и враждебное».

«Послушайте!» — мысленно взмолился я. — «Да, я здесь чужак, хоть может быть, что и ваш далёкий потомок. И часть Русы, вашего потомка, тоже жива во мне! Но главное — я хочу Роду только добра! Хотя бы потому, что без него, мне не выжить. А я хочу жить, даже больше того — хочу жить хорошо! И смогу я это только если подниму свой род. Род, который стал моим. Стал, что ни говори, меня в род дед Тигран принял! И я хочу жить! Жить, жить, жить!»

— О! Застонал, значит в себя приходит. А что обеспамятел, так иногда это бывает, если духа услышал.

В лицо снова плеснули водой.

— Особенно с теми, кто не очень верит, что предки станут говорить с ними, сопротивляется, отвлекается.

— Да уж, наш Руса — как раз такой! Все дети рассказу прадеда внимают, а он думает, как мёд из кладовки спереть. Тигран про тонкости получения железа рассказывает, а он про сиськи соседки думает! — ответил Гайк. Интересно, откуда он так точно узнал, о чём думал «мой» Руса в те моменты? Я-то в памяти парня прочёл, а ему откуда известно?

Впрочем, я тут же устыдился. Это я то, учитель с сорокалетним стажем, гадаю, откуда наставники мысли учеников знают? Да из опыта! Много они детишек повидали, вот и понимают.

— Вот если такой упрямец предка хорошо расслышит, от изумления иногда и сознание теряет. Интересно, кто ж до него достучался, до тугоумного? Эй, Руса, не притворяйся, мерзавец, вижу, что ты меня слышишь и понимаешь. Кто с тобой говорил и о чём? Отвечай немедленно!

Ну и что ему отвечать? Нет, надо время потянуть.

— Пи-и-ить! — старательно прохрипел я. — В горле сухо совсем, говорить не могу.

— Эй, кто-нибудь! Принесите воды! — распорядился Ваагн. — Хотя нет, вина тащите! Сейчас ему вино лучше. И от потрясения поможет, и сил добавит. Да и говорливости тоже. Ну же! Долго мне ждать? Ага, вот… Нет, куда кувшин ему суёшь, ополоумел что ли? В кружку налей! На, попей парнишка. Не бойся, вволю пей. Я староста, я разрешаю сегодня.

Я неторопливо выцедил не такую уж и большую кружку слабенького домашнего вина и жестом попросил ещё. Ну вот что мне врать про предков, если в памяти про них только «бу-бу-бу» и сохранилось? О, идея! А что, если часть своих придумок за советы предка выдать?

— Я немного разобрал, хотя и старался, как вы мне говорили, уважаемый Ваагн! Пришёл один, научил, как мыло делать…

— Пхе, мыло! — фыркнул мой двоюродный дед. — Это мы и сами умеем. Только у нас долина скудная, жира мало, весь на еду уходит. Потому и делаем редко.

— Не шипи! Хорошо уже то, что он хоть что-то услышал. Такого можно и ещё раз послать, и ещё. Рано или поздно услышит нужное!

Что-о-о?! Снова идти туда? Я ведь реально до жути перепугался, что меня «вышибет» из этого тела. И теперь снова?! Это ж даже не зубы без наркоза лечить. Не-е-ет, не хочу!

— А если не для себя делать? Если жир у соседей покупать, а продавать в городе? Но уже дороже? Предок так и советовал.

— Эх-х-х! — тяжело вздохнул староста. — А на что жир купить? Мыло здесь мало кому нужно. Соли у самих мало, да и та — горькая. Еды лишней тоже нет. Надо железа больше делать, тогда можно будет и мыло варить, и торговать им. Про железо он ничего не говорил?

Хм… сказать, что ли, насчёт железа? Нет, пока рано, знаю мало, не всё просчитал.

— Он про соль говорил. Объяснил, как сделать её не горькой. Говорил просто всё, даже ты справишься! А вот как сделаешь, тогда научу тебя, как с железом «химичить»…

— Что делать? — удивился староста. — Как ты сказал? Кэмышит-т?

Опаньки! «Никогда ещё Штирлиц не был так близок к провалу!» Я, похоже, от винца расслабился, и термин снова по-русски произнёс. И как выкручиваться теперь? Но хмельное ударило в голову, и я уверенно ответил:

— Это предок так говорил! «Химичить», то есть «химией» заниматься.

— Кхумейя? — недоверчиво, но взволнованно переспросил Тигран. — Древнее искусство земли Кем? Тогда я знаю, кто с тобой говорил, друг мой!

Нич-чего себе! Он меня «другом» назвал? МЕНЯ?! И как он назвал химию? Искусством земли Кем? Тут меня снова как стукнуло. Земля Кем, Та-Кем — это же название Древнего Египта. И тут же вдруг припомнилось, что латинский термин alchimia, алхимия то сеть, произошел от древнегреческого khumeía. Я никогда не знал, как это произносится, но «кхумейя» старосты звучит похоже. Значит вот оно откуда? «Искусство Земли Кем»? «Египетское искусство»[6]?

— Ну да, может и кхумейя. Только мне казалось, что он говорил «химия».

— Показалось! — отмахнулся он. — Так вот, я знаю, кто это был! Это — дед моего прадеда! Его тоже Ваагном звали, тёзка нашего старосты. Его в столицу послали, он многому полезному научился. Мыло варить, поташ получать, стекло делать…

— А вот это дело! — обрадовался староста. — Мыло мы варить не разучились, поташ получать тоже, а вот стекло-о-о… Оно ж подороже железа будет! Если его в городе продать, будет на что зерно и жир прикупить. И топливо тоже, кстати.

Тут они оба посмотрели на меня так, что стало даже неуютно.

— Значит, дружок, говоришь, он тебе объяснил, как соль делать не горькой? И сказал вернуться, когда получится? — риторически вопросил староста. — Понимаю, никто ученика сразу к сложному не допускает. Объясняют простое, потом проверяют, как усвоил. Затем сложнее дают. Мудры предки!

Тут он посмотрел на Гайка.

— Придётся его от работы освободить пока. Пусть соль не горькой делает! — согласился тот. — А как научится, отправим его про стекло узнавать.

— Предок сказал, что после соли научит чему-то про железо! — тут же проявил норов я. — Наверное, так химия устроена, что железо проще, чем стекло

А что мне оставалось? На тему железа у меня всего один вопрос остался. А стекло делать — история длинная и мутная, у них терпения может и не хватить.

Глава Еркатов-речных вскинулся дать мне затрещину, но Ваагн его притормозил.

— Железо — тоже дело нужное! Так что сделаем пока, как мой тёзка и твой предок сказал. Если не получится — это дело другое.

— Не получится, тогда и выпорем! — согласился мой родич.

— А пока… Пока пусть учится этой самой, как ты её называешь, Руса? — спросил глава селения.

— Химии! — неохотно проворчал я. Идея о стимуляции поркой меня как-то не особо вдохновила.

— Пусть учится химии. И думает. Сегодня всё равно его к знахарке отведём, та нарыв выдавит…

Тут мне поплохело.

— … Потом ему отлежаться надо будет. День, два — сколько скажут. Есть, спать, не работать. И повязки менять.

А вот это звучало значительно лучше!

— А там или сам до вас дохромает, или я ему снова ослика дам. И пусть солью занимается. Не отвлекай его особо! И нечего фыркать. От очищенной соли толку немного, но и он есть. Так что пришлю я тебе пока двоих работников взамен него. А он пусть учится. Какое-то время мы продержимся. А там…

— А там он научится получать столько железа, как как старый Тигран получал, — мрачно проворчал мой двоюродный дед. — И вы меня на него поменяете!

Опаньки! А вот об этом-то я и не подумал. «Железо, получать больше железа!» Идея хорошая, но вот глава рода этому может быть не особо рад. И что он сделает? Прирежет меня? Ночью придушит? Со скалы столкнёт? Или просто натравит братца, который и так меня не любит, чтобы рук не марать?

Чёрт! Как был я учителем, как и остался. В интригах ни хрена не понимаю!

— Ха! Ха-ха-ха-ха! — вдруг залился смехом хозяин дома. — Старый уже, а дури, что у малого! Ну, зачем нам спешить? Мастер роду нужен. И долине нужен, спору нет. Но научится он ещё не скоро! А сколько мы с тобой протянем, а? Ну год, ну два… Ты, старый пень радоваться должен и богов с предками благодарить, что у тебя смена, кажется нашлась! Понял?

Шесть дней спустя я сидел под тем же навесом, где мы недавно дробили шлак, и занимался переливанием.

Нет, вовсе не из пустого в порожнее, а очень даже по делу. Уже третий день я чистил соль от горечи. До того… Блин, даже жутко вспомнить! А я-то в прежней жизни стоматологов боялся! Да эта знахарка их хуже многократно!

Нет, началось всё хорошо, она несколько раз вымыла мою пострадавшую конечность, сначала просто водой, потом каким-то отваром, затем теплой водой с мылом и снова — обычной водой. Но вот дальше… То она мою лапу мяла по всякому, не обращая внимания на вопли и крики, то взяла нож и начала ковыряться в ране, вскрыв в итоге какой-то гнойник. Потом снова мяла, не удовлетворившись результатом. И выдавила-таки второй гнойник. И снова мяла и мыла, мыла и мяла. Боль пробивалась сквозь опьянение (а староста за время разговора как-то незаметно влил в меня целых четыре кружки, что наложилось на хроническое недоедание и меня-таки «повело»), почти не смягчаясь.

Единственное утешение — рану потом смазали какой-то мазью и перевязали совершенно чистой тканью. Хотя нет, не единственное. Когда я дотащился до кровати, мне дали ещё одну большую кружку горячего вина, так что в сон я провалился незаметно.

И сейчас никому и дела нет, что у меня нога по-прежнему зверски болит. Рана затягивается? Работать сидя могу? Ходить с костылем способен? Ну и ладушки, вот тебе помощник, работайте!

И работал. Для начала пришлось всё же получить поташ, готового было совсем мало, едва пара горстей. Благо, ничего сложного. Берёшь древесную золу, разбалтываешь с водой, потом даёшь отстояться и аккуратно сливаешь раствор в кувшин. Всё, большая часть примесей отделена. Ждёшь ещё несколько часов, и снова аккуратно переливаешь раствор в чистый кувшин. Вернее, говоря химическими терминами, производишь декантацию. Всё, у тебя есть кувшин довольно чистого раствора поташа. Потом выставляешь его на солнце и ждёшь, пока не упарится настолько, что снова начнёт выпадать осадок. Это означает, что раствор насыщенный. Он-то мне и был нужен.

Так и работали. Помощник таскал пустые кувшины и оттаскивал полные, приносил воду и золу, утаскивал мусор и выливал подальше помои… А я аккуратно перемешивал и декантировал. И думал.

Значит, земля Кем, она же — древний Египет, тут известна. Больше того, почти два века назад «южные соседи» завоевали и её. Так и проникла часть их знаний сначала в столицу загадочных «южан», а потом и в эту долину с давним их предком Ваагном-химиком.

А что, удобно! На него я теперь могу многое из своих знаний списать. Правда — тут я поёжился — для этого придётся в пещеру ходить. А вдруг всё же выгонят? Или он и правда того, заговорит? Не сойти бы при этом с ума от душевного потрясения.

— Эй, Дикий, теперь кувшины с раствором соли тащи! Дюжину!

Почему Дикий? А прозвище такое у моего нынешнего помощника. Еркаты-долинные его ещё ребенком получили. В качестве расчета за какой-то клинок. Да, рабство, а что вы хотели? Древний Мир всё-таки. Правда, не всё так просто оказалось и с этим. Одноплеменников вообще не рекомендовалось брать в рабство. Не запрещалось, нет, но — не рекомендовалось. Если кто-то увязал в долгах, его могли отдать в рабство кредитору, но обычно родне предлагалось его выкупить. А даже если не выкупали, были такие, изверги… В смысле — «извергнутые из рода», то рабство их длилось недолго. В зависимости от местности, размера и причины долга и других сложных причин срок мог быть от трёх до дюжины лет. Потом такого раба полагалось отпустить или принять в род. Примаком. Статус не очень высокий, но круче, чем раб. Намного круче. Большинство, кстати, оставалось. Потому что старый род их изверг. А кому охота в одиночку-то маяться? Только совсем пропащим.

Дикий не был соплеменником, но и его дюжину лет спустя освободили и приняли в род. И даже имя дали, но он привык к прозвищу, да и все привыкли.

Значит так, теперь самое тонкое. Я аккуратно, тонкой струйкой из кружки вливал в концентрированный раствор соли насыщенный раствор поташа. Потом останавливался, и переходил к другому кувшину с солью. Пока я обходил всю дюжину, осадок слегка оседал и я снова вливал поташный раствор. Так до тех пор, пока осадок не прекращал образовываться. Это означало что большая часть солей кальция и магния, которые и давали основную горечь, связалась в карбонаты и выпала в осадок.

Вот как раз такой случай. Я промыл палец в чистой воде, засунул в кувшин и попробовал. Ага, большая часть горечи исчезла. Зато появился мыльный привкус. Это ничего, это лишь означает, что теперь тут небольшой избыток соды. Откуда она взялась? Так мы ж химией занимаемся. Была в сосуде поваренная соль, то есть соединение натрия. И добавили растворимый карбонат. А сода как раз и есть — карбонат натрия.

Ничего, всё продумано, сейчас мы дадим осадку отстояться, сольём раствор, и снова добавим немного исходного раствора соли. Рука уже набита, так что у нас останется… Нет, всё равно не чистая соль. Тут есть примеси сульфатов и много калия. Поэтому горечь сохраняется.

Но, во-первых, она раз в тридцать слабее, чем была. Во-вторых, я знаю, как её убрать. А в-третьих, мне и нужно, чтобы немного горечи оставалось. Будет повод после пещеры замутить ещё один очень нужный мне эксперимент.

— Всё, Дикий, перерыв! Иди, притащи нам обоим обед. И смотри у меня, если опять от моей порции отхомячишь, не посмотрю, что ты старше и здоровее, побью! А если не получится — потребую, чтобы сменили.

Тот оскалился в ответ, подтверждая свою дикость и непокорность, и неторопливо убрёл за обедом. Я прекрасно знал, что там он позубоскалит с женщинами, потом долго будет спорить, требуя увеличить нашу пайку и напирая на мой новый, не всем понятный, но явно поднявшийся статус, затем так же, не особо торопясь, побредёт сюда. Так что пол часика, а то и минут сорок у меня было.

Я неторопливо добрёл до кувшина, стоявшего отдельно. Нет, этот опыт я мог бы и при Диком проводить, но дело в том, что запах его бы насторожил. Кто хоть раз унюхал уксус, вряд ли с чем-то спутает его запах. А именно этот ценный пищевой продукт я и использовал для своих опытов.

Тоже ничего секретного, я просто брал дробленый шлак и заливал его уксусом. Выдержав сутки в тепле, осторожно переливал получившийся раствор на новую порцию шлака, а отработанный сначала промывал раствором поташа, потом водой… Добившись, чтобы исчез демаскирующий запах уксуса, я выливал помои в арык, а отработанный шлак выбрасывал в помойную яму. И так три дня подряд. Интересно, что же получилось?

Так, раствор уже почти не пахнет уксусом, зато приобрел какой-то желто-красный оттенок. То, что надо! Этот этап завершён, теперь следующая стадия.

Я перелил раствор в эдакий керамический тазик, а потом потихоньку, тонко струйкой начал добавлять туда раствор поташа. Кто делал в детстве «домашнюю газировку»? Что, не делали? А зря, моих учеников я всех научил. Смешиваешь лимонную кислоту и пищевую соду в воде, и выделяется куча «пузыриков». Вот и тут началось то же самое. Углекислый газ бурлил в тазу, осадок выпадал на дно…

Наконец остался чистый раствор и осадок на дне, почти не поддающегося описанию цвета. Кажется, опыт удался! Раствор я, как бережливый хомяк, слил в специальный кувшин, пометил и отложил в сторону. Ацетат калия мне ещё пригодится.

А тем временем влажный осадок, до которого добрался воздух, начал буреть. Отлично, всё по плану, теперь у меня тут влажная ржавчина, лишь слегка разбавленная карбонатом двухвалентного железа. Но это ничего, под действием кислорода и влаги, и он превратится в «ржавчину». Просто процесс займёт не десятки секунд, а часы.

Я довольно осклабился. Итак, всё получилось. Из дроблёного шлака при помощи уксуса и поташа я могу извлекать чистое соединение железа. Осадку надо только дать отстояться, а затем высушить и прокалить. И готово — искусственный гематит, даже чище природного.

Причем сырья для поташа тут целая гора, ведь сыродутная печь работала на дровах. Да ещё лучшие дрова долинные кузнецы забирали себе, на древесный уголь, а нам отдавали те, в которых побольше сучков и коры. И это отлично, спасибо им, именно в таких дровах больше всего поташа.

Шлак теперь тоже имеется почти безлимитно, запасы лимонита тут огромные, я его «линзу» в овраге сходил и посмотрел. Там тысяч десять тонн, как минимум. А что бедный и грязный, так это теперь без разницы. Моя технология позволяет выделять именно чистое железо, почти без серы, фосфора и кремния. От марганца, правда, не отделяет, но марганец в стали — только к лучшему.

Спросите, где я буду брать уксус? Правильно спросите, сейчас это — огромный дефицит. Но фокус в том, что я знал, где его взять.

Восемь дней спустя в доме старосты собрался малый совет. Пусть никакой официальной власти у него не было, но многие поколения все в долине знали, что богатство строится на «правильных» клинках, которые делали Еркаты-долинные, на железе, котором снабжали их Еркаты-речные, и на умении старосты всё это продавать, а недостающее — покупать. И если главы двух родов и староста что-то вместе решали, то это потом обязательно претворялось в жизнь, что бы там не думали главы остальных родов и старейшины. Нет, уважение им всем оказывали, как же без этого? Но навязать решение ведь можно и с уважением, не так ли?

— Ну! Не томи уже, — проворчал староста.

Глава кузнецов медленно достал свёрток, извлёк из него и выложил на столе в ряд три ножа.

— Меч пока сковать не успели! — прогудел он. — Но ножи вышли добрые. Мои мастера говорят, что это — одни из лучших клинков, что у них получались. И я сам скажу так же. Такого доброго железа я ещё никогда не видел.

— Добро! — довольно сказал староста, а Гайк только с облегчением выдохнул.

— Но теперь я хочу знать — откуда? Сколько ещё у нас есть сырья? И главное, на какое ещё количество такого железа мы можем рассчитывать?

И он испытующе глянул на собеседников.

— Помимо тех трёх талантов, что мы передали тебе? — уточнил староста.

— Разумеется, помимо.

— Гайк, уважаемый, покажи ему.

Тот с удовольствием полез в свою суму и достал кусок камня тёмно-бурого цвета.

— Как думаешь, сколько весит? — спросил он.

— Ну, шекелей шестьдесят потянет[7], — прикинул тот.

— Вот, теперь ты знаешь ответ на свой второй вопрос! — ухмыльнулся староста. — Это — весь их запас! А вот с третьим твоим вопросом всё не так просто. Помнишь историю с их Русой? Ну, тем, которого дубиной стукнули?

— Помню, — напряженно ответил кузнец. — А это тут при чём?

— Так мы его лечиться к духам предков водили.

— И что, кто-то из предков захотел с этим придурком общаться? — не поверил кузнец. — И сумел что-то объяснить?

— Сумел! — заржал Речной. — Потому что, пусть и грех такое говорить о предке, но при жизни его все тоже за долбанутого держали. Вот и нашли два придурка общий язык! Предок ему немного объяснил, а потом задание дал. И неделю назад этот наш молодой засранец снова к предку пошёл, результат рассказывать. А тот взял, да и зачёл первое задание. Научил, правда, как горечь из соли окончательно убирать, но заодно и про железо объяснил. Как при помощи этого «египетского искусства», химии их непонятной, из никудышной руды добрую делать. И знаешь, как они это называют?

— Как?

Тут Гайк собрался и произнёс явно заученное:

— Хи-ми-чес-ко-е вы-ще-ла-чи-ва-ни-е уксусом!

— Как-ка-а-к? Поубивал бы!

Все трое довольно заржали. Потом кузнец спохватился, вспомнив единственное слово в названии, произнесенное без запинки:

— Погоди, ты сказал уксусом? И много расходуется?

— Да уж немало! — по-прежнему посмеиваясь ответил ему уже староста. — Двадцать пять талантов[8] на один талант железа.

— Где ж мы столько уксуса наберём?!

— Не боись, предок и это подсказал. Оказывается, это для еды уксус делают из вина или из яблок. А на химию эту сгодится и волчья ягода. Уксус получится ядовитый, но железо не люди, оно не отравится.

Еркат-долинный аж присвистнул от удовольствия.

— Кустов с этой ягодой у нас в долине, как… Да я даже и не знаю, как чего. Ничего больше в таких количествах не растёт. Все склоны и овраги ей забиты. Ну, еще тёрн растёт да малины немного…

— И ежевики. Но ты не о том говоришь. Ягода эта только начала созревать, собирать её можно ещё месяца четыре… Железа наделаем уйму. И надо решать, что с ним делать.

— А что тут решать-то? В городе продадим! Там цены самые высокие!

— Тут ты прав, — хитро прищурился староста. — Но я думаю, безопаснее некоторое время колхам продавать.

— Так они ж цены не дадут!

— А это как посмотреть. Если на серебро мерять, то да, дадут мало. А если на еду? На дрова? На пленных родичей наших, которых теперь выкупить можно? Я думаю, это как бы и не дороже будет. Втроём-то Речные долго не выдержат железо плавить. Тем более, что им теперь ещё и этой самой «химией» заниматься придётся.

— Ну, так то да… — согласился кузнец, а Гайк только горячо закивал. Он уже и мечтать почти перестал о том, что их род воспрянет.

— И главное. Если в городе узнают, что у нас снова стало хорошо с железом, они обязательно поднимут нам налоги. Скажите, а как давно вы полюбили платить налоги?