Лекарь в мире ЗОМБИ

Глава 2 Обратно, в прошлое

Взрыв. Ослепительная вспышка. А потом — ничего. Пустота поглотила меня, чтобы через мгновение выплюнуть в какой-то кошмарно знакомый мир. Я всё ещё чувствовал фантомную боль разрывающегося на части тела, но когда открыл глаза, то не по-детски так охренел.

Вместо заполненного мертвецами разрушенного НИИ, я находился в чистой аудитории, залитой утренним светом. Вместо запаха тлена и крови, чувствовались оттенки дешёвого кофе и цветочных духов. А вместо предсмертных криков нежити — монотонный голос, бубнящий что-то о грёбаном Гомере.

— … эпоха архаики в древнегреческой литературе представлена прежде всего гомеровским эпосом. Именно «Илиада» и «Одиссея» стали фундаментом…

Я ошарашенно осмотрелся по сторонам и почувствовал, как холодеет затылок. Передо мной была старая деревянная парта, изрезанный надписями и рисунками нескольких поколений студентов. А на нём — конспект, исписанный моим, сука, почерком.

Вокруг — молодые, а главное живые лица. Никаких гниющих тел, никаких обезображенных гримас вечного голода. Лишь обычные студенты. Одни внимательно слушали, другие переписывались в телефонах, третьи тихо дремали, положив голову на сумку.

Невозможно. Это всё нереально. Я же только что… умер?

У кафедры стояла Старухина Елена Викторовна, наша профессор античной литературы. Та самая, которую я в прошлой… то есть будущей жизни видел последний раз с перегрызенным горлом и выпущенными кишками, когда зомби полностью и бесповоротно захватили университет. Она что-то говорила о стилистических особенностях гомеровских сравнений, а я не мог оторвать взгляд от её шеи. Целой. Без малейших следов зубов.

— Волков, вы почему такой бледный? — её голос заставил меня вздрогнуть. — Вам нехорошо?

Я сглотнул ком в горле. Как ответить? Сказать, что я только что взорвал себя вместе с ордой зомби, чтобы спасти своих друзей-псиоников от банды «Немертвых»? Что последние пять лет выживал в постапокалиптическом кошмаре, где мёртвые пожирают живых, а большинство живых забыли, что такое быть людьми? Боюсь, меня тут же примут за сумасшедшего.

— Всё нормально, просто… недосып, — выдавил я из себя.

— Берегите здоровье, молодой человек, — кивнула она и вернулась к лекции.

Я посмотрел на свои руки. Чистые. Без шрамов и ожогов от псионической энергии, которые я получил за пять лет апокалипсиса. Но мозоли никуда не делись — жесткие, твердые наросты от многочасовых тренировок с оружием и ударной техники. Странно.

Может, свихнулся напрочь? Или это какой-то загробный мир, издевательски напоминающий мою когда-то потерянную жизнь? Хотя какой, нахрен, загробный мир — в аду я уже побывал.

Взгляд сам собой метнулся в окно. Обычный майский день. Солнечный, но прохладный. На часах — 10:47. В памяти вспыхнуло острым осколком: семинар по античной литературе, вторник, 11 мая. Тот самый вторник. День, когда всё пошло по… всем известному месту.

Ощущение сюрреализма нарастало, когда я почувствовал лёгкое прикосновение к плечу. Повернул голову и увидел её. Нику. Живую, блядь, Нику с её неизменной кривоватой улыбкой и серьгой в левой брови. Пять лет назад я нашёл её обезглавленное тело в общежитии. Девчонку, которая приютила меня в первую ночь хаоса, разорвали на куски мертвяки из соседнего блока.

— Придёшь сегодня? — шёпотом спросила она, наклоняясь так близко, что её волосы коснулись моей щеки. От неё пахло ванилью и ментоловыми сигаретами. — Я нашла нормальную озвучку «Багрового пика» Дель Торо, можем посмотреть вечером.

Сердце ухнуло куда-то вниз, как на американских горках. Этот разговор намертво врезался в память. В той жизни я сказал «да» и появился в общаге, когда там уже разыгрался кровавый ад. К тому моменту все понимали, что творится что-то по-настоящему страшное — новости о нападениях и безумном поведении людей распространялись со скоростью лесного пожара. Вломившись в её комнату, застал только последствия бойни: Ника лежала на полу в луже крови, в одном белье — видимо, меняла одежду, когда на неё напали эти твари.

Несколько зомби, прорвавшихся из соседнего блока, уже заканчивали своё кровавое пиршество. Её тело было разорвано на части, кишки размазаны по полу, а голова откатилась под кровать с застывшим выражением ужаса на лице. Я отступил, закрыв рот рукой, и блевал потом до желчи в коридоре. Хотя за пять лет после этого я насмотрелся на вещи и пострашнее.

Всё это пронеслось в голове за долю секунды. Рука сама потянулась к её лицу. Кончики пальцев коснулись тёплой щеки — живой, настоящей. Не труп. Не гниющая плоть.

Ника вздрогнула от неожиданности, а потом хихикнула.

— Это что ещё за нежности? — она игриво отстранилась. — Подожди до вечера, Ромео. Если, конечно, не передумаешь.

Я продолжал смотреть на неё как на призрака, не в силах выдавить ни слова.

— Макар? Ты вообще здесь? — она щёлкнула пальцами перед моим лицом.

— Да… да, здесь, — ответил я машинально, чувствуя, как холодный пот стекал по спине. — Приду. Обязательно.

— Круто! Тогда в восемь, — улыбнулась она, откидывая прядь тёмных волос. — И захвати что-нибудь пожрать, а то у меня только кофе, да бич-пакеты.

Бич-пакеты. Символично. К концу второго года после начала апокалипсиса мир превратился в настоящий ад. В одну из особенно суровых зим, когда голод выкашивал выживших не хуже зомби, мне пришлось убить человека. Он пытался отнять последние запасы еды у нашей группы — небольшую коробку с просроченной лапшой. Я защищал не только себя, но и раненых товарищей. Удар охотничьим ножом оказался смертельным — он захлебнулся собственной кровью. Потом мы ели эту чёртову лапшу у костра, и я думал, что, возможно, проще было бы сдохнуть в первые дни, чем постепенно терять человечность.

Зазвенел звонок. Студенты вокруг оживились и начали собирать вещи. Я смотрел на них как в замедленной съемке. Большинство из этих людей были мертвы уже через неделю. Кого-то я лично добивал выстрелом в голову, когда они превращались в ходячих, другие выжили и стали хуже зомби — бандиты, мародёры, насильники. Новый мир быстро стирал границы между людьми и животными.

— Волков, задержитесь после занятия, — окликнула меня Старухина, но я уже проталкивался к выходу, расталкивая однокурсников.

Воздух — вот что требовалось прямо сейчас. Мозг отказывался осмыслить происходящую хрень. Сон это? Предсмертный бред? Или меня каким-то хером действительно зашвырнуло на пять лет в прошлое, в самое начало конца света?

В коридоре меня сцапал за локоть Лёшка Соболев — щуплый очкарик с вечно торчащими во все стороны волосами. Кто бы мог подумать, что этот тихоня-ботаник через пару месяцев станет совершенно другим человеком. Когда вирус мутировал, пробуждая у выживших псионические способности, именно Лёха изменился одним из первых. Застенчивый книжный червь буквально за недели превратился в хладнокровного Телекина, способного одним движением пальца превратить человека в кровавое месиво.

Власть стала для него наркотиком. Он упивался страхом окружающих, устраивал публичные казни для тех, кто ему не нравился. Я помню, как он смеялся, заставляя людей выбирать, какую конечность себе отрезать. А в нашем последнем бою, когда я наконец решился остановить его, он уже был далеко за гранью человечности.

Я оставил его умирать со сломанным позвоночником. Странно видеть его сейчас — с этими наивными глазами за толстыми стёклами очков, не подозревающего, в какое чудовище он совсем скоро превратится.

— М-макар, — он нервно поправил очки, неловко переминаясь с ноги на ногу, — т-ты видел это? — Он осторожно протянул мне свой айфон, словно боясь, что я его отберу. — В «Галерее» какая-то женщина н-напала на людей. Один парень умер от укуса, представляешь? Прям как в фильмах про зомби…

Голос дрожал от возбуждения, а в глазах мелькало жутковатое восхищение — первый тревожный знак будущих перемен.

В горле встал комок. Видео на экране Лёхиного айфона я уже видел пять лет назад. Именно с него всё и началось. Тогда мы просто ржали над «пикаперами, которые нарвались на бешеную наркоманку», но сейчас… сейчас мне было совершенно не до смеха. В первую очередь потому, что это была не наркоманка, а первый зарегистрированный случай вируса, который через два месяца выкосит 90% населения России, а через полгода превратит планету в кладбище.

На экране дрожала любительская съёмка из торгового центра «Галерея». За кадром слышались развязные голоса: «Смотри-ка, пикаперы нарвались!» и «Давай, снимай, это в сеть пойдёт!»

Группа парней в одинаковых футболках с надписью «Альфа-самец» окружила бледную женщину у фонтана. Она двигалась рвано, неестественно, как марионетка в руках пьяного кукловода. Кожа отливала серым, а взгляд был совершенно пустым.

«Эй, милая, улыбнись! Ты самая красивая мамочка в этом торговом центре!» — донеслось с видео под ржание парней.

Дальнейшее случилось молниеносно. Женщина вывернула шею под невозможным углом и с утробным рыком бросилась на ближайшего пикапера. Зубы вонзились в горло, рванули плоть. Фонтан крови окрасил мраморный пол, парень рухнул, хрипя и зажимая разорванную артерию.

«Бля, что происходит⁈» — завопил оператор, изображение заметалось из стороны в сторону.

Их тренер, здоровяк в майке с надписью «Гуру», кинулся на помощь. «Сука, отпусти его!» — он схватил женщину за волосы, пытаясь оттащить. Та извернулась змеёй и впилась зубами в его предплечье. Качок заорал, когда зубы прошли сквозь кожу до самых мышц.

«Охрана! Охрана!» — разносилось вокруг. Камера выхватывала перекошенные ужасом лица зевак.

Прибежавшие охранники попытались скрутить женщину, но она билась в их руках с нечеловеческой силой, разбрызгивая пену и кровь. Электрошокер не произвёл никакого эффекта — женщина даже не вздрогнула от разряда.

«Какого хрена! Почему не действует⁈» — охранник отшвырнул бесполезный прибор.

Четверо крепких мужиков навалились всем весом, прижимая её к полу, но она продолжала извиваться и щёлкать зубами с голодной яростью. Кое-как связали руки брючными ремнями и скрутили ноги чьей-то курткой, но даже спутанную, её боялись касаться.

Финальные кадры демонстрировали масштаб трагедии: мраморный пол торгового центра превратился в кровавое озеро; Пикапер лежал неподвижно, из рваной раны на шее толчками выплёскивалась кровь; Вокруг суетились друзья — один зажимал рану, другой имитировал искусственное дыхание, третий истерично орал в телефон, вызывая скорую.

Поодаль сидел тренер-качок, в шоке разглядывая руку с отпечатками зубов до самой кости. Толпа зевак росла — одни снимали на телефоны, другие кричали: «Скорую, быстрее!», «Господи, она его убила!», «Там ещё раненый!»

Перед тем как видео оборвалось, в кадр попали медики в синей форме, пробирающиеся с носилками сквозь толпу зевак.

— Э-это ж-жуть какая-то, правда? — Лёха нервно убрал телефон, поправляя очки дрожащими пальцами. — Как в фильмах ужасов… Т-ты думаешь, это из-за наркотиков?

Я смотрел на него, не в силах выдавить ни слова. Через несколько часов первый заражённый появится в нашем учебном корпусе. Вахтёр Степаныч, хронический алкоголик, которого покусает его собственный брат. К вечеру их будет уже тысячи. К утру — десятки тысяч. Через неделю Москва падёт. Через месяц правительство перестанет существовать.

— М-макар? — Лёха неуверенно коснулся моего рукава. — Ты как-то странно на меня смотришь. Что-то случилось?

— Ты мне веришь? — схватил я его за плечи, впиваясь пальцами.

— Ой! Б-больно! — он съёжился, пытаясь высвободиться. — О чём ты?

— Если я скажу, что знаю, что произойдёт сегодня вечером. Что произойдёт завтра, через неделю, через месяц. Ты поверишь?

Лёха смотрел на меня, как на психа. И я его понимал. Этот домашний мальчик ещё не стал тем хладнокровным убийцей, который через пару месяцев будет разрывать людей силой мысли ради горсти консервов или канистры бензина.

— Т-ты что такое говоришь? — он отстранился, нервно поправляя очки. — Ты какие-то т-таблетки принял? Или… или это шутка такая?

Блядь, и что я должен ему ответить? «Привет, Лёха, я из будущего, где ты превратился в монстра, а я тебя убил»? Или рассказать про зомби-апокалипсис, который начнется сегодня вечером? Проще сразу санитаров вызвать и упечь себя в дурку.

Но времени на сомнения не было. Если всё повторится, то к закату от привычного мира останутся только воспоминания. Апокалипсис не остановить — это понимал даже с опытом из будущего. Один человек против мирового пиздеца? Бессмысленно. Но вот спасти своих… сестренку, Нику, еще пару друзей — это реально. Только действовать нужно немедленно.

— Забей, — сказал я наконец. — Просто плохой сон приснился. Слишком реалистичный.

Лёха заметно расслабился.

— С-слушай, может тебе меньше учиться надо? — он попытался пошутить, но голос все ещё дрожал. — К-кстати, ты сегодня на эти свои… ну, бои идёшь? Я бы мог… эм… если ты не против… п-посмотреть. Только не участвовать! Просто посмотреть.

Боёвка. Подпольный бойцовский клуб в заброшенном цеху на окраине города. Моя грёбаная отдушина — место, где кулаки говорили громче слов, а кровь и пот смывали всю накопившуюся хрень из головы. Как же, блядь, странно — в мире после апокалипсиса я вспоминал об этих боях почти с нежностью. Там хотя бы были правила, свой кодекс чести и границы, за которые никто не лез.

А когда мир превратился в выгребную яму, эти кровавые забавы казались детскими играми в песочнице по сравнению с тем дерьмом, через которое пришлось пройти, чтобы просто дожить до следующего утра. Никогда не думал, что буду тосковать по временам, когда мог просто разбить кому-то морду, зная, что на следующий день этот человек будет жив, а не превратится в ходячий труп.

— Нет, — отрезал я. — Сегодня никаких боёв. И тебе не советую даже близко подходить к тому месту.

— Д-да ладно, я просто хотел п-посмотреть! — Лёха попытался изобразить браваду, но голос дрогнул. — Интересно же, как ты там… ну… дерёшься. И вообще…

Я уже не слушал его лепет. Голова гудела от мыслей и планов. Часы на стене показывали 11:15 — меньше двух часов до начала ада. Сценарий был выжжен в памяти: после полудня всё пойдёт по наклонной, а к вечеру город захлебнётся в крови и панике. Нужно успеть подготовиться.

Какие у меня есть варианты? Предупредить всех? Ага, и кто поверит студенту-первокурснику, несущему бред про зомби-апокалипсис? Спасти близких — вот что реально. Накупить запасов. Найти оружие. Свалить из города… Хотя куда бежать? Через неделю безопасных мест не останется.

Псионических способностей у меня пока нет — появятся только через пару дней после мутации вируса. Но есть кое-что поважнее — точное знание будущего. Каждая деталь, каждый поворот событий, словно уже написанный сценарий. Плюс пять лет опыта выживания в аду, который в мирной жизни не купишь за все деньги мира. Такая фора дорогого стоит.

— … короче, я подойду к шести, лады? — голос Лёхи выдернул меня из размышлений.

Я внимательно посмотрел на щуплого очкарика. Если я всё сделаю правильно, может, удастся удержать его от того безумия, в которое он сорвался в прошлый раз. А ведь Телекин такой мощи, каким он станет через пару месяцев, в команде — это почти гарантия выживания. Только бы не дать ему сорваться с катушек.

— Слушай, — я положил руку ему на плечо, стараясь говорить спокойно, — сегодня никаких боёв не будет. И тебе нужно держаться подальше от универа. Вообще от мест, где много людей.

— Ч-что? Почему? — он уставился на меня, растерянно моргая за стёклами очков.

— Просто поверь мне. Сегодня вечером всё полетит к чертям. Начнётся такой пиздец, какой ты даже в кошмарах не видел.

Лёха нервно хмыкнул.

— Это из-за т-того т-тупого видео, что-ли? Да б-брось, там наверняка к-какая-то б-бешеная наркоманка. Н-ничего серь-серьёзного.

Я взял его за плечи и сжал. Крепко, до боли. Он поморщился.

— М-макар, ты ч-чего?

— Это не наркоманка, — я почти шипел, подавшись вперёд. — Это первый. Первый, мать его, заражённый. Понимаешь? К вечеру их будет уже не один десяток. Сначала они нормальные, только рана от укуса не заживает и температура растёт. Потом начинаются судороги, лихорадка, бред. А затем самое страшное — они умирают и спустя некоторое время восстают. Не живые, но и не совсем мёртвые. И когда они поднимаются снова — они дико, невероятно голодны. Готовы рвать на части всё живое.

Я отпустил его и увидел в глазах уже не просто недоверие, а настоящий испуг. Он смотрел на меня, как на психа. Как на человека, опасно оторванного от реальности.

— Ты что, «Ходячих мертвецов» пересмотрел? — он попытался отшутиться, но голос дрожал.

— Я вообще нахрен забыл, что такое сериалы, — отрезал я. — Когда вокруг настоящие трупы жрут твоих друзей, как-то не до развлекательного контента.

— Ч-что ты такое г-говоришь? — Лёха побледнел, отшатнувшись и чуть не уронив очки.

— То, что я уже, блядь, прожил эти пять лет, — процедил я сквозь зубы, схватив его за грудки. — Я видел, как это здание превращается в бойню. Как внутренности наших одногруппников волокут по коридору. Как профессора Старухину разрывают на части в её кабинете. И я, сука, не собираюсь снова на это смотреть!

Повисла пауза. Лёха смотрел на меня расширенными от ужаса глазами, губы дрожали. Его руки нервно теребили лямку рюкзака, а очки сползли на кончик носа.

— М-макар, т-тебе нужна п-помощь, — пролепетал он, пятясь назад. — Это к-какой-то п-психоз… или т-ты что-то п-принял? Может… м-может скорую в-вызвать?

Он не верил. Конечно, не верил. Как поверить во весь этот бред? Я мысленно прикинул план. Что сейчас важнее всего? Найти оружие. Собрать запасы. Подготовиться.

— Ладно, забудь, — отмахнулся я. — Просто… будь осторожен сегодня, хорошо? И держись подальше от странных людей. Особенно с признаками болезни.

— А к-как же наша в-встреча в-вечером? — он всё ещё смотрел на меня с испугом, держась на расстоянии.

— Никаких тусовок, — отрезал я. — Сегодня я иду к Нике. Восьмой блок, комната 832. Тебе даже общагу покидать не придётся. К шести. Не опаздывай, если хочешь дожить до завтра.

Оставив его в ступоре, я вылетел из корпуса. Майский воздух хлестнул по лицу — еще чистый, без вони разложения и гари. Люди вокруг, как стадо баранов, не подозревали, что бойня вот-вот начнется, а их привычный мир рассыплется в труху за считанные часы.

Что-то кольнуло в груди. Вита! Вита, черт возьми! Как я мог забыть про собственную сестру-близнеца? В прошлой жизни я так и не нашел ее. Обшарил каждую щель в городе, каждое убежище выживших — все без толку. Скорее всего, она просто стала одной из них — шаталась по улицам, как ходячий труп, с голодным взглядом и кровью на губах.

Но сейчас она жива. Где-то здесь, в этом же универе, только на экономическом. Должна быть на макроэкономике или бухучете — пары у экономистов во втором корпусе. Корпит над цифрами и графиками, не подозревая, что через пару часов деньги превратятся в бесполезную бумагу.

Пальцы сами набрали номер. Гудки растягивались, как резина.

— Ал-ло… — еле слышно, с надрывом.

— Вита! Ты на лекции? Оставайся на месте, я сейчас за тобой приду! Никуда не выходи из аудитории, ясно? Дождись меня!

Странный звук оборвал мои слова — судорожный вздох, переходящий в сдавленный кашель.

— Макар… помоги… — её голос дрожал. — Я не… не понимаю… он… он просто набросился… мне страшно!

Что-то тяжелое ударилось о стену или дверь — глухой, тревожный звук.

— Вита! Где ты? ВИТА!

В трубке грохот падения. Телефон ударился об пол, но связь не оборвалась. Словно я был там, рядом с ней.

— Нет-нет-нет! — её сдавленный шепот, переходящий в панический вскрик.

Торопливые шаги, скрежет отодвигаемой мебели. Тяжелое, рваное дыхание. Звук, с которым отпирают замок дрожащими руками. Скрип петель.

А затем — пронзительный крик Виты, обрывающийся так резко, будто кто-то перерезал ей горло. Быстрый топот удаляющихся шагов.

Тишина. Одна секунда. Две.

И новые шаги в комнате. Не её — тяжелые, шаркающие. Неритмичные. Мертвые.

Я врос в асфальт, телефон впаялся в ухо. Слышал, как оно дышит — с влажным бульканьем, будто через слизь и кровь. Как клацают зубы — неровно, судорожно. Как что-то капает на пол — кап, кап, кап. Жидкость. Густая. Скорее всего, красная.

Существо заметило телефон. Шаги приблизились, хрипение стало громче. Тварь задела аппарат — я услышал, как пластик скользит по полу. Потом — влажное дыхание, прямо над микрофоном. Частое, жадное. Голодное.

Что-то щелкнуло — зубы? Когти? А затем раздался оглушительный хруст, словно челюсти сомкнулись на корпусе телефона.

Связь оборвалась.