Курс на СССР: На первую полосу!

Глава 12

Что такое Интернет, отец с Николаем поняли, все-таки инженеры. Коля даже вспомнил американские опыты, о которых как-то писали в популярном журнале «Наука и жизнь». Я тоже помнил, что американцы Леонард Клейнрок, Ларри Робертс, Роберт Кан еще в 60-е — 70-е годы разработали и внедрили сеть АРПАНЕТ, правда, пока что в основном, в военных целях. Да, конечно, оборона страны важнейшее дело, но мне бы лично хотелось, чтоб наш родной советский «Интернет», который, несомненно, уже очень скоро появится, не узурпировали бы одни только военные. А они ведь могли, запросто!

Нужно было представить изобретателей какому-то важному государственному лицу, облеченному немаленькой властью. В этих целях лучше всего подходил второй секретарь обкома Серебренников, который произвел на меня впечатление человека умного, и знающего себе цену. При этом он, в отличие от первого секретаря Вениамина Сергеевича Краснова, кажется, вовсе не был догматиком. Впрочем, Краснов был выдвиженцем Михаила Андреевича Суслова, секретаря ЦК по идеологии, сурового аскета, скончавшегося еще в начале прошлого, 1982-го, года. После смерти своего покровителя Вениамин Сергеевич вовремя переметнулся в стан Тихонова и Гришина, людей, несомненно, влиятельных, потому на своем посту и остался. Однако, понимал, что поддержку Суслова ему могут припомнить. Михаил Андреевич, мягко говоря, терпеть не мог Андропова и до самой своей смерти ставил ему палки в колеса.

Да, Андрей Борисович Серебренников был бы вполне подходящей кандидатурой. Только вот как к нему попасть? Обычно к нему не «попадали», а «вызывали». Записаться на прием? Как советский гражданин, я имел на это полнее право… Только мог несколько месяцев прождать! И, самое главное, меня бы начали тщательно проверять, запросили бы характеристику… в общем, все стало известно бы на работе. И, конечно, у редактора возникли б вопросы… В те времена на прием к высокому партийному начальству записывались с одной целью, на кого-то пожаловаться, сделать донос. Мне лично такая слава была не нужна.

Значит, нужно было привлечь внимание высокопоставленного партийца тем же, что и раньше, острой злободневной статей! Скажем, на тему развития частного бизнеса… Тьфу! За такие слова точно из газеты вылетишь, да на сто первый километр! Нет, нет, не «частный бизнес», а «народная советская кооперация»! Кстати, неплохой термин. Только писать надо завуалировано… Снова про НЭП? Нет, было уже, главред похожую статью вряд ли пропустит. А вот, скажем, если о соцстранах… Где там почти капитализм-то? Югославия, Венгрия, Чехословакия немного… Да! Вот и написать! И перевести стрелки на СССР! Люди у нас умные, между строк читать умеют.

Начал я быстро, однако, зашел издалека. Задержался в кабинете редактора сразу после очередной «летучки».

— Ну, и что ты там топчешься? — глянув на меня, пробасил Николай Семенович. — Сказать что-то хочешь? Так, говори, давай. Только, если вдруг насчет отпуска…

— Не, Николай Семеныч, не насчет отпуска, — быстро сориентировался я. — Я насчет спорта.

— А! Хочешь спортивный сектор в нашей редакции возглавить? — главред неожиданно просиял. — Похвально, повально, Александр! Хорошее дело. А то прежний-то наш физорг, Плотников, самоотвод взял. Мол, жена скоро родит и все такое. Он, кстати, тебя и предложил. Пока что кулуарно.

Я про себя ахнул: ну, Серега! Нечего сказать, удружил. Главное, и мне-то ничего не сказал, словом не обмолвился.

— А ты, Саша, парень молодой, спортивный… пока еще не женатый…

— Я, Николай Семенович, о другом спорте, о мировом!

— О мировом? — редактор посмотрел на меня с подозрением.

— Ну, ведь зимняя Олимпиада скоро! — воодушевленно напомнил я. — Уже в феврале. В Сараеве, в Югославии, в социалистической, между прочим, стране. Вот бы про Югославию и статью! Читателю было бы интересно. А то что мы вообще об этой Югославии знаем? Мебельная стенка, куриный суп в пакетиках, «индеец» Гойко Митич и певица Радмила Караклаич. Все!

— Сапоги еще, — задумчиво промычал Николай Семенович. — Сапоги жена недавно купила, югославские… Говорит, хорошие…

А ведь зацепила его тема! Зацепила… Ну, так я же уже знал, как… Сейчас он немного подумает, примет решение, склонит голову набок и этак многозначительно пробасит: «Ну, что, Александр…»

— Ну, что, Александр, — склонив голову набок, пробасил редактор. — Тема хорошая, своевременная. Ты предложил, тебе и карты в руки! Работай. Перед новым годом поставим. Там как раз развлекательная тематика пойдет. Да, и милицейскую тему не забывай! Уже написал что-нибудь?

— Пишу, Николай Семенович, — заверил я главреда. — Очерк о работе следственного отдела. Там у них вот-вот крупное дело пойдет. Но, сначала надо показал их начальству.

Хмыкнув, Николай Семенович жестко усмехнулся:

— Сначала покажешь своему начальству, а уж потом милицейскому. Усек?

— Усек, Николай Семеныч!

— Вот то-то! Ну, иди, работай.

В кабинете я расположился вольготно. Плотников усвистал делать репортаж со слета комсомольцев-передовиков, а Любовь Ивановна отпросилась в отгул по какому-то личному делу.

Усевшись за стол, я зарядил в машинку чистый листок, хищно улыбнулся и потер ладони. Ну, товарищ Второй секретарь, ждите бомбу! Уж такое вы точно мимо глаз не попустите. Главное, чтоб Николай Семенович пропустил.

Писалось легко, с огоньком, с задором и с выдумкой, как же без нее-то? Как говорится, не соврешь, красиво не расскажешь! Газетных статей это то же касалось.

«И тогда Иосиф Броз Тито, выступая на съезде коммунистической партии Югославии, заявил… Создать народным артелям все условия. Разрешить мелкий частный бизнес…»

Нет! Так писать опасно.

Забив «мелкий частный бизнес» иксами, я напечатал по-новому — «народная социалистическая кооперация»

Так вышло гораздо лучше. Можно было продолжать.

'…под жестким контролем государства… не подпольная, а официальная прибыль, с которой платятся налоги, идущие в государственную казну, а не в карманы цеховиков, коррумпированных чиновников и бандитов…

Говорил ли так Тито, я, сказать по правде, не знал, излагал чисто свои мысли.

«… что касается сырья, то народным артельным и индивидуальным деятелям нужно дать доступ к качественным материалам через обычные государственные каналы. Чтобы можно было, к примеру, заказать партию добротной ткани, фурнитуру и все такое прочее по государственным ценам. А продукцию сдавать в магазин по договору. Потому как, в те времена магазины в СФРЮ были забиты никчемным барахлом, которое никто не покупает…»

Вот это я тоже не знал, придумал, как мне было надо.

«Нужно менять всю систему торговли, сказал Тито, делать ее гибче. Ликвидировать дефицит и снять клеймо „преступника“ с человека, который хочет работать и хорошо зарабатывать под строгим контролем государства… И вот теперь у нас часами стоят в очереди за югославскими сапогами и мебельными стенками „Спектр“. А ведь могли бы выпускать все это и сами! Коли б не уничтожил бы артели товарищ Хрущев во времена лихого волюнтаризма!»

Прочитав последнюю строчку, я довольно потянулся: вроде бы, ничего выходило. Главные мысли я изложил, теперь осталось лишь накидать букетиков о Югославии. Но, тут нужно было в библиотеку.

Заказав в читальном зале энциклопедию и нужные журналы, я открыл блокнот и принялся делать выписки…

— Привет…

Я резко обернулся… хотя уже догадывался, кто там. Ну, конечно же, Вероника. Юная поэтесса Вероника Тучкова. Не Тучка, и не Гроза. В газете-то стихи напечатали под ее настоящим именем.

— Здравствуй! Все Монтеня читаешь?

— Нет, — девчонка улыбнулась. — На этот раз Сартр.

— О! До Сартра добралась! — искренне удивился я. — А разве он у нас переведен? Или ты в подлиннике, на французском?

— Да нет…

Тихонько засмеявшись, Ника показала журнал «Вопросы философии».

Я подмигнул:

— Понимаю, следующие стихи будут философскими. Как там… «Мы диалектику учили не по Гегелю…»

— Саш, — девушка вдруг погрустнела. — Ты Пифа давно видел? Ну, Пифагора, из тусовки… Я ж в сад давно не хожу. С того концерта… Заглянула как-то, а все кривятся. Как будто я им что-то плохое сделала! Как будто кого-то предала!

— Никого ты не предавала, Вероника, — серьезно ответил я. — Наоборот, кое-кто предал тебя. А тусовка… Так сильно тебя привлекает?

— Да нет… Там Пиф просто, мы дружим… дружили… — девчоночка застеснялась и покраснела. — А так, что там сейчас и делать-то? Слякоть, снег…

— Увижу Пифа, передам, что ты про него спрашивала… — я подавил улыбку.

— Ты часто здесь? Да почти каждый день, после обеда.

— Понятно. Передам…

В заброшенном парке на Пролетарской было уныло и пусто. Голые кусты, облупившиеся гипсовые пионеры, слякоть… Хотя, не-ет, кажется, потянуло дымком! Кто-то разжигал костер… А вот звякнула гитара!

Ага… Леннон, еще парочка чуваков… Пифагора среди них не было. Что ж, зря заглянул. Хотя…

— Привет!

— О, Саня! — парни явно обрадовались. — Хорошо, что заглянул! Нас уж и осталось-то… Одно слова, зима!

Поправив очки, Леннон с улыбкой протянул мне гитару:

— Сань, сыграй! А то у меня уже руки заледенели.

Что ж…

'Белая гадость лежит за окном,

Я ношу шапку, шерстяные носки…'

Как раз в тему песенка!

— Солнечные дни-и-и! — тоскливо подпевали ребята, кивая головами в ритм. — Солнечные дни-и-и…

«— Хорошо бы Цоя предупредить, чтоб не садился за руль в августе девяностого, — возвращая гитару, мельком подумал я. — Хотя, еще семь лет до того… нет, шесть с половиной… »

— Парни, вы Пифа не видали?

— Обещался сегодня быть… Может, заболел?

— А Тучка как, заходит? — я спросил нарочно, хотелось посмотреть реакцию.

— Тучка? — взяв гитару, презрительно скривился Леннон. — Да ну ее. Тут как-то Весна заходил. Сказал, что работает над альбомом. А с Тучкой, сказал, чтоб были поосторожней и много чего при ней не болтали.

— Поосторожней? — я повел плечом. — И что он имел ввиду, интересно?

— А, как хочешь, так и понимай, — отмахнулся Леннон. — Весна не пояснил, а мы особо и не расспрашивали. Песню попросили, спел.

— А как Метель? Давно была?

— Да уж давненько. В Москву, говорят, уехала. В гости.

— А-а-а… Ладно, пора мне. Увидите Пифа, передайте, путь в районную библиотеку заглянет. После обеда каждый день.

— В библиотеку?

— Ну да, он там вроде, книжку должен.

— Вот ведь, «ботаник»! Ну, точно, Пифагор.

Я вышел из парка на улицу, и вдруг замедли шаг. У мебельного магазина, притормозила новенькая шикарная «лада» ВАЗ-2107 вишневого цвета, так называемый «советский мерседес». В решетке радиатора отразилось, сверкнуло тусклое декабрьское солнце. Пассажирская дверь распахнулась и из машины вышел Гребенюк, собственной персоной! В самопальном «Далласе» и бежевой осеней курточке с клетчатой пледовой подкладкой и капюшоном.

Из машины его вдруг окликнули.

— Да? — склонился к двери Гребенюк. — Ну, что вы, Георгий Мефодьевич, сделаем. Завтра же отрегулирую вам клапана! Не беспокойтесь…

Дверца мягко захлопнулась, «семерка» укатила… Я подошел к Гребенюку:

— Здорово, Серега! И что за чел?

— О, Сань, привет! Это? Это, брат, великий человек… это…

Я сразу все понял:

— Организатор вашей швейной фабрики? Ты ж с этим завязал!

— Завязал, да. — Серега неожиданно улыбнулся, мечтательно, как ребенок. — Понимаешь, там девчонка она, закройщица… Валентина. Она, знаешь, как настоящий модельер! Столько всего придумала. И джинсы, и жилетки, и сарафаны даже. Шеф ее называет, незаменимый наш человек! А меня он просил просто с машиной помочь… Ну, с машиной-то можно? Обычная ж халтура, в гаражах…

— Валентина, говоришь? — я хлопнул Гребенюка по плечу. — Да ты, похоже, влюбился!

Статью главред пропустил. Даже похвалил за остроту, но попросил вычеркнуть про югославские сапоги. И напомнил про милицейский очерк!

— Я помню, Николай Семенович, помню, — пришлось клятвенно прижать руки к груди. — Завтра как раз туда иду. Ближе к вечеру.

На столе редактора вдруг зазвонил телефон.

— «Заря», редактор… Нет, не винный магазин! Тьфу!

Николай Семенович бросил трубку, но звонок раздался снова.

— Упорные какие! — пришлось вновь поднять трубку. — Не винный это магазин, а газета! Вы куда вообще, звоните? Кто-кто? — изменившись в лице, главред поспешно поднялся на ноги. — Здравствуйте, Андрей Борисович! Очень рад вас слышать…

Судя по всему, звонил сам Серебренников! Второй секретарь…

Глянув на меня, Николай Семенович махнул рукой, иди мол, и не отсвечивай. Пришлось ретироваться… правда, ненадолго. Я и пяти шагов, как дверь кабинета распахнулась вновь.

— Воронцов! А ну, зайди-ка!

Знаменитый редакторский бас прогрел на весь коридор. Проходивший мимо Плотников глянув на меня с явным сочувствием, мол, сейчас начальство взгреет!

Пожав плечами, я вернулся обратно:

— Николай Семенович, звали?

— Звал, звал, — раздраженно отозвался редактор. — Знаешь, кто мне сейчас звонил? Сам товарищ Серебреников! Если забыл, напомню, второй лицо в обкоме! И ходят слухи, что скоро… Скоро! Он будет и первым. Ну? И что ты вновь натворил? Тебе велит пристать пред светлы очи! Сказал, чтоб срочно явился.

Скрывая довольную улыбку, я спешно опустил глаза:

— Так я побегу?

— Обожди! — протерев очки, строго промолвил начальник. — Сначала объясни, по какому такому поводу?

— Николай Семенович! — взмолился я. — Ну, откуда ж мне знать-то? Может, статья понравилась?

— Ага! — главред саркастически хмыкнул. — Понравилась, не вызывал бы! Мне просто шепнул бы на партхозактиве. Э-эх, Саша, Саша… Ну, ты это… особо-то не волнуйся! Если не антисоветчина какая, отстоим, возьмем на поруки!

— Да я и не боюсь, Николой Семенович. Борис Андреевич человек серьезный, по пустякам звать не будет.

— Не боится он… Да уж, не чаю попить зовут! Ладно, ни пуха…

Вот как раз чай товарищ Серебренников мне и предложил. Прямо с порога. Указал жестом на стул, да крикнул секретарше:

— Ниночка, чайку организуй. С лимончиком!

Отдав поручение, второй секретарь перевел взгляд на меня:

— Что-то в горле пересохло… Чайку вот собрался попить, а тут ты! Ну, давай уж, составь компанию чего ж.

Андрей Борисович как всегда говорил ровным и спокойным голосом, словно диктовал передовицу в газету. Свежий номер нашей «Зари» лежал у него на столе, рядом с гипсовым бюстом Маркса. Та-ак…

Секретарша, принесла чай в серебристых подстаканниках. Хороший, ароматный, с лимоном…

— Уж, извини, разносолов у меня нет… Догадываешься, почему вызвал?

Я кивнул.

— Статья? О Югославии… Мы хотели перед Олимпиадой…

— Ой, не про Югославию твоя статья, нет! — усмехнулся Серебренников. — Вовсе не про заграницу и не про будущую Олимпиаду. Про нас! Про наш родной Союз.

— Ну, я просто хотел, как аллегорию…

— А так же параболу и гиперболу! — Андрей Борисович отрывисто хохотнул, взял со стола газету и вдруг сделался совершено серьезным. — Вот это вот…

Он зачитал вслух:

«Нужно менять всю систему торговли… делать ее гибче. Ликвидировать дефицит и снять клеймо „преступника“ с человека, который хочет работать и хорошо зарабатывать… под строгим контролем государства… Ты знаешь, что это?»

— Так… э… статья…

— Нет, это не статья… — жестко усмехнулся Серебренников. — Не статья, а почти дословное цитирование докладных записок лучших экономистов страны! «О разработке комплексной программы развития и совершенствования системы управления народным хозяйством». Что, думаешь один ты такой умный? Что мы все слепые, да? Все знаем… И о дефиците, и о непорядке в торговле. И… И поверь, делаем! Кое-что из сталинского опыта вернем… Нет, не аресты! А те самые артели и частников, про которые ты писал!

— Так я же про Юго…

— Ой, не надо уже! — прервал Андрей Борисович мою попытку выкрутиться и махнул рукой. — К тебе вот вопрос имеется. Откуда ты про все это узнал? Документ-то секретный. А? Что скажешь-то?

— Да ни откуда я не узнавал, Андрей Борисович! — я забыл про чай. — И цитаты у меня не точные. И это вообще не цитаты, а мысли мои. Просто это ж в воздухе все летает. Ну, кому те же частные парикмахерские могут помешать? Разве только нашим врагам. А артели? Ну, нашили бы те же джинсы… Ничуть не хуже американских!

— Знаем про это все! — раздраженно прервал Серебренников. — Думаем. Да, давно бы… если б не проблемы у Юрия Владимировича со здоро… Чай-то пей! Остынет.

— С-спасибо… У меня к вам записка, Андрей Борисович…

Хозяин кабинета недовольно вскинул глаза:

— Какая еще записка?

— Ну, типа докладная, — я волновался, сбиваясь с официального тона. — Я не инженер, понимаете. Вот тут изобретатели все изложили!

— Что еще за изобретатели? А, впрочем, давай, гляну…

Эту «записку» составили два гения, мой родной отец и Коля, популярно изложив все то, чего они придумали и уже сумели испытать в деле. И то, что пока еще не сумели…

Серебренников углубился в чтение… и даже забыл про меня. Ан, нет, вспомнил:

— А что значит «всесоюзная Сеть»? И почему «Сеть» с большой буквы? И вот эта еще фраза: «доступ к информации может быть у любого человека, в любой точке страны»?

— Так это и значит, Сеть! — я даже не представлял, как понятнее объяснить. — Ну, через спутники же! И так же сотовая связь!

— А-а! — задумчиво протянул Андрей Борисович. — У американцев такая сеть уже есть! Военная. Ты хочешь сказать, что теперь и у нас будет? Но, это ж… Это же… Военным точно понравится!

— Да и гражданским, — я подскочил на стуле. — Это же для всех, и для гражданских тоже. Для всех советских людей!

— Что ж, военным я это покажу, — недоверчиво хмыкнул второй секретарь обкома. — Да и с изобретателями встретиться бы не худо…

— Там, внизу, адреса и фамилии, — подсказал я.

— Вижу… Хромов Николай и… Матвей Воронцов… — Серебреников потряс головой. — Подожди… это что же…

— Да, это мой отец, — спокойно пояснил я. — Сотрудник НИИ «Техприбор».

— Ну, что ж, — Андрей Борисовичи с неожиданным благодушием развалился на стуле. — Будем новации внедрять! И в экономике, и, так сказать, в технической сфере. Американцы жмут, деваться особо некуда! Только ты не думай, что все так просто. В ЦК ретроградов полно. Но, есть и вдумчивые современнее люди. На них Юрий Владимирович и делает ставку. Вот, к примеру, товарищ Горбачев, Михаил Сергеевич. В политбюро самый молодой, перспективный, сторонник реформ!