Курс на СССР: На первую полосу!

Глава 10

Колю Хромова? Изобретателя, светлейшую голову… Кирпичом, из-за угла! Волна вопросов и непонимания обрушилась на меня холодным потоком. Кто? Почему? Как вообще такое возможно?

Да, уровень преступности в СССР был довольно высок, но об этом старались умалчивать, чтобы не породить панику среди населения. Официально об этом не говорили, разве что в прессе иногда проскакивали сообщения о каком-то громком деле, раскрытом доблестной милицией. И подавалось это в таком виде, что простые люди чувствовали себя защищенными. А то, что эти маньяки и серийные убийцы десятилетиями творили свои злодеяния, тщательно засекречивалось. Какие там серийные убийцы с маньяками в стране победившего социализма? «Моя милиция меня бережет» — это был лозунг, в который верили все. Но, слухи ходили, даже несмотря на то, что с «распространителями слухов» проводилась профилактическая работа теми же органами, которые скрывали истинное положение дел. А «паникеров» брали на контроль, и при случае припоминали им проступки, вплоть до привлечения к административным мерам наказания.

Да что там маньяки! Где-нибудь в провинции вполне могли за пыжиковую шапку убить. А кто не знает о так называемом «сто первом километре», куда массово ссылались неугодные властям бунтари и маргиналы? Или Забайкалье, Мордовия и прочие края лютых уголовных зон? После освобождения бывшие заключенные разносили по всей стране зоновские понятия и субкультуру. Да те же молодежные казанские банды, державшие в страхе весь город, появись еще в 70-е, так сказать, при «развитом социализме». Беспредельная преступность девяностых отнюдь не на пустом месте взялась!

И вот об это надо писать, выносить проблему на самое широкое осуждение, пока не поздно надо что-то решать, а не прятать, как страусы, головы в песок!

Нападение на Колю, это случайный грабеж или его хотели убить именно как талантливого инженера, чьи изобретения резко укрепили бы оборону СССР! Черт… Тогда, выходит, и моему отцу грозит опасность.

Впрочем, может, конечно, и просто гоп-стоп. Кто-то захотел просто отобрать забавную вещичку, которой нет ни у кого. Так. Кто знал про сотовые телефоны? Ну, в редакции, пожалуй, все могли знать. Никто из этого тайны не делал. Опять же, в НИИ, где работает отец. На Металлическом заводе, думаю там вообще огромное количество людей знало! Вернее, могло знать.

Интересно, кто ведет дело? Тут все зависит от заключения судмедэкспертизы. Если тяжкие телесные, то, скорее всего прокуратура. Если «менее тяжкие» или «средней тяжести», то обычные милицейские следователи. Тем более, все выглядит, как обычный грабеж.

Эх, как там Коля-то?

Договорились, что в течение дня я буду звонить в больницу, даже постараюсь съездить туда в обед или вечером. Хотя, конечно, кто меня пустит? Но, может быть, удастся хоть что-то узнать? Ведь хуже всего неизвестность.

Я не мог уснуть, ворочался. Да и отец все время выходил на кухню и нервно курил, выпуская дым в распахнутую настежь форточку.

— Пап, у него родственники-то есть, не знаешь?

— Тебе лучше знать, — выпустив дым, отец обернулся. — Ты ж нас знакомил.

— Но, ты с ним чаще общался.

— Сестра вроде есть, двоюродная, он как-то говорил, — все же припомнил батя. — А родители умерли.

— А сестра где живет?

— Не знаю…

Ну, что ж, придется все самому выяснять.

Мама тоже поднялась. Пришла на кухню, стала жарить яичницу, искоса поглядывая на нас. Про Колю она знала, отец рассказал. Пожарив, поставила сковородку на стол:

— Ну, садитесь уже завтракать. В больницу-то дозвонились?

— Дозвонились, — угрюмо отозвался отец. — Ничего толком не говорят. Эх, шпана! Совсем распоясались. Вечером, после работы! Можно сказать, среди бела дня! Говорят, это уже не первый случай.

Не первый случай? Если так, то это точно грабеж, и все мои «шпионские» версии просто плод воображения.

— А я говорила, расплодили шпану! — поставив недопитую чашку с чаем, мама всплеснула руками. — На поруки их берут, условно выпускают. А надо со всей строгостью! Первый раз ограбил, в тюрьму лет на десять. Второй раз попался, расстрел!

— Ай, Надя, — отмахнулся родитель. — При Сталине-то нарасстреливались уже! И что было, сама-то вспомни. Вечером на улицу не выйти, кругом во дворах одна блатота. Цигарки курят, ножичками поигрывают… А сколько людей порезали? Ты этот поганый страх забыла, что ль?

— Ну да, было, — мать со вздохом кивнула. — Хоть и расстреливали жуликов, а все одно…

— Дело не в жестокости наказания, а в его неотвратимости и гласности, — резко заявил я. — Э, да что там говорить… Про преступность у нас напиши-ка, попробуй! А в больницу я сегодня зайду.

С утра, на «летучке», я все же решился понять разговор о преступности, о том, что про нее надо писать!

— Парня вон, после работы, кирпичом по голове ударили, — привел я в качестве аргумента.

— Ничего, милиция разберется, — Николай Семенович тяжело посмотрел на меня. — Или ты сомневаешься?

Я махнул рукой:

— Да нет, конечно же! Просто, говорят, не первый случай уже…

— Да всегда такое было! — высказался Плотников. — Подстерегают после получки подвыпивших работяг, а дальше, как Саша и сказал, кирпичом по башке. Или кастетом. И все, наши в дамках! Гоп-стоп называется.

— Вот-вот! — получив поддержку от коллеги, я перешел в наступление. — И нам с вами, товарищи, надо бороться с преступностью!

— Так мы и боремся, — главред потер виски. — Дружина, вон…

— Но, мы же газета! — воскликнул я. — Мы должны бороться словом! А у нас что? Даже ко Дню милиции одни дежурные цитаты и дифирамбы. А где очерки о захватывающих милицейских расследованиях? О том, как наши советские милиционеры, не щадя жизни… Да что там говорить! Это тему надо поднимать!

— Поднимать-то надо, — оторвалась от вязания Любовь Ивановна. — Только нас за нее могут так опустить, мало не покажется!

— А мы с санкции органов! — я уже распалился, почуяв журналистский азарт. — Сделаем очерк или даже репортаж! Весь материал милицейскому начальству на подпись. А они уж пусть решают, что нам можно будет напечатать, а что нет.

— А что? — хмыкнув, пробасил Николай Семенович. — Идея неплохая. Давно пора пропагандировать нашу милицию… Полковнику Капустину я позвоню! Вот и дерзай, Саша!

В областной больнице меня допустили лишь в приемный покой.

— Хромов? Николай? — дежурная медсестра, дебелая, с желчной ухмылкой, дама взглянула на меня, как солдат на вошь. — А вы его родственник? Близкий?

— Больше, чем родственник, — лихо соврал я. — Представитель рабочего коллектива. Трудовой коллектив имеет право знать, на то он и коллектив. Есть даже соответствующее постановление партии. Или вы против такого постановления?

Медсестра, похоже, злая и стервозная тетка, сейчас явно растерялась и, подумав, решила со мною не связываться. Открыл журнал:

— Хромов… Состояние стабильно тяжелое. Посещения пока запрещены.

— А когда можно будет?

— Когда врач разрешит, тогда и можно.

— А передачку?

— Передачку можно, — она бросила на меня злой взгляд. — В часы посещений. Вон, на стене, график висит. Там указано, что можно и что нельзя.

— Так он в сознании? — я воспрянул духом.

— Я вам что, справочная? — рыкнула медсестра, возвращаясь в свою сущность. — А то ведь ходят тут всякие, работать не дают!

Но я, не желая терпеть хамство с её стороны, снова напомнил ей о своей значимости.

— Так что мне сказать трудовому коллективу? Да, может, и дирекция спросит. Или сразу главному врачу позвонят.

— Не надо товарища главврача беспокоить! — ожгла взглядом медсестра. — В сознании ваш работник. Недавно пришел. Но еще очень слаб. Все! Что могла, я вам сказала. Передачу приму только в приемные часы.

В сознании! Господи! Лишь бы поправился! Ну, должен бы, раз в сознание пришел. Эх! Вечером обрадую отца.

Чем мне нравился наш главред, так это тем, что он никогда не откладывал дела в долгий ящик. Сказал, решил, сделал. Ну, так ведь фронтовик, привык действовать по-военному четко.

Вот и сейчас, после обеда увидев меня в коридоре, пробасил:

— Отойдем-ка…

Мы прошли в конец коридора, к большому окну, где обычно собирались курящие, на подоконнике стояла консервная банка для окурков. Большая, бело-синяя, из-под венгерского горошка «Глобус».

Николай Семенович был краток:

— Товарищ Капустин ждет тебя в три часа в своем кабинете. Я звонил, договорился, примет. Так что поторапливайся!

— Э, кто ждет? — я поначалу не сообразил, о ком идет речь.

— Полковник Андриан Алексеевич Капустин, — терпеливо пояснил главред. — Замначальника нашего ГУВД. С ним все и обговорите. И чтоб через неделю была статья! Или очерк.

Здание милицейского главка располагалось почти в центре города, на пересечении проспекта Маяковского и широкой улицы Мориса Тореза, утопавшей в зелени, словно знаменитые парижские бульвары. Правда, ныне листва с тополей уже облетела, пожухла тронутая первым морозами травка.

Спрыгнув с трамвая, я немного прошелся пешком. Военторг, «Березка», магазин «Дрезден», мебельный… А вот и серое здание, выстроенное в стиле «сталинский ампир». Широкое мраморное крыльцо, тяжелые деревянные двери с затемненными стеклами. Главное управление внутренних дел.

На входе потребовали паспорт. Я показал.

— Воронцов… Ага. ага… — дежурный сержант уткнулся в журнал. — Есть такой! Заказан пропуск, к товарищу Капустину. Третий этаж, налево по коридору. Кабинет номер тридцать три.

Он вручил мне сероватый листок с подписью и печатью и сделал отметку в журнале о выдаче. Поблагодарив, я поднялся по гулкой лестнице и глянул на часы. До времени назначенной встречи еще оставалось больше десяти минут, можно было посидеть на обтянутой коричневым дерматином скамеечке, еще раз все хорошенько обдумать…

Только вот мысли в голову лезли не те! Вовсе не о теме будущей хвалебной статьи или очерка, а о другом, не менее важном. Я думал об отце Метели, высокопоставленном партийном чиновнике Виктора Сергеевича Метелкина… Шпиона! Что означали его встречи со странным человеком в парке и потом посещение им здания областной экспертно-криминалистической экспертизы. Уж не мои ли фотографии он туда носил? Ну, возможно, не целый снимок, а отрезал ножницами какую-то часть, и конверт, и часть записки. И что из этих отрезков-огрызков можно узнать? Отпечатков пальцев я точно не оставил, все делал в хозяйственных перчатках. Тогда что? Начнем с фотографии… Вполне можно определить марку фотобумаги «Унибром», но что это даст? Ничего. Таких пачек покупают на дню по сотне раз, в разных магазинах. Ракурс съемки? А вот это может быть. Место, где я стоял, прятался. Ну, определил, и что? Дело-то давнее. Конверт стандартный, газеты я брал в разных местах… Тогда уж эффективнее было бы отыскать мальчишек! Точнее, того, кто опустил письмо в почтовый ящик Метелкиных. Но и это ничего не даст! Ищите парня в старомодном плаще и вязаной шапочке. Ничего эти поиски не дадут, однозначно! Метелкин-то занервничал, ага… Ишь, шпионская рожа! Маринку, правда, жаль… Что она будет делать, когда все вскроется? А ведь рано или поздно…

Я взглянул на часы… Пора! Встал, пошел к кабинету и постучал в дверь.

— Входите! — раздался женский голос…

А, понятно, приемная. Секретарша, блондиночка лет двадцати пяти, увидев меня, мило улыбнулась:

— Александр Матвеевич Воронцов?

— Он самый.

— Пожалуйста, проходите, Александр Матвеевич. Вас ждут.

Заместитель начальника ГУВД, полковник милиции Андриан Алексеевич Капустин оказался плотненьким лысоватым мужчиной лет под пятьдесят, с круглым краснощеким лицом и задорным курносым носом. Серый милицейский мундир с полковничьими погонами выглядел на нем вполне импозантно. Сидя за большим конторским столом под портретом Ленина, Андриан Алексеевич деловито просматривал какие-то документы.

— Я… из газеты… — покашлял я, чтобы обратить на себя внимание.

— А! Александр… э… Матвеевич! — хозяин кабинета живенько оторвался от бумаг. — Как же, как же. Николай Семенович звонил. Мы, со своей стороны, всегда за! Окажем всяческую помощь. Да вы присаживайтесь, Александр, не стойте. Как говорится, в ногах правды нет.

— Спасибо… — я присел на один из стульев поближе к нему.

— Ну? — улыбнулся Капустин. — И что же вы, как говорится, хотите? Какую, так сказать, тему? Мошенничества, преступления против личности, грабежи и кражи угоны… Советую угоны!

— А… можно грабежи? — вспомнив про Николая, попросил я.

— Грабежи? Можно! — полковник пожал плечами и вдруг резко посерьезнел. — Только сами понимаете, Александр, в оперативную работу мы вас посвятить не можем. Поэтому про уголовный розыск забудьте. А вот следственный отдел, да. Поверьте, там не менее интересно. Я прямо сейчас и позвоню.

Сняв телефонную трубку, Капустин набрал номер:

— Андрей Тимофеевич, как жив-здоров? У тебя кто там грабежами занимается? Зверев? И не только грабежами, ага. Слушай, Андрей Тимофеевич, к тебе сейчас молодой человек придет, из газеты…

И вот я уже в следственном отделе. Тот же самый кабинет, из которого мы с Наташей «вытаскивали» Гребенюка, тот же самый следователь, капитан юстиции Константин Сергеевич Зверев. В том же самом сером костюме, только рубашка не бордовая, а светло-голубая. И синий галстук.

Узкое лицо, темные волосы на косой пробор, внимательный цепкий взгляд…

— Ба! Знакомые все лица! Значит, вы и есть тот самый журналист?

— Да. — коротко кивнул я. — Я он и есть

— Ну что ж, ну что ж… — следователь почмокал губами. — Честно сказать, некстати! Ну да что с вами делать? Говорите, грабежи?

— Да… Вот говорят, у Металлического завода…

— У Металлического… Не один случай там уже, — Константин Сергеевич пригладил волосы. — Шпана работает, молодежь. Подгадывают под аванс или зарплату, выбирают кого-нибудь под хмельком… Да поймаем их скоро. Работают-то грубо! Да и что там хитрить-то, обычный гоп-стоп.

— Поймаете?

— Ну да, поймаем. Вопрос времени… У нас тут куда более интересное дело есть! — вдруг оживился Зверев. — Слышали что-нибудь о цеховиках?

— Это которые обувь «под импорт» шьют, куртки, джинсы?

— Да-да, они самые и есть, — капитан передернул плечами. — И вот они-то, Александр, куда опаснее всей этой шпаны будут! Я про организаторов. Денег у них столько, сколько мы с тобой и представить не можем. Именно этими деньгами подпитывается криминалитет, именно они идут на взятки и подкуп. Что, думаешь коррупция, это где-то там, на проклятом Западе? Впрочем, об этом писать не надо.

— Да такое и не пропустят, — угрюмо хмыкнул я. — И что, у нас в городе такие есть?

— А вот глянь! — с этим словами следователь достал из шкафа обыкновенные фирменные джинсы «Монтана». — Что скажешь?

Я присмотрелся:

— А что сказать, фирма веников не вяжет! Кажется, ФРГ. У многих такие. На толкучке сто восемьдесят рублей. Или даже двести.

— Фирма-то фирма, — неожиданно хохотнул Зверев. — Да не та! Вот смотри… здесь шов кривой, видишь?

— Ага…

— А тут потянешь… Оп! И заклепки в руках остались! Опят же, молния заедает… Материал потрогай! Чувствуешь, какой тонкий? Еще как-то можешь проверить?

— А спички у вас есть?

— Спички? — усмехнувшись, следователь вытащил из кармана коробок. — Ну, на.

Я энергично потер спичкой джинсы… коли фирмА, спичка посинеет от краски… Ан, нет, не посинела!

— Да они не «пилятся» вовсе! — воскликнул я. — Ну, не линяют, не трутся. А должны! Никакая это не фирма… Для лохов только.

— Согласен, — Константин Сергеевич достал прозрачный пакет… опять же, с джинсами. На этот раз «Даллас». — А про это что скажешь?

— ФРГ! Нет, Западный Берлин… Но, это точно фирмА, видно же! И строчка, и цвет, и сама джинса… и вон, кое-где потерлись…

— Точно фирмА?

— Точно!

— А вот и нет! — торжествующе расхохотался Зверев. — Тоже самопал! Только уже куда более качественный. На этот раз сработали на совесть, не подкопаешься. Сказать по секрету, только квалифицированный товаровед разницу и определил. Представляешь?

— Да-а… — протянул я. — Все равно на статью тянет!

— Даже на две! — Константин Сергеевич хмыкнул. — Сто шестьдесят вторую и сто сорок седьмую. Частное предпринимательство и мошенничество. Ну, раз под видом дорогой фирмЫ продают.

— А если бы… Если бы они свою марку ставили? Ну, типа там «Рога и копыта», — предположил я.

— Тогда бы состава мошенничества не было, одно предпринимательство, — капитан покивал и вдруг хмыкнул. — А при Сталине им бы вообще ничего не было! Мне брат старший рассказывал. У нашего дома артель была, ну, точно такая же частно-кооперативная лавочка. Рабочую одежду шили… Так ведь герои труда! И эти таким б были. Ладно, я тебе ничего такого не говорил!

Я все же поинтересовался конкретным делом Хромова. Да, его вел Зверев. Возбуждено по признакам состава преступлений предусмотренных статьями 145-й и 109-й УК РСФСР грабеж и умышленные менее тяжкие телесные повреждения.

— А ты что им так интересуешься? — насторожился капитан. — Знакомый?

— Приятель отца… и гений!

Я кратко рассказал Звереву про то, чем занимался Хромов, и какие это сулило выгоды государству.

— На него ведь могли и вражеские диверсанты напасть! — сделал я осторожное предположение.

— Кто-о? — Зверев вытаращил глаза, изумленно вставившись на меня.

— Ну, шпионы, — повторил я более уверенно. — Чтобы навредить, чтоб не дать…

— Ох, Саша, Саша… — следователь вытащил из сейфа несколько папок с делом. — Шпионы, говоришь? Смотри. Вот твой Хромов, ударили по голове, ограбили. А вот Семченко, никакой не изобретатель, тоже удар по голове. А вот Рогов, он вообще снабженец. И вот еще, ещё, ещё… Что, всех шпионы? Эти-то им зачем?

Честно сказать, я не знал, что ответить. Похоже, Зверев был прав…

— И Хромова, значит, ограбили?

— Кошелек вытащили. А вот часы не успели снять, видать, спугнул кто-то.

Я окончательно запутался. Мне нужен был совет человека, который бы мог хоть что-то пояснить. Вечером я прождал его целый час. Стоял напротив, на автобусной остановке, но, никакого автобуса не ждал. Наконец, в дверях учреждения показалась знакомая фигура в длинном темном плаще и шляпе. Высокий худощавый брюнет с узким интеллигентным лицом. Вышел он не один, с каким-то типом.

— Ну, что Андрюш, — предложил тип. — В рюмочную?

— Не, Иван Кузьмич, я к жене, — решительно отказался брюнет.

— Ну, к жене, так к жене, — не стал настаивать тип. — А я все ж накачу рюмашку!

Простившись со спутником, брюнет обернулся ко мне.

— Здоров, Сань. Пошли.

— Э… куда? — опешил я, бросая взгляд на рюмочную.

— Нет, не туда, — рассмеялся Андрей. — Тут, за углом, пирожковая. Там и поговорим! Ну, что смотришь? Ты же не просто так за мной от самой конторы тащился?

Лейтенант госбезопасности Андрей Олегович Сидорин выслушал меня внимательно, и не перебивая. Не смеялся и «бредом» мои предположения не называл. Наоборот, уточнил про часы Хромова, и про то, кто еще знал об изобретении…

— Может ты, Саня, и прав, — задумчиво сказал Сидорин. — Зря вы не поставили нас в известность. Я про этот самый телефон.

— Так ты тоже считаешь, что…

— Я ничего пока не считаю, Саня, — он устало улыбнулся. — Думаю, что надо все проверять.

Домой я добрался уже часов в восемь. У подъезда ярко горели фонари, кто-то тусовался на лавочке под кассетник.

— Море, море, мир бездонный, — негромко пел Юрий Антонов.

— Сань! — окликнул кто-то.

Я обернулся и увидел Гребенюка. На плече его висела объемная спортивная сумка.

— Здорово, Серега! Давненько не виделись. Слушай, тебе джинсы не нужны? Дешево!

— А сколько, дешево?

— Восемьдесят… Тебе, как другу, за семьдесят отдам! Да не сомневайся, фирмА. Вон, смотри сам…

Серега вытащил из сумки полиэтиленовый пакет с джинсами. Тот самый почти фирменный «Даллас».

Господи, еще она проблема… Ох, Гребенюк, Гребенюк… Куда ж ты опять вляпался?