Книга седьмая. Крушитель

Глава 15 Шаг за грань

— Стоп! Снято! Отлично! Просто отлично! — отдав команду, радовался Сакамичи-сан, нанятый Коджима продюсер, — С первого шота! Ханнодзи-сан, вы сокровище! Кирью-сан! Прекрасный дебют! Прекрасный! Пангао-сан! Вы были великолепны! Отдыхайте, мы на проверку записи!

Кивнув, я спрыгнул со сцены, отправившись к собравшимся в зале своим. У Эны глаза блестели не хуже прожектора, даже Такао почему-то был впечатлен, а вот Асуми насупилась. Ей явно не понравилось количество эпизодов прикосновений между мной и Мией, несмотря на то что она знала о наших сугубо деловых отношениях. Мелочи. Сингл снят, я свободен. Остается только посвятить пару минут концентрации, чтобы расслабить голосовые связки. Петь — это не для меня.

Ворчащая панда, обосновавшаяся в Киото, неуклюже сваливается со сцены и, демонстративно развернувшись ко всем задом, уходит в угол, лежать мордой к стенке. Нам с Маной пришлось потрудиться, чтобы вычислить и загнать эту тварь в угол, принуждая к сотрудничеству, поэтому, несмотря на свою блестящую игру на сцене, Пангао всё еще переживал сокрушительное поражение. Не от меня, от моей жены, которую мы вооружили большим шокером. Она его так и не включила ни разу…

— Хорошо получилось, — кивнул сидящий с портативной игровой консолью Рио, — Будет хит, сто процентов. Я чувствую шелест йен в моих карманах!

— С Венерой и Марсом они переборщили! — наморщила нос хафу, — Это как-то не по-нашему и слегка тупо…

— Самое оно, — не согласился с ней «грязный блондин», вставая со стула, — Мы целимся на аудиторию всего мира, поэтому, кстати, Мия и была так одета…

— Развратно!

— Чья бы корова мычала, — тут же ткнула Эна пальцем Хиракаву.

— Я одеваюсь открыто, а не…

Договорить девушке не дал раздавшийся за дверьми зала шум, который недолго оставался тайной — буквально через несколько секунд сюда вломились трое людей в полицейской форме, держащихся за оружие в заранее раскрытых кобурах. На нагрудных портупеях мигали огоньками активные переносные камеры. Их сопровождал четвертый, не готовый так откровенно к… чему-либо. Все они смотрели на меня.

— Акира Кирью-сан? Вы арестованы.

Недоуменный шум свидетелей, холод застегнутых наручников, наброшенный сверху них пиджак. Меня выводят из здания. Здесь не дикий запад, где сообщают обвинение прилюдно, это может разрушить репутацию человека, виновен он или нет, но, учитывая поведение полицейских, можно судить, что обвинение очень серьезное. Мои идут за выводящими меня стражами закона на расстоянии, с совершенно неверящими глазами на встревоженных лицах. Хорошо, хотя…

Ладно, так и должно быть.

Человек на мотоцикле, мчащий на полной скорости, появляется из-за угла ровно в тот момент, когда меня выводят из здания. Полностью в глухой черной коже, в черном шлеме, он виртуозно выравнивает свой рычащий транспорт и, одновременно в этот момент, открывает по нашей группе беглый огонь из пистолета-пулемета. Чрезвычайно скорострельного, модели «инграм». Ничтожная меткость и кучность, но весь магазин можно опустошить менее чем за две секунды.

Так и происходит.

Пули рвут тело, вспарывают кожу на лбу и виске, я взмахиваю руками, цепляясь за продырявленных полицейских, падающих вокруг меня, но это всё, на что хватает времени. А его очень мало, не хватает даже, чтобы упасть. Человек на мотоцикле, уже отшвырнувший опустошенное оружие, наводит на нас второй «инграм» и короткий рёв-визг оружия сообщает всем окружающим, что он еще не закончил. Впрочем, это дело еще одной пары секунд.

Падаю окончательно, слыша вой возмущенного мотора, стремительно набирающего обороты. В теле, по собственным, пусть и угасающим, ощущениям, порядка полутора десятков ран. Темнота сгущается. Меня кто-то тормошит, вроде даже кричит, но этого уже не слышу. Кажется, один из полицейских выжил…

Чтобы выглядеть и ощущаться как труп — нужно думать, как труп, так что на некоторое время мне приходится полностью выключиться из мира живых. Затем, лежа уже на каталке в холодном заведении, я частично прихожу в себя, первым делом чувствуя некоторое сожаление. Семье придется нелегко некоторое время, но я не видел каких-либо иных альтернатив полностью выключить их из будущих раскладов. Близких мертвеца не будут брать в заложники.

С моей смертью Кирью становятся совершенно безынтересны. Почти банкроты, так как деньги я диверсифицировал в ценные бумаги, неочевидно закупленные и сохраненные. Для постороннего наблюдателя, особенно из Южной Америки, эти деньги растворились в Северной Америке, вложенные в «Нексус», бывшее «Нексу», предприятие, проданное американцам. Держателем акций сделан фонд, до которого ничьи руки не дотянутся, а если и дотянутся, то лишь обнаружат, что инвестиции были фальсификацией. Ложный путь.

Прадед лежит в больнице, ему лечиться еще месяца три. Сенко-гуми позаботится о моих, когда они вернутся в Токио. Все, что им предстоит пережить — это лишь стандартные эмоции людей, чьего родственника расстреляли на улицах города. Возможно, кстати, моя смерть окажет позитивное влияние на популярность сингла.

Тело медленно избавляется от кусочков свинца. Мои жизненные функции заморожены, почти полностью отключены, тело из себя представляет насыщенную Ки куклу человека, которой я управляю исключительно разумом. Сложная задача, но последовательная и давным-давно разработанная. У меня было на ком всласть поэкспериментировать. Эта анимация позволила добиться стопроцентного подобия трупа, одна из пуль, выпущенных «инграмом» сейчас находится вплотную к сердцу. Не смогла пробить ткани. Тем не менее, у меня огромная кровопотеря, которую нужно компенсировать как можно скорее.

Однако, не спешу. Слушая возбужденно-печальную трескотню помощницы патологоанатома, оказавшейся моей фанаткой, изображаю из себя труп, медленно выдавливая из внутренностей свинец. Эта тактика оправдывает себя, так как у врача и его помощницы не остается времени даже на обед — в морг начинают буквально врываться самые разные люди самого разного социального статуса. Им хочется узнать больше о моем состоянии.

Труп. Стопроцентный труп, потихоньку начинающий окоченевать. Последнее нужно, чтобы никто из любопытствующих не смог нащупать выдавленные к эпидермису пули.

— Он мертв! — под конец дня не выдерживают нервы у старого патологоанатома, которого достают двое, представившиеся детективами, — Подойдите к нему и воткните нож в сердце, если желаете! Правда, камеры запишут ваши действия, но мне плевать, что с вами будет! Идите! Втыкайте! Парень умер в цвете лет, причем, по вине полиции!

Лишние люди выпровожены, рабочий день врача подходит к концу. Терпеливо, как и положено трупу, сношу несколько совместных селфи с помощницей патологоанатома, вовсю пользующейся тем, что начальство переодевается. К нескольким фотографиям своего пениса тоже отношусь… прохладно. С небольшим осуждением.

Наконец, моё тело заложено в стенной шкаф, закрываемый на запор, и люди покидают морг. Мы остаемся вчетвером: я, закрытый стальной гроб, дежурная камера, непрерывно снимающая пустую комнату и зависший в углу дрон кистомеи, повторяющий функции камеры. О последнем я, разумеется, знать никак не могу.

…по мнению кистомеи.

Два слабых импульса силы. Один размыкает поворотный замок на моем узилище, второй отворачивает камеру в стену. Можно выбираться.

Двигаюсь максимально экономно, но быстро. Текущее состояние отнюдь не норма, каждый гран энергии на счету. К счастью, японские морги, в отличие от американских, не представляют из себя крепости подвального типа, так что я, обнаружив сеть, питающую камеры наблюдения, устраиваю короткое замыкание, а затем, выбив дверь, ведущую из морга, спешу назад, в один из кабинетов, где мной обнаружен пожарный люк, ведущий на этаж выше. Теперь всем, кроме одного наблюдателя, будет казаться, что сюда вломились и забрали тело.

Забраться на два этажа выше, в какие-то офисные помещения, уже покинутые служащими. Сесть в позу медитации, сосредоточиться на внутренних ощущениях. Реанимировать себя, одновременно позволяя свинцу выйти из раневых каналов, запечь отверстия. Экстренные меры, для других нет времени, пока что. Слабость, шум в голове, дрожь конечностей, всё это едва контролируется, но, всё-таки, контролируется. Кулер с водой становится бесценным помощником, питая меня одним из будущих компонентов крови, которую еще предстоит выработать. Я встаю на дрожащие ноги слабый как младенец, еле могущий поддерживать собственный вес, но зато живой и… без Ки.

Это тоже есть в плане.

Теперь наступает черед «пустого» состояния. Невидимости, которая позволит мне, спокойно избегая глаз смертных, добраться до соседнего с моргом здания, обычного жилого дома. Там, никем не видимый, я зайду в квартиру на первом этаже. Дверь будет открытой.

«Вера» — один иероглиф на простом квадратике белой бумаги, прикрепленному к холодильнику. Да, оджи-сан, спасибо, что веришь. Старый циничный бандит, но отличный родственник. С очень широкими связями.

В холодильнике меня ждали продукты, наиболее подходящие для кроветворения, а еще система, предназначенная для полевого переливания крови… вместе с пакетами, заполненными нужной субстанцией. Моей, разумеется. Я предполагал вариант, в котором моё очень внезапно убитое тело попытаются увезти куда-либо в другое место, но японцы — рабы установленных процедур. Они не менее предсказуемы, чем кистомеи.

— Батарейка! — негромко зову я, усевшись на пол возле холодильника, с воткнутыми в вены иглами. На мой зов откликаются. Открывается дверка встроенного в стену одежного шкафа, и оттуда выходит Нори Сибуяма, он же, в прошлом, Ганс Аффаузи.

— Садись передо мной, — приказываю я.

Первый этап восстановления потребует весь запас энергии моего ходячего аккумулятора. Её бы ушло на порядок меньше, будь у меня время, но его нет, приходится всё делать в спешке, проявляя небрежность везде, где она может быть допущена. Тем не менее, я приступаю к еде только после того, как все емкости с кровью опустошены, а сам «Сибуяма» посажен в медитацию, восстанавливая собственную Ки. Дрон, на которого я не обращаю внимание уже почти профессионально, неподвижно висит за окном, наблюдая за моими манипуляциями.

Через час и двадцать две минуты я полностью здоров и готов действовать. В желудке слегка тяжело от излишка еще не успевшей усвоиться пищи, но в остальном всё отлично. В одежном шкафу меня дожидается нижнее белье, костюм, пистолет, и тубус с катаной. Смысл последней не особо прослеживается, но ему и не обязательно существовать в принципе. Меч — это вещь, его можно выкинуть в любой момент.

Остается последнее.

Сосредотачиваюсь, сплетая воистину сложное, многосоставное заклинание. «Облик праха» — иллюзия, создаваемая не энергией, но материей. Глупость, созданная кем-то из слабаков, не знавших о существовании морали, но настолько интересная, что я запомнил эту магию в свое время… Теперь она пригодится.

Кладу руку на лоб Нори, приказывая его источнику начать бесконтрольную выработку Ки. Это путь в один конец, источник, сходя с ума, пережигает тело, отправляя душу на перерождение, но перед этим успевает выработать внушающий уважение массив энергии, большую часть которой я с огромным напряжением пускаю на заклинание.

Выглядит это отвратительно, с точки зрения обычного человека. Пепел от сгорающего заживо подростка вздымается в воздух, устремляясь ко мне, формируя на моем теле образ другого человека, фальшивку. Высокий, но недостаточно плотный, лишь набирающий вес сумоист, с широкими щеками, заплывшими глазами, вывернутыми губами. Многообещающий новичок, из тех, кто очень зрелищно проигрывает, будучи выброшенным за круг из веревки более опытными бойцами. Некто, совершенно не похожий на Акиру Кирью.

Магия позволит мне почти сутки ходить в чужом облике, а заодно, попутно, уничтожит большую часть тела покойного Ганса Аффаузи, чья жизнь после жизни принесла куда больше пользы и смысла, чем этот человек мог бы добиться сам. Не то чтобы я высокомерен, но я видел роль Старых семей. Даже Горо Кирью делал для мира больше, чем эти надутые отбросы.

Дальше… жизнь делает неожиданный поворот, из тех, что она очень любит. Мне не суждено носить облик сумоиста целые сутки, потому что прямо за дверью квартиры, которую я собирался покинуть, стоит «серый» человек.

— Кирью-сан, — говорит он негромко, кланяясь, — Я вынужден попросить вас изменить планы и отправиться со мной. Прямо сейчас.

— Это важно? — сделав паузу, демонстрирующую определенный уровень удивления (которого я не испытываю ни грамма) спрашиваю я.

— Да, Кирью-сан. Какими бы ни были ваши планы, можете их смело отложить в сторону. Они базируются на устаревшей информации. Мы гарантируем это вам.

Киваю, делая шаг вперед, мимо пропускающего меня агента чуждой человечеству цивилизации.

Очередной шаг.

///

Если бы её кто-нибудь когда-нибудь спросил о смерти, Эна, как всегда, выкинув что-то легкомысленное, ляпнула бы какую-нибудь веселую чушь. Не потому, что она была дурой, а, скорее, наоборот. Когда та придёт, Эна Кирью высунет язык, хлопнется на спину, дёрнет ногой и, как бы, всё — привет. Больше её ничего не будет интересовать, а значит, чего париться?

Правильно, нечего. Но до этого момента есть миллиарды дел, квадриллионы целей, тыщи занятий и множество приключений, которые надо найти на свою пятую точку! Жизнь кипит, бурлит и чешется, а тормоза ей ни к чему, у неё, вместо них, братья!

Брать-я…

Брат.

Не тот, чья рука сгребает сейчас её, как безвольную мягкую игрушку, с места, а затем, утвердив на ногах, начинает легонько пихать вдоль рядов самолетных кресел, а… другой. Совсем другой.

Ка… какой?

Скала. Вечность. Не человек, но сущность, раздвигающая рамки реальности. Даже не ощущающая их. Тот, рядом с которым она всегда себя чувствовала совсем маленькой девочкой, хулиганкой и сорвиголовой. Суперумный, суперсильный, гигантски классный, абсолютно крутой, невероятно могучий и… добрый. К маме, к папе, к ней и к Татакао. Всегда. Раньше, когда Эна была совсем маленькой и глупой, она считала, что Акира и Горо Кирью одинаково суперкруты и могучи, но потом…

Потом она поняла, что её огромный старший брат такой один. Вообще один. Он мог всё, что захочет. Абсолютно всё. Недостижимые для нормальных людей штуки он брал небрежно, мимоходом, даже не задумываясь о их цене или сложности. Победа? Поражение? Он приходил побитым, он был ранен, она сама его перевязывала, но умалило ли это тогда его крутость? Нет. Вообще нет. Ни разу.

Он все и всегда делал суперкруто, даже ругался на них на всех. Даже когда мама умильно к нему подмазывалась, чтобы выпросить или выторговать какой-нибудь пустяк, Акира умел так круто поддаться её «чарам», что от милоты этой картины прело в заднице и жгло глаза, а вовсе не казалось, что он слабак. Ками-сама, да он один раз на кухне подавился нори и стоял кашлял, и то это выглядело круто…!

Эна узнала смерть. Когда она, полная возмущения и непонимания, шла за полицейскими, уводящими брата. Смерть обняла её сзади в момент, когда люди, попавшие под свинцовый дождь, начали опадать на землю, когда из головы и груди её старшего брата брызнули фонтанчики крови. Когда он упал на асфальт и перестал шевелиться. Смерть выпила из мира краски и звуки. Смерть забрала почти всё, даже ощущения тела. Оглушила, потушила, убрала.

С тех пор, девушка была не в себе. Её кто-то обнимал, тряс, даже кричал в лицо. Потом её водили. Туда-сюда. Куда-то. Она не обращала внимания. Ей было не до этого. Один раз ей положили еду в рот, она послушно жевала. Второй раз завели в туалет, даже стащили штаны, усадив на унитаз. Она сделала то, что нужно. Вроде бы.

Теперь… самолет? Наверное.

Ей было абсолютно плевать, пока нечто не сдавило её так сильно, что она почувствовала боль даже в своем состоянии.

Затем пришёл запах и голос.

Мамины.

Смерть отступила, вернув то, что отняла у неё ранее. Но только у неё.

Эну затрясло, она разинула рот, из её глаз полились слезы, а затем она начала рыдать так, как не плакала никогда вообще.

///

— Слава ками, она вернулась, — буркнул Рио, пихая руки в свои карманы, — Слышь…

Хидэо, всю дорогу из Киото представлявший из себя апогей беспомощности, дернулся, посмотрев на Коджиму глазами побитой собаки.

— Сейчас они проревутся… — процедил «грязный блондин», кивая на взахлеб рыдающих мать и дочь, вцепившихся друг в друга как в спасательный круг, — Вот тогда подойди к ней, обними. Она пришла в себя, ты ей будешь нужен больше всех. Понял?

Парень неплохой этот Мидзутани, даже сам Рио признает. Никакой, если искать в нем бойца, но как человек — просто отличный. Коджима, пасший отлучившуюся от реальности Кирью-младшую, видел, как пацан смотрит на свою девчонку. Разрывался как помочь хотел, но та вообще ничего не воспринимала. Её Мана в сортир водила перед полётом, наверняка прямо выдавила всё из девчонки. Уж больно сильно ту шарахнуло.

Кстати, о Мане…

Угрюмо вздохнув, Рио отправился как на эшафот, к девушкам, наблюдающим за совместным плачем матери и дочери. Они стояли, обняв отца Акиры, который, поглаживая их по спинам, бормотал что-то успокаивающее. Но, да оно было нужно разве что хафу, у которой глаза были на мокром месте. Сама же Мана…

В одном из любимых аниме-фильмов Коджимы, с сюжетом про будущее, один из основных персонажей владел таким оружием, как мономолекулярная нить. Эта штука, удлиняясь до пары десятков метров, резала всё, во что посылало её устройство, закрепленное на запястье персонажа. Выглядело это круто — эдакая бешено извивающаяся в воздухе светящаяся нитка, фантастически легко превращающая буквально всё в нарезанные конфетти. Всё — машины, бетон, асфальт, людей. Хозяин этой чудовищной игрушки не утруждал себя прицеливанием. В какой-то момент его благополучно застрелили и вот сцена, где он помирает в агонии, попутно круша целый небоскреб этой своей нитью, крепко запала Рио в память.

Сейчас, глядя на скромную тихую Ману, которая всю дорогу великолепно играла роль убитой скорбью, но сильной девушки, поддерживающей окружающих, Коджима не мог избавиться от чувства, что не хватает буквально малюсенького толчка, чтобы нить вырвалась на свободу. Он сам был… такой нитью, но у него никогда не было хозяина. А вот у этой высокой девушки…

Ему пришлось ей довериться, пришлось взять на себя роль опоры для остальных. Для Такао, для Эны, даже для демонова Хидэо, будь он неладен. Это Ханнодзи можно было укоротить парой фраз, сказанных на ухо, когда та затеяла пострадать какой-то дурью прилюдно, но зараза всю жизнь фальшивила, а вот их, хафу, Такао и Эну, надо было держать. Поэтому он доверился Акире, его жизненному выбору. Повернулся спиной к совершенно сумасшедшей убийце, способной слететь с катушек в любой момент.

Не слетела. Пока. Но сейчас будет еще одна проверка. Есть вещи, о которых молчать нельзя. Только подождем, мимо идёт Такао, направляясь к машущей ему рукой матери. Кажется, сейчас душить будут его… наравне с дочерью.

— Сильно заняты? — проворчал он, подходя к обнявшейся троице, — Слушать способны? И соображать?

Острый взгляд Маны заставил инстинкты напрячься. Она бросила его в нужный момент, твердо уверенная, что никто не заметит её изменившегося лица. Кроме него, Рио. Перед ним ей прятаться было незачем, они друг друга знали. Взгляд и всё, пока Асуми продолжает хрюкать отцу Акиры в подмышку. Тот, кстати, лишь немногим позже выдает взгляд ну разве немного худший, чем у собственной снохи. Однако…

Лучше, чем Рио мог надеяться.

— Мне сообщили, — говорит он, очень аккуратно выбирая слова, — Тело… исчезло из морга. Через несколько часов. Полиция ходит на ушах. Понимаете?

Кивки.

Они понимают. Удивительно. Надежда? Нет, ни о какой надежде не идёт и речи. Не здесь, не сейчас, не от этих слов. Но появились варианты. Что касается Рио, а может, и высоченной девчонки, что баюкает в своих руках хлюпающую соплями «яркоглазую», они знают, что варианты бы были, даже если бы расчлененный Акира валялся бы перед ними, уже неплохо так подгнивший. Это он, человек, который не мог просто так сдохнуть от пуль.

Но остальным об этом знать нельзя. Ни в коем случае.

Почему-то, понимание, проявленное безутешными родственниками, подбадривает Рио, и он развивает бурную деятельность. Все эти сопли и слезы следует запихнуть в машину, вон тут, возле которой стоит очень хмурый Хиро Конго вместе с каким-то сухим стариком. Сам Конго в процессе и пострадает, на нем как обезьяна повиснет ревущая Хиракава, а дури в «надевшей черное» чересчур много для простого старика. Ей придётся даже дать по башке, когда старый якудза соберется отчалить в мир иной от таких обнимашек.

Затем они едут. В неизвестном направлении. Быстро валят от аэропорта к демонам на кулички, в какой-то забытый онсен, дорогу к которому помнят старики. Некая развалюха с трехсотлетней историей на окраине мира, в деревне, где даже нет мобильного интернета… зато есть несколько десятков серьезных парней, которые мутят там свои дела. Чуть ли не те же триста лет.

Старый пердун, доживший до пенсии, — это почти легенда. Жизнь якудзы отличается от быта обывателя, в ней событий куда больше, а еще и знакомств, порой очень странных. Вряд ли их там отыщут. Да и будут ли искать? Рио уже в курсе, что Кирью бедны как мыши. Акира умудрился куда-то исчезнуть все деньги, оставив семью с изрядно уже пощипанными накоплениями родителей, которые те потратили на разную фигню. Очень интересно.

Нужно обсудить это с Маной. Она отлично играет свою роль, но у неё даже зрачки не сузились ни на секунду, когда Харуо об этом ей рассказал. Ясно, что на деньги ей плевать, но только ли в этом дело?

Рио, скрывая всё в себе, отчаянно хотел верить, что Мана знает больше. Что, играя роль для всех, она также играет другую, для него. Что… она знает что-то еще…

Что-то, чего бы очень желал услышать даже он.