Кровь в наших жилах

Глава сорок третья, в которой Лиза пытается убить сестру

Лиза еле открыла тяжелые веки — ресницы слиплись, как когда-то в детстве, когда она болела корью. Пришлось пальцами тереть глаза — иней захрустел под ладонями. Почему иней-то?!

Она пыталась оглядеться. Безнадежно. Было темно. Ни капли света. Память, разбуженная страхом, тут же отбросила её в прошлое. Допросная! Ей все приснилось, она никуда не делась из «Орешка». Паника чуть не затопила Лизу с головой. Она дернулась, лбом упираясь в что-то мягкое и сыпучее, заставляющее плотнее сжимать с таким трудом открытые веки.

Лиза машинально прищелкнула пальцами — огонь не отозвался. Эфирные каналы, еще недавно кипевшие от боли, она не чувствовала. Впрочем, она и тела своего не чувствовала. Только и слышала, как что-то шуршало вокруг… И это не крысы! …и падало с холодком на лицо.

Это не допросная. Раз эфир не отзывается, надо успокоиться и просто подождать, когда глаза привыкнут к темноте. Та не бывает полной. Это же не кромеж.

Это не допросная. Там не могло так откровенно пахнуть прелью и пряным грибным духом.

Это. Не. Допросная.

Она ждала. Долго. И дождалась. Тоненькие нити грибниц робко засияли в темноте, озаряя небольшую берлогу. Кругом лежали золотые листья клена. А еще… Лиза вздрогнула. Рядом, плечом к её плечу, лежала Наташа в тоненькой вышитой китаврасами долгорукавке и алом сарафане. Только из-за обилия кумачовой вышивки и цвета сарафана, кровь на её одежде не так бросалась в глаза.

Лиза осторожно прикоснулась к сестре.

Наташа была ледяной, мокрой и отчаянно вонявшей кровью, а еще она не двигалась. Ноги и руки были тяжелыми и неподвижными, как у… трупа. Точно. Нежить. Зачем только леший её приютил тут?

Места было отчаянно мало, и Лизе ничего не оставалось, кроме как крепче прижать Наташу к себе, смиряясь с зимой рядом с ней. Леший все же выполнил свою угрозу и забрал Лизу к себе в берлогу. Теперь только спать и спать. Оставалось надеяться, что Саша или Аристарх Борисович вспомнят о поляне, полной земляники. Рождества было отчаянно жаль — она думала, что встретит его вместе с Сашей, а там и до свадьбы было рукой подать. Не сложилось. Впрочем, так часто бывало у Лизы, что планы стремительно менялись.

Саша умный. Он поймет, куда её спрятал леший, забирая с мертвого берега Перыницы, когда ледяные кольца водной змеи отпустили её в теплые речные воды, позволяя плыть по течению к недружелюбному Идольменю. Вот туда Лиза точно не стремилась.

Стало внезапно тепло. Лиза согрелась в ворохе сухих листьев. Даже Наташа стала обжигающе горячей — может, все же она жива? Изо рта Лизы вырывался парок, инеем оседая на кленовых листьях, которыми было все завалено тут.

Лиза уже уплывала в сон, когда она поняла, почему Наташа оказалась в берлоге вместе с ней. Дело не в сестре. Дело в том, что сама Лиза стала нежитью! Это не Наташа согрелась, это Лиза остыла.

— Холера!

Она клялась себе, что даже нежитью вернется к Саше, но воплощать эту угрозу в жизнь не собиралась. Лиза положила руку себе на сердце и не смогла уловить верхушечный толчок. Вместо него была какая-то дикая, долгая тишина. Но Лиза же дышала! Вон! Снова вырвался парок, оседая снежинками на лице. Холера, что ж делать-то.

Она попрощается с Сашей, стараясь не сильно его съесть при этом, и уйдет в иной мир. Точно. Так и поступит. Эх, леший, зачем ты так? Неужели тебе нужна кикимора в своих владениях? Великая княжна-кикимора. Кому скажи — не поверят. Только и остается, что смеяться.

Вот с горьким смехом на губах Лиза и погрузилась в глубокий без сновидений сон.

Михаил Константинович встретил Ирину у дверей палаты. Он, немного смущая её, протянул ей огромную охапку белых роз — все медсестры видели этот неожиданный букет и принялись шушукаться.

— Добрый день. С выздоровлением! — он улыбнулся так приветливо, что Ирина тоже не сдержала улыбку — столько цветов ей никогда не дарили. Это было и приятно, и странно.

— Спасибо.

Он опустил глаза вниз, скрывая внезапный довольный блеск, словно Ирина проверку какую-то проходила и вроде бы прошла. Князь забрал у неё легкий саквояж с вещами и предложил руку. Если честно, то его визиты эту неделю в больницу несколько вышли за рамки извинений за аварию. Ей хватило его уверений, что он отремонтирует её магомобиль, больше от него ей ничего не было нужно. Тем более, что она тоже виновата перед ним — шрам от серебра ничем уже не свести. Хотя этот шрам превратил сиятельного повесу в настоящего, уверенного в себе, надежного мужчину, как ни странно. От князя так и веяло силой — непонятной, притягательной и запретной. Ему нечего делать в больнице — ключ от отремонтированного магомобиля он мог бы передать и через слугу. Но вот. Он тут. С букетом роз, с неизменной широкой, зажигательной улыбкой, еще и её вещи несет, как лакей. Странно!

Когда уже спускались по крыльцу к магомобилю — совсем не к её старичку, а к новому, юркому рено, — Ирина окончательно запуталась. Такие широкие жесты допустимы с родственниками, быть может, невестами и любовницами. На последнее она совсем не тянула, первыми двумя категориями она быть не могла. Оставался лишь один вариант — подкуп. Смешно! У неё не было ничего, что было бы важно для князя. И что ему от неё нужно?

— Ирина Сергеевна, не смотрите так с укоризной, — Михаил Константинович вложил ей в ладонь ключи от магомобиля. — Это всего лишь временная замена, пока ваш магомобиль находится на ремонте. Не успели с ним, уж простите.

Так себе отговорка. Ключи она ему вернула. Только, кажется, он её не так понял — он открыл салон и поставил на заднее сиденье её саквояж.

— Михаил Константинович, я подожду, когда отремонтируют мой магомобиль. Я не могу…

— Хотите, предоставлю вам своего шофера, чтобы точно никто ничего недостойного на вас не подумал? У вас же рука только-только после операции, вам её беречь нужно, — и он снова включил свою улыбку.

— Но я не могу… — Ирина смутилась. Никогда еще никто так с ней себя не вел. Он же не пытается её соблазнить? Он князь, она его даже заинтересовать не могла.

— Можете! И если чувствуете некоторое стеснение, то окажите мне небольшую любезность.

Ирина всмотрелась в его такие спокойные и честные глаза. Очень подозрительно честные.

— И что же я могу сделать для вас?

— Сущий пустяк, я бы и сам с этим справился, но времени катастрофически не хватает. Вы все равно постоянно работаете в архивах из-за князя Голицына, у вас есть доступ ко всем материалам от Опричнины. Меня же интересует старый, но забытый ритуал под названием «Чувства на двоих». Хочу попробовать. Вы поможете его найти?

Ирина нахмурилась. «Чувства на двоих». Что-то она об этом читала. Вспомнить бы. Вроде не под запретом. Или она ошибается?

Он еще больше расплылся в довольной улыбке, как кот, дорвавшийся до сметаны.

— Кстати, меня с вами просил поговорить Александр Еремеевич. Он временно присматривает за имуществом Светланы Алексеевны. Она снимает дом на Береговой и комнату в доходном доме госпожи Боталовой. Та чудно-удобно расположена возле магуправы — не больше получаса пешком. Александру Еремеевичу, только прошу, это между нами… Ему стало затруднительно справляться со счетами. Он попросил предложить комнату вам, вдруг вас это заинтересует. Вы его очень выручите. А сейчас позвольте откланяться! Дела.

— Да, конечно, — Ирина задумчиво опустилась на водительское кресло. Михаил Константинович закрыл дверцу, склонил голову в вежливом поклоне и легким шагом направился прочь.

Ирина положила ладони на руль, словно знакомясь с магомобилем, а потом бессильно опустила голову на руки. И что все это значит?!

Александру Еремеевичу, сыну богатого промышленника, стало трудно оплачивать счета? Да ладно! Неужели князь думает, что она в это поверит?

Она чуть приподняла голову, чтобы подсмотреть, как, довольно помахивая тростью, Михаил Константинович удалялся прочь. Что ему нужно?

«Чувства на двоих»… «Чувства на двоих»… Она принялась копаться в памяти. Ритуал… Точнее легкий заговор, помогающий прочувствовать эмоции другого человека. И зачем это князю? Причем такими окольными путями? Так… Можно разделить нежность, радость, гордость, любовь, даже боль. Память услужливо подкинула дело о смерти графа Войнова. Он разделил с женой её предсмертные муки, уйдя с ней в один день, как глупые влюбленные. Михаил Константинович кого-то убить хочет? Серьезно? И что ей с этим всем делать? Сдать князя? Кому? Илье Дмитриевичу? Насколько она понимала, они друзья. Аксенову, главе жандармерии? Так тоже… Друзья. Оставалась Опричнина, но, боже ты мой, он и с опричниками дружил! Значит, придется самой следить за ним и постараться предупредить того, кого он попытается наказать или даже убить. Вот тебе и тихий Суходольск!

Саша просматривал документы в своем кабинете в Сыске. Забрав несколько жизней девушек-русалок, Наташи и Лизы, жизнь в Суходольске снова стала размеренной и тихой.

Голицын затаился в Москве, Соколов не вылезал с переговоров с премьер-министром — они усиленно делили власть, поляна с земляникой почти пожухла.

Алексей вынырнул из кромежа прямо на диван:

— Добрый вечер, Сашка.

Тот кивнул, до конца просматривая отчет Вихрева о перемещениях Голицына, и только потом отложил его в сторону:

— Слушаю. Что нового?

Алексей пожал плечами:

— Фух… Скинь официоз! Устал я от него.

— Алексей, прости. Так что случилось такого, что ты рванул ко мне, а не на Вдовий мыс?

— Все! Все случилось. Милютин сказал, что дальше скрывать смерть императора нет смысла. Он храбро пойдет на дно вместе с кораблем, возвращаясь с тайных переговоров от бриттов. Шульц обещался дать подтверждение переговорам.

— Кого объявят императором?

Алексей потемнел лицом:

— Ты думаешь, есть варианты? Я Милютину уже не раз говорил: сдохла лошадь — похороните и не пинайте! Так нет! Русский дух не может жить без батюшка-царя. Кто-то должен стать символом…

Саша вспомнил почему-то:

— Козлом отпущения? — И когда так Лиза говорила? Он не помнил, если честно.

— Именно им. Сегодня у Пети последний беззаботный день детства. Давай его сделаем запоминающимся?

Саша снова лишь кивнул — как сделать день, точнее вечер запоминающимся для ребенка, он, честно говоря, не знал.

— Опять молчишь… — не сдержался Алексей.

— Не молчу. И как собираются объяснить чудесное появление Петра?

— Очень даже просто. Княгиня Юсупова, молясь за детей в ските, случайно у монахинь нашла Золотого соколенка.

— У Пети же нет сокола.

Алексей развел руками:

— А когда это кого-то останавливало последние лет двести? За Петей будут стоять Юсуповы, Волков, как тронодержатель, Дашков… Остальные рода сами примкнут, понимая, что ребенком играть в разы интереснее, чем со взрослым императором.

— Кто будет регентом?

— А есть варианты? — опять повторился Алексей. Кажется, его сильно прижало.

— Ты? — Саша в упор посмотрел на друга.

Алексей скривился:

— С чего бы… Соколов.

Саша соображал быстро:

— Поздравляю с повышением.

— И тебя, Саш, и тебя!

— Меня-то с чем поздравлять?

— С местом главы Опричного сыска.

— Я думал, что это место Вихрева.

Алексей встал с дивана и подошел к Сашиному столу, нагло копаясь в папках:

— Отчет Найденова. — Он поднимал и с хлопком кидал папки обратно на стол. — Отчет Семенова. Докладная от Вихрева. План наблюдения за Голицыным под твоей подписью. Записка для Архипова с рекомендациями по обороне Сахалина.

— Там японцы чего-то затеяли, он и попросил помощи.

Алексей оперся руками на стол и заглянул Саше в глаза:

— Ты уже неделю являешься главой Опричного сыска.

— Потому что у тебя сын — я дал тебе время побыть с ним. Пете нелегко. Просто Лиза не поймет…

— Са-а-аш! Она все поймет. Я вон сына отдал на растерзание. Помоги чуть-чуть. Прикрой мне спину, взвалив на себя Опричный Сыск. Тебе же негде развернуться в Суходольске. Вся возня с княжнами закончилась. Прошу, прикрой мне спину. Мне и Пете. Иначе я могу сломаться, — закончил он абсолютно беззащитно.

Саша снова лишь кивнул. Слова тут лишние.

Солнце светило прямо в глаз. Лиза повернулась на другой бок — она же закрывала шторы — вот точно! В нос что-то уперлось, что-то острое, что-то, чему в кровати места нет. Хотя этого могло быть перо из подушки.

Пахло пылью и розами. Хотя нет. Это был густой аромат земляники.

Лиза открыла глаза и замерла, боясь пошевелиться. Пальцы сами зашлись пламенем. Осталось только собраться с силами и… Все же убить… Точнее уничтожить Наталью — нельзя убить то, что уже мертво.

Дедушка леший, зачем же ты так…

С дикими всхлипами, видимо, речь она давно утратила, Наташа алой от крови рукой долбилась в воздух, который не пускал её прочь в снег и морозы декабря… Или января… Или февраля — зима тут одинаковая, месяц от месяца, холодная и снежная.

У неё была белая, как у покойника, кожа с выступающими синими жилками, алые от выпитой крови губы — в уголке до сих пор кровавое пятно было видно, и совершенно дикий, пустой взгляд

Лизино сердце рухнуло в пятки.

У неё даже на Марию рука бы не поднялась! А тут Наташа… Что она Алексею скажет?

Сухая трава под её ладонью занялась от огня. Потянуло дымком, и Наташа резко развернулась к Лизе.

— Добрый вечер… Кажется, вечер. Я не уверена, — вполне четко сказала она.

Лиза замерла, пытаясь понять, что или кто перед ней? Любят тут некоторые загадывать загадки, а у неё голова болит и, кажется, ноги дрожат от слабости.

— Твоя рука…

— Это? Земляника, — отмахнулась Наташа. — У тебя тоже… Непорядок с рукой.

Лиза тут же погасила огонь и села. Обошлось! Но как Наташа выжила?! Впрочем, неважно! Это неважно. Потом можно будет спросить лешего, хотя он может и не ответить.

Наташа тем временем осторожно сделала шаг к Лизе, всматриваясь в лицо:

— Кто ты? Ты обращаешься по мне на ты, как хорошая подруга, но я не знаю тебя.

На миг Лиза опять испугалась — испугалась того, что та все забыла. Алешке только такого и не хватало! А потом она не сдержала смешок, все понимая:

— Я твоя сестра. Лиза.

У Наташи потешно вытянулось лицо.

— Я тебя не помню. — Она даже села рядом, всматриваясь в глаза.

— Еще бы ты меня помнила! Я тебя вообще за нежить приняла! — Лиза снова фыркнула от смеха. И захохотала, сама не зная почему. Наверное, она ждала от Наташи всего, но не вопроса, кто она такая.

Наташа сперва решила обидеться, вскинув вверх подбородок. Потом она фыркнула. Потом тоже не сдержала смешок и покатилась от смеха, как сама Лиза.

Они хохотали и хохотали сами не зная над чем. До колик, до боли под ребрами, до ощущения — живы! Во всяком случае Лиза именно такой себя ощущала. Точно жива, несмотря на медицинские прогнозы, несмотря на ворчание лешего, несмотря на дрожь в руках и ногах. Точно жива. Еще бы знать, сколько они лет тут спали Спящими красавицами. Страшно-то как… Саша дождался, точно дождался, а вот Петя — нет. Детям не запретишь расти.

Повеяло внезапным холодом, и Наташа вскочила на ноги — леший открыл прямую тропку прямо до охотничьего домика, где играли в снежки Петя и Алексей, что-то весело друг другу крича.

Наташа охнула, снова чуть не осела на землю, а потом понеслась как была по глубокому уже снегу. В сарафане. Босиком. И не побоялась.

Петя её увидел первым. Он только и пискнул:

— Ма… — а потом стремглав побежал к ней.

Алексей бросился за сыном, на ходу стаскивая с себя теплый кафтан. Петя первым добежал до Наташи и поймал кучу поцелуев и каких-то неразборчивых слов, наверное, что-то ласковое и хорошее — Наташа рухнула коленями в снег, крепко прижимая к себе сына. Алексею так не повезло — он, добежав с сумасшедшей улыбкой на лице, накинул на Наташины плечи кафтан, еле успевая в последний момент увернуться от легких кулачков, бьющих вполне прицельно — Великих княжон учили постоять за себя. Наташа вскочила на ноги, отпуская Петю.

— Идиотина! Лгун! — неслось над лесом под веселое уханье совы. — Прибью! Прибью за все!

Лизе оставалось надеяться, что первый шквал обид Алешка все же перенесет и выживет. Она машинально сорвала ягодку земляники и засунула её в рот. Надо собраться с силами и возвращаться домой — её Саша ждет. Узнать бы ещё, сколько зим все же прошло… Вроде Петя не сильно вырос. Он, ничего не понимая в странных взрослых играх, заканчивающихся объятьями, спешными поцелуями и опять криками: «Идиотина!» — и градом ударов, шагнул в сторону, кидая взгляд то на отца, то на мать, а потом заметил Лизу и помчался к ней — впечатался в распахнутые объятья и скороговоркой произнес:

— Пусть матушка и говорит, что вы лгунья и никакая не тетушка, но вы для меня всегда любимая тетя Лиза. — Он поцеловал её в щеку и рванул обратно к матери — Алексей сдался и отошел в сторону, не мешая Наташе целеустремленно шагать к охотничьему домику.

— Сколько же времени прошло… — прошептала Лиза в небеса, где кружилась сова.

Леший опустился на землю рядом с Лизой и с укором посмотрел ей в глаза:

— А я могу вспомнить, что не раз просил думать, свиристель, и не лезть на рожон. А если бы я не забрал у тебя предусмотрительно кровь в родничок? Если бы мне тебя спасать было бы нечем? Свиристель, я ж не железный, у меня сердце есть. И оно очень старое и больное. А ты шебутная…

— Прости, дедушка, — повинилась Лиза.

— Да я-то прощу. Я отходчивый, хоть и злой. — Он посмотрел в лес на Алексея и Наташу: — Эти-то не волнуйся… Помирятся. Как шумно поругаются, так и помирятся. Токмо напомни им: пост идет. Им сейчас токмо волкодлак в детях и светит, коль согрешат на радостях-то. — Он снова шумно вздохнул — так что ветер принялся гнуть сосны: — Свиристель, тебе страну принимать — я в городе тебе не помощник буду. Береги себя. Не будь дурной.

Она пояснила для не разбирающегося в титулах лешего:

— Я не императрица. Наталья императрица.

— Неа… Не шуми так. Не примет её Идольмень. А там… Воины в златых доспехах спят. Там клады скрыты. Алатырь, опять же. Не дастся он ей. Чужая она нам амператрица. Человечья. А ты наша. Не дури. Береги себя — ты ишшо пригодишься тут и не раз. Драный кот ишшо наплачется с тобой. Ты ж шебутная, как анчутка. Опять же, кто за моими крошечками-огоньками присмотрит? Эта противозная Лескова в «Змеевом доле» почти полсотни огонечков загубила. Тебе, амператрица, за ними и присматривать.

Двери дома открылись и оттуда высыпали Саша, старшие Громовы, Иван и даже Лариса с мужем. Кто-то быстро сходил кромежем, и на поляне, без шапок и шинелей оказались Миша, Катя, Максим Аксенов, даже Ирина Сергеевна, а потом и опричники посыпались со всех сторон черными воронами. Кто-то толкнул в спину замершего на пороге дома Сашу, как бы не Алексей. Леший хмыкнул:

— Драный кот тебя тут кажну ноченьку ждал. Шо ты с мужиком творишь, свиристель… Токмо сама помни — вплоть до вашего Рождества народиться у вас волкодлаки и могут. Хотя вона Иван-волчий сын ниче так вышел. Хороший волчок, но дурной ишшо. Думай сама, кто тебе нужон. Я вон от волкодлаки не откажуся. Тебе ж человечьи поди сыновья нужны.

Саша бросился бежать Лизе навстречу. Она испуганно встала, гадая, который же сейчас год.

Леший рассмеялся, заметив её страх:

— Не боись, свиристель. Я ж не зверь. Я тоже хочу детский смех и проказы. Сказал же… И чутка не забыл! Я там у заводи мертвой железный столб поставил. И кота нашел. Усищи — во! Рыжий хвост — что рука твоя. Глазищи — на полморды наглой. Ты только попроси Баюшу не сразу его прибивать — пригодится ишшо. Вот чесслово — пригодится.

Лиза встала и отвесила лешему поясной поклон:

— Благодарю, дедушка. Век не забуду.

— Беги, свиристель, а то драный кот последние терпение потеряет. Хотя стой…

Он сунул в руки Лизы туесок с ягодами.

— А вот теперь беги.

— Еще раз благодарю — я вернусь сюда потом и снова запущу родничок. — Мыслями она уже была рядом с Сашей. — Честное слово.

— Беги ужо. Я ж не ради родничка старавси.

Саша поймал её на руки уже почти у поляны. Прижал к себе, зацеловал всюду, куда попал — и в нос, и в лоб, и в щеки, и даже умудрился поцеловать в губы со сладким:

— Люблю…

— И я тебя…