Кровь в наших жилах

Глава двенадцатая, в которой Светлана обсуждает принципы донорства

Александр, забрав у управляющего регистрационный журнал, почувствовал вонь Мертвомира еще на подходе к дому Лесковых. Это ни с чем не перепутать: веет холодом, обреченностью, тленом и мерзко подхихикивающей от человеческого несовершенства гадостью. Сейчас даже разгулявшееся солнце на небе потухло, словно на него щедро сыпанули пыли и грязи.

— Лиза…

Она была барышня невпечатлительная, знавшая о тварях этого мира гораздо больше, чем ему бы хотелось. Но с этой грязью её знакомить не хотелось. Ей и так тяжело пришлось, когда она смотрела на картину Перовского. Что она там для себя увидела, кроме мертвых русалок? Зависть к выжившим? Или укор живым?

— Да, Саша? — Лиза посмотрела на него уставшими, слишком много видевшими в этом мире ненужного и злого глазами. Хотелось обнять её и запретить этому миру быть жестоким и мерзким. Жаль, что Опричнина не всесильна, жаль, что не успел вычистить в этом мире всю мерзость.

Он попытался её убедить, что ей не надо это видеть:

— Прошу, уходи кромежем домой. Ты устала, тебе надо отдохнуть и принять лекарства, а тут сейчас будет очень много работы: обычная рутина, никак с твоими обязанностями не связанная.

Лиза грустно посмотрела на него, еще и ладонь подняла, прижимая к его небритой щеке:

— Сашенька, давай лучше я туда зайду. Не надо тебе видеть, как кто-то творит новых игош и кромешников.

Он скривился — Лиза тоже уловила вонь Мертвомира. Она, такая хрупкая и беззащитная, и в тоже время такая сильная и смелая. Почему-то вспомнился свой, липкий до ужаса страх, когда холодом и тленом тянуло от Лизы. Но такого же быть не могло? Или было? Она когда-то ходила в мертвомир?

— Саша? — она заглянула ему в глаза. Она хочет уберечь его, хотя чего он не видел в таких местах.

Барышни — украшение этого мира.

Дети — умиление и продолжение жизни.

А вместе — вот такая вот дрянь… Не сочетаются барышни и дети, создавая такие дома, где оступившиеся тайком отсиживаются до родов. И хорошо еще, если младенцев потом подкидывают в храм, а то чаще все заканчивается лесной опушкой. Холера!

Он тихо сказал в последней попытке убедить Лизу, что не нуждается в защите:

— Их там не творят, их там убивают. Хорошо, что Лешки нет — у него пунктик. Он просто беленеет, когда сталкивается с таким.

— И все же, давай я, прошу!

Он накрыл её холодную ладошку своими пальцами, чуть сдвинул в сторону и поцеловал у запястья:

— Спасибо, но я уже давно не маленький мальчик, чтобы меня от такого беречь.

Лиза сглотнула и призналась:

— Я тоже сталкивалась с такими домами, где отсиживались под присмотром затяжелевшие незамужние барышни.

Все же слово «беременные» до сих считается неприличным, чтобы его произносить.

Из дома донесся весьма характерный стон, и Александр прекратил пререкаться — быть может, одну жизнь им удастся спасти. Пусть на одного кромешника сегодня станет меньше.

Он бросился к дому, плечом выбивая дверь. Впрочем, кажется, она осыпалась пеплом, когда он еще даже к ней не притронулся. Охранные плетения сгорели еще раньше — когда он перепрыгнул низкий заборчик. И пусть хоть запишутся жалобами! Опричнине все равно — он сейчас в своем праве.

Светлана пыталась забыть застывшую перед глазами картину: визжащую на диване от боли «Ангелиночку», из которой лилась кровь, Лескову в белом переднике, орущую на всех: «Вон!», взбешенного Сашу, белого, как мел, с несущимся за ним пламенем. Он сегодня все же перешагнул с пятого сразу на второй, не меньше, ранг владения эфиром. А дома нет отвара шиповника, да и не согласится Саша сегодня возвращаться в Суходольск, у него тут еще полно дел. Он перенесет ранговую ломку на ногах. Он не привык быть слабым.

Гордый, безумный храбрец. Хотя нет, «безумец» все же не про него. Гордый храбрец, не привыкший сдаваться человеческим слабостям. Сама Светлана настолько устала, что готова была им сдаться. Слишком страшная ночь, слишком тяжелое утро. Теряющие разум полозовы невесты и грустный, но в то же время требовательный взгляд погибшей Натальи кисти Перовского. Она словно смотрела в душу Светланы и требовала выполнить долг Великой княжны. Мертвой не объяснишь, что свой долг она видит иначе.

Раздался дикий стон рожающей Ангелины, не известно, как по батюшке, и Светлана прогнала прочь мысли о сестре и своем долге. Сейчас долг один — спасти оступившуюся и еще нерожденного малыша.

Светлана, не прощаясь с Сашей — не до того совсем, — схватила загибающуюся от схваток Ангелину и скомандовать кромежу:

— Акушерское отделение.

Больницу она не уточняла, привыкла, что Соколов всегда отправлял её в Москву. Сегодня незнакомый опричник, сам белый, как Саша, выбросил её в приемном отделении Суходольской больницы и исчез в кромеже. Кажется, он пошел звать подмогу для Саши. Там ведь Лескова не одна была. Ей помогала горничная, еще какой-нибудь мужик по хозяйству, кучер, который привозил и увозил барышень, опять же искала Лескова таких барышень не сама — кто-то её рекомендовал. Их всех надо искать, допрашивать и… к сожалению, копать — в лесу или на заднем дворе, если совсем уж наглые. А еще выяснять, кто из барышень точно вернулся домой, а кому пришлось умирать в лесу у Сосенок с отрастающим хвостом. Вони и проклятий на Сашу обрушится от власть имущих много — кто же смирится, когда вылезет правда об оступившихся дочерях? Тут не купчихи да мещанки рожали, тут надо искать дворян, слишком место дорогое, чтобы отсидеться до родов.

В приемную, где надрывалась криком еще не понимающая того, что и она сама, и ребенок в ней гибнут, Ангелина: «Вы не имеет права! Я вас засужу! Папенька вас из-под земли найдет и туда же закопает! Мне не нужна эта тварь!» — влетел встревоженный Авдеев — его сюда позвала дежурившая в покое медсестра.

— Добрый день, Светлана Алексеевна, что случилось?

Впрочем, что случилось, он видел и сам — из барышни просто лило.

— В операционную, живо! — закричал он, сам подхватывая вырывающуюся из его рук и тут же падающую на пол барышню. — Прекрати, блаженная, жить надоело?!

Он снова подхватил её, в этот раз за руки — ему помог какой-то медбрат, беря брыкающуюся барышню на ноги и таща прочь из приемного покоя. На каталке было бы проще довезти, но с каталки Ангелина точно сбежала бы.

— Себя не жаль — ребенка пожалей, — ворчал на ходу Авдеев.

Началась очередная бесплодная схватка, и Ангелине стало не до сопротивления — её живо затащили в экстренную операционную на первом этаже.

Светлана влетела в помещение вслед за Авдеевым:

— А где акушеры?

Медбрат привязывал смирившуюся Ангелину к операционному столу.

— Нету! — рявкнул Авдеев, скидывая с себя халат. — Сам справлюсь.

— Разве вы сумеете?!

Он, спешно моя руки в тазу, пробурчал:

— Акушеры — недохирурги «от пупка до лобка»!..

Светлана поморщилась: что такое «лубок» она знала, но что значит «лобок»? Хотя… Можно догадаться, где заканчивается часть тела, которая нужна акушерам. Авдеев же продолжал, быстро надевая на себя халат, который ему подала медсестра:

— …Я же и кости собрать могу, и голову вскрою. Матку удалить — как нефиг делать! Нельзя таким дурам размножаться! И вон отсюда, Светлана Алексеевна, тут посторонним нельзя находиться! Тем более в верхней одежде. И грязных ботинках.

Она вышла из операционной, закрывая плотно дверь и отходя в сторону, чтобы не мешаться. В операционную уже влетел какой-то незнакомый мужчина в белом медицинском халате, примчалась следом Инесса Витольдовна, еще какая-то незнакомая женщина, тоже доктор, судя по одежде. Крики в операционной стихли — начались мучительные стоны. А за окном больницы пели радостно птицы, светило солнце, обещая жаркий день и такой же чудесно-теплый вечер. Вечер, когда Светлане… Нет, Лизе принимать клятву опричников. Как же она запуталась, как же она устала, кто бы только знал. Хоровод мертвых, вечно молодых подруг, у которых отняли будущее, теряющие разум полозовы невесты, окровавленная, брюхатая Ангелина, и Сашка! Главное, Саша. Ему сейчас хуже неё, но все равно хотелось оказаться в его объятиях и… закрыть глаза, забыть этот день, забыть дом, который снимала Лескова, забыть то, что видела в доме. Только если малодушно забыть, то это будет повторяться и повторяться, не тут, так в другом месте.

Она без сил опустилась на холодную деревянную скамью, истово молясь за жизнь еще нерожденного младенца под затихающие стоны Ангелины. Кажется, её усыпили. Кромешников и так слишком много в этом мире. Пусть сегодня на одного станет меньше. Если малыш выживет, то она смирится, она примет свою судьбу, она станет той, кем хотят её видеть Соколов, Калина, кто еще? Погибший Волков…

Перед глазами так и стоял побелевший от ужаса Саша. Она еще помнила, как кривился Алеша, когда говорил, что он бы вернулся в тот момент, когда убивали его и… Господи, дай им всем сил, а этой глупой, несчастной Ангелине вразумления.

Только бы малыш выжил. Только бы ему хватило сил — тогда она тоже найдет в себе силы и станет той, кем должна. Ради вечно молодых глаз Наташи. Ради того, чтобы больше никто не сталкивался со смертью. Она понимала, что у неё просто тихая истерика, не более того, но… Пусть малыш выживет — кромешников в этом мире и так хватает.

По лестнице спустился и зачем-то заглянул в операционную Лицын. Он замер, с непонятным интересом рассматривая Светлану. Она собралась с силами, заставила себя встать, хоть ноги и подгибались от слабости, и направилась к хирургу, напоминая себе, что Матвей Рокотов бывал в больнице. Она видела его сидящим на больничных ступеньках. Она помнила его разбитые в кровь ноги — где-то же он их лечил, точнее — у кого-то же. Так почему бы не у Лицына? Авдеев сейчас сказал, что хирурги оперируют все. Может, и князя Волкова оперировал Лицын? Его нервы, его поврежденный позвоночник, его порванные мышцы. Князь говорил, что лечится тут. Кто-то выписывал ему фальшивые справки о том, что он по-прежнему парализован, когда это было далеко не так. Лицын — тот, кто мог связывать Волкова и Матвея. Тот пророчил, в том числе и о роде Юсуповых, и о Рюриковичах, и о самой Светлане, точнее о Великой княжне Елизавете. Догадаться, о ком пророчил Матвей несложно, а имея за спиной сильный княжеский род с большими возможностями, применить эти знания проще простого. Лицын понял, кем является юродивый Матвей и сдал его… Волкову? Дашкову? Или еще и роду Голицыных? Вот тогда и началась охота на неё? На стихии? На кого или что? Лицын знает и может ответить.

Светлана, старательно держа голос под контролем, сказала:

— Добрый день, Семен Семенович.

Лицын удивленно поздоровался в ответ. Стояла удивительная тишина, которую трудно разбивать. Из операционной не доносилось ни звука, словно там все умерли. Светлана только сейчас заметила, что у неё руки в капельках крови и принялась их яростно оттирать платком. Кровь как напоминание о Саше.

— У меня к вам есть несколько вопросов.

Солнце ярко освещало коридор, заливая все чистейшим золотом — в таком свете не хочется думать о дурном, не хочется видеть в мужчине напротив тварь. Но он тварь и есть! Он пользовался кровью Саши для лечения Волкова.

Лицын холодно улыбнулся:

— Светлана Алексеевна, не обессудьте — у вас нет права задавать мне вопросы. Если они по вашему здоровью, то обратитесь лучше к Авдееву.

Он подошел ближе, с медицинским интересом рассматривая её. Или не её, а платок, испачканный в крови?

Светлана сухо сказала:

— Я про князя Волкова. Ведь это вы лечили его.

— Что-то не припоминаю, чтобы отменили медицинскую тайну. Я не обязан вам отвечать.

Она уверенно повторила, замечая, как все же заволновался Лицын:

— Вы лечили Волкова. Вы давали жандармерии фальшивые заключения о его здоровье.

Надо было уточнить этот момент у Аксенова, но уже поздно.

— И вы же лечили Рокотова, когда он пророчил…

Светлана принялась складывать платок, чтобы убрать его в карман или?… Она в упор посмотрела на Лицына — тот знал тайну её крови и сейчас просто изнывал от желания заполучить платок. А она так глупо откровенно себя вела в Муратово, не таясь отпаивая своей кровью раненых мальчишек…

Лицын пожал плечами, глаза его неотступно следовали за платком:

— Даже если это и так, то что с того?

— Вы шпионили для Голицыных. Вы бастард рода Голицыных.

— Это наказуемо? Я не отвечаю за грехи своих родителей.

Он качнул головой в сторону операционной, откуда донесся слабый младенческий писк.

— За грехи матери — матери и отвечать. А про шпионство — да вы выдумщица, Светлана Алексеевна. И это всего лишь слова — они недоказуемы.

Светлана знала, что гнев, злость, страх — плохие советники, но сейчас остановиться не могла. Быть может, сейчас в операционной не спасут малыша, и скоро где-то на перекрестке появится корзинка, которую возьмут… а может и нет, снова предавая живую человеческую душу. Защитить малыша, Сашку, побелевшего кромешника, который доставил Ангелину сюда, в больницу, хотелось до одури.

Она протянула платок Лицыну:

— Хотите?

Он сглотнул, но руку не протянул, хотя явно хотел. Светлана уверенно сказала:

— Вы лечили Волкова добытой у арестованного кромешника кровью. — То, что это был Саша, она не стала говорить.

— Светлана Алексеевна, повторюсь: и что с того?

— Есть многочисленные свидетельства того, что князь Волков был здоров и мог самостоятельно передвигаться. Расспросить персонал больницы и узнать, кто был его лечащим врачом — проще простого. Метод лечения Волкова известен Опричнине. Вам не отвертеться от обвинений.

— Обвинений в чем? Я прежде всего врач. Я лечу. Я спасаю. Я разрабатываю новые виды лечения и ищу лекарства. И если мне принесли новое лекарство — я опробую его, чего бы мне это не стоило.

— Вы понимаете, что вы обрекаете кромешников на смерть?

Лицын фыркнул:

— Добровольное донорство еще никто не отменял.

— Но к вам кровь попадала недобровольно. И вы знали это.

Платок все так и оставался в руках Светланы, Лицын не удержался и взял его:

— Иногда бывает и так. Думаю, излеченным от тяжелых заболеваний, плевать, как была добыта кровь. Если я платил сведениями, добытыми от Рокотова, за лекарства, то это не высокая цена за такое.

— Вы отвратительны.

Лицын хрипло рассмеялся:

— Вы тоже отвратительны в своем якобы праведном гневе. Вы ни черта не знаете об этой жизни. Вы никогда не провожали в последний путь свое дитя. Вы никогда не держали в руках ладонь умирающего ребенка. Вы никогда не лгали в глаза пациенту, что он точно проснется после операции. Вы всю жизнь катались, как сыр в масле, Елизавета Павловна! Вы ничего не знаете о том, как страшно понимать, что человек перед тобой умирает, а ты ничего не в состоянии сделать, хотя за плечами десятилетия хирургического опыта. Я прошел через все это. Лекарство есть. Как оно было добыто — мне по большому счету плевать. И я лечил не только Волкова. Я спасал любые жизни, которые мог. Быть может, ваша кровь тоже кого-нибудь спасет. — Он махнул платком и убрал его к себе в карман.

Светлана не стала говорить, что на нем не её кровь.

— Я разберусь и с вами, и с теми, кто вам приносил кровь кромешника, и с Зерновым, и Дашковым. Вы все ответите за то, что творили.

— Я. Ничего. Не. Творил. Я лишь спасал человеческие жизни. Любой суд присяжных оправдает меня, не говоря уже о том, что дело вообще не дойдет до суда, потому что оно абсолютно абсурдно, все эти ваши обвинения.

Из операционной вышел усталый, мрачный Авдеев. Он угрюмо посмотрел на Светлану, на Лицына и пробурчал:

— Родильница жива. Сейчас её поднимут в акушерское… Ребенок при смерти из-за сильной кровопотери. Как-то так. Его судьба уже не в моих руках. Я сделал все, что мог.

Лицын ехидно добавил:

— Ну и как, Светлана Алексеевна, такой конфуз? Привычно отсидитесь в стороне или…

Она шагнула в операционную, на ходу бросая удивленному Авдееву:

— Гордей Иванович, мне нужен скальпель. Малыш не умрет, я этому не позволю случиться. Кстати, вы помните мою кошку? Это баюн. Она хорошо лечит, умеет мыть лапы в дезрастворах, соблюдает стерильность в операционной и очень хочет у вас работать, Гордей Иванович. А еще она очень любит котяток… То есть детей, конечно.

Он молча наблюдал, как капает из Светланиного пальца кровь в мелкий, беззубый рот младенца, тут же принявшегося возмущенно пищать и морщиться.

Светлана обернулась на Лицына:

— Главное — добровольность. То, что вы не понимаете.

Он пожал плечами:

— Еще раз: добровольное донорство никто в России не отменял.

Авдеев обвел взглядом Светлану, Лицына, замершую операционную медсестру и сказал:

— Не знаю, о чем вы с Семен Семеновичем, но я, как и мой персонал, ваш секрет сохраню, Светлана Алексеевна. Вас же на запасные части разберут из-за свойств вашей крови.

Малыш на столике, обложенный грелками, не выдержал пренебрежения и заорал на всю операционную. Он не знал, что избежал участи стать кромешником.