Кровь в наших жилах

Глава двадцать третья, в которой дело об убийстве девушек рушится с треском

Из-за люминала дико клонило в сон, только Алексей знал, что ему пока нельзя. Мышцы продолжало дергать, как будто организм еще перестраивался. Боль в костях и порванных мышцах медленно, словно нехотя затихала. Сейчас главное — не заснуть. Дел невпроворот. Во рту стоял соленый, металлический привкус — Елизавета-свет Павловна горазда разбрасываться своей кровью налево и направо.

В горле клокотала чистая ярость, а вовсе не песок и вода, как говорил Шолохов, обещая повторное, так называемое сухое утопление, если Алексей сбежит из больницы. Перед глазами, стоило на секунду зазеваться и смежить веки, тут же начинал плыть медленный хоровод из десятка Наташ. И все они лживые — это он только сейчас понял. Обманул его водяной, обещая вернуть её душу, если он угадает, которая Наташа — настоящая. Жаль, что попытался выбрать — тогда в нем проснулась дикая нелепая надежда — спустя столько лет поисков он все же её нашел, и где! В Идольмене, куда ни разу за это время не ходил и не искал её тут. Точно — заповедник чудес, только эти чудеса не про него. Надо было понять — водяной её не отдаст. Надо было принять — Наташа не для него. Надо было сказать, что её там в хороводе нет. Сглупил. Хотя еще есть возможность все исправить.

— Докла… ды… вай… — слова еле пробились через раздраженное, раздираемое песком и илом горло.

Сашка тут же скривился — он всегда так:

— Тебе надо отдыхать.

— Докладывай! — сумел прорычать Алексей, тут же заходят в кашле. Он кашлял, кашлял и кашлял, выворачивая легкие, пока не пошла вместе с мокротой кровь, пока не хрустнуло что-то в боку, ломаясь. Видимо, ребро не выдержало.

Лиза подалась к нему. В её глазах плескалось непонимание — видимо, она так и не поверила в живучесть опричников. Все это знают, даже доктора. Или особенно доктора?

Он на миг смежил веки, и, кажется, все же провалился в сон, потому что внезапно в горло снова полилась теплая кровь — не него. Лиза опять не удержалась, еще и как маленького стала гладить по голове, поддерживая под плечи:

— Пей, пей, упрямец!

Она не знала, что он подвел её и не забрал со дна душу её старшей сестры.

— Опаньки… Я… был… шут… — все же просипел он, откидываясь на подушку.

— Это повышение, Алеша.

— Не смотри так… Я не умру… У меня дело… незаконченное есть…

Сашка не так его понял — принялся докладывать про Лизин плен, про императора, про полоза, про потери в Опричнине, про собранную мёртвую кровь, которую не успели никуда отправить из «Орешка»… В середине доклада Алексей понял, что теряет нить событий и кивнул:

— Ты за меня… Понял?!

— Понял, — пробурчал Сашка. Было видно, что он тянул его лямку и без указаний «отдельных рыжих». Стало обидно — без него ничего не рухнуло. И в тоже время тепло — уже не рухнет. Лиза не позволит. Стало быть, у него еще есть шанс побороться за душу Наташи, артефактов-то из Сосенок два. Один он по глупости потерял, второй он соберется силами и добудет.

— Я… Наташу… не смог… найти… — он снова зашелся в кашле, и Лиза не выдержала — умчалась куда-то из палаты. Пришлось просить прощения: — виноват… Передай, хорошо?…

Саша лишь кивнул ему в ответ. Не нашел слов. Видать, жалкое зрелище он сейчас — обескровленный и измотанный болью. А когда-то его назвали головорезом. Всего неделю назад или чуть больше.

— Это тебе… мстя… За сентябрь… Понял?.. Ты тоже… хорош… нервы… мотать…

Алексея, отправляя почти в небытие, скрутил очередной приступ кашля. Он кашлял, кашлял и кашлял, не в силах сделать вдох. В глазах резко потемнело, в ушах шумел Идольмень, зовя к себе. Только надо помнить, что из койки не шагнуть на его берег. Надо сперва найти артефакт и только тогда шагать в распахнутые объятья Наташи.

Алексей был белее подушки, на которой лежал. Этот рыжий головорез, нахал и шут оказался куда как смелее её — он шагнул в Идольмень, туда, куда сама Лиза побоялась пойти. Только и пыталась приказать воде явиться к ней на мостки. А Калина пошел и, судя по цвету кожи и по катастрофической кровопотере, дал воде свободу.

Лиза вылетела в коридор и рявкнула, зная, что её услышат:

— Шолохова! Живо сюда!

Из-за стола на медицинском посту вскочила и помчалась в ординаторскую молоденькая медсестра. Только накрахмаленные длинные юбки и шуршали.

Лиза поджала губы — она помнила, как лечили её, и видела, как лечили сейчас Алексея, а ведь он — глава опричного сыска! Он не последний человек в стране. Человек! Может, дело привычно в этом — не видят в кромешниках людей, только псов.

Из ординаторской вальяжно, явно оценивая состояние Лизы и видя, что с ней ничего дурного не происходит, вышел Шолохов. Он неспеша направился к ней, утешающе хлопая по плечу медсестру.

Лиза не выдержала и принялась выговаривать еще до того, как он подошел:

— Роман Анатольевич, это как понимать?!

— Что-то случилось?

— Почему. Вы. Не. Лечите Калину при помощи эфира, как лечили меня?

Он удивленно посмотрел на неё.

— Я лейб-педиатр, — сказал он очевидное и улыбнулся добродушно, словно она ничего не понимающее дитя. — Калина получает все необходимое ему медикаментозное лечение. Эфир ему не положен по статусу.

Лиза прищурилась:

— Вы сейчас же пойдете и пролечите его эфиром.

Шолохов принялся пояснять, словно это интересовало Лизу:

— Я лейб-медик, я действую по инструкции. Я обязан держать необходимый запас эфира на случай болезней императорской семьи. Если не дай Бог что-то случится с вами…

Она перебила его:

— …то есть лейб-терапевт и лейб-хирург. Вы сейчас же пойдете и пролечите Калину так, словно лечили бы меня.

— Я не…

Закипая от гнева и понимая, что она его себе не может позволить — приказывать надо на трезвомыслящую голову, Лиза напомнила:

— Сейчас в императорской семье нет ни одного ребенка! И ближайшие девять… — Она поправилась, вспоминая о посте: — десять месяцев не будет, как минимум. Привыкайте — отныне протоколы лечения заболеваний одинаковы для всех сословий: от крестьян до императора. Это войдет в мой манифест на воцарение. Абсолютно одинаковы. Потому что раскол и разруха в стране начинается именно тут — из-за разных подходов.

— Но Елиза… — Шолохов осекся, вспоминая, что она теперь императрица, хоть еще и не венчаная на царство. — Ваше императорское величество…

— Я все сказала. Если нужна царская кровь — телефонируйте в любой час дня или ночь. Даже если она нужна не Калине!

Шолохов удивленно хмыкнул, снова оценивающе посмотрел на Лизу и впервые за все время знакомства с ним неуверенно пробормотал:

— Я передам коллегам… Не волнуйтесь, ваше императорское величество…

— Я голову с вас сниму, если узнаю, что я могла помочь, а вы постеснялись ко мне обратиться!

Он предпочел с поклоном пройти в палату, дверь в которую перед ним предусмотрительно открыл Саша. Лиза, пытаясь унять грохочущее в груди сердце, чтобы оно не пробило грудину, подала руку Саше, как всегда спрашивая:

— Ты или я?

Кажется, голос её все же не подвел — звучал спокойно, а не гневно или дрожаще. Сколько еще раз ей придется кричать и доказывать свою правоту вот таким Шолоховым, уверенным, что действуют правильно? И сердце ухнуло куда-то в живот — сколько раз она будет ошибаться, думая, что поступает правильно? Но в этот раз же точно было правильно! Протоколы лечения должны быть одинаковыми для всех.

— Я, — отозвался Саша, утягивая её в кромеж, рассыпающийся сотней ярких искр.

Лиза до сих пор не могла унять удивления — света в кромеже стало на порядок больше, темная завеса Нави больше не пугала и не притягивала к себе. Она даже не распахивалась, чтобы приманить ложными обещаниями.

Саша притянул её к себе, поцеловал привычно в лоб и принялся шептать:

— Алешка сильный, он выкарабкается. Не бойся, не волнуйся за него. Он выздоровеет.

Лиза пробурчала ему в черное, чуть колючее сукно чиновничьего мундира:

— А кто поможет выкарабкаться остальным в стране?

Он твердо сказал, опережая её ненужное «можешь не отвечать»:

— Мы. Ты и я.

Его руки сильнее прижали её к себе. Она, унимая ненужную, застящую глаза злость, резко сменила тему:

— Ты заметил на Алешке печать Рюрика?

Он вдохнул и поправил её:

— Получается, что это не Рюрикова печать. Это не родовая печать. Это печать стихий.

Лизу волной нарастающей паники затопили ненужные, опасные сейчас воспоминания.

Отрешенный голос: «Посмотрим, что за печать на вас».

Треск ткани.

С головой накрывающий стыд.

Чужие руки на своем теле.

Она знала, что первое время воспоминания будут возникать из-за любого нечаянно прозвучавшего слова, так что надо сцепить зубы и дышать. Просто дышать, не позволяя стыду и панике лишить её разума.

Саша словно почувствовал что-то — принялся утешающе шептать. Его слова проносились мимо Лизы, потому что там, где она была, звучало лишь: «Раздеть!» — холодным, бесчувственным голосом. Там было темно. Там было стыдно. Там ждали лишь часы боли и пыток.

Сашины слова просачивались через Лизу, как вода проносится через песок не принося успокоения.

Ды-шать.

Ду-мать.

Не вспоминать!

— …Лиза, я рядом, я никуда не уйду. Я, оказалось, слишком трусливый деспот — я буду рядом, потому что ты мне нужна, а я нужен тебе. Дыши. Не думай о плохом. Ты здесь, в безопасности. Я рядом… — его слова все же прорвались через липкий страх, унимая рвущуюся из груди птицу-сердце. — Лиза, душа моя…

Шум в ушах отступал, чужие голоса исчезли из Лизиной головы, и мрак ушел прочь — вокруг сияли огоньки кромежа, не зная, как забрать боль.

Саше в разы хуже — он не знает, как ей помочь. Надо собраться. Ради него.

— Я тут… Я… В порядке… Почти… — Она сглотнула и заставила себя снова сказать ненавистное слово: — печать на Алексее… Я же правильно поняла, что он дал свободу воде?

— Именно.

— Получается… — она заставила себя думать, хватаясь за Сашу, как хватается утопающий в спасательный круг. Она понимала, что Сашка, скорее всего, все уже сам понял, но ей важно сейчас заставить оледеневший от ужаса мозг думать. — Получается, что вода в Идольмене уже была вспоена живой рюриковской кровью.

— Умничка! — Его тяжелая ладонь скользила по её волосам, утешая.

Она продолжила вслух размышлять — и ей не стыдно, что Саша сам все понял, быстрее её:

— Наташа утопленница. Она не могла вспоить своей кровью воду. Значит, Идольмень напоили кровью Анны или Елены.

— Согласен.

— Тогда Голицын — не земля. Он владеет артефактом воды. Получается, он надеется посадить на престол кого-то из младших княжон. Их печати настоящие? Говорили, что у них серебряный сокол. Он настоящий?

Саша пожал плечами, продолжая её гладить по голове:

— Видимо, нет. Иначе нет причин избавляться от Волкова. Голицын понимал, что тот не посадит на престол Анну или Елену в обход тебя. Именно поэтому Голицын поменял тронодержателя на более лояльного — на Михаила Волкова.

Лиза принялась быстро перечислять:

— Огонь — свободен. Его артефакт у нас, найден Алексеем. Земля — свободна. Его артефакт у нас. Вода свободна. Её артефакт…

— …уже, полагаю, нерабочий.

— Именно, — согласилась Лиза. — Так что где и у кого он — неважно.

— Для суда — важно.

Лиза кивнула и пробормотала:

— Остается несвободной воздух.

— Михаил ищет берегиню — он обещал телефонировать сразу же, как найдет её. У кого артефакт воздуха — мы не знаем. Воздух может предать в любой момент, хотя он, как и вода, никак не проявлял себя.

Лиза нашла в себе силы отстраниться:

— На императора напал тогда, имитируя опричника, не полоз. Не Дашков. Получается, что нападение на императора планировал Голицын.

— И он же заставил императора избавиться от тебя, запугивая восстанием Опричнины. — Саша помрачнел, что-то обдумывая. Лизе оставалось надеяться, что это не планы оставить её в охотничьем домике на Вдовьем мысу. Саша не такой, совсем не такой. Она напомнила о себе:

— Саша… Что делаем дальше?

Лиза даже отстранилась в сторону, чтобы заглянуть ему в глаза.

— Дальше… — его взгляд скользнул по её фигуре, застывая на ботинках. — Дальше Вдовий мыс.

Лиза поджала губы — такого она не ожидала.

— …позавтракаем и разберем отчеты. Может, что-то стало известно по зверинцу. Может, Карл Модестович нас чем-то обрадует. Я бы предложил позавтракать у моих родителей дома, пользуясь тем, что мы в Москве, но…

Лиза понимающе сказала:

— …но о таком надо предупреждать заранее.

Саша почему-то улыбнулся:

— Да нет, мои родители из купцов, они не столь серьезно относятся к внезапным визитам, но мама может все несколько неправильно понять.

Лиза опустила глаза вниз, вслед за взглядом Саши — она и забыла, что все это время была в ночной сорочке и шинели.

— Холера…

Саша, чуть отворачиваясь в сторону, подтвердил:

— Она самая. Полагаю, Соколов сегодня уже поставит на уши все газеты статьей о твоем возвращении и нашей с тобой помолвке, опережая слухи, что рванут сегодня из больницы.

Она прикрыла глаза — точно, сейчас она хотела оказаться на Вдовьем мысу в его спокойствии и удаленности от любопытной «цивилизации». Суходольск уже привык к её странным поступкам.

Саша отступил в сторону и чуть потянул её за собой куда-то в Суходольскую губернию:

— Не волнуйся — ты Великая княжна, Соколов ради тебя любую газетную шавку заткнет. Будет только лепота и всеобщее ликование. Но сперва завтрак.

Лизин живот урчанием подтвердил, что завтрак точно необходим. Она с утра ничего не ела.

Правда, завтрак чуть затянулся, потому что Лизу, приводящую себя в порядок после душа, снова в ванной накрыл острый приступ страха, когда она в зеркале увидела свою печать сокола — та теперь и не думала прятаться. Сидя на холодном мраморном полу, Лиза уговаривала себя собраться и успокоиться — Саше не нужна невеста-нервенная барышня, которая то и дело белеет, краснеет и пытается упасть в обморок, мешая расследованию. Она не такая. Она с ужасом «Катькиной истерики» справилась — выдержит и тут, просто надо взять себя в руки и потерпеть несколько дней, пока воспоминания еще свежи. В конце концов, она может сдаться и попросить Баюшу стереть воспоминания. Хотя это не лучший выход — на Саше уже проходили.

Надо встать, улыбнуться, ущипнуть себя за щеки, чтобы на лице разгорелся здоровый румянец, одеться и идти к Саше. Она ему нужна. У них куча незаконченных дел. А для начала тихий, почти семейный завтрак. Хотя по времени больше на обед походило.

Впрочем, позавтракать в тишине и спокойствии им не дали.

Первым сообщил дурную новость о побеге Калины из больницы Вихрев.

Вторым был Карл Модестович, телефонировавший с вопросом: интересуют ли Громова устные выводы о смерти девушек из Сосенок или он согласен вечером прочитать уже отчет на бумаге? Саша ждать не стал, как и Лиза.

Третьим принес плохие новости незнакомый Лизе до этого момента опричник Найденов — он проверил по просьбе Саши его кабинет в Сыске. Сейф, где хранилась чешуйка-артефакт, был взломан. Лиза даже знала — кем. Как знал и Саша, выругавшийся вслух:

— Холера! У Алешки последние мозги переклинило! Неужели он думает, что он единственный, кто переживает за Великую княжну Наталью?!

— И что будем делать?

Саша залпом выпил кофе и отодвинул чашку в сторону, что-то быстро обдумывая. Лиза понимала, что Алексей для него важен, но… как его найти?! Идольмень огромен. Не с водолазным же снаряжением туда лезть.

— Искать Калину в Идольмене глупо — это хуже, чем искать иголку в стоге сена, — наконец, сказал Саша. — Займемся делом убитых в Сосенках и теми, кто изготавливал артефакты-чешуйки. Так что сперва в анатомический театр, если ты не против.

Она не была против — никогда не страдала излишней брезгливостью. Запахом мертвечины её не смутить даже после еды.

Анатомический музей, куда уже привычно шагнули кромежем, был данью уважения последнему императору из рода Романовых Петру Великому. Местные купцы возвели для него, но император, любивший курорты, до теплой Перыницы при своей жизни так и не добрался. Сейчас театр числился при губернской больнице. Представления в нем не давали уже полвека, а то и больше.

Лиза не раз бывала в театре — иногда приходилось присутствовать на вскрытиях редких видов нечисти, выловленных в местных лесах. Так, Кальтенбруннера вскрывали именно в театре, в зрительном зале, где еще остался старинный помост для музыкантов. Тогда на вскрытие пришли местные маги, хирурги и многочисленные зеваки, занявшие места на втором этаже, откуда вид на прозекторский стол был лучше.

Сегодня Карл Модестович встретил их с Сашей в обычном зале для вскрытий, где были установлены три стола, и все эти столы были заняты телами, укрытыми не совсем свежими простынями. Пахло неприятно, но не более того. Больше беспокоил яркий электрический свет бестеневых ламп.

Карл Модестович не был склонен к лишней болтовне, так что после необходимых приветствий, он сразу перешел к делу:

— А мне есть чем вас порадовать. Да-с, порадовать. Хоть барышни из Сосенок так и не опознаны, но причины их смерти я установил точно. Они обе умерли от переохлаждения. Смерти не криминальные.

Лиза не поняла, чему именно надо радоваться? Зато Саша нахмурился и кивнул:

— Ясно. Копию заключения отправите в Губернский суд следователю — пусть дело об убийстве закроет. Само заключение в Опричный сыск на имя тайного советника Калины.

Лиза, прогоняя прочь волнение за Алексея, не удержалась от вопроса:

— Вы уверены, что обе девушки погибли от переохлаждения, а не от утопления?

Карл Модестович кивнул:

— Уверен. Я проводил микроскопию — да, в легких полно песка и ила, подозреваю из Идольменя, но это не привело к смерти. Пожалуй, выживи девушки, то у них потом развились бы заболевания легких. Но это было бы потом. Это не привело их к смерти — они банально замерзли. А вот третий труп загадал мне задачу посложнее, но и с ней я справился, — он победно улыбнулся. — Хотите посмотреть на настоящую морскую русалку?

Саша поморщился, отказываясь от такой чести:

— Пожалуй, обойдемся — на Перынице насмотрелись, когда её выкапывали.

Карл Модестович понятливо рассмеялся:

— Никакого научного интереса! Что ж, ваше право. Русалка настоящая — и строение хвоста это подтверждает, и жабры на шее, и даже строение черепной коробки — мозг, к сожалению, уже не изучить — он сильно подвергся гниению.

— Отчего погибла русалка? — спросил Саша.

— Она погибла от отеков — почки не справились с выведением пресной воды из организма. Её клетки просто взорвались из-за разницы осмотического давления в тканях и водах Перыницы или Идольменя — уж не знаю, где точно она оказалась в пресной воде.

Лиза поняла главное:

— То есть её все же убили. Пусть по неосторожности, но убили.

— Увы, Светлана Алексеевна, — развел руками Карл Модестович. Лиза с удивлением услышала свое старое имя, и оно в ней ничем не откликнулось. Все осталось в прошлом, и уже даже не жаль. — Это не убийство, это скорее чья-то небрежность или откровенная глупость. Русалки — неразумны. Это факт. Их человеческий вид — всего лишь вид приобретенной мимикрии для удачной охоты. Морские русалки питаются человеческой плотью, точнее плотью моряков. Именно поэтому русалки так похожи на человеческих женщин. Это неразумный вид морских млекопитающих. Назвать то, что произошло с русалкой, убийством, нельзя. Мы же не судим охотников, потерявших на охоте своих псов. Мы же не судим людей, уничтоживших молитвой домовиков или банников. Тут тоже самое. Дела об убийстве нет. Преступлений против этих барышень, в том числе и против русалки, никто не совершал.

Уже на крыльце Саша угрюмо сказал:

— Пусть не убийство, но создание запрещенных артефактов точно есть.

Лиза добавила:

— И их, возможно, недобровольное использование на девушках.

— Именно.

— Что делаем дальше?

Саша задумался на мгновение, медленно шагая по ступенькам:

— Ждем новостей о зверинце Шульца. Ждем таможенную декларацию. И… Может, навестим Сыск или магуправу? И еще… Ждем, когда перестанет дурить и выплывет Алексей, чтоб его русалки на дне защекотали.