Кровь в наших жилах

Глава тридцать вторая, в которой Петер говорит

Александр кромежем пришел в гостиничный номер, где остановились Шульцы. Старший вместе с Кроссом полчаса назад ушел на допрос к Калине — им знать о беседе с Петером не обязательно, как и гостиничной обслуге — еще разболтают лишнее. Не факт, что мальчишка решится рассказать что-то серьезное, а его отец может не простить даже сам факт беседы. Это же это близко к предательству, да и право не свидетельствовать против себя и своей семьи никто не отменял.

В номере было пусто, сонно и сумрачно — кому-то не хватило сил расшторить окна, и утренний свет еле пробивался через узкую щель между кроваво-красных бархатных штор, пропахших пылью. Стояла подозрительная тишина, словно Петер куда-то ушел вслед за отцом. Даже звука дыхания не слышно, не то, что шорохов. Александр, оставаясь у двери, замер и старательно огляделся — спрятаться тут было негде. Из мебели всего-то стол, стулья, шкаф и две узких, плохо заправленных кровати. Не под кровать же в ожидании отца забился Петер? С чего бы…

Александр постучал по двери и громко сказал:

— Доброе утро! Это статский советник Громов! Петер, ты тут?

Длинная бархатная штора чуть колыхнулась в ответ. Александр готов был поклясться, что еще секунду назад на довольно узком подоконнике никого не было, но… Штора пошевелилась, за ней нарисовалось острое выступающее плечо, а потом ткань поползла в сторону — Петер сидел, прижавшись к холодному стеклу двойных зимний рам, совсем как Лиза — подтянув острые коленки к груди и положив голову на них. Огромные синие глаза в упор рассматривали Александра, почему-то заставляя нервничать.

— Добрый день, — тихо поздоровался в ответ Петер. — Вы что-то хотели? Я не слышал, как вы вошли…

Худой, как жердяй, белобрысый, отчаянно бледный, как бывает у рыжих — черноморский загар с него уже смылся, если вообще был, — Петер кого-то упорно напоминал Александру, только вспомнить не удавалось. Вертелось где-то на задворках памяти, и только то! Забавно, ведь никого из родственников Петера Александр встречать не мог, Шульц сам признался, что мальчишка не его сын, хоть и вписан в паспорт. Документы Петера — запись в паспорте отца и копия выписки из приходской книги, — были в порядке.

Александр чувствовал себя неуверенно — он не умел общаться с детьми, но и брать с собой сюда разговорчивого и легко находящего со всеми язык Алексея было глупо — Калина нужен на допросе.

— Петер, меня прислал к тебе Егор Ефимов. Он сказал, что ты… Что тебе нужна помощь. — Он снова растерянно повторился: — я пришел тебе предложить свою помощь.

Мальчик серьезно посмотрел на Александра, а потом отвернулся к окну, словно собираясь с силами. Там за двойными стеклами приглушенно гудел, шуршал, стучал утренний Суходольск. Ехали магомобили, оставляя за собой глубокие колеи на занесенной снегом дороге, дворники, припозднившись с уборкой, наводили порядок на тротуарах, лопатами раскидывая сугробы, шли, поскальзываясь и ругаясь, горожане. Обычная городская жизнь. Хотя, наверное, Петер никогда у себя на родине не видел столько снега, продолжавшего сыпать с хмурых небес.

Александр подошел к мальчику ближе, расшторивая вторую половину окна и прислоняя спиной к оконному проему. Стена холодила даже через толстую ткань шинели, думать, каково сидеть на явно ледяном подоконнике мальчишке в тонком свитере и шортах, не хотелось. Александр молчал, не мешая Петеру собираться с мыслями. Самому бы собраться — мальчик и его поведение смущали его.

Петер все так же в стекло, на котором его теплое дыхание застывало капельками воды, сказал:

— Мне не нужна помощь. Я просто хочу домой.

Он на запотевшем стекле написал пальцем «мама» — латиницей, конечно. Капельки воды поползли слезами по стеклу. Петер яростно стер слово и повернулся к Александру:

— Это вам нужна помощь. И русалкам…

Александр, чувствуя себя как на минном поле — слишком странно вел себя Петер, принялся объяснять:

— Я не заставляю тебя наговаривать на своего отца или Кросса, но я знаю и ты знаешь, что они нарушили закон. Они должны понести наказание. Из-за них погибли минимум две девушки. Должен сразу предупредить — ты имеешь право не свидетельствовать против своих родных. Только… Егор говорил, что ты пытался привлечь внимание полиции к зверинцу при помощи линорма, когда в Сосенках нашли тела погибших девушек.

Мальчик снова отвернулся к окну — утренний Суходольск так и притягивал его взгляд:

— Если я вам помогу — отца и Кросса арестуют?

— Их осудят — если они совершили что-то противозаконное, а я считаю, что именно так и было.

Петер кивнул стеклу и своим мыслями:

— Ясно. А что будет со мной? Я хочу к маме… Домой, — поправился он, поняв, что «к маме» звучит совсем по-детски.

Александр принялся пояснять — Петер оказался удивительно предусмотрительным:

— Мы свяжемся с посольством, куда передадим все сведения о тебе. Они разыщут твоих родных, и твоя мать или другие родственники приедут и заберут тебя. Или, если они не смогут, то посольские служащие сами тебя заберут. Не бойся — тебя не бросят в беде.

— А где я буду жить до… До приезда мамы?

— Мы определим тебя в воспитательный дом.

— Воспитательный дом? — Петер даже развернулся, пристально рассматривая Александра. — Это… приют?

Видимо, он недостаточно хорошо знал русский язык.

Александр кивнул, сперва складывая руки на груди и тут же заставляя себя их выпрямлять — не самая лучшая поза для разговора.

— Ты прав, можно сказать и приют. Это место, где под присмотром взрослых живут дети, оставшиеся без родителей. Там кормят, водят в школу, присматривают… Если ты боишься приюта, то я могу взять тебя к…

Петер передернул плечами:

— Нет, не надо лишнего беспокойства. Я понял, что значит воспитательный дом. Я не против. Я дождусь маму там.

Александр заверил его:

— Я буду навещать тебя и проверять, чтобы с тобой все было хорошо. Тебя никто не будет обижать.

— Не надо. Я не боюсь. Я могу за себя постоять, — Петер расплылся в широкой, до боли знакомой улыбке. Александр замер, всматриваясь в мальчика. Холера, еще бы понять, почему ему знакома эта улыбка?!

— Как скажешь, Петер, — старательно спокойно сказал Александр, понимая, что он упускает что-то важное из виду. Голова от вечного недосыпа соображала плохо, еще и кровопотеря давала о себе знать. Закончит это дело и возьмет отпуск — уедет с Лизой куда-нибудь подальше от Суходольска и его интриг.

Петер тихо признался, упираясь лобом в стекло, словно утренний город его завораживал:

— Я мало чем вам могу помочь. Я не знаю, что случилось с русалкой. Когда я оказался в «Змеевом доле», её уже не было. И этого… — он снова испытывал затруднения со словами. — …места, где русалка плавает…

— Аквариум, — подсказал Александр.

Светлая, почти до бела выгоревшая макушка послушно качнулась.

— Ак-ва-ри-ума уже не было. Напоминанием о русалке были только русалочьи чешуйки.

Дыхание Петера согревало стекло, снова показывая написанное раньше слово «мама» и каплями стекая вниз. Странное ощущение, что это слезы, не покидало Александра.

— Ты давал чешуйки линорму, чтобы он их разбрасывал по поселку?

Затылок Петера кивнул.

— Это ты славно придумал, — Александр похвалил мальчика, заставляя его разворачиваться. Он поднял на него взгляд:

— Это не помогло. Никто ничего не понял.

— А потом ты узнал, что в лесу нашли женские тела…

Петер снова отделался кивком.

— …и попросил Егора тебе помочь. Ты думал, что…

Мальчишка вскинулся, впервые реагируя так, как Александр и ожидал — с явной обидой в голосе:

— Я думал, что вы обыщете фургон и найдете чешуйки. И документы. Отец же подписывал документы с каждой… Русалкой. Я думал, вы все поймете…

— Прости, что так вышло.

Петер уткнулся взглядом в окно — вид улицы с магомобилями и прохожими словно завораживал его.

— Я знаю, где тайник.

Александр уточнил — он тоже подозревал, где может быть тайник, только как добраться до него, было непонятно:

— В клетке огненной гиены?

Эта чертова клетка не давала ему покоя. Только её не могли осмотреть из-за огненной гиены — та вспыхивала пламенем на любое движение. Прутья решетки были заговорены, не пропуская жар и огонь, но в саму клетку залезть не удавалось. По прикидкам парней, обыскавших фургон, в узком полу клетки сделать тайник было невозможно, а вот в потолке — очень даже. Сверху клетки гиены была устроена лежанка для теплолюбивого линорма, и толщина потолка намекала, что все не так и просто. С другой стороны — жар от огненной гиены как раз через потолок и уходил, так что в тайнике, если он там и был, уцелеть мало что могло. И думай, что хочешь! Убивать огненную зверюгу было не за что, огонь — её защитная реакция, а усыпить не получалось.

— Да. Вы его уже вскрыли?

— Нам не удается обследовать клетку — стоит только приблизиться к клетке, как гиена превращается в огонь, и все. Даже попытки усыпить с расстояния не удались — гиена все сжигает на подлете.

Петер улыбнулся и снова уткнулся в окно, демонстрируя Александру только хрупкие плечи и острые, выступающие, как крылья, лопатки — не мальчишка, а одни углы:

— Она умная и осторожная. Отец приучил её к усыпляющему зелью — оно смешано с валерьянкой. Он капает зелье на мясо и подает в клетку. Гиена занимается мясом, и можно открыть клетку и достать все, что нужно из тайника. А еще… Гиена умеет дружить — если обращаться с ней ласково, то и без зелья можно открыть тайник.

— Ты с ней подружился?

«Мама» снова проступила на окне, заставляя Александра нервничать — он что-то упускает в этой истории.

— Да. Она хорошая, просто её запугивали и обижали, чтобы она превращалась в пламя на потеху публике — отец же представления с ней дает. Он даже по домам в «Змеевом доле» ходил и давал частные представления… Вот она на любое приближение к клетке и вспыхивает огнем. Зелье для гиены хранится в аптечке. Оно так и подписано: успокаивающее. Тайник в полу — сразу у стенки, где дверца клетки. — Он отвлекся от улицы, на которой перестало что-либо происходить, и повернулся к Александру: — больше я ничем не могу помочь. Что хранится в тайнике, кроме бумаг, я не знаю. Я больше ничего не знаю.

— Петер, этого более чем достаточно. Я не подведу тебя — никто не узнает, что тайник вскрыли с твоей помощью.

— Спасибо. Это ведь предательство.

— Это не предательство. Это помощь правосудию. Ты молодец, Петер, что решился помочь.

Мальчик снова отвернулся к окну. Город странно притягивал его взгляд, словно он никогда не видел такого. Наверное, жил где-то в маленьком городе или даже деревне, в которой ничего не происходит.

— Петер…

— Идите, не волнуйтесь за меня — я дождусь служащих приюта тут. Я не боюсь.

Александр сухо попрощался с упрямой макушкой и шагнул кромежем в лес под Псковом. Он разберется с тайником и потом вернется к Петеру — его поведение смущало Александра. Надо разобраться — что не так с этим мальчиком.

В присутствии двух свидетелей Александр усмирил огненную гиену, открыл клетку и, подняв вверх крайние напольные деревяшки, извлек из тайника тщательно завернутые в прорезиненную ткань склянку с кровью, стопку документов и мешочек с чешуйками, часть из которых уже была превращена в русалочьи артефакты — легкое эфирное поле больше не перекрывалось эфиром гиены, увлеченно скребущей когтями по полу в экстазе от зелья с экстрактом валерианы и другими не опознаваемыми на запах ингредиентами.

Александр быстро пробежался глазами по первым бумагам: расписки от артефакторщиков и договоры с неизвестными барышнями об оказании магических услуг. Пара фамилий барышень была знакома по делу Лесковой — кому-то не хватало денег на оплату услуг и за них расплачивался Шульц, а они на время становились русалками. Глупые, запуганные, сломанные обществом девушки — оступались они в приятной компании, а вот расплачивались в одиночестве, попадая в дом Лесковой, причем расплачивались собой, искалеченным телом и пропавшей душой.

Александр сложил документы в папку, распорядился Демьяну быстро оформить документы, а сам шагнул кромежем в больницу — надо попросить Баюшу проверить кровь на родство с Рюриковичами. У кого-то совсем голову снесло от вседозволенности — императорской кровью расплачиваться с иностранцами! За такое положена смертная казнь. Шульц — не жилец. Спасая себя от виселицы, он точно разговорится, выдавая своих покровителей и помощников. Он же не идиот.

Весь день магуправа утопала в бумагах. Лиза вместе с магами управы и выделенными Соколовым опричниками мотались по всей стране, сверяя личности и паспорта обитателей домиков вдоль Перыницы. Егорка, отпущенный на весь день протрезвленным опричниками отцом, сиял, как медный пятак, сыпя и сыпя новыми подробностями о гостях подозрительных домов вдоль Перыницы и, самое главное, о барышнях из дома Лесковой. Зря думают, что дети мало что понимают и замечают. У Егорки был наметанный взгляд, он помнил кто и когда кого навещал, даже о визитах Шульца в дома вдоль Перыницы вспомнил. В результате удалось из десяти подозрительных домов оставить всего два — куда точно ходил Шульц, барышни Лесковой и неожиданно сама Лескова. Хотя, может, она оказывала медицинскую помощь или обезболивающие средства приносила для ненастоящих русалок? В её доме они точно были. А еще в эти дома приезжали личности под поддельными документами — узнать, кто это были: маги, Голицын лично или артефакторщики, — пока не удалось. Егорка их естественно не знал, управляющий утверждал, что паспорта выглядели настоящими, а истинные владельцы этих самых паспортов, навещенные Лизой и Вихревым, никогда не слышали о «Змеевом доле» и имели алиби, почти железное на первый взгляд. Они же не кромешники, чтобы добираться до «Змеева дола» и домой куда-нибудь под Рязань или Тверь за пару часов. Такое просто невозможно. Подозревать Опричнину, как раньше, Лиза уже не могла. Хотя как раз Голицын мог, наверное, перемещаться кромежем — у него же были по словам Дашкова два артефакта стихий.

Жаль, что вся эта титаническая работа пока не позволяла добиться ордера на обыск домов. Владельцу «Змеева дола» Соседову скандал был не нужен, и он запретил управляющему показывать дома добровольно. Будет ордер — тогда и снимут защитные плетения, активированные почти до Рождества, когда хозяева домов предпочитали вновь выезжать на дачи. Огненный сокол в этот раз вел себя осмотрительно и вылетать из Лизы на глазах купца второй гильдии не собирался, хотя её так и подмывало использовать свое положение. Вихрев шепотом напомнил, что сейчас не тот момент, чтобы рисковать собой выдавая свой титул.

Почти под вечер уставшей Лизе телефонировала Лариса — глупый линорм умудрился снова сбежать. Саша был занят Шульцем и его допросом, мешать ему не хотелось, так что Лиза сама отправилась на поиски линорма, явно ищущего приключения на свой длинный хвост. Кажется, змей забыл, что его главную защиту — ядовитый шип, — ему выдрали.

Уставший Вихрев вызвался помогать Лизе. После двух часов упорных поисков они нашли линорма под забором как раз одного из подозрительных домов. Линорм скулил, хлопал крыльями и пытался прорваться через защитные плетения, тут же огрызающиеся синими молниями в ответ.

Вихрев, смотря куда-то в небеса, откуда продолжал сыпать снег, тактично заметил:

— Плетения императорские. Если капнуть на них вашей крови, Елизавета Павловна, и пихнуть за плетения этого крылатого дурня, то…

Лиза поняла его:

— Ордер будет не нужен.

— Мы просто заберем свое и чуть-чуть пошалим. Это будет не совсем законно, но…

Лиза не стала его дослушивать — она проткнула палец перочинным ножом, капнула кровь на эфирное плетение, продолжавшее недовольно гулко вибрировать, и замерла, глядя, как линорм, словно бешеный, рванул через дыру в защите, вышибая дверь в роскошный двухэтажный дом, откуда тут же вырвалась волна смрада. Там явно кто-то умер. Причем давно.

— Опаньки! — удивленно сказал кромеж, тут же нарисовываясь в вечерней тьме встревоженным рыжим Калиной, рванувшим в дом. Из темноты донеслось, расцветая огненными светляками в холле: — а вот и потерянный нами Голицын! Лизу сюда не пус…

Его приказ опоздал — Лиза сама вошла в холл, старательно дыша ртом и осматриваясь.

На полу в пятне чего-то черно-бордового лежал сильно разложившийся мужской труп в роскошном вечернем костюме, полностью залитым чем-то черным. Наверное, это была кровь. Затылок и висок мужчины были странно деформированы — Лиза никогда не видела последствий удара, который её заставлял раз за разом отрабатывать Кошка — чем-то тяжелым, например блок-браслетом, в висок.

Алексей, склонившись над телом, рассматривал родовой перстень на руке — опознать по лицу мужчину было уже невозможно, разложение зашло слишком далеко. Он умер не меньше двух недель назад.

— Лиза, не надо! — Алексей тревожно посмотрел ей в лицо, но её это не остановило. Где-то тут в доме, возможно, была Наташа. Выжить без еды можно. Это без воды долго не протянуть. Возможно, в доме еще есть кто-то живой, если у него был доступ к воде…

За трупом по коридору и дальше в крытую галерею, ведущую в купальный домик, тянулся черный след. Голицын, если это был он, умирал долго и мучительно.

Лиза влетела в купальный домик и замерла, прислоняясь к деревянной стене. Здесь дышать было нечем от смрада. У дальней стены были прикованы к стене две давно умерших девушки в некогда белоснежных сорочках, расшитых красными нитями. На их руках были блок-браслеты, на грани которых налипли волоски и сгустки крови. И у обоих девушек были длинные русые косы…

В бассейне, куда поступала вода из Перыницы, лежал еще один труп. Вода мерно колыхала длинный, разложившийся синий хвост. Лица русалки было милосердно не видно.

Лиза закрыла глаза. Думать, кто из девушек был Наташей, было больно. Только надо собраться, надо думать, надо заняться делом — она все же маг Губернской управы, она обязана помочь в расследовании.

Почему… Ну почему она всегда опаздывает!

Её сложило пополам и все же вырвало — одной желчью.