Кровь в наших жилах

Глава тридцать третья, в которой Лиза встречается с лешим

Лиза старательно дышала ртом, но даже так не удавалось справиться с тошнотой. Ноги были ватными, мир подозрительно шатался. Сейчас бы глоток свежего воздуха. Хоть капельку! Лиза медленно выпрямилась и не стала рисковать — осталась возле стены. Будет на что опереться, если ноги предадут. Пока же она только осмотрит все и проверит на остаточные излучения эфира. Она должна! Она на службе, ей надо работать, ведь первыми всегда место преступления обследуют маги. Ей нельзя быть слабой.

— Холера! — Сейчас даже ругательства не спасали, до того тошно было.

К счастью, кто-то догадался открыть окно в галерее. Ледяной воздух чуть разогнал смрад, и стало легче. Хотя бы мир не плыл куда-то.

Лиза стащила с голову шапку, сунула её в карман шинели и рукавом вытерла липкий холодный пот со лба. Надо работать. Она шагнула прочь от спасительной стены, проверяя купальню на эфирные потоки. Пока эфиром тянуло только от деревянного стеллажа — обычно в купальнях там лежат полотенца и разные мелочи, но тут на полках стояли разноцветные бутыльки с непонятными надписями: «В. Ид.», «В. Пер.», «Аnalgesic tincturam», — лежали упаковки с лекарствами: аспирин и морфин, — пакеты с надписями «стерильные шприцы» и без надписей. Вот от этих пакетов и тянуло эфиром — скорее всего там хранились уже превращенные в артефакты русалочьи чешуйки. Сколько же их тут, судя по размерам пакетов! Голицын и Шульц не мелочились, пытаясь добраться до Великих княжон. Или только одной княжны — Натальи.

Лизе надо проверить эти пакеты, но её взгляд то и дело возвращался к двум телам, прикованным за ноги к стене. Не прояви Голицын жалость и прикажи приковать цепями за руки — был бы жив. И девушки тоже были бы живы. Иногда жалость — зло. Девушек все равно бы нашли — Саша упорный и упрямый, и они бы были живы… Если бы их приковали за руки, не давая возможности к бессмысленному бунту.

Кто из девушек Наташа, Лиза пока думать не будет — с этим справятся судебный хирург и опричники, у которых хранятся стоматологические карты и список особых примет, а так же эталон эфира. Хотя разложение зашло так далеко, что эфирные каналы скорее всего повреждены и пусты. А кровь давно разложилась — Баюша тоже не поможет.

Лиза заставила себя посмотреть на русалку. Почему та так и не выбралась из воды? Обессилела? Она не была скована! Она могла выбраться из воды, перетерпеть перестройку тела и всех спасти, но осталась в бассейне, явно связанном с Перыницей тоннелем. Может, она пыталась прорваться через защиту дома со стороны реки? Лизе не хватало знаний, она же не заканчивала университет, а лишь краткие курсы для слабосилков. Она не могла опознать императорские защитные плетения в «Змеевом доле», как легко сделала Катя и Вихрев, зато как действовала эта защита, она знала. Это снаружи её можно сломать царской кровью или вскрыть ключом, который хранится в Опричнине, точнее раньше хранился в Опричнине — теперь страшно представить, кто еще имеет ключи от плетений. У Соседова, владельца «Змеева дола» они точно есть. Изнутри защиту не сломать кровью — никто же не может гарантировать случайных порезов и ранений. Хороша будет защита, которая падет в самый неподходящий момент, когда подзащитный из-за ранения или травмы как никогда в ней будет нуждаться. У девушек не было ни единого шанса выбраться из ловушки дома, даже у Наташи. Возможно, хвостатую русалку именно защита и убила. Кто продал тайну императорских плетений купцу Соседову еще предстоит узнать. Скорее всего Голицын — у него должен быть доступ к таким тайнам. Алексей был прав, когда говорил, что за последние десять лет в стране царил бардак и важные секреты уплывали не в те руки. Придется думать, что с этим делать. Теперь надеяться, что Наташа займет свое положенное место на престоле и спасет Лизу, было глупо. Это ей придется спасать отчизну. Надо только помнить — она не одна.

Надо проверить тела, остаточные следы эфира можно почувствовать лишь вблизи. Лиза, хотя её по-прежнему мутило и перед глазами то и дело подозрительно плыло, сделала решительный шаг и уткнулась в твердую, упрямую стену, внезапно возникшую на её пути. Стена была её роста, может, капельку выше. Значит, не Алексей. Тот был выше. Любимый аромат бергамота и корицы уже выветрился с утра, и сейчас Саша пах самим собой — уставшим мужчиной, продолжавшим нести свою службу. Лиза позволила себе быть слабой — она закрыла глаза и положила голову ему на плечо. Хоть пару минут слабости. Потом она снова станет магом и примется за обследование.

— Лиза, не надо. — Саша крепко обнял её и горячо зашептал в ухо: — тебе нельзя здесь находиться. Я вызвал Илью Дмитриевича — он скоро будет тут.

Лиза отстранилась от такого нужного, теплого и предавшего её плеча:

— Саша, я на службе! — В сердце колыхнулась обида. Лиза ни разу не давала повода Саше усомниться в её компетенции, так почему он сейчас ей запрещает находиться тут?! — Я никуда не уйду!

— Нет, — упрямо возразил он. И в его сведенных на переносице бровях и сверкнувших сталью глазах непривычно читалась решительность. — И это тот случай, когда я не отступлю и не передумаю. Лиза, попытайся меня услышать.

— Саша…

Мимо, пряча взгляд от нескромных объятий, прошел Алексей, и тут же был остановлен зычным:

— Стоять!

Саша разжал руки, отпуская Лизу, и стремительно шагнул, перекрывая Алексею проход:

— Вы, оба! — Его указательный палец уткнулся в грудь Алексею, а потом переместился на Лизу. Саша набычился и сделал шаг вперед. Он чуть напирал, заставляя Алексея и Лизу отступать в галерею. — Вам нельзя здесь находиться. Согласно уставу службы как магов, так и опричников, запрещено принимать участие в расследовании преступлений, где жертвами являются родственники. Я не позволю вам… — Он замолчал, а потом гораздо мягче сказал: — это не то, что вы оба должны видеть.

Алексей скривился, переставая отступать:

— Саша, я не малыш. Расследование нападения на твоего отца я тебе позволил вести. Я должен увидеть сам…

Тот оборвал его:

— Ты бы меня пустил, если бы дело касалось Лизы?

Алексея бросило в краску. Он что-то тихо прошептал себе под нос, а потом признал очевидное:

— Ни за что бы ни пустил.

— Хочешь помочь с расследованием — иди и тащи в допросную сторожа, управляющего, владельца! Ведь защиту наложили снаружи. Кто-то заглянул в дом, увидел все это и решил утаить, видимо надеясь за зиму без жителей решить сие затруднение… Алексей, там ты будешь полезен — устрой веселую ночь Соседову. Тут в поселке творится дичь и дрянь — он должен за все ответить. Так ты принесешь больше пользы.

— Сделаю! — коротко ответил Алексей, скрываясь в кромеже. Саша прав — не нужно Алексею видеть Наташу в таком вот виде…

Взгляд Саши метнулся к Лизе. Она чувствовала его беспокойство и странную нерешительность — он смотрел и думал, что сказать. Видимо, он не знал, чем её занять, чтобы она не мешалась ему под ногами и не возмущалась.

Мимо в купальню с целеустремленными видом попытался прошмыгнуть линорм и тут же был цепко схвачен за ошейник. Линорм дернулся, но Саша его удержал:

— Домой! — он заглянул в казавшиеся тупыми змеиные глаза: — не знаю, что тебе приказал Петер Шульц, но я завтра поговорю с мальчишкой и разберусь. Здесь тебе делать нечего.

Линорм попытался возмущенно зашипеть, он даже пасть раззявил, но не издал ни звука — Саша вместо угроз применил запрещенный прием: он почесал змея под подбородком, заставляя того оседать, а потом хлопать довольно крыльями.

— Ты молодец сегодня. Привел нас сюда — умница! А сейчас домой — ты можешь случайно затоптать улики.

Саша выпрямился и пояснил Лизе:

— Формально, у него есть пара лап, так что «затоптать» сказать можно… Или все же затереть?

Линорм задумался, чуть дернул ошейник и, почувствовав свободу, внезапно послушно направился на выход. Наверное, он сам в состоянии найти дорогу домой: линормы — сторожевые змеи, их использовали вместо собак.

Лиза замерла, не зная, что сказать. Они вновь с Сашей остались одни — кромеж не считается. Она понимала, почему Саша не пустил Алексея, понимала, почему не пустит и её. Только все равно что-то обиженно шкрябало под сердцем.

Саша задумчиво посмотрел на нее, потом склонил виновато голову:

— Прости за безобразную сцену. Я осознаю, что не в праве тебя не пускать, но от своего решения не откажусь — не нужно тебе быть там. Я справлюсь. Потом, после обследования хирурга, я дам тебе возможность опознать тело, если понадобится, но… Не сейчас. Не тут. Пойми, пожалуйста… Я знаю, ты сильная, но не надо сознательно пробовать границы твоей выносливости. И на самом деле, у меня для тебя тоже есть задание.

Она заставила себя улыбнуться:

— Дай угадаю: леший?

— Именно. Сейчас он явно зол — два срока по три дня прошло, и даже больше, а Алексей к нему так и не пришел. Леший сейчас, если с кем и будет говорить, то только с тобой, Лиза. И…

Его взгляд привычно уперся в пол. Саша что-то обдумывал, взвешивал и не находил решения.

— …мне очень жаль! — Он все же нашел правильный ответ, шагая к ней и обнимая. — Прости… Попытайся меня понять. Ты попрощаешься с Наташей, если она погибла тут, но позднее. Не надо тебе видеть, как она погибала…

— Саша… — Она уткнулась ему в плечо. — Проводи меня до лешего.

— Конечно. Спасибо, что поняла. Я тебе все расскажу, хорошо? Жаль, что Баюшу не привлечь к опознанию девушек — слишком цинично её просить пробовать такую кровь. Кстати, пока не забыл. Баюша попробовала кровь, которой оплатили услуги Шульца. Голицын оказался не идиотом. Шульц надеялся на кровь Рюриковичей, но ему подсунули подделку.

Он отстранился, отпуская Лизу, и протянул ладонь:

— Ты или я?

— Я, — ответила Лиза, утягивая Сашу за собой в кромеж. За прозрачной завесой падал снег, суетились, прибывая кромешники, целеустремленно скользил по сугробам в сторону Вдовьего мыса линорм, дом сиял в темноте, зовя согреться и отдохнуть, но перед глазами Лизы так и стояла купальня в черных пятнах крови. Пока домой не тянуло — может, лес привычно успокоит и уймет беспокойство в мыслях. Умирать от жажды в сажени от воды — страшная смерть.

Земляничная поляна — яркое пятно среди снегов, — сама притянула Лизу, словно леший ждал её. Саша на прощание осторожно поцеловал её в висок, чуть царапая кожу отросшей щетиной и ушел кромежем обратно — его ждала служба.

Лиза тяжело опустилась на корточки, запуская руки в теплые, трепещущие на ветру резные листочки, пахнущие надеждой. Сосновый корень услужливо выскочил из земли, приглашая сесть. Лиза закрыла глаза, пытаясь услышать летние песни птиц, но только ухала где-то сова, предупреждая, что леший вот-вот придет.

— Фу-у-у! — шумно выдохнул леший. — То русского духа годами нет, то русским духом… Кровушкой от тебя то есть за версту несет, амператрица.

— Это, дедушка, не моя кровь.

— А то я не понимаю — мертвечиной пахнет, прости за прямоту. Не успела, да?

Она лишь кивнула. Не успела.

Кто-то большой и сильный сел рядом, притягивая Лизу к своему холодному плечу.

— Я ж тож… Не всегда успеваю, а потом говорят, что я злой и специально жру детей да стариков. Это жизнь: не всегда успеваш. Не всегда на коне. Так бывает, амператрица. Можа, чем помочь?

Ей в руку ткнулись холодные мужские пальцы:

— Скушай вот, первая ягодка. Вкусная.

— Спасибо, дедушка.

— Да какой я тебе дедушка! — хохотнул леший. И впрямь, голос у него сейчас был молодой. — Кушай и не кори себя за то, что жива. Живи за них. За тех, кто не смог. Живи так, чтобы не терять ни единой минуточки за зря, свиристелка.

— Я пытаюсь, только все равно больно.

— Жизнь не сказка. Тут бывает больно и страшно.

Пальцы забрали с ладони ягодку и сами запихнули её в рот Лизе. Земляника была сухая, сладкая до приторности, ароматная и теплая. Она обещала, что все еще наладится, просто в это надо верить.

— Кушай, свиристелка. Я тут че вспомнил…

Он замолчал, ожидая от Лизы хоть какой-то реакции. Она заставила себя выдавить:

— Да? И что же?

— Ты кромешниц просила. Я выполнил твою просьбу.

Лиза вздрогнула, представив, как на холодном, стылом перекрестке где-то сейчас плачет и замерзает малышка. Леший хохотнул:

— Да не трусь, свиристелка. Я ж не чудовище. Не забирают дитя — я его обратныть под землю, в теплую берлогу забираю. Никто ишшо из огонечков без родителей не остался. Вот и девочку забрали. Не трусь. Мир не без добрых людей.

— Знаешь, кто забрал?

— Знаю, как не знать. Соколов твой забрал. Ишшо и угрожал, ежели не дам. Я решил: а пущай забирает. Жизнь-то у него мимо прошла. Пущай с энтой девочкой порадуется. Вот. Я молодец?

Она похвалила его, обняв за холодную руку:

— Молодец.

— А ишшо… — он вздохнул тревожно. — Ты с Иваном-царевичем просила как-то помощи в Сосенках. Расспрашивала о барышнях тех в лесу. Я говорил с лисами да волками. Долго пришлось выяснять, но я узнал, амператрица. Девки те рванули из озера не в день, когда Идольмень замерз. Они раньшее рванули.

Лиза заставила себя открыть глаза и повернулась к «добру молодцу» — лешему сейчас, рыжему да голубоглазому, больше четверти века и не дать было.

— А когда они помчались из озера? Что их заставило нестись сломя голову в холода?

Он криво улыбнулся, показывая острые нечеловеческие зубы, и тут же стал уменьшаться, превращаясь в привычного старичка:

— Так вспомни ночку одну, когда Идольмень огнем горел. Как один маг вымещал зло на воде, огнями бья по льду да воде. Я тогда еще драного кота твоево гонял по лесу, думая, что змей он подколодный.

Лиза прошипела, все понимая:

— Х-х-холера…

— Агась. Вон тода и рванули кто мог наружу, а кто не мог — ховался на дне. Говорят, ашшо две валяются на берегу. Одна у Каменки, вторая у самого маяка вашнего. Бежали они из воды так, что только пятки кивали, забыв о боли — страх сгореть сильнее был. Не было у них времени вернуться правильно в Перыницу да в «Змеев дол» к ихнему владельцу. Где могли, там и выбежли из озера, замерзая от холода.

Он чуть потрепал её за плечо:

— Не кручинься, амператрица. Ты ж не знала.

Она лишь кивнула. Не знала. Не думала. Только злилась на воду да на Сашу, который отказался от неё тогда. Не далеко ушла от матери. Та тоже устроила истерику, только с чуть большими потерями. Урок на будущее — никогда не терять самообладания! Ей этого просто нельзя допускать.

— С другой стороны… Не выбежи они тогда — вы б и знать не знали о хвостатых русалках. Скушай вот ашшо ягодку! — на мелкой, скрюченной, с совиными когтями на концах ладошке лежала очередная земляничка. Так Лиза раньше карачуна все съест.

— Спасибо, дедушка…

Кромеж неожиданно кашлянул, привлекая к себе внимание. Лиза машинально сложила пальцы в слове «говори!».

Вихрев из кромежа предложил:

— А если попросить дедушку лешего помочь с Дашковым? Вдруг можно найти свидетелей ритуала, который над ним провели тридцать один год назад?

— Ась? — леший глянул в сторону. Видимо, он видел Ивана и за завесой кромежа. — Амператрица, где ты таких берешь, а? Глупые же ж! Это где это ж видано, чтобы кто-то больше тридцати лет в лесу жил? И сказочки про воронов, что живут триста лет не надо мне грить. Даже бер не всякий переступает порог в четвертый десяток лет.

Лиза просительно посмотрела на лешего, и тот вздохнул, сдаваясь:

— Веревки из меня вьешь, свиристелка… Шош с тобой делать-ти… Попробую я. Токмо не проси меня искать свидетелей ритуала, что провели над твоим Иваном-дураком. Там река. Там не моя власть. А рыбь вроде осетров да сомов мне не подчиняется, хоть и живет гораздо больше трех десятков лет. А вот с вашим Дашковым помогу — токмо кровь его тащите сюда. И, амператрица… Ты всю осень носом крутишь. Ты мне кровь обещала, да не дала так.

Лиза вместо ответа протянула ему свою руку, обнажая запястье:

— Бери! — правда, перед этим она сложила пальцы в «полный запрет!», чтобы опричники не вмешивались.

Леший не стал себя просить дважды. Совиные когти полоснули по запястью, пуская кровь. Душно запахло летом, пылью, жарой. Огромная волна с головой накрыла Лизу, утаскивая куда-то в тепло и свет. Эта волна была не темна. Она была пронизана лучами солнца. Она была лазурной, как самое теплое море России. Она была ласковой и нестрашной. И где-то далеко смеялся брат и старшие сестры. Может, хоть во сне или этой зыбкой неяви Лиза сможет с ними попрощаться? Она уплывала прочь куда-то в воспоминания — крови лешему нужно было много.

Из-под корней ближайшей сосны забил мелкий родничок. Земля под ней поползла вверх, рыжими, как сосновые иголки, скалами выпирая наружу и до поры до времени храня тайну воды.

— Хорошо-то как! — ухнул в серых от туч небесах леший, уходя от пытавшегося его атаковать несмотря на запрет Вихрева.

Опричник выругался, подхватил на руки безвольное тело Елизаветы Павловны и шагнул кромежем в дом на Вдовьем мысу. Ему вслед еще неслось из-под туч:

— Не дрожжи, огонечек! Она всего лишь спит — не буди её.