Кровь в наших жилах

Глава девятая, в которой Светлана и Саша все же ловят змея

День у Александра не задался. С самого утра.

Он привык к ранним побудкам, он привык к отсутствию удобств, волнуясь сейчас только за Лизу, он не был привередлив в еде, он мог отказаться от многого, когда расследовал дело. И парни, его помощники, такие же: неприхотливые, стойкие и упорные.

Он не переносил одного — попыток купить его благосклонность. Он чиновник на службе государству. Его нельзя купить, его нельзя продать, он несет свою службу на совесть. И протянутая Крыниной, жалкой, напуганной женщиной в старой, заношенной одежонке, помятая, мокрая от пота «синица» была лишней. А за ней потянулась целая стая! Егоровы и Жуковы, тоже жены — мужики предпочли спрятаться за их спинами, — сунули каждая по «снегирю». Надо же, целый четвертак за просто так заполучил! Двадцать пять рублей. Удобно устроился Тихонов тут. Месячное жалование урядника только за одно утро.

— Уберите, — веско сказал Александр, глядя на дрожащую руку Крыниной, упрямо пихавшую ему в ладонь пять рублей — целое состояние по деревенским меркам.

Она лишь выдавила испуганным голосом:

— Прошу, Христа ради, пожалейте, единственный сын же! — Еще чуть-чуть и в ноги начнет падать!

Александр, может, излишне громко, захлопнул папку, хотел было ответить, но тут уже вмешался староста, стоявший с краю стола и отвечавший за просителей. Бледный, напуганный вчера только одним видом покойниц, мужик ожил, тут же замахал руками и погнал всех прочь:

— Убрать! Думать надо: что и кому предлагаете! Пошли прочь!

Он потащил из собственной горницы и зареванную Крынину, и оробевших Жуковых и Егоровых, пропахших в своих старых тулупах дымом и кислым потом. Из сеней доносились старостины нравоучения, хоть дверь плотно закрылась за просителями:

— Это ж цельный статский советник! Да у него жалование пять катеринок в месяц! Это ж думать надо! К нему меньше, чем с четвертаком, подходить нельзя. Глашка, ты совсем дура?! У тебя сын по этапу скоро пойдет вслед за отцом, а ты найти ему деньгу не можешь?!

— Я и эту заняла, — заревела в голос женщина.

Александр этого не перенес — встал и направился в сени, ругаясь на ходу:

— Х-х-холера!

Владимир только вскочил следом:

— Александр Еремеевич…

Он махнул рукой — не ребенок же:

— Сиди, сам справлюсь. Лучше Демьяна пни — когда он уже закончит страдать над показаниями парней?

Демьян не страдал — он, жалея, что под рукой нет справочника, старательно проверял яти, чтобы не пришлось потом возвращаться в Боровое и переписывать, если следователь не примет бумаги из-за грамматических ошибок. Бывало у него уже такое, причем не раз.

Александр открыл дверь в сени, замечая, как тут же замерли женщины и даже староста — этот-то чего, он в своем доме находится!

— Крынина, Глафира Семеновна…

— Я, — робко сказала женщина, подаваясь вперед из-за спины старосты.

— Прошу, деньги уберите — за взятку лицу при исполнении положено наказание в зависимости от размера взятки. Вашему сыну, как и Жукову, и Егорову ничего не грозит — сейчас протокол оформят, они его подпишут и отпустим. Правда, вашему Архипу чуть-чуть подождать придется — маг пока спит. Проведем освидетельствование Архипа на оворотничество и отпустим. Глафира Семеновна, пройдите — требуются ваши показания; остальные — свободны. Идите домой, скоро ваши сыновья придут. И на будущее убедите их сразу сообщать властям о найденных трупах — всем будет проще. Ежу же ясно, что при той степени разложения у покойной, которую они нашли в лесу, парни никак не могли быть её убийцами.

Крынина бочком протиснулась в дверь, словно боялась чего. Староста вновь раскомандовался, выгоняя оживших Жуковых и Егоровых на улицу.

Александр захлопнул дверь в сени и осмотрелся: Демьян, высунув от усердия язык, заканчивал свои бумаги, Владимир оформлял протокол осмотра, один Погорелов маялся у окна, высматривая там что-то.

— Погорелов!

Парень дернулся, резко разворачиваясь — сразу видно, что в армии хорошо служил:

— Я!

Александр кивнул ему на стол, за которым сам делал записи:

— Показывай, как умеешь писать… Пиши на имя прокурора Губернского суда надворного советника Уварова ходатайство о пересмотре дела крестьянина Крынина… Как там дальше по батюшке, Глафира Семеновна?

Крынина взмолилась:

— Ваше высокородие, деньгов нет совсем. Прошлый раз за ходатайство «снегиря» потребовали, где я его возьму? Мне бы Архипку спасти… Не губите, ваше высокородие!

Александр мысленно выругался, сосчитал до десяти и снова начал:

— Ладно, тогда, Погорелов, пиши ходатайство на имя тайного советника Калины, Опричный сыск.

Крынина стала белеть:

— Да не примут псы такое. Мне прокурор-то сказал, что нет невинно осужденных, что не бывает такого.

Громов согласился с ней — он это прозвище опричников терпеть не мог:

— Псы не примут. Опричники — да. Погорелов, еще и на имя архиерея жалобу пиши, что забыл господин прокурор Уваров о самом главном невинно осужденном. О Христе. Хотя я сам доведу это до сведения и прокурора, и архиерея.

Погорелов вздохнул:

— Зря вы так.

— Как? — повернулся к нему Алесандр.

— Надежду вселяете. Вы взлетите по карьере, уедете, а болото тут снова затянет, снова будут тянуть мзду, да еще и прошлое всем припомнят.

— А кто сказал, что я отсюда, из Суходольска куда-то собираюсь уезжать?

— Так… А что вам делать в нашем болоте?

— Квакать, — мрачно заявил Александр. — Виноват, сорвался. Погорелов, холера, садись уже и займись делом!

Светлана проснулась поздно — старостиха Марфа Петровна поведала, накрывая на стол в мелкой кухоньке, что сам «ваш родие» запретил её будить, велел, мол, на цыпочках ходить и не тревожить.

— Вот, не тревожили, — развела Марфа Петровна руками. — Да вы кушайте, кушайте, усе свежее! И яишенка, токмо пожарила, и блинцы, и сметанка! Может, вам варева сладкого подать? Иль еще чего?

Старостиха явно не знала, как такую важную гостью, настоящую магиню, потчевать. Видимо, Демьян чего наболтал ночью, не иначе — у него язык без костей. Саша бы не стал так старостиху впечатлять доблестями Светланы.

— Спасибо, больше ничего не надо, — сказала она, быстро бормоча молитву и принимаясь первым делом на жареную на сале многоглазую яичницу с уже побелевшими желтками. Официально, Светлана вместе с другими полицейскими, в дороге. Путнику в дороге можно непостное. Блины, толстые, с кружевным краем, она решила съесть потом, если влезут после глазуньи. Кромеж молчал, не вмешиваясь. Интересно, они еду пробовали на яд или лишь присматривали, как Марфа Петровна готовила? Хорошо хоть не вмешались, накрывая на стол…

От огромной русской печи жаром несло, так что дышать на кухоньке было тяжеловато. По виску Светланы струйка пота потекла. Из горницы доносилось приглушенное бормотание, и не понять, что там обсуждают. Хотя Сашину «холеру» было то и дело слышно. Светлана не сдержала улыбки, думая о нем. Вчера он, когда шли ночевать в дом старосты, даже не пытался отправить её кромежем в городской дом. Он не командовал ею ни как жених, ни как «ваш родие».

Старостиха так и осталась в кухонном закуточке. Она встала у мелкого оконца и подобострастно смотрела на Светлану, готовая подать что-нибудь по первой же просьбе. Марфа, на вид лет тридцати пяти, а то и сорока, снова и снова теребила рукав вышитой сорочки — волновалась из-за высокой гостьи. Светлана понимала её — уже второй день в доме старосты бедлам творился: вчера урядник в доме допрос устроил, парней связал да велел в доме под присмотром держать — волостное правление в Смольниках, а жандармы только в Волчанске. Сегодня «ваш родие» устроил допросы в горничной, еще и мага непонятная… И всем кланяйся, и всех корми…

— Может, присядете рядом? — предложила Светлана. У неё из-за взглядов старостихи кусок в горле только чудом не застревал. Отвыкла она уже от такого за годы не во дворце.

Марфа Петровна замахала руками, так что шаль на груди разошлась в стороны, показывая вышитый ворот сорочки:

— Да как можна та! Вы кушайте, кушайте… Можа, вам чайку? Только чай копорский, не обессудьте. Ваше родие уже поморщился, но пил.

Светлана отодвинула тарелку с побежденной яичницей и согласилась:

— Можно и чайку. И все же, сядьте, пожалуйста. Я хочу вас кое о чем спросить.

Рукаву сорочки скоро плохо придется — старостиха его дернула от волнения, а потом помчалась к самовару — чай наливать. Светлана нахмурилась, пытаясь вспомнить сорочки на вчерашних покойницах — не присматривалась вчера, а вот зря!

Марфа Петровна чай подала и все же села на край лавки, готовая бежать при малейшей опасности — видимо, подозревала, что городская мага куда как хуже привычных деревенских ведьм.

Светлана подалась к ней:

— Я могу посмотреть вышивку на вашей сорочке?

Марфа даже отпрянула в сторону от Светланиной руки:

— Да чегось её смотреть. Вышивка как вышивка. Обычная. Суходольская.

— И все же…

Старостиха осторожно протянула руку, словно Светлана её сейчас откусит.

— Все, как у всех, — пояснила Марфа Петровна, наблюдая, как палец Светланы заскользил по красным, уже растрепавшимся от старости нитям вышивки. — Крестом вышиваем. Эт не я делала, это племяшка моя.

— А что это? — спросила Светлана. Она помнила, что подобные узоры были на сорочках, которые ей присылала Агриппина Сергеевна для защиты от Нави. — Красивый узор.

Марфа Петровна раскраснелась от похвалы и принялась показывать да рассказывать:

— А это, значится, Идольмень-окиян. А енто, сами знаете, алатырь.

Знак алатыря сложно не узнать. Его даже не язычники знали.

— А вот енто четыре Дола, что, значится, змеи проложили от Идольменя, ища свои дома. Видите, енто Огонь, енто брат евоный Земля…

— А как же Мать сыра земля? — спросила Светлана.

Марфа побелела, вспоминая, что перед ней городская магиня — чуть руку не отдернула в сторону, боясь, что её сейчас язычницей объявят:

— Так… Побасенки же. Нет никакой Матери сырой земли, и братьев змеев нетути. Так, только узоры и осталися. Нельзя, что ль?

Светлана нахмурилась — как-то раньше она не интересовалась особенностями местной вышивки. Довольствовалась тем, что все про Сухие долы говорили: мол, оставил их змей, запряженный в плуг.

— Можно, конечно, можно. На народные промыслы запрета нет, а вышивка как раз они и есть. Так эти узоры…

Марфа отмерла и снова принялась пояснять, на всякий случай осенив себя крестом:

— Енто вот брат Вода, енто змей Вихрь. Видите, они все вокруг алатыря крутятся… Я вчерась как раз по сорочкам на покойницах и поняла, что не наши енто девки. У нас все алатыри да долы вышивают, а на тех петушки да китаврасы, прости господи, были вышиты, да еще и нити не красные, а всяко разные. Слышала я, что на югах ярче вышивают, но у нас так заведено. Без алатыря вообще нельзя.

Светлана вспомнила свою, точнее Наташину рубашку-долгорукавку. Та была богато расшита гладью розовыми нитками — в тон верхнему платью.

— Значит, — Светлана сделала глоток чая и чуть не обожгла горло, до того он был горяч. — Вы по вышивке поняли, что это не местные.

— Не Суходольские енто девки, не носят наши такое. Если только городские, но тут я не подскажу, вам виднее, что в городах носют. А тут такое никто не наденет, да и не вышьет такое, как на покойницах было. Чужие это. Совсем не наши.

Марфа Петровна поднялась и принесла вышитое полотенце, расправляя на столе:

— Вот, смотрите-ка…

Светлана поняла, что ей вновь прочитают лекцию по долам и змеям. К счастью, из горницы донеслось горестное «холера!», и Светлана, подскочила с лавки, схватила свой мундир и понеслась спасать Александра от местных крестьян.

Оказалось, что спасать Александра надо от Демьяна. Тот, подозревая, что Громов опять без него пойдет на змея, не хотел оставлять его одного.

Александр, уже хмурый и недовольный, пыша во все стороны огневками, пробурчал:

— Последний раз говорю, Демьян. Ты и Погорелов — в Сосенки на опрос местных жителей. Петров и Тихонов поедут на магомобиле в Погарь и Смольники. Я…

Демьян упрямо выпрямился, готовый отстаивать свое право защищать Громова от змеев, но пока молчал.

— …я же схожу в «Змеев дол»…

Светлана добавила от себя:

— Демьян, он пойдет вместе со мной. Я сейчас несколько больна, так что поверь, мы вместе со змеем в два голоса будем уговаривать его высокородие арестовывать в другой раз.

Демьян покраснел, Петров хмыкнул, а Александр обиженно посмотрел на неё, словно ему так и хотелось сказать: «И ты, Брут!»

Петров даже вмешался, спасая и Александра, и Демьяна:

— Слышал, Синица? Светлана Алексеевна и сама не пойдет, и змея отговорит от ареста. Давай уже — дуй в Сосенки. Дело не ждет.

Он сам показал пример, собирая бумаги со стола в свой портфель, и быстро одеваясь. Светлана спешно застегнула мундир и всем своим видом показала, что готова к службе — ей еще Архипку на предмет оворотничества осматривать. Впрочем, догола раздевать и так раскрасневшегося парня не пришлось, даже иглой, принесенной старостихой, Светлана не воспользовалась: берендеева метка виднелась под правой лопаткой Архипа — оставалось только её описать и выдать парню документ о том, что он оворотец. Крынина охала и ахала, но смирилась с тем, что по весне придется сына отпускать в берендеевы леса — так жить парню станет в разы легче, выпуская пар в зверином обличье.

Из дома старосты и от карауливших на улице своих парней Жуковых и Егоровых Светлане с Сашей пришлось почти убегать — те пытались хоть не деньгами, так гусями да курами выразить свою благодарность. Живыми гусями, которых Светлана до одури боялась, хоть те и смирно сидели в корзинах. Хорошо хоть от преследования Светлану с Сашей спас староста, громко прикрикнув на Жуковых с Егоровыми и их многочисленную родню. Светлана решила, что сюда она уже не вернется — лучше кромежем домой добраться, чем отбиваться от желавших отблагодарить крестьян.

На улице было ветрено и сыро. От Перыницы несло влагой и туманом, заволакивая улочки и Светлану с Сашей. Шинель быстро отсыревала, отказываясь согревать. Неприятно пахло шерстью. Зря Светлана в поездку надела осеннюю шинель, в зимней было бы теплее. Саша шел медленно, угрюмо меся ногами деревенскую грязь. Его сапогам ничего не было страшно, а вот ботинки Светланы были готовы сдаться грязи и многочисленным лужам — ноги скоро промокнут. Она еле передвигала ноги, прилипшая к подметкам глина весила как пудовые гири.

Саша искоса подглядывал на Светлану, но молчал, не предлагал ей вернуться в город или остаться в доме старосты, хоть и знал, что до «Змеева дола» идти не меньше версты.

Светлана передергивала плечами — деревня поздней осенью неприглядна. Голые деревья, серые дома, покосившиеся заборы, печная вонь, когда не поймешь, что сжигают вместо дров, пожухлая трава, всюду серость и хмарь. Скорей бы снег прикрыл эту грязь, делая мир хоть капельку чище.

Противоположный берег Перыницы утопал, как в сметане, в тумане. Только седые макушки сосен и видны из него. Ветер гнал туман прочь, к Идольменю, но с Перыницы наползали новые холодные языки «сметаны».

Саша не удержался и взял Светлану за руку, согревая её ладонь:

— Как ты?

— С тобой хоть на край света, — призналась она, скользя по глине и с трудом поднимаясь по пригорку на асфальтовую дорогу, ведущую к дачному поселку — не иначе купец Соседов на свои деньги её построил. Ошметки грязи пластами отслаивались с ботинок Светланы, оставаясь на асфальте. Хоть бы декроттуары тут ставили, а то стыдно такими ботинками по хорошей дороге идти.

Светлана посмотрела на Сашу: она помнила, как вчера почти без сил свалилась в хозяйской спальне на кровати, тут же засыпая. Она не чистила ни одежду, ни ботинки, а сегодня…

— Саша, — она оглянулась, не заметила никого в тумане и, приподнявшись на носочках, поцеловала его в небритую щеку: — спасибо за заботу.

Он приподнял вопросительно бровь:

— Было бы за что.

Светлана принялась перечислять:

— За почищенные ботинки, за просушенную шинель, за приведенный в порядок мундир, и вообще за то, что ты есть.

Он скупо улыбнулся:

— После такого даже стыдно предлагать тебе вернуться в город.

Она сухо напомнила:

— Саша, я на службе. Я за октябрь лишилась половины жалования. За ноябрь я получу крохи за неделю, максимум. Это меньше «снегиря» будет. Рублей восемь наскребется… Еще и объяснительную придется писать, почему я посмела проболеть целый месяц, когда чиновникам, служащим четвертый год полагается всего пять больничных дней в году… Мне нужно на службу.

Кромеж удивленно хмыкнул, но промолчал, что к услугам Светланы вся казна Российской империи, точнее та часть, что выделена Госдумой для нужд императора.

Хорошо, что Саша не стал предлагать свою помощь — до их свадьбы еще венчание на престол, отмена запрета язычества и много чего еще… Три, как минимум, стихии и их свобода.

Переходя по мосту Перыницу, Светлана нахмурилась, чувствуя легкое волнение эфира. Она даже медленнее пошла — Саша тут же подстроился под её шаг. Эфир волновался где-то под мостом. Светлана сглотнула — найти очередную полозову невесту не хотелось. Не четвертый же труп подряд! Полоз ли, Земля ли, кто-то точно сошел с ума в округе!

Саша замер, нахмурился, словно прислушивался к чему-то. Он осторожно подошел к перилам и перегнулся через них, всматриваясь в ставший неплотным туман. Шумела, плескалась речка, облизывая волнами камни, покрытые льдом. Те блестели, как ярморочные леденцы на палочке. Откуда-то снизу доносился странный стон, словно пес скулил и плакал.

— Второй уровень эфира, верно? — шепотом уточнил Саша.

Светлана кивнула в ответ — скулеж под мостом прекратился. Саша пальцем указал на себя, потом на противоположную сторону моста. Ткнув пальцем в Светлану, он показал на спуск к воде с этой стороны.

Пальцы его быстро двигались, что-то то ли спрашивая, то ли командуя. Светлана поморщилась — тайный язык опричников она знала плохо, только основные команды: не берут Великих княжон в бой.

Саша потянулся к ней, шепча прямо в ухо и обдавая теплом дыхания:

— Справишься? Тут склон крутой и скользкий.

Она лишь кивнула и не удержалась, поцеловала Сашу в щеку — знала, что он не привык к нежностям. Результат был неожиданный. Он ладонями обнял её за лицо и осторожно поцеловал в губы, выдохнув:

— На удачу!

Наверное, глупо идти в бой или, скорее, на разведку боем с улыбкой на лице, но Светлана не могла её удержать. Ей хотелось смеяться и любить весь мир, потому что на сердце чертовски хорошо и тепло. Саша учится целоваться и учится вместе с ней, а не с какой-то там Лапшиной, царствие ей небесное. Большего Светлане и не надо, ведь их свадьба может и не состояться.

С трудом спустившись по склону, цепляясь за ивы и какую-то высокую, сухую траву, Светлана шагнула в темноту под мостом. Глаза быстро перестраивались, замечая и скопившийся тут мусор: ветки, какие-то тряпки, клочки чего-то уже неузнаваемого, — и серую кожистую колышущуюся массу. В первый момент сердце пропустило удар — упырь! Потом с другой стороны моста раздался шорох шагов Саши, и из-под перепончатых крыльев, явно подрезанных, потому что отсутствовали положенные когти на концах фаланг, показалась змеиная голова.

— Холера! — выругался Саша, глядя как змеиное тело перетекает глубже под мост и обвивает какое-то бревно. — Только линорма тут и не хватало.

Светлана, гася боевой шар на ладони, улыбнулась:

— Это виверн, но неважно. Скажем ему найтись в другой раз?

— Думаешь, это его ночью искали?

Она кивнула, соглашаясь:

— Его. У него на шее ошейник видишь?

— Вижу, — помрачнел Саша. — Демьян опять будет дуться.

— Виверны не змеи, они драконовые. Формально, ты свое слово не нарушишь.

Саша качнул отрицательно головой, осторожно шаг за шагом приближаясь к шипящему зверю:

— Это линорм. Видишь, у него на хвосте рана — кто-то выдрал ему ядовитый шип. Да и виверн дубу бы дал от холода.

Светлана не сдержала смешок — все же Саша иногда допускал такие странные простонародные словечки!

— И как его будем брать? Позовем хозяев с дач?

— Вот еще, сейчас скрутим.

Светлана ждала, что Саша велит ей оставаться в стороне, не мешаясь под ногами, но он, достав из кармана моток бечевы, скомандовал:

— Я хватаю пасть — там зубов немерено, а ты ловишь хвост, чтобы не вырвался, пока я буду ему связывать пасть. Линорм явно сторожевой, их для иных целей и не держат. Сил хватит удержать? — он внимательно посмотрел на Светлану.

— Хватит, конечно.

— Тогда на счет «три!» — Он принялся считать, медленно шагая к линорму: — один… Два… Три!

Линорм словно почуял, что ему сейчас будут делать больно — он расшеперил пасть, показывая сразу все свои зубы, в том числе и дыры вместо клыков, и зашипел. Сашу это не напугало, он единым порывом рванул, хватая змея за голову. Светлана не отстала, набрасываясь на линорма — замерзнет же, или местные прибьют, когда он залезет в чей-нибудь курятник, пытаясь добыть пропитание.

Скользкое, сильное тело пыталось вырваться из рук Светланы, и она вцепилась пальцами в основание перепончатых крыльев — там сильные махательные мышцы, там удобно держать и точно ничего не оторвешь.

Саша, ругаясь и шипя что-то себе под нос, одной рукой удерживал голову линорма, другой быстро наматывал бечеву, не позволяя себя укусить. В конце концов после очередной «холеры» змей сдался и обмяк в руках, всем своим видом показывая покорность перед более сильными соперниками.

Саша, перехватывая линорма за ошейник, оглянулся на Светлану:

— Прости, что так долго — упрямый, собака!

Светлана отпустила крылья и отошла в сторону:

— Бедняга, досталось, наверное, от хозяев.

— А что делать? Надо возвращать — это чья-то собственность.

Он посмотрел на бляху, висевшую на ошейнике линорма:

— Его хозяин некто Шульц, зверинец «Магические животные Шульца». Пошли, страдалец, домой. Там хотя бы тепло.

Саша потянул линорма из-под моста за ошейник. Свободную руку он протянул Светлане, помогая выбираться на свет. Ноги скользили по льду, покрывшему камни под мостом.

— Спасибо, Саша, — прошептала Светлана.

— За что? — Саша даже обернулся на неё, линорм тоже.

Она пояснила:

— За то, что не боялся и не запретил мне идти на разведку, даже не зная, что прячется под мостом.

Саша потемнел лицом и признался, чуть сильнее, чем надо, сжимая её ладонь пальцами:

— Боюсь. Всегда. Постоянно. Даже зная, что ты лихая барышня и очень опасная. Но ты не линорм, тебя не посадишь на поводок и не рявкнешь: «К ноге!».

Линорм вздрогнул и попытался выполнить команду, почему-то для верности еще и обвивая Сашину ногу. Его длинный змеиный хвост ударил Светлану по голени.

— Ты сильная и самостоятельная девушка, ты боевой маг, я уважаю тебя.

Дрожащий от страха и холода змей изрядно портил романтику, но Светлана все равно подалась к Саше и поцеловала его в щеку:

— Спасибо за доверие.

Сверху раздался шорох, что-то сочно шлепнулось на пожухлую траву, завоняв несвежим мясом, и линорм рванул вверх, забывая о Сашиной ноге. Дури в линорме было много, оголодал он изрядно, и потому он протащил упавшего коленями в грязь Сашу по склону пару аршин. Тот, ругаясь себе под нос, осадил линорма, удерживая его за ошейник.

— Стоять, холера! — рыкнул на змея Саша, поднимаясь на ноги, весь перепачканный глиной и травой. Линорм еле зашипел через связанную бечевой пасть, требуя свободы и мяса.

Сверху донесся детский возглас:

— Ой, дяденька, прощения просим, вас не заметили за линормом!

Что-то Светлане подсказывало, что малец лет десяти хорошо видел их с Сашей и специально раздразнил оголодалого линорма мясом. Но ведь не ругаться с мальчишкой?