Кровь в его жилах

Глава третья Светлане наносят визиты

Сиделку звали Серафима Родионовна, ей было чуть за пятьдесят лет, и она была чудо как расторопна, и так же болтлива.

Она помогла надеть корсет, она помогла принять душ, она поменяла Светлане пропахшую потом сорочку и белье, и снова затянула корсет так туго, что не продохнуть, помогла причесаться и заплести короткую косу, сделала массаж и принесла еды, еще и с ложечки попыталась накормить, и все это время говорила и говорила.

О выпавшем в городе снеге. О пришедшими вслед за снегом потеплении и распутице. О восстановленной колокольне храма Спаса на крови. О забастовке в столице, вызванной подсчитанными ушлыми газетчиками тратами на похороны великих княжон Марии и Елизаветы. О криках: «Доколе они будут обирать нас даже после своей смерти!» О начинающемся голоде в суходольской губернии, о хлынувших к зиме в город нищих, потерявших после землетрясения свое жилье, о заводе «Загоровец», чей владелец, купец первой гильдии Загорский объявил, что всем женщинами и детям, потерявшим кров, он найдет работу и предоставит заводское общежитие. О загоровчанах-мужчинах, пытавшихся устроить забастовку, — их всех попросили с завода, чтобы дать рабочие места женщинам и детям. Уволенных заводчан усмиряли всем миром — даже проповеди им читали о христианском смирении. В сам город ввели войска. Особо бунтовавших отдали под суд. Она рассказывала о суходольском сыске и его главе — говорят, у него скоро свадьба; Лапшины уже во всю готовятся. О губернской магуправе, куда приняли нового мага — коллежского асессора Даль. И этот Даль чем-то очень не нравился Серафиме Родионовне — уж больно та кривилась, когда произносила фамилию. Правда, посмотрев на Светлану, сиделка осеклась — вспомнила, что та сама служит в магуправе. Так что ничего о Дале Светлане узнать не удалось. Впрочем, Матвею она доверяла — он кого попало на службу не примет.

От непрекращающегося монолога Серафимы Родионовны у Светланы разболелась голова, но не прогонять же сиделку. Та как раз добралась в монологе до князя Волкова и снова осеклась, замолкая на слухах об уходе княгини Волковой в монастырь. Светлана улыбнулась — в последнее она не поверила. Княгиня не из тех, кто отказывается от мирской жизни даже из-за смерти любимой дочери, а князь не тот, кто отпустит любимую жену в монастырь. Мишка говорил, что все Волковы однолюбы. Не пустит Волков жену в монастырь замаливать грехи их дочери Анастасии.

Серафима Родионовна плавно перешла в пересказе новостей к Михаилу Константиновичу Волкову, и Светлана смогла вклиниться в мощный словесный поток:

— Вы не могли бы ему телефонировать? Я вам напишу номер кристальника Михаила Константиновича — сообщите ему, что я пришла в себя и жду его. Еще, если вас не затруднит, позвоните в магуправу Матвею Николаевичу Рокотову. И в суходольский сыск Александру Еремеевичу Громову — сообщите тоже самое, что и Волкову. Я вам оплачу услугу… Потом, как выпишусь.

Серафима Родионовна не стала чиниться, что ей невместно телефонировать таким людям — быстро поправила Светлане подушку, чтобы было удобнее сидеть, и помчалась телефонировать. Оказывается, все нужные номера кристальников ей уже оставили и Волков, и Рокотов, и Громов. И даже гривенники за услугу, кажется, сунули заранее.

С уходом сиделки стало непривычно тихо, только Баюша вздохнула:

— Горазды некоторые болтать! Я спать. Пока в палате тихо.

Кошка потянулась в своей корзине, стоящей на полу прямо возле кровати, и, спрятавшись под одеялом, заснула. Светлана ей позавидовала: она еще чувствовала себя отчаянно слабой, в ду́ше даже сил стоять не было — сидела на стуле, как тяжелобольная, пока Серафима Родионовна мыла её, словно ребенка. Клонило в сон, только сперва надо разобраться с делами. Не до сна. Хватит. Месяц пряталась в нигде, надо приниматься за службу. Надо хотя бы узнать: нашли ли того, кто создал ловушку со светочем. Надо понять: на кого вообще была рассчитана ловушка. У Светланы на данный момент даже особых врагов, желающих смерти, не было. Для родственников померанского графа, которого она упокоила три года назад, поздновато мстить, а других врагов вроде нажить не успела. Если только кто-то затаил злобу во время землетрясения на неё.

В палате резко потемнело. Погода за окном менялась — с Идольменя натянуло серых, низких туч, царапающих землю своими снежными брюшками, и солнце спряталось. Природа замерла в ожидании снега. Сосны за окном зашумели, мотая верхушками под внезапными порывами ветра.

Ждать визитов пришлось недолго. Еще сиделка не успела вернуться, как в палату постучали. Первым навестил Светлану неожиданно князь Волков. Его инвалидное кресло вкатил в палату огромный слуга, больше напоминающий охранника, и тут же вышел прочь, чтобы не мешать беседе — одного указавшего в сторону двери пальца князя хватило, чтобы мужчина в форменной ливрее рода Волковых вылетел прочь, еще и дверь за собой тихонечко закрыл. М-да, слуги у князя вышколенные донельзя.

Князь приветливо улыбнулся, по-доброму, как близкий родственник, рассматривая Светлану — у неё даже руки зачесались одернуть ворот сорочки и натянуть одеяло в хрустящем от крахмала, белоснежном пододеяльнике по самую шею.

— Добрый день, Елизавета, уж позвольте мне так к вам обращаться с высоты своих лет, да и по праву близкого приятельства с вашими родителями.

Что ж, Константин Львович зашел сразу с козырей, не уточняя, каких родителей он имеет в виду. Светлана подобралась и настороженно сказала, хоть и не чувствовала себя сейчас способной противостоять Волкову — он в политике почти с рождения, её же держали от политических игр как можно дальше:

— И вам добрый день, князь. — Обращение равного к равному, хотя она все же по положению выше, гораздо выше Волкова. Тот, продолжая внезапным отеческим тоном, ласково попенял ей:

— Заварили же вы кашу, Елизавета. — Еще и головой качнул, чуть-чуть осуждающе. — Как расхлебывать будете?

Светлана предпочла отмолчаться — это единственное, что она помнила из наставлений матери: взяв паузу, держи её до конца. Князя это не задело, он подкатил кресло чуть ближе — остановился почти напротив лица Светланы. Кажется, он заглянул-таки в глубокий ворот её сорочки, но явно не впечатлился — перевел взгляд вверх и продолжил, разбивая тишину — даже чириканья птиц в больничном парке не было слышно:

— Знаменитое упрямство Рюриков. Оно не одного царя подводило, Елизавета. Дурное это. Утешает одно: лучше упрямство, чем полная бесхребетность, как у вашего отца.

Светлана заметила, что о Григории — её настоящем отце, он предпочел не помнить. Все же… лелеет какие-то замыслы о венчании на царство Елизаветы?

— Что вам от меня нужно? — Голова продолжала болеть, и плести кружева ненужных заговоров Светлана была не в состоянии. Она знала: не ей тягаться с тяжеловесом в политике, каким был Волков. Лучше сразу спросить, что он от неё хочет.

Предсказуемо ответа она не получила — князь ответил вопросом на вопрос:

— А вы, Елизавета, как сами думаете?

Она обвела мрачным взглядом Волкова. За последний месяц в нем мало что изменилось. Еще далеко не старый в свои пятьдесят три года, привлекательный зрелой, выдержанной красотой, он выглядел чуть старше своего сына Михаила. Как и его жена княгиня Софья Николаевна, Константин Львович не пренебрегал молодящими заклинаниями, просто не так откровенно: эфирные плетения почти не были видны — специально истончены до предела, чтобы не бросались в глаза. Князь отличался богатырским телосложением: широкие плечи, сильные руки, крепкие кисти — остальное не разглядеть, потому что нижнюю половину своего тела Волков предпочитал прятать под пледом. Светлые волосы эдакой львиной гривой падали на плечи. Чистая, внезапно загорелая кожа — аристократы до сих пор предпочитали благородную бледность. Классические черты лица. Возраст выдавали только глаза — в тонкой сетке мелких морщинок на веках. Хорош! Михаил когда-нибудь тоже станет таким — эдакий уверенный в себе воин, богатырь, коими славилась Русь. Соль земли. И навсегда прикован к инвалидному креслу, как Илья Муромец. Тот тридцать три года сидел на печи, а Волков и трети срока пока не прожил, только по его душу не придут калики и не спасут волшебной колодезной водой. Его спасение в жилах Светланы. Горько, наверное, осознавать, что близко спасение, да в руках непослушной пигалицы. Только сдаваться на милость Волкова и лечить его она не будет — себе дороже это. Светлана твердо сказала:

— Я думаю, что вам нет до меня никакого дела. Вы не должны вмешиваться в мою судьбу. — Она подсластила горькую пилюлю: — Только на таких условиях я вам помогу.

Он ей не поверил. Князь приторно улыбнулся — глаза его при этом оставались серьезными и даже опасными:

— И все же я буду вмешиваться, Елизавета, потому что считаю невозможным ради памяти о вашем отце отсидеться в стороне. Я три года ждал, что вы придете ко мне и попросите помощи, но ваша рюриковская гордость все никак не позволяла вам опуститься до этого. Я буду вмешиваться, нравится это вам или нет. Не вмешайся я в ваше лечение, лежали бы вы сейчас полумертвой колодой, как я, не в силах пошевелиться. Были бы глубоким инвалидом с половиной удаленных органов.

Светлана поморщилась — знала же, что не умеет она играть словами. Всего пара фраз князя Волкова, а она себя неблагодарной тварью чувствует. Он пришел ей на помощь просто так, из памяти об отце, а она жалеет ему пару капель своей крови. Волков подался к ней в своем кресле:

— Елизавета, не ищите подвоха в моих или Мишкиных делах. Иногда люди приходят на помощь лишь потому, что могут себе это позволить. Не нравится моя помощь — сейчас же отзову вашу охрану и сиделок.

— Я буду вам крайне признательна…

Он перебил её:

— И сразу предупрежу: не бойтесь, счет вам не выставлю. Я выше этого. Я могу себе позволить и больше потратить на тех, кто мне до́рог. Решите, что запутались и залгались окружающим, поймете, что не справляетесь, что нужна помощь — смело обращайтесь ко мне. Помогу расхлебать вашу кашу… Кстати, кровь ваша мне не нужна. — Он хлопнул крепкими ладонями по подлокотникам кресла: — я давно свыкся со своим положением. Объяснить мое внезапное исцеление будет сложно, не выдав вас. А сейчас, если вы сказали все, что хотели, то позвольте мне удалиться — меня ждут процедуры. Я тоже прохожу тут лечение.

— Князь…

— Буду признателен, если станете обращаться по имени-отчеству — я уже просил вас об этом, и вы тогда согласились. С тех пор ничего не изменилось, по крайней мере с моей стороны.

Светлана заставила себя улыбнуться и согласиться кивком. Только она не верила князю, ни единому слову — с тех пор, как она приезжала в Волчанск, в имение Волковых, многое изменилось. Его дочь весьма глупо напала на Светлану. И пусть княжна погибла не от её руки, косвенно Светлана причастна к этому. Верить князю нельзя — княжна Анастасия была его первенцем, его первым собственным ребенком — Мишка рожден от императора Павла.

— Хорошо, Константин Львович…

— Тогда, Лиза, позвольте мне откланяться.

Она заметила, как князь дернул рукой эфирную нить, связывающую, оказывается, его и охранника. Дверь тут же открылась, и князь покинул палату, оставляя Светлану в недоумении. Кровь ему не нужна. Ложь же! Любой хочет исцелиться, тем более всем известно, что князь до сих пор беззаветно влюблен в свою жену — прям моветон в высшем обществе, но Волков мог себе позволить плевать на мнение окружающих. Но да, он прав — его исцеление привлечёт ненужное внимание к Светлане. Может, тогда мотив для сближения — месть? Может, он действует в союзе с княгиней? Хотя та не знает о роли Светланы в судьбе её дочери.

За дверью стих легкий скрип кресла князя, смолкли звуки разговоров и даже шум шагов стал неслышен. Выполнил ли князь свое обещание? Без сиделки будет трудно, это Светлана понимала, но и позволить себе и дальше принимать помощь князя тоже нельзя. Страшно представить, какие слухи о ней ходят в городе. Славы содержанки княжича Светлана избежала, а вот что думают о ней и княжеском благоволении… Народная молва жестока, в языке природа не предусмотрела костей, к сожалению. Придется перетерпеть. Только сперва надо вырваться из больницы.

Светлана заставила себя встать и, держась за железную спинку кровати, сделать пару шагов по палате. Пока вдоль постели, но надо набираться сил и снова учиться ходить, забывая о боли, поселившейся в животе. Не огонь, как там в лесу у Ермиловки, но тлеющий уголек, готовый разгореться от любого неаккуратного движения. Утешало одно: теперь, когда Александр знает, кто она, можно в любой момент уходить в кромеж. Она даже тайком домой может шагнуть прямо из палаты, избавляясь от купленной по чужому вкусу одежды. Оставалось надеяться, что князь не лично выбирал ей белье и корсет — они были вычурными, шелковыми, со вставками кружев. Такое только любовницам покупают, а вот в этом князя точно нельзя подозревать — он парализован гораздо выше пояса. Только в городе об этом не знают.

Шаг. Снова шаг. И еще. По лицу подло потек пот. В животе разрасталась боль. Ноги подгибались, но надо двигаться. Шаг за шагом, чтобы быстрее вернуться домой. Жаль, что сиделка ушла не попрощавшись и телефонировала ли она Матвею и Александру — неясно. Хотя лучше бы не телефонировала — сейчас визиты крайне нежелательны: Светлана от усилий вспотела, сорочка прилипла к спине, волосы, хоть и заплетенные в косу, намокли. Не прекрасная больная, которую надо утешать и уверять, что все наладится, а ходящее недоразумение-умертвие.

Светлана еле дошла до окна и вцепилась дрожащими пальцами в подоконник. Ноги тряслись от слабости. Казалось, еще чуть-чуть, и они её не удержат. Светлана знала, что не упадет — просто уйдет в кромеж и все, но кромеж — не выход. Там не отсидишься. Надо ходить — только так вернутся силы.

Она прижалась пылающим лбом к ледяному стеклу. За окном падал мелкий, колючий снег. Он кружился в тусклом дневном свете и ложился пуховым одеялом на серые от угольной пыли, подернутые ледком недавнего внезапного потепления сугробы. Сосновые лапы быстро скидывали с себя снежок — ветер дул резкими, непредсказуемыми порывами. Должно быть, на улице мерзко: холодно, скользко и ветряно. Ждать визитов глупо. В такую погоду хочется одного — домой к теплой печи. Светлана передернула плечами и собралась с силами — ей нужно вернуться в кровать. Сейчас она чуть-чуть отдохнет и снова начнет обживать палату — ей до уборной всяко придется идти. А завтра… Завтра она попытается выйти в коридор. Ей надо поскорее вернуться домой. Ей надо вернуться на службу. Она не может себе позволить зависеть от благосклонности Волковых.

В дверь постучали, и Светлана замерла: она не хотела, чтобы ее, мокрую, потную, растрепанную, кто-нибудь видел, даже если это всего лишь санитарка, привезшая в тележке ужин.

— Подождите минутку! — крикнула она и заставила себя разжать руки, отпуская спасительный подоконник.

— Так… Соберись… Это несложно…

Ей всего-то надо вернуться в кровать. Ноги дрожали от слабости. Светлана сделала шаг, не сдержала стон боли, проснувшейся в животе, и, падая, шагнула в кромеж. Она вынырнула практически сразу же, пойманная руками Александра и заботливо опущенная на кровать.

— Светлана… Алексеевна… — Уши Громова стремительно принялись краснеть — тонкая, короткая, до колена рубашка не скрывала ни вычурность корсета, ни кружево белья Светланы. Однако. Она все же сделана это — шокировала Сашку своим бельем. Ну надо же!

Громов поспешно укрыл её одеялом:

— Простите, я не мог не вмешаться. Вы стали падать в кромеж — я заметил это. Еще раз простите за недопустимое поведение.

Светлана опустила глаза вниз, упираясь взглядом в белоснежный, накрахмаленный пододеяльник. А ведь он тоже не больничный, внезапно поняла она. Все вокруг неё, начиная с удобной кровати и заканчивая вазами на тумбе, куплено князем Волковым. Вот это неожиданность!

— Александр… Еремеевич… Спасибо за помощь. И добрый день! — еле выдавила она. И что за судьба — сталкиваться с Сашкой всегда в нелепом виде! Что тогда в сентябре, что сейчас. Щеки, и так пунцовые от усилий, загорелись еще сильнее.

— Добрый… — Он обернулся к двери и предложил: — Мне позвать вашу сиделку?

Светлана отрицательно качнула головой:

— Я отказалась от её услуг.

Александр задумчиво произнес, снова оглядываясь на дверь:

— И от охраны. То-то у палаты никого нет. — Он взял со спинки кровати полотенце и протянул Светлане: — Вытритесь… Могу принести таз с водой для умывания, если вам нужно.

Она промокнула пот на лице и отложила полотенце на край кровати:

— Я просто тренировалась ходить и вот…

— Не рано? — Александр изучающе рассматривал Светлану, и в отличие от князя, его взгляд даже не зацепился за низкий ворот сорочки. — Вы только сегодня пришли в себя.

— Поздно! — возразила она. — Поздно на целый месяц. И не бойтесь за меня — я свои силы знаю.

Александр серьезно кивнул:

— Я знаю, вы боец, но от охраны вы зря отказались — того, кто покушался на вас, еще не нашли. — Он поднял с пола белые астры, которые, надо полагать, выронил, когда принялся спасать Светлану. Он смахнул с цветов, завернутых в плотную белую бумагу, растаявшие капельки снега и пыль, критически осмотрел букет и снова извинился: — простите за цветы. Нелепо вышло…

Она требовательно протянула руки к букету:

— Ничего страшного. Я люблю астры. Особенно белые.

Кажется, она сказала что-то не то — Александр нахмурился, упираясь взглядом в тумбочку, благоухающую розами. Не астры же, принесенные ему в палату, он вспомнил? Он не должен это помнить. Совсем не должен.

— Я присяду?

— Конечно, — вспомнила правила приличия Светлана, незаметно вдыхая горьковатый аромат астр.

Александр придвинул к кровати стул и устало опустился на него. Нельзя было не заметить — этот месяц тяжело дался ему: он похудел, осунулся, у него прорезались новые морщинки между бровей, под глазами залегли темные круги. Наверное, на службе трудности, не иначе.

— Светлана Алексеевна, я рад, что вам гораздо лучше. Мне до сих пор, и парням тоже… Точнее Демьяну и Владимиру… — Слова с трудом подчинялись ему, словно он боялся задеть Светлану или сказать лишнего. — Нам до сих пор стыдно и больно, что с вами такое случилось. Что мы не смогли защитить вас.

Ей стало грустно — Сашка изменил себе.

— Разве вы из тех, кто считает, что женщины не имеют права совершать подвиги?

На Вдовьем мысе он считал иначе.

Александр пытливо посмотрел на неё, словно он что-то пытался вспомнить и не мог:

— Нет. Любой человек имеет право на подвиг. Только это не значит, что окружающим от этого понимания менее больно.

Светлана сказала очевидное, чтобы успокоить Сашку:

— Вы знаете, кто я. А я знаю, кто вы. Я бы, быть может, и вытащила вас в кромеж, спасая от светоча, но до больницы точно не дотащила. Все, что ни делается, — все к лучшему, поверьте. Вы бы не выжили. На это и был расчет того, кто спрятал светоч в корзине.

Александр свел брови над переносицей:

— Боюсь, что покушались не на меня.

Светлана предупредила его следующий вопрос:

— У меня нет врагов. Сейчас нет. Тех, кто хотел бы меня убить, точно нет. Или я нажила врага во время ликвидации землетрясения, но не заметила этого. Кроме того, спешу напомнить: многие знают, что Демьян не внимателен на месте преступления и…

— … и потому самые простые версии с попыткой убийства Петрова, Синицы, урядника Кротова я уже исключил. Как исключил, что светоч — дело рук Семеновой, так звали погибшую в лесу. Связи между Семеновой и светочем нет. На тот момент она была мертва уже несколько дней.

Светлана тяжело вздохнула:

— Остались мы с вами?

Он подтвердил кивком:

— Остались лишь мы с вами. И если я своих врагов знаю, и знаю, что их не было в Суходольске, то про ваших мало что известно. Это точно не потомки графа Кальтенбруннера — я проверял. Остальных ваших врагов Михаил Константинович не знает.

— Что сказал Матвей Николаевич?

— Он отстранен от расследования.

Такого ответа Светлана не ожидала — она вскинулась:

— Простите? Почему⁈

— Он юродивый, — просто ответил Александр.

— И что? Чистый светоч, без эфирного отпечатка создателя-мага, как было у Ермиловки, может создать любой церковник…

Он подхватил её мысль:

— … любой истово верующий. И юродивый. Матвей Рокотов — юродивый. У него нет алиби на ночь перед преступлением у Ермиловки, он дал вам неправильное предсказание. И он юродивый, который легко может создать светоч.

— У него нет причин меня убивать!

— Мы не знаем, кто за ним стоит.

Светлана уперлась — в Матвея она верила:

— За каждым кто-то стоит. За Михаилом Волковым — его род и отец. За вами — кромешники. За мной…

— Тоже кромешники? — предположил Александр. Скрывать после того, как использовала тьму, свое происхождение было глупо. Светлана честно призналась:

— Григорий Кошка. За мной стоит Григорий Кошка — он мой отец. За любым человеком кто-то есть. Это не повод…

Александр твердо сказал, перебивая Светлану:

— Рокотов — это фамилия по матери. По отцу Рокотов — Юсупов. В его родственниках много Романовых, давно конкурирующих за престол с Рюриковичами.

Она отмахнулась, надеясь, что почти искренно:

— Где я и где престол. Я простой маг управы Суходольска…

— А Рокотову выхлопотали назначение сюда как раз Юсуповы. Простите, Светлана Алексеевна, но пока расследование веду я, мне и решать, кто опасен для вас, а кто нет.

Она протянула астры обратно Александру:

— Мое мнение не учитывается, да?

Громов уперся взглядом в пол, буравя носки до глянца вычищенных сапог:

— Простите. — Букет обратно он не принял.

— Матвей мой друг! — продолжила настаивать Светлана. — Нравится вам это или нет. Я имею право встретиться с ним. Вам меня не остановить.

Александр оторвал взгляд от сапог и посмотрел прямо в её глаза:

— Тогда позволите быть с вами рядом во время встречи с Рокотовым? Я хочу лишь обезопасить вас. Зря вы отказались от охраны.

— Её оплачивал князь Волков. Я не могу себе позволить зависеть от него.

— Охрану в том числе оплачивал и я. От меня вы тоже не хотите зависеть?

Светлана замолкла, не зная, что сказать. Она устала, как физически, так и морально, — лопнула, словно воздушный шарик, и все её силы улетели прочь. Была радость от прихода Сашки, но вся прошла, растаяла без следа. Голова ныла, мышцы ног тянуло, в животе продолжал тлеть уголек. Ей не хотелось спорить и что-то доказывать, тем более Александру. Как-то в этот раз они неправильно столкнулись своими судьбами. Мужчины нужны, чтобы помогать решать трудности, а не создавать новые, причем на пустом месте. Матвей не тот, кто её предаст. Он пошел на слишком большие жертвы, чтобы помочь ей, и нежелание Александра это понять бесило. Хотя нет, не бесило, не злило, просто лишило сил.