Кровь в его жилах

Глава одиннадцатая У Светланы появляется личный прихвостень

За ночь сильно похолодало. Неприятный ветерок гнал вдоль дороги поземку. Редкие электрические фонари тускло светили, прячась в снежной пыли, как в тумане. Солнце поднимется еще нескоро, пока же в городе царил утренний тревожный сумрак.

Ноги после вчерашних экзерсисов в коридорах больницы до сих подрагивали. Мышцы то и дело тянуло, в животе тлел будущий огонек боли, несмотря на туго затянутый корсет. Рано её выписали из больницы — Светлана понимала это, только врачи сейчас нужнее пострадавшим в пожаре, чем ей. Казалось, что в городе все пропахло гарью электрического театра, хотя это был всего лишь привычный дым растопленных к утру печей. Шуршали метлы дворников, расчищающих тротуары от снега. Мимо проносились занятые пролетки — в такой холод никто не хотел добираться до службы пешком.

Светлана, замирая на крыльце дома, огляделась, поднимая вверх меховой ворот шинели — найти свободного извозчика будет трудно. Мимо неё текли немногочисленные несчастные, которым так же не повезло с извозчиками. Обычно она, привыкшая экономить на всем, ходила на службу пешком. В морозы она сдавалась перед энтузиазмом Михаила и позволяла ему довозить её до магуправы. Жаль, что он сейчас далеко. Он бы ей пригодился. Придется идти пешком или зайти в какой-нибудь проулок, где не было случайных свидетелей, и прийти в управу кромежем.

Она не прошла по улице и пару шагов, как рядом с ней остановился неприметный «Руссо-балт», если «Руссо-балты», конечно, умеют быть такими. Серого цвета, без гербов на дверцах, без эмблем полиции или жандармерии. Из салона, причем неожиданно с заднего пассажирского сиденья, выскочил незнакомый мужчина холеного вида, когда не поймешь: тридцать лет ему или уже гораздо больше? Пальто, привычно мимикрирующее под шинель: Россия — страна мундиров, тут любой штатский для солидности пытался хотя бы кроем одежд напоминать чиновников, а еще лучше военных. Никаких знаков отличия, чтобы подсказать Светлане, кто же перед ней? Обычное незапоминающееся лицо, короткие светлые волосы — мужчина был без головного убора. Ни единой знакомой черты — это только дворяне верят, что их лица сразу выдают породу.

Мужчина склонился перед Светланой гораздо ниже, чем требовалось по её чину. Придворный поклон, между прочим. Тихо, только-только перекрывая медленно нарастающий вой ветра, прозвучало:

— Ваше императорское величество, Елизавета Павловна, прошу… Позвольте вас подвезти.

Мужчина, резко выпрямляясь, чему весьма способствовала загоревшаяся сама собой на ладони Светланы боевая сфера, представился:

— Княжич Феликс Юсупов. Я от Матвея. Он обещал с вами поговорить, ваше императорское ве…

Она высокомерно поправила его:

— Высочество. Я Великая княжна, а не императрица.

Феликс, как-то совсем невзрачный для того самого Юсупова, про чью удаль и выходки ходили удивительные слухи, снова склонил голову:

— Прошу меня извинить. — Он протянул руку, и Светлана демонстративно пару раз зажгла и погасила на своей ладони огонек, прежде чем принять помощь Юсупова и сесть в магомобиль. За себя она не боялась — она всегда могла уйти кромежем.

Юсупов, почему-то бледный, с текущей по виску струйкой пота, словно испугался чего-то — может, огня? — сел рядом с ней и велел шоферу:

— В магуправу!

Естественно, магомобиль поехал как можно медленнее — хорошо обученный шофер давал время для разговора. Повезет, если он еще пару лишних кругов по городу не сделает ради хозяина, в личности которого Светлана отчаянно сомневалась. Как бы не было плохо князю Юсупову — не княжеское дело открывать двери даже магомобилей. Услужить Великой княжне, конечно же, необходимо. Но выскочить из магомобиля самостоятельно, когда за рулем шофер? Сомнительно! Вдобавок нельзя упускать из виду рассуждения Александра об артефактах мнимой личности. И предупреждение Михаила. И собственные подозрения.

Как мама учила? Не её, конечно. Дмитрия учила… Прежде, чем соглашаться на просьбу, взять паузу. Не показывать свою заинтересованность. Молчать. Присматриваться. Внимательно выслушивать и решать уже потом. Да, решать она будет потом, в магуправе, на холодную голову. Она поджала губу, понимая, что сейчас к помощи Александра не прибегнуть. После ночного разговора, такого внезапного, как холодный душ, встречаться с ним днем, лицом к лицу, было страшно. Надо выждать время. Она еще не готова встретиться с новым Сашкой, почти признавшимся в любви. Она не будет бегать от него, но и первой телефонировать ему она не может. Она справится сама, пока не прибудет из столицы образец эфира княжича — надо заказать его через магуправу. Александр тоже обещал достать образец эфира Юсупова через опричнину, но двойной контроль надежнее.

Феликс Юсупов бросил на неё странный взгляд, и Светлана напомнила себя: холод и отстраненность. Она Великая княжна! Ей нельзя проявлять эмоции.

— Прошу прощения, что заговариваю первым…

— Княжич, времени мало. Только самое главное. Вы знаете, что Рокотов в тюрьме?

Феликс чуть склонил голову:

— Знаю. Именно это заставило меня лично обратиться к вам — так бы я ждал вашего ответа от Матвея. Я… Поймите… Я люблю свою жену и своих детей, которых я даже не видел. Ни разу. Я дорожу ими. Вы сами знаете, как у нас относятся к наследницам… Поверьте, для меня моя дочь, Лизонька, так же важна, как и сын Матвей. Я не хочу выбирать своего мертвеца. Мои дети живые!

Светлана молчала. Выходит, дети Феликса родились где-то в середине октября. Именно тогда в святках встречаются рядом имена Елизаветы и Матвея. Восемнадцатое октября — день Матвея Печорского, Прозорливого. Двадцать первого октября — день Елизаветы. Получается, что Матвей прибыл в Суходольск ради неё, а не ради детей Феликса Юсупова, как утверждал Аксенов. Не то, чтобы Светлана сомневалась в Рокотове, но находить сторонние свидетельства его надежности было приятно.

— Я хочу одолеть это проклятье. Уничтожить его! Не хочу, чтобы моему Матвею пришлось выбирать своего мертвеца… Я решил, и Татьяна, моя супруга, согласна, что если не получится уничтожить проклятье, то я и она возьмём его на себя. Лучше я умру, чем моя дочь.

С таким подходом становилось понятно, почему Матвей напророчил смерть Юсуповых от руки Светланы — кажется, Александр прав: проклятье неснимаемое, его можно лишь перенести на иного члена рода. Только становиться убийцей она не хотела.

— Мое завещание уже составлено. — Юсупов продолжал, словно не замечая холодности Светланы. Может, ей плохо удавалась отстраненность? В свете того, что все больше и больше родов узнавало о её существовании, надо потренироваться перед зеркалом во владении лицом. Лишним точно не будет. — Опекунами моих детей я выбрал Матвея и… Вас.

Светлана все же вынырнула из своих мыслей. И как Саше удается и обдумывать, и беседу поддерживать? Или хотя бы выслушивать, не пропуская мимо ушей самое важное.

Феликс тревожно посмотрел в нарушение этикета Светлане прямо в глаза:

— Прошу прощения за такую дерзость, но я не мог иначе.

Она чуть прищурила глаза — поведение Юсупова ей совершенно не понравилось. Матвей все же точно Рокотов — в нем нет ничего от холодной расчетливости Юсуповых. Феликс Дмитриевич спокойно подставил её под удар княжеского рода, даже на лице ничего не дрогнуло! Ультиматум: или ты спасаешь моих детей, или попадаешь под удар Юсуповых — так и звучал в его словах. Все так просто. Или за детей так и надо бороться, не задумываясь идя по чужим судьбам? Светлана горько себе напомнила, что сама ради своей мелкотни, с которой после Катькиной истерики выживала в лесах, и воровала, и лгала, и подставляла. Просто сейчас она стала сытой, довольной, научилась из-за Александра вновь верить в людей и тут же получила под дых от Юсупова, за которого, между прочим, просил Матвей.

— Елизавета Павловна, прошу помогите. Князь Юсупов, мой отец, уже подал прошение в епархию, требуя вернуть моих детей в род: детям не место в ските, это все понимают. Скоро, как только бумаги рассмотрят, мою Лизу заберут из скита из-под защиты святой земли.

— Зачем князю Юсупову так важно забрать детей из скита? Разве не в его интересах держать детей подальше от действия проклятья?

— Дело в том, что ровно в месяц новый наследник должен быть представлен роду и… — он все же замялся. — Его кровь… Нужна его кровь.

Светлана все поняла:

— Замечательно! Юсуповы — язычники! Можно было ожидать подобного.

Это же сколько богов они предали и поменяли за свою жизнь? Совесть где-то в глубине Светланы робко напомнила, что она сама не слишком крепка в вере. Или, когда речь идет о ней, то все сразу иное?

Магомобиль остановился перед магуправой, и Светлана сухо сказала:

— Я подумаю над вашей просьбой.

— Ваше императорское высочество, я буду рад любой помощи! — Феликс вновь выскочил первым из салона, обогнул магомобиль и подал руку Светлане, помогая выйти.

Она на прощание только ледяно наклонила голову, когда как Юсупов вновь отвесил придворный поклон. Сволочь, как есть сволочь! Страшная сволочь, выдающая чужие важные секреты под видом этикета.

Светлана разъяренно промчалась через приемный зал магуправы, на ходу здороваясь с новыми письмоводителями и занятым уборкой Ивашкой, взлетела по лестнице — гнев на Юсупова помог не сдаться и не шагнуть у всех на глазах кромежем, и зашла в кабинет, расстегивая шинель.

Кабинет изменился. Он не мог не измениться — в штате магуправы, рассчитанном из-за магической аномалии Суходольска на пятерых магов, наконец-то появился долгожданный четвертый маг. Из-за этого рабочий стол Матвея придвинули ближе ко входу, стол Михаила развернули от окна и поставили в один ряд с Матвеевым, Светланин стол переехал к самому окну, из которого вечно дуло, несмотря на двойные зимние рамы, а возле дверей появился новый стол — стол коллежского асессора Даля. Асессор, занимавшийся на широком подоконнике варкой кофе на колдовке, внезапно ойкнул, выпрямился и сделал реверанс.

Вот что имела в виду сиделка, когда осуждала коллежского асессора! Легкомысленные кудряшки цвета крепкого кофе обрамляли лицо сердечком, на которое так падки мужчины. Карие наивные глаза, темные ресницы, красивый здоровый румянец, который под взглядом Светланы резко менялся на болезненную бледность.

Александр говорил, что у Светланы развита интуиция, хотя той хотелось верить, что это все же умственные способности к построению четких логических заключений. Сейчас интуиция крепко связала в одну цепочку вроде бы несоединимое.

Юсупов. Матвей. Даль. Поддержка родов. Дальногорские.

— Княжна Дальногорская, я правильно понимаю?

Светлана честно попыталась вспомнить, как звали княжну Дальногорских, но не смогла. Что-то в памяти было — робкая девочка почти её возраста, приехавшая в числе многочисленных приглашенных на детский бал Великой княжны Елизаветы… Салочки, веселый смех… Имя? Имя… Имя… Его не было.

Коллежский асессор снова склонилась в глубоком реверансе и не спешила выпрямляться. Все ясно.

— Встаньте, княжна… — разрешила Светлана. Беда не приходит одна. Вот и Юсупов… не один.

«Даль» выпрямилась:

— Екатерина Андреевна Дальногорская к вашим услугам, ваше императорское величество!

И эта туда же.

Светлана отрешенно спросила — утро у неё не задалось, но откровенно злиться нельзя:

— И что же вы тут делаете? — Она сняла с себя шинель и повесила на вешалку у двери.

Ответ её все же удивил:

— Пытаюсь втереться в ваше доверие и заслужить высокий сан при вашем дворе. Мой дед, Василий Платонович Дальногорский, надеется, что я выслужусь до обер-гофмейстерины. Я надеюсь остаться фрейлиной — замуж я не стремлюсь. Закончила магические курсы в Муроме, курсы машинисток, курсы стенографии, посещала уроки самообороны и охраны важных лиц, окончила дополнительные курсы зельеварения со специализацией по ядам, медицинские курсы и…

— Курсы личных прихвостней? — Светлана прошла к своему столу и встала напротив Екатерины Андреевны. Та легко вынесла её прямой взгляд и с насмешливой улыбкой подтвердила:

— И их, конечно же. Могу быть личным секретарем, охраной, магом, прихвостнем, лизоблюдом, подпевалой — кем вам будет угодно.

Она сняла с колдовки пошедший густой пеной кофе, отключила кристалл, отвечающей за температуру и принялась наливать кофе в чашку, цедя его через изящное серебряное ситечко — раньше его в управе не было.

— Потрясающий список, — признала Светлана. — И когда все успели?

— Экстерном за три года.

Светлана прищурилась. Три года. Три года… Что тогда случилось? Кальтенбруннер!

— И как же Дальногорские узнали о моем существовании? — она устало села на стул. Екатерина Андреевна тут же ловко поставила перед Светланой чашку с кофе:

— Прошу! Как вы любите. Два кусочка сахара и молоко. Простите, булочек нет — я не ждала вашего прихода сегодня. Впредь не повторится.

Эта Екатерина Андреевна или непроходимо тупа в своем рвении выслужиться, или нагло насмехается. Над Великой княжной, между прочим!

Светлана подняла на неё глаза:

— А если отравлено?

Екатерина не дрогнула и веком — сделала глоточек прямо из турки.

— Не отравлено. — Она цирковым жестом фокусника извлекла из-за обшлага мундира мелкий флакончик и поставила его перед Светланой: — универсальный антидот. Помогает от самых распространённых ядов. Я на «отлично» сдала прихвостней. И зельеварение тоже. Что-то еще, Елизавета Павловна?

— Вы не ответили на мой вопрос. Как Дальногорские узнали о моем существовании?

Екатерина Андреевна достала из шкафа за спиной Светланы еще одну чашку, Мишину, между прочим, и налила кофе для себя — черный. Она прошла с чашкой на свое место и, только сев, принялась рассказывать:

— О вашем существовании стало известно тридцать первого августа одна тысяча девятьсот седьмого года.

Отказать в самообладании Екатерине Андреевне было нельзя, так и в явном нахальстве. Не тупа, точно. Нахальна и насмешлива.

— Я имею в виду… — Светлана поняла, что сдалась, переходя от наступления к внезапному отступлению.

Екатерина Андреевна с легкой улыбкой продолжила — на её лицо вновь вернулся румянец:

— На беду князя Константина Волкова — он остался единственным из рода Волковых. Тронодержатели поизмельчали, а большинство пало в Катькину истерику. И да, меня назвали в честь императрицы, и нет, я не стыжусь своего имени и не собираюсь отказываться от него, как сделало большинство. Я не большинство. Я не прогибаюсь под мир. Вы иное. Вы императрица — под вас надо прогибаться. Князя Волкова никогда не упускали из вида. Никогда. Все знали, что даже несмотря на травму он примется искать выживших княжон и особенно цесаревича. И он нашел вас. Он как паук засел в магической ловушке Суходольска, понимая, что спешить некуда и через десять лет сюда точно вынесет княжон. Три года назад случилось странное — князь приболел и вызвал княжича Волкова из Москвы сюда. К этому времени за Волковыми почти перестали наблюдать, смиряясь с потерей царской крови — опричники постарались всех убедить в этом. Не сдались только Дальногорские, Шереметьевы, Романовы. Из крупных игроков, конечно же. Вы слишком заметны, как «маг Светлана Алексеевна Богомилова». Своим сходством с опричником Кошкой вы смутили слишком многих. Мой дед принялся выяснять о вас все, что можно. Когда Михаила Константиновича пристроили служить в магуправу Суходольска, все встало на свои места. Особенно когда он принялся изо всех сил ухаживать за вами, резко дав отставку всем своим многочисленным любовницам.

Светлана уперлась взглядом в стол. Мишка… Её выдал Мишка, а не Кальтенбруннер.

— Меня, Елизавета Павловна, в невесты Дмитрия Павловича прочили, но дед после вашего обнаружения решил все переиграть и пристроить к вам. Жив или мертв цесаревич — неясно, а вы вот живее всех живых. Вас вознесут на трон, хотите вы этого или не хотите.

— А вы? Вы этого хотите?

Екатерина Андреевна пожала плечами:

— Меня никогда об этом не спрашивали. Не о вашем троне. О моих желаниях. Я хочу пойти учиться в Московский университет. Я хочу служить стране. Если для этого надо быть вашем приспешником — буду приспешником. Что-то еще, Елизавета Павловна?

— Я не…

— Не бойтесь, я помню, что вы Светлана Алексеевна для всех остальных. Я хороший приспешник или лизоблюд. Я вас не выдам. Если больше вопросов нет, то позвольте я принесу вам письма на ваше имя, которые накопились за последнее время.

Надо отдать должное Екатерине Андреевне: секретарем она была хорошим. Перед Светланой, надолго заняв её, легли две папки: с подписанными прошениями и анонимными. Она, конечно, хотела поработать с архивами, разгребая хаос за Мишей, но и письмами тоже надо заниматься.

Светлана с головой ушла в разбор бумаг — пока думать о том, как сообщить Александру о визите Юсупова она не знала. Она не готова была встретиться с ним сейчас. Ей нужно время. Хотя бы чуть-чуть.

Одно из неподписанных писем озадачило Светлану. Она посмотрела на дату — пришло сегодня утром, — и снова прочитала: «Ты забрала у меня самое дорогое — я заберу у тебя тоже самое!» Напечатано на обычной пишущей машинке, никаких особых примет, вроде выбивающихся из ряда букв, нет. Бумага дорогая, конверт обычный. И кто это мог прислать? Вспоминалась только княгиня Волкова со своей «дрянью». Отправлено, судя по штемпелю с почтамта Суходольска вчера вечером — возможно еще до того, как князь Волков все урегулировал с княгиней. И кого же она собралась забирать у Светланы? Матвей уже в тюрьме, Александр — не её, а Мишка — сам по себе дорог Софье Николаевне. Надо показать письмо Саше… Светлана тут же вспомнила ночь и вздрогнула — она не готова с ним встречаться. Не готова… Как знать, что он любит, а она его обманула? Как смотреть в его глаза и знать, что причинила ему боль. Вечером. Она сообщит ему вечером, когда из-за освещения плохо видно глаза. Тогда же и о Юсупове расскажет.

Светлана отложила письмо в сторону.

Екатерина Андреевна ловко схватила его за уголок и принялась рассматривать на просвет:

— Никаких скрытых проклятий. Никаких ядов. Я проверяю все ваши письма, но сейчас проверила дополнительно. Кстати, на вас было три проклятья — я все сняла. Надо проверить конверт и письмо на отпечатки…

Светлана подняла на неё глаза, собираясь попросить её телефонировать в суходольский сыск, а Екатерина Андреевна улыбнулась, не так истолковав её взгляд:

— Я приспешник и подхалим, но крайне полезный. Телефонировать в Сыск? Или сразу жандармам?

— Телефонируйте в Суходольский сыск статскому советнику Громову — пусть он пришлет своих людей за письмом.

Это было глупо, Светлана сама это понимала. Но пока пусть будет так. До вечера. Вечером она встретится с Александром. Наверное, лучше на улице… Когда можно не смотреть в глаза.

За письмом, извиняясь, что сам Громов занят, прилетел Демьян. Светлана бы сказала про Юсупова Петрову, но никак не Демьяну.

День прошел как-то сумбурно, но быстро, и уставшая Светлана, попросив Ивашку поймать извозчика, направилась домой. Её личный приспешник остался на дежурство. Светлана старалась не думать, какое это у Екатерины дежурство подряд, ведь Матвей был арестован, Мишка в Зерновом, а Светлана прикрылась своим плохим самочувствием, отказываясь дежурить.

Дома было тихо, можно было не включать свет, чтобы поговорить с Александром в полумраке, но… Без кристальника найти Громова было невозможно.

Он пришел сам. Когда стемнело. Постучался костяшками пальцев, хрипло прошептал: «Лиза… Вета…» — заставляя её сердце дико трепетать, и прислонился лбом к двери — та ощутимо прогнулась. Она оценила его тактичность — он же кромешник, он мог без спроса шагнуть в её спальню. За это кромешников и боялись — они всегда настигали свою жертву. Всегда. Где бы она не пряталась.

Она, прогоняя страх, все же открыла дверь, пуская его. Им надо поговорить. Иначе они и дальше продолжат бегать друг от друга. Надо! Да и, наверное, он пришел поговорить о письме… Точно! О письме. Она не будет напоминать о вчерашнем. Она постарается быть храброй.

Он, не разуваясь, не снимая шинели и шапки, прижал её к себе, носом утыкаясь в Светланины волосы и жадно вдыхая её запах. Его голос звучал глухо, дрожью проносясь через все тело:

— Ты не представляешь, как я скучал… Я не могу без тебя. И с тобой не могу — не могу тебя позорить. Я лишний в твоей судьбе.

— Сашка…

Она не так хотела поговорить! И не об этом.

— Скажи еще раз!

— Сашка…

Он ладонями обнял её лицо и прислонился лбом к её лбу.

— Душа моя… Жизнь моя… Моя луна, моя настоящая луна… Моя любовь…

Его руки пронеслись по её спине, опаляя жаром, а потом благонравно замерли на талии, как всегда, у Сашки. Он подался вперед, целуя лоб, нос, губы, подбородок и снова возвращаясь к губам. Она чувствовала жар его желания, она таяла от его прикосновений, она неумело пыталась ответить его горячим, исступленным, голодным губам. Слишком искусными губам.

Голову Светланы опалила боль, тут же растворяясь в продолжавшейся ласке. Он не с ней научился целоваться. Не с ней… Матвей ошибся. Или она тогда так и не спросила с кем Сашка будет учиться? Точно, не спросила.

Его руки рванули с талии, где до этого благовоспитанно лежали, чуть ниже, и словно натолкнувшись на невидимую преграду, вернулись обратно, только уже выше — на плечи, обхватывая шею так нежно и ласково, что ни единой дурной мысли не возникло в голове Светланы. Чуть шершавые от работы ладони гладили её кожу, скользили по кромке уха, шли вслед за неистово бьющейся на виске жилкой.

Ноги подгибались, она задыхалась от жара и ласки. Сердце заходилось в бешеном беге, грозясь еще чуть-чуть и остановиться.

— Саша… Сашенька… Нам нельзя.

— Я знаю, — простонал он, отстраняясь. — Я…

— Я все помню. Я все понимаю. Не оправдывайся. Так получилось.

— Мне надо уйти. Я понимаю.

Она кивнула, забывая обо всем:

— Только… Приходи. Хорошо? Ведь ты еще придешь?

Он сглотнул:

— Попроси…

Она робко подняла взгляд и утонула в его черных, бездонных глазах.

— Саша, приходи… Прошу. Я не могу без тебя. Я люблю тебя.

Вот она и сказала самое главное. И небо не рухнуло, и сердце не остановилось, и страшно не стало. Это нестрашно — говорить правду. Она любит Громова, и с этим ничего не поделать.

— Я приду. Я обязательно приду. Только жди.

— Буду. Буду ждать. — Она знала, что сдержит свое слово. Он тот, кого надо ждать.

Дверь за ним закрылась.

Светлана прикоснулась к своим зацелованным губам и потрясенно замерла.

Сашка научился целоваться. И не с ней.

Это больно, между прочим!

Она еле добралась до своей кровати.