Костёр и Саламандра. Книга третья

2

Капитан Дильман отправил нас встретить моего друга, мэтра Найла, а с Найлом пришли два фарфоровых матроса, развесёлые ребята. Отобрали у меня саквояж, у Ольгера — пачку книг и его чемодан с реактивами, потащили всё это по набережной с прибаутками… Я смотрела на них и удивлялась: они же привязаны на два Узла всего, откуда ощущение, что они ухмыляются и переглядываются? У них же почти неподвижные лица, да и Глена лепила, возвышенные должны быть, а не хулиганские!

А почему-то были хулиганские.

Души оживляли фарфор до изумления. А голоса дорисовывали то, что не получалось выразить иначе. И голоса у них были такие лихие, что моя душа радовалась. Найл за ними наблюдал — и мне было не отделаться от ощущения, что с ухмылкой.

— Мы, леди, — радостно говорил один матрос, у которого серая трещина на щеке смотрелась как шрам, — такую рыбку привезли, что и сковородки такой в столице нет, чтобы поджарить! Отгадайте-ка загадку: живая, а не свежая!

— А десяток кверху брюхом пустили, — сообщал второй, задирал нос и важно щурился, опускал мохнатые кукольные ресницы. — На русалочьей отмели, где старый бриг лежит потоплый. Серебро там слитками, так они повадились на берег поднимать, хозяевам своим. Русалки сами под бриг мину крепили, тишком, через подводный грот пронесли. А мы её по проволоке подорвали! Пару дохлых тоже везём, вам поглядеть, как их лучше бить.

— Жаль, что с русалкой не поговорить, — сказал Ольгер.

— Почему не поговорить, мессир? — удивился матрос со шрамом. — Тот-то парнишка, раненый-то — он с нами пришёл. Тритон-то, Безмятежный. Ему полегчало, а он всё равно остался.

И я с трудом удержалась, чтоб не захлопать в ладоши от восторга. Замечательная новость: не просто так он остался, он, как настоящий дипломат, хочет поговорить с Виллеминой.

Но я даже подумать не могла, что тритон разговаривает с Виллеминой прямо сейчас.

Мы перешли на палубу по шаткому трапу с верёвочными перильцами. Потом я долго думала, как же мне спуститься в узкий люк.

— Нет, ну ты представь, — сказала я Ольгеру с досадой, — как мне вообще тут поворачиваться в этой демоновой клетке, в этом адском изобретении, в кринолине этом проклятущем! Я полезу — а он задерётся. Он обязательно задерётся, даже гадать не надо.

— Хм, — сказал Ольгер. — Может, завяжем на лодыжках бечёвкой?

— Чтобы я навернулась с лестницы с гарантией? — рявкнула я. — Ты не хочешь сам попробовать спуститься со связанными ногами? Это очень интересно!

— Ну… — сказал Ольгер. — Давайте, я спущусь первый и попробую его одёрнуть снизу. Кринолин. Чтобы он не задрался.

— Ты издеваешься, — догадалась я. — Ты тайный ненавистник женщин. Или, наоборот, тайный развратник, если собираешься мой кринолин дёргать снизу.

Он сообразил, как это будет выглядеть, хотел заржать, посмотрел на меня, фыркнул — и сделал вид, что чихает. А фарфоровые матросы смотрели в море и в небо — и, по-моему, радовались, что им легче скрыть приступы дикого хохота. И наставник Грейд смотрел на меня сочувственно и даже сокрушённо — но ему-то откуда знать, чем мне помочь.

— Ах, так?! — сказала я. — Ну хорошо же!

Раз они все такие нелепые мужчины, придётся обо всём позаботиться самой, подумала я. Просунула ладонь под чехол в том месте, где у него завязки, вытащила из-под него верёвочки от кринолина — и развязала. Кринолин упал и сложился — и я из него вышла.

— О! — радостно сказал Ольгер. — Гениально!

— Ну вот, — сказала я. — Я его больше не буду носить, точка. Не желаю. Военное время! А мы ходим в кринолинах, как будто ничего не произошло! А если пожар — пожалуй, и сгоришь вместе с ним к демону лысому. Вот как вы считаете, святой наставник, суетно же ходить в кринолине в военное время?

— Ну… — протянул Грейд. — Не то чтобы… но если уж вы так считаете, дитя моё, значит, понимаете дело.

— Отлично, — сказала я. — Мэтр Найл, отправьте, пожалуйста, эту штуковину на берег с посыльным, хорошо? Мне этот шик из прекрасной мирной жизни больше не понадобится.

Я совершенно уверена, что Найл ухмыльнулся, когда согласно кивнул. У него на всей фигуре это было написано.

Ну и всё. Подобрала подол, который опустился низковато, но терпимо, и спустилась в люк так же легко, как фарфоровые матросы. Под аплодисменты.

На подводном корабле в одночасье оказалось столько гостей, что диву дашься! Валор рассматривал странный прибор на трубе, спускающейся с верхней, наверное, палубы, с каучуковой маской, к которой надо было прислонять лицо. Штурман Талиш ему что-то объяснял.

— Что за штука? — тут же спросил Ольгер.

— Перископ, — сказал Валор. — Система зеркал позволяет увидеть отсюда то, что происходит на поверхности воды… а в данном случае, когда корабль лежит на поверхности, — вокруг.

— Ничего себе! — удивилась я. — Дайте посмотреть?

Валор отодвинулся, я заглянула — и впрямь! Видно небо, кусок пирса и даже немного города вдалеке. Простые зеркала, а выглядит — как чудо какое-то. Есть в зеркалах нечто поражающее воображение.

— А где тварь держите? — спросила я Талиша, пока Ольгер разглядывал в перископ облака. — В бочке?

— Нет, — сказал он. — Вода моментально тухнет. В сети из стального троса, за бортом. Мы проверили: выбраться она точно не сможет. Дохлые тоже за бортом. Вытащить их из воды — на глазах разваливаются.

— Наверное, лучше с дохлых начать, — сказала я. — Да, Валор? Посмотреть, что и как.

— Мессиры приготовили стол в кают-компании, — сказал Валор. — Боюсь, там потом придётся основательно убирать.

— Хех! — выдал матрос со шрамом. — На судне можно отмыть всё, а что нельзя отмыть, то красят!

— Успокоил, братец, — сказал Ольгер. — Тащите тогда инструменты и реактивы туда.

— Там государыня с тритоном беседует пока, — сказал Талиш. — Но сказала, чтобы вы не ждали, чтобы шли сразу, как будете готовы.

Ого, подумала я. Виллемина пришла! Вот интересно: она-то как сюда попала и куда дела кринолин? Мне стало так любопытно, что я убежала в кают-компанию раньше, чем Валор и Ольгер собрали свои книги и инструменты. А наш наставник и вовсе не торопился: ему, оказывается, тоже интересно было посмотреть в перископ.

А внутри подводного корабля было ужасно тесно. И довольно-таки душно, хоть люки и раскрыли настежь и в них попадал свежий воздух с моря. Коридор, ведущий в кают-компанию, был весь в каких-то трубках, приборы торчали из стен — и о какую-то штуку с циферблатом я стукнулась лбом. В кринолине я бы тут не прошла ни за что.

И кают-компания, само собой, оказалась совсем не просторная. Секционный стол сюда, наверное, принесли разобранным и поставили вместо прежнего, рабочего, а стулья собрали в пирамиду. Оставили только три — для Виллемины, тритона и капитана, но мессир Дильман всё время отлучался по делам, поэтому и садиться не стал, слушал стоя.

Ольгер и Валор, поздоровавшись, принялись разбирать эту пирамиду: хоть как-то расставить склянки Ольгера можно было только на стулья, а наставнику Грейду нужно было где-то устроиться с книгами и присесть.

А Виллемина вскочила мне навстречу:

— Страшно рада тебя видеть, Карла, дорогая! Хоть у нас и не слишком радостные дела на этом геройском корабле, да… Вы ведь уже знакомы с Безмятежным? Его все так зовут, язык русалок слишком тяжёл для людей.

Тритон улыбнулся почти как человек, растянув губы. Вышло даже весело, хоть у него и были дельфиньи зубы, серьёзнее наших. Удивительно: я думала, что улыбаться они не умеют.

Я протянула руку — и Безмятежный подал мне свою, плоскую, как лапка чайки, с перепонками между длинными пальцами. Я думала, он холодный, но рука оказалась очень тёплой и гладкой, приятной на ощупь. Вот тогда-то, когда мы с тритоном пожали друг другу руки, я и перестала бояться русалок. Совсем. Навсегда.

— Я рассказал государыне про город русалок, — прощебетал тритон. — Под водой, но не в воде. Там, в городе под островом, мы дышим воздухом. Попасть в город можно только через подводный грот, никто из людей никогда там не был, потому что человек не может так долго плыть под водой… Но я думаю, что мои друзья, фарфоровые люди, могли бы. И наш государь был бы рад их видеть. Мы вместе с людьми уже воевали с адскими тварями. Я и тебе расскажу всё, что знаю о них. Я останусь тут, когда вы разрежете трупы.

— Храбрый, — сказала я. — И небрезгливый. Или вы вообще небрезгливые, тритоны?

— Я не знаю, — сказал Безмятежный. — В море всё по-другому. Нам нравится многое, что не любят люди, а людям, напротив, приятно то, что не нравится нам. Но твари из ада и нам омерзительны. Мне будет неприятно. Но и вам будет неприятно. Это война. Нам нужно разобраться, чтобы победить.

— Наш друг тритон очень и очень рассудителен, — нежно сказала Виллемина. — А ты сегодня допоздна работала в каземате, там и уснула, да? Очень устала, бедная сестрёнка?

— Ничего, — сказала я. — Нормально поспала. Даже хорошо.

— Но не зашла в наш будуар, — сказала Виллемина. Я слышала, как она улыбается. — Я велела приготовить для нас удобные костюмы, а ты об этом даже не узнала… Плохо. Но ты здорово справилась.

Ну да. На Вильме было коротенькое платье, изрядно не достающее до лодыжек, даже короче, чем я обычно ношу. Держалось оно не на кринолине, а на накрахмаленной нижней юбке. Походный вариант.

— Я больше принципиально не буду носить кринолин, — сказала я. — Буду одеваться как рыбачки. Или как простые горожанки. Кринолин — это неудобно и вообще… Я буду как ты.

— Хорошо, — сказала Вильма. — Значит, и я не буду. Так впрямь гораздо удобнее для работы.

В дверь кают-компании заглянул Талиш.

— Простите, дамы, — сказал он виновато. — Эти… дохлятина… просто адски вонючие.

Собственно, он мог бы и не говорить: мы учуяли. Воняло тухлой рыбой и мертвечиной одновременно, совершенно нестерпимо, даже глаза слезились.

— Будет тяжело проветрить этот запах? — спросила Виллемина с сочувствием.

— Тащите наверх, — решила я. — На палубу.

— Там неудобно, — заикнулся Ольгер.

— Ничего, — сказала я. — Как-нибудь справимся.

И в итоге мы вскрыли тварь прямо на палубе. И всё равно она воняла так, что глаза резало и подкатывала тошнота — жруны были не такие нестерпимо вонючие. Плоть морской дохлятины, казалось, и впрямь разваливалась на глазах.

Тяпка так рычала и лаяла на останки, что мне пришлось отвести её в рубку, оставить там гребень и приказать охранять. Я боялась, что собака нам помешает или в азарте свалится за борт.

Когда я вернулась, тварь уже лежала распластанная, как курица на кухонном столе.

— Вот любопытно, — говорил Валор, раздвигая секционным ножом скользкие почерневшие ткани, — создаётся ощущение, что они тоже опалены адским огнём изнутри. Но ведь они же не огнедышащие, не так ли, глубокоуважаемый Безмятежный?

— Нет, — сказал тритон. — Но бывает, что вокруг них кипит вода.

— А кожа не человеческая, — сказала я. — Акулья, да? Пальцы царапает.

— Не акулья, — сказал тритон.

— Да, кажется, не акулья, — сказал Валор, разглядывая участок кожи в лупу. — Мне представляется, что кожа человеческая, только изменённая. Видите волоски? На теле акулы их сложно себе представить.

— А таких когтей, как у твари на пальцах, вообще нет у нормальных зверей, — сказал Ольгер. — Это же какие-то костяные лезвия! Их тоже изменили?

— Позволите сказать простушке, уважаемые учёные? — спросила Виллемина. — Они ведь и растут как-то иначе… Будто пальцы надрезали, вставили эти лезвия не вдоль, как у всех живых существ, а поперёк — и так прирастили.

— Похоже, — кивнула я.

— Мне кажется, — сказал Валор, — что это существо сложнее, чем жрун… предпочту всё же название «летун». Потому что, судя по акульей пасти на брюхе, это существо — тоже жрун. У конкретно этого желудок пуст, но это случайность, полагаю. Ему просто не повезло.

— Почему сложнее? — спросила я.

— Его изменяли с помощью каких-то особых обрядов, — сказал Валор. — Граф, вы не могли бы оттянуть его ребро? Вот, вот она, пластинка. С ней всё в порядке, мы видим знакомые знаки: «Огнь из ада — в этот труп — из этого трупа — во имя смерти — в живое, ради моей воли, силы и славы»… О! Нет. Не совсем знакомые. Здесь другие обращения, иными словами, внутри твари очевидно находился демон иной породы.

— У этого есть голова, — заметил Ольгер. — Даже с глазами. Но пасть тоже на брюхе, интересно…

— Смотри, — сказала я, сдирая с черепа жёсткую, как наждак, кожу, — у него череп без нижней челюсти вообще. И это так и задумывалось, а не травма: он, как и летун, в брюхо жрал.

— Может, это как-то связано со строением тела демона, который туда вселяется? — задумчиво проговорил Валор, разглядывая пластину. — В конце концов, никто из нас не видел этой адской мелочи. Если мы с кем и общались, то с серьёзными сущностями, имеющими в нашем мире и облик, и некое… право голоса, что ли. А это мелкое отродье не выходит на зов, оно обитает в каких-то мутных адских закоулках, если так можно выразиться… Может, у них и нет голов? А жрут они, если они что-то там жрут, впрямь в брюхо?

— Хм, — кашлянул наставник Грейд.

Мы все повернулись к нему.

— Гелиарн Златолесский писал, — сказал Грейд, поднимая палец, — что низшие из тварей, обитающих в безднах огненных, не имеют очей смотреть, ушей слушать, но внемлют непостижимо.

— Интересно, откуда он знал, — сказала я. — Он что, их видел?

— Хм, — Грейд приподнял брови, и уши у него от этого шевельнулись. — Его посещали видения. Он вёл своеобразную научную работу.

— Да?! — радостно поразился Ольгер. — А формулы там были?

— Какие формулы? — удивился Грейд.

— Алхимические, — пояснил Ольгер. — Эликсиров для видений. Для научной работы.

Я попыталась не хихикнуть — но прыснула. Случайно.

— Разве так можно, фи! — воскликнула Виллемина. — Это наверняка был итог медитаций и молитв при святой аскезе!

Но у неё в голосе я тоже услышала явственную улыбку.

Грейд вздохнул:

— Прости им, ибо не ведают, что творят, Господи! Ох, только надеюсь, что глупые шуточки помогают вашей работе, тяжёлой и мерзкой. Соберитесь всё же, дети мои, дослушайте. Гелиарна впрямь посещали видения, но не только ими он руководствовался в выводах. Он долгие годы собирал и записывал рассказы свидетелей о бесноватых, одержимых и прочих людях, которым не повезло иметь дело с адом. Рассказов набралось на изрядный том — и, сопоставляя описания, мы можем сделать определённые выводы. К примеру — о том, что адская мерзость, по-видимому, не может вселиться в живое тело, не изуродованное должным образом по демонскому подобию.

Мне показалось, что Ольгера это развитие мысли разочаровало, зато оно воодушевило меня: я доверяю рассказам свидетелей больше, чем всякого рода видениям, вызванным эликсирами.

— Интересно, — пронзительно чирикнул тритон. — Но как их убить? Как пишут в книгах? Что вы увидели? Вы поняли?

— Я могу представить себе только одно средство, годное для уничтожения этих тварей на расстоянии, — сказал Валор. — Огнестрельное оружие. Оно неплохо работает против летунов, и против… скажем, плавунов — тоже будет вполне эффективно. Калибр покрупнее. Целиться вот сюда, в грудину, примерно на ладонь ниже горла: здесь крепится пластина с заговором.

— А никаких знаков от них нет? — спросил Ольгер.

— Я таких знаков не знаю, — сказала я. — Защитные розочки работают против существ из Сумерек и с Межи. Есть очень злые чертежи, годные, чтобы удержать элементалей — драконов или вот тритонов, наверное. Но эта тварь — она же плотская. Не стихийная и не сумеречная. Демон — внутри обычного тела.

— Да, — сказал Валор. — Мне тоже не встречались знаки, способные защитить от такого, хоть за последние дни я прочёл немало редких и ценных книг. Конструкция твари хитроумная, она именно на то и рассчитана, чтобы скрыть демона плотью от любых воздействий Дара.

— Но не Святого Слова, — сказал Грейд и поднял палец. — Бороться с силами ада — дело Святого Ордена, не ваше. Если вы выяснили всё, что смогли, рассматривая это мёртвое тело, то, быть может, стоит перейти к живому?

— Относительно живому, наставник, — сказала я. — Всё-таки демон движет труп.

— Так, значит, к относительно живому, дитя моё, — сказал Грейд. — Я попробую изгнать демона из этой несчастной плоти.

Добрые фарфоровые моряки, которые издали с любопытством за нами наблюдали, помогли Валору и Ольгеру запихать мерзкие останки плавуна в брезентовый мешок, достали воды ведром на верёвке и смыли ошмётки в море. И сразу стало легче дышать.

И пока мы договаривались с Грейдом, как будем очищать и отпевать то, что останется после изгнания, чтобы на туше не осталось ни капельки ада, они же, моряки, притащили на канате вдоль борта, не вынимая из воды, сеть, в которой сидел условно живой плавун…

Кажется, он уже заранее был в ярости, потому что вода вокруг него впрямь кипела, поднималась пузырями — и от неё шёл пар. А плавун хватался за сеть когтистыми лапами, и тряс её, и тыкался в неё зубастым брюхом, кажется, порываясь грызть, — только ему было не захватить тросы зубами. Глаза плавуна, громадные, выкаченные и бессмысленные, без век, по-моему, не видели особенно или видели только в воде, как глаза рыбы.

Тритон содрогнулся.

— Не хотел бы я встретиться с таким, когда оно на свободе, — пробормотал Ольгер.

— Дети мои, — обратился Грейд к морякам, — надобно как-то поднять его повыше, потому что мне необходимо к нему прикоснуться.

— Простите меня, святой отче, — нежно сказала Виллемина, — но это может дурно кончиться. Он ведь горячий. Даже если он не успеет схватить вас за руку — вы легко можете обжечься.

— Господь меня защитит, государыня, дитя моё, — очень уверенно сказал Грейд.

— На палубу его тянуть? — спросила я, и нос у меня сморщился сам собой.

Валор только головой качал.

— К нему надлежит приложить всечестное и зрячее Око Господне, — сказал Грейд.

— Дорогой наставник, — сказал Валор, — быть может, вы позволите приложить мне? Я приложу — а вы будете читать.

И снял чудовищно грязную перчатку, показав кисть — костяную и бронзовую. На миг опустил ресницы, размышляя, и снял вторую.

Тритон издал дельфинью чирикающую трель и тут же поправился:

— Я восхищаюсь. Ты отважен.

Грейд задумался.

— У меня есть опыт, — уверил Валор, склонив голову. — Мне уже случалось участвовать в обрядах церкви. Не сомневайтесь, отче, всё получится, а самое главное — вы сохраните пальцы. Мне же в самом худшем случае легко сделают новые.

— Отличная идея! — весело сказала Виллемина. — Если не подходит мессир Валор, может, я подойду, святой отче? — и тоже потянула с руки белую перчатку.

— Нет-нет! — поспешно сказал Грейд. — Вы подходите, Валор, не сомневайтесь, сын мой.

— Парни! — заорал Ольгер матросам. — Поднимай гада!

Фарфоровые ребята вчетвером потянули трос — и за минуту вытащили плавуна на палубу, как акулу в сети. И тут же стало ясно, что подходить к нему близко — изрядно опасное дело: он слишком легко просовывал перепончатые руки с кошмарными лезвиями когтей в ячейки сети. От шершавой шкуры шёл пар.

— Отойдите, наставник! — заорала я и потянула Грейда назад, а он ещё копошился, вытаскивая Око на шнурке.

— Не надо кричать, деточка, — спокойно сказал Валор. — Я очень прошу всех живых отойти в сторону. Не надо рисковать зря. Мэтры, — обратился он к матросам, — наблюдайте за ним внимательно. Надо как-то закрепить его лапы и прижать его к палубе.

Тритон отошёл на пару шагов и наблюдал, склонив голову.

— Безумие, — пробормотал Ольгер.

— Дорогой граф, — сказал ему Валор так же дружелюбно-любезно, как бывало в гостиной, — поберегите ваши руки. Они нам всем ещё пригодятся. Вам надлежит смотреть, чтобы леди и святой наставник держались на безопасном расстоянии, пока мы не зафиксируем гада.

Ольгер покачал головой, но отошёл — и за локоть отодвинул Грейда ещё дальше. У меня дух захватило от ужаса: матросы и Валор кинулись к плавуну, как охотники — к раненому дикому зверю, которого надо добить. Несмотря на сеть, тварь оставалась очень сильной и опасной: она так пнула светловолосого матроса задней лапой или ногой, что он полетел в воду. Тритон тут же прыгнул за ним. Ногу плавуна сразу прижали, но он так дёргался, что Валор и трое фарфоровых парней едва удерживали его на палубе.

Грейд снял Око и держал его в нерешительности.

— Дайте мне, отче, — ласково сказала Виллемина. — Вы же видите, дорогой наставник: у мессира барона заняты руки!

Я услышала, как Тяпка глухо лает в рубке, — и хорошо её поняла. Мне тоже было страшно.

— Может, я? — заикнулась я, но Вильма остановила меня взглядом.

И взяла Око из рук растерявшегося Грейда.

— Куда прикладывать? — спросила она спокойно.

— Ах, государыня! — воскликнул Грейд, хмурясь.

— Пожалуйста, быстрее, друзья мои, — сказал Валор.

— К голове! — тут же сказал Грейд.

Виллемина подошла, присела рядом с дёргающейся мерзкой тварью, наклонилась к самой башке — и прижала Око к чёрной шершавой коже между глазами.

Из твари повалил чёрный дым, она задёргалась так, что Валор с матросами еле-еле удерживали её. И тут Грейд запел.

Я впервые видела настоящий обряд экзорцизма. Зрелище оказалось чудовищное.

— Ради небесной истины, — пел Грейд, — ради предвечного света, ради всезрения, всезнания и милости Творца нашего — оставь это несчастное тело, тварь из злого огня!

Плавун корчился и выдирался. Из пасти у него на брюхе одновременно вытекали какая-то чёрно-зелёная мерзость и чёрный вонючий дым, настолько тяжёлый, что даже в ветреный день стелился над самой палубой. Плавун скрёб палубу когтями — и кое-где оставил заметные царапины на её стальной броне.

Мне показалось, что действо продолжалось нестерпимо долго. Я чувствовала напряжение всех сил Валора и матросов, будто сама держала тварь, — она была страшно сильной, и мне казалось, что больше всего она хочет дотянуться до Виллемины. А Грейд пел, и мне казалось, что конца этому не будет.

И вдруг по телу плавуна прошла страшная судорога, будто из него пытался вырваться на свободу его собственный скелет, — и туша расслабилась, тут же начав разваливаться, как тёплое желе или медуза на солнце. Я увидела, как руки матросов, только что державшие упругое, увёртливое, сильное, провалились в тушу, как в рыхлую массу.

Воняло нестерпимо: дымом, мертвечиной, гниющими водорослями, тухлой рыбой…

Виллемина легко поднялась, оттирая перчаткой сияющее Око. Всё её платье было в чёрно-зелёных отвратительных кляксах.

— Обожглись? — спросил Ольгер сочувственно.

— Начал остывать тотчас же, как государыня приложила Око, — сказал Валор.

— Вёрткий, зараза, — пожаловался матрос с лихими чёрными усами, отряхивая ладони. — И шкура режет, как акулья кожа. Прямо впивалась, да, братцы?

— Да уж, впивалась! — хмыкнул наш знакомый балагур с длинными ресницами. — Я, пока живой был, как не побреюсь — точно такой же вот был шершавый! Как сейчас помню!

Расхохотались все, даже Грейд.

А с пирса на палубу перешли тритон и фарфоровый матрос. Я страшно обрадовалась, что они оба целы, все наши — тоже. Валор тут же спросил:

— Как вы себя чувствуете после воды, мэтр?

— Мокро, мессир, — весело ответил матрос, вызвав у своих товарищей ещё один взрыв хохота. — Да вы ж не беспокойтесь, всё в порядке. Дышать-то нам с вами ни к чему, дружок наш, Безмятежный, помог на берег выбраться, бронза в воде не ржавеет, кости — и тем более, а форменка просохнет.

И хлопнул тритона по спине, а тритон в ответ дружески ляпнул его по плечу перепончатой ладонью.

— Нас как у Весёлого мыса глубинными бомбами закидали — так кораблик течь дал, — сказал усатый матрос. — Чинились, считай, под водой, и внутри кораблика вода. Починились с милостью Божьей, а воду — ничего, откачали.

— И никто, мессиры и леди, не чихнул даже, — вставил балагур.

— Ну что ж, — сказала Виллемина. — Ваше искусство, святой отче, вызывает уважение и восхищение. Демона вы, очевидно, отправили в ад, где ему и место. Но мне представляется, что для боевых условий этот благочестивый метод не годится.

Грейд согласно кивнул, печально помаргивая. Виллемина вернула ему Око:

— Вы настоящий чудотворец, отче.

— Истинно чудо, — кивнул белокурый матрос. — Вот только побыстрее бы…

— И для нас не годится, — чирикнул тритон.

— Тем не менее, — сказала Виллемина, — это был очень полезный опыт. И теперь я понимаю, что делать.