Костёр и Саламандра. Книга третья

21

Мне об зубы стукнули фляжкой — и я отпила. Холодная вода, вот удивительно.

Я протянула ладонь, клешню — и мне плеснули воды в пригоршни. Можно было провести по лицу мокрым, холодным. От этого мир обрёл более или менее чёткие контуры.

Я сидела на каком-то перевёрнутом ящике в закутке между стенами, освещённом лампами-глазами костяшки Гинли. Шкилет, с выключенными «глазами», склонив голову, смотрел на меня, как лошадь смотрит на всадника на земле. Тяпка меня обнимала лапами за шею, прижималась всем телом, сунув морду куда-то под волосы. Ильк, чёрный, будто дракон с Чёрного Юга, с белым сколом на чёрной щеке, стоял на коленях рядом со мной, держа флягу. Гинли в каске и обгоревших лохмотьях, с палашом, с винтовкой за спиной, стоял рядом, как страж. В его груди зияла рваная дыра, блестело ребро и что-то металлическое. И передо мной на корточках сидел незнакомый парень, фарфоровый боец с уцелевшими светлыми волосами, голубоглазый, со сломанной глазницей и без куска лба: пуля, видимо, прошла наискосок, выбив и фарфор, и кость.

— Леди очнулась, — сказал он радостно. — Ну и пекло же!

— Ты кто? — спросила я сипло.

— Я Солар, — сообщил он с готовностью. — Вы меня не знаете, я из команды Трикса.

— И где… Трикс? — спросила я и закашлялась.

Ильк протянул мне флягу. Хотелось пить, пить и пить, как дракону, но я сделала три глотка и заставила себя остановиться.

— В раю, — сказал Солар. — Простите.

Я взглянула на Илька, будто ждала, что Ильк возразит, но он промолчал. Шкилет ткнул его мордой в плечо — и Ильк потрепал его по шее, это было дико видеть. Костяшка Гинли переминалась с ноги на ногу, как конь, который заскучал. Я решила, что заснула и вижу странный сон, а во сне — всё равно.

— Леди, — сказал Ильк, — Солар пришёл за вами. Вас ждут же, вас ждёт мессир Валор.

— Где?! — ахнула я и тут же подумала, что, наверное, и это сон.

— А вон, — махнул рукой Солар. — Охрану выбили, сейчас тут можно спокойно пройти… ну, относительно. Если какая-нибудь пакость не выскочит.

Я сделала ещё один глоток и отдала флягу Ильку. Попыталась сосредоточиться.

Выскочит ли какая-нибудь пакость?

Имеет ли смысл прислушиваться к Дару во сне?

Дар горел ровно и чисто. Мне померещилась странная вещь, что-то вроде запертой в клетку бешеной твари: извивающийся кусок черноты шатал и грыз прутья этой клетки, но всего этого точно не было на самом деле — мой разум создавал картинки, которые у меня хватало ума понять. Что это в действительности такое — я даже представить себе не могла.

Я тряхнула головой и вспомнила об Индаре. Огляделась вокруг — и с предельным удивлением увидела двух духов. Очень уставших, почти незаметных — еле ощутимые бледные тени. Один был Индар, в горе и ужасе, которые окутывали его тёмным облаком. Второй был молодой солдат, кажется, Перелесья, вдобавок смутно мне знакомый непонятно откуда, — и он еле заметно светился, как душа, которую ждут на лоне Господнем.

На Индара мне было плевать, снится он мне или нет. А вот второй заинтересовал.

— Ты что тут делаешь? — спросила я. — И откуда я тебя знаю? И вообще — тебя за Межой ждут ведь!

— Ждут, — сказал он. — Я маленечко задержался спасибо сказать, леди Карла. Здорово мы с парнями зарубились с тварями адскими! Я — Аглир, Аглир из дома Папоротника, леди Карла. Это я придумал, чтоб гадина вам поклонилась, помните? Ну, из огнемётчиков ваших, леди Карла!

Его слова резанули меня по сердцу так, что слёзы выступили.

— И что ж, — сказала я, как смогла чётко, — все твои друзья уже ушли к Вседержителю, да?

— Да, — сказал он, пожалуй, даже весело. — Хорошо ушли, леди. Как домой. И ни одна гадина в мире не осталась, это уж я специально отследил. Я ж специально остался вам сказать: мы все со своими жизнями, со своей памятью, со своей волей ушли, леди. Целые ушли. Солдатами ушли. И парни мне наказали вас благодарить. Ну и вот.

— Я поняла, — сказала я, пытаясь вморгнуть слёзы назад. — Иди, Аглир. Иди, отдыхай. Ты молодец. Вы все молодцы. Вам многое простится за этот бой — если есть, что прощать. Иди.

И он так славно ушёл в свет, что меня слегка отпустило. Более того: я поняла, что никакой это не сон. Ни в каком сне…

И слёзы перелились всё-таки.

Я поставила Тяпку на землю и встала сама. Сообразила, что нож у меня в рукаве есть, а носового платка точно нет, и вытерла глаза рукавом. И плевать.

— Всё, парни, — сказала я. — Пойдёмте.

Они встали и пошли, прикрывая меня. Тяпка потрусила за мной, прижимая уши, а костяшки неторопливо побрели следом. Я не понимала, хоть убей, как они могут так — особенно когда коник Гинли встряхнул головой, будто его раздражали здешние звуки.

— Гинли, — спросила я, — а у твоей лошадки кличка есть?

— Конечно, — ответил Гинли с готовностью. — Горец.

— Почему Горец? — удивилась я.

— Так, милая леди! — ещё больше меня удивился Гинли. — Лобастый-то какой! Шея длинная, ноги длинные, сухопарый был, иноходец. Кем же ему быть, как не Горцем? Добрый жеребчик.

Они будто не знали, что у костяшек не может быть души.

И костяшки не знали?

Да ладно! Раньше точно не было! Я же своими глазами видела, как они стоят рядами, словно чучела лошадей.

Но тут мы вышли из прохода между двумя стенами — и мне стало не до костяшек. Прямо перед нами открылся широкий плац, освещённый последним уцелевшим прожектором на последней, похоже, уцелевшей вышке, чёрный от гари и крови. Шагах в тридцати от нас, не дальше, валялся, распластав широкие крылья, дохлый жрун. Из его груди, разнесённой пулемётной очередью, текло что-то чёрное — кровь или смола. Рядом с тушей твари лежали тела людей, кошмарно многих людей — и у ближайшего, в форме солдата Перелесья, череп был рассечён палашом до плеч.

— Повеселились же братцы-кавалеристы, — грустно усмехнулся Солар. — Тут всё они рубились. Наши ушли во-он, — и показал рукой.

Над чёрными руинами, исходящими густым смрадным дымом, ещё мерцал слабый красноватый отсвет. Там ещё горело, но до изумления слабо.

— Это там была дыра? — спросил Гинли.

— Да какой-то… храм не храм, — Солар неопределённо покрутил в воздухе рукой. — Портал, говорят. Там дальше у них железка была, одноколейка, и что-то навроде арсенала…

Он сказал что-то ещё, но я не расслышала или не поняла. Я увидела в тени вышки костяшку, стоящую над убитым кавалеристом. Безголовое искусственное тело с разорванной взрывом грудью лежало между тел перелесских солдат, а костяшка стояла, склонившись к трупу мордой, будто пыталась его обнюхать и убедиться, что всякие признаки жизни ушли совсем.

А ведь не должна же была!

Прости мне Господи, я не могла этого понять!

Я не понимала, почему некромеханические лошади так себя ведут. Меня это настораживало, даже пугало. Чудеса — дело такое… далеко не всегда хорошее.

— Прости, Солар, — сказала я. — Погодите, парни.

Я подошла к нашим костяшкам — и Шкилет немедленно потянулся мордой, за что был облаян Тяпкой. Я протянула ему клешню и потрогала его череп, а Шкилет — мотнул головой.

Я трогала не кадавра. Мёртвую лошадь, но какую-то странную. Узлов я не чувствовала — и не понимала, как это вообще возможно. Откуда там явная воля, осмысленные движения… Одержимая машина? Одержимая лошадиной душой? Впервые такое видела, даже представить себе не могла. Дико было смотреть.

— Так, — сказала я. — Простите. Мне надо в этом разобраться. Ильк, когда Шкилет стал так себя вести? Только точно?

— После взрыва, — сказал Ильк. — Когда вы упали в обморок.

— А Горец? — спросила я Гинли.

— Наверное, тогда же, — сказал Гинли. — Может, малость позже.

— Да что за ерунда! — сказал Солар в досаде. — Вас же ждут, леди! Тут Бог знает что творится, а вы — про лошадок…

— Да! — рявкнула я. — Тут Бог знает что — и я не понимаю! Я не понимаю, откуда в машинах это! Я должна понять, по крайней мере, что это не ошмётки демонов и не какая-нибудь мерзость, которая притворяется лошадиной душой!

— Не похоже на демона, — сказал Ильк.

— Когда будет похоже — может быть поздно, — огрызнулась я. — Мне не нравится.

— Что вы, леди, — сказал Гинли. — Они тёпленькие, мы чувствуем. Они это самое… для нас тёпленькие.

Я ощупала Шкилету зубастую пасть, погладила по позвоночнику — и он вёл себя, быть может, и не совсем как живая лошадь, но здорово похоже. Я никогда не имела дела с душами лошадей — и не могла разобраться, настоящая в нём теперь лошадиная душа или адская подделка… но Дар реагировал спокойно, вернее, не реагировал никак. Тварь, которая билась внутри клетки, поднимала Дар, разжигала — а костяшку я могла хоть языком лизать, внутри меня не менялось ничего.

— Ладно, — сказала я наконец. — Кажется, они безопасные. А вы видели пленных, Солар?

— Мы думаем, они там, за дымом, — сказал Солар мрачно. — Клай нам пока туда запретил. Там какие-то штуковины… навроде паутины… и будто дымовая завеса. Клай там пел и мелом рисовал — и велел не соваться, пока вы не прибудете и не закончит мессир Валор. А мессир Валор — он там, в штабном корпусе. Всё, как есть, разрисовал и мелом, и кровью — все стены, все двери в узорах…

— А кровь откуда взял? — спросил Ильк.

Дельно. Мне тоже было интересно.

— Да крови-то! — махнул рукой Солар. — Горстью можно черпать. Только мессир Валор сказал, что так не годится, надо добровольно отдать. Ну мы ему охранника живьём и приволокли. Рэнк ему ещё по дороге сказал: ты отдаёшь кровь добровольно, немножечко, или я тебе лично башку отстригу. А что ему, жалко, что ли? Он мессиру Валору сам добровольно предложил. Берите, говорит, прекраснейший мессир, хоть половину, только не велите кадаврам меня на части рвать… а потом разглядел, что мессир Валор тоже фарфоровый!

Под конец они все уже откровенно посмеивались.

Не фарфоровые, а железные парни.

Около пролома в заборе фарфоровые бойцы под руководством охрипшего Майра строили что-то наподобие баррикады из обломков, а другие впрягли костяшек и пытались вытащить за ворота дохлую тварь. Ждали, наверное, что армия перелесцев может подойти на помощь своим, и пытались восстановить защиту, насколько возможно. Я, наконец, в свете прожектора во всех подробностях увидела сам корпус, — вполне добротное двухэтажное сооружение, основательное, явно надолго строившееся — и мне вдруг на миг стало худо. Мутно, тяжело — нестерпимая физическая тоска, как у отравившегося человека, когда вот-вот вывернет, а мир кажется невыносимым.

И спрут из черноты наложился на тварь, пытающуюся пробиться на волю из клетки. Это была одна гадина, она находилась внутри.

Она, Хаэла!

Попалась, мерзость, подумала я, и от злой радости стало немного легче, а всё окружающее обрело чёткость и смысл.

У входа в штабной корпус горело два костра с двух сторон — ядовитым сине-зелёным пламенем. Всё здание окружала огненная черта — кольцом. Как она сделана, я сходу не поняла: вид был такой, будто на землю тонкой струйкой налили смолу и подожгли, но сине-зелёным смола не горит. Дверь и стены сияли в свечении моего Дара просто невероятным количеством самых разных знаков. Я поняла Солара: «узоры» — это потому, что ни классических звёзд, ни классических роз я тут не видела. Эти странные чертежи… это было что-то очень тайное или очень древнее — в общем, Валор меня очередной раз удивил.

Вход и окна — и весь периметр, наверное — охраняли диверсанты Трикса и кавалеристы. У сложенных неподалёку в пирамиду ящиков стояли костяшки. И меня снова поразило, что большинство лошадок стояло в ряд, неподвижно, словно детские деревянные игрушки, но несколько — четыре или пять — переминались с ноги на ногу, обнюхивали или делали вид, что обнюхивают ящики и землю, встряхивались и в целом вели себя будто живые лошади.

А одна опустила череп к сидящему на ящике раненому кавалеристу — и он гладил её шею уцелевшей левой рукой. Правая, оторванная по локоть, лежала у него на коленях. Зрелище отдавало романтическим безумием.

Поодаль от здания, вне огненного кольца, лежали вповалку трупы в перелесской форме. Я подумала, что их просто оттащили в сторонку, чтобы они не мешали ставить защиту. Что удивляло, так это полное отсутствие духов — и рядом со штабным корпусом, и на всём плацу. Я чувствовала только безмерно унылого Индара, который волокся за мной, как каторжник на цепи. Больше вообще никого. Я подумала, что большинство душ, отошедших здесь, наверное, в момент взрыва поглотил ад, — и содрогнулась.

Пока мы подходили, я невольно искала глазами Валора или Клая, но не могла найти. И вдруг распахнулась дверь штабного корпуса — и нам навстречу выбежал Ричард! Перемахнул огненную черту — для чего бы она ни ставилась, но точно не для защиты от вампиров.

И я побежала. Уже в последний момент сообразила, что не годится обнимать вампира: ему будет горячо от Дара, который полыхает просто вулканическим жаром. Но за руки мы взялись — и он поцеловал мне клешню.

Холодный искристый поток его Силы меня освежил и встряхнул — даже полегчало.

— Как же я вам рад! — сказал Ричард, глядя на меня влажными вишнёвыми очами. — И все! — и обратился к моим сопровождающим: — Братва, вы все герои! Мои обращённые в восторге все! — и вдруг заметил: — Ой! А что это к вам за гадость прицепилась, леди? Оторвать?

Я прыснула, несмотря на усталость и тоску: выражение лица у Индара в этот момент было очень выразительное. Он явно очень многое хотел бы сказать Ричарду и мне, но считал ниже собственного достоинства.

— Не надо, — сказала я. — Пусть болтается. Это пленный.

— Добрый вы человек, леди, — сказал Ричард. — Мы особо пленных не брали.

Моя команда слушала с интересом и рассматривала Ричарда с любопытством. Он стоял на освещённой прожектором площадке, не отбрасывая тени, — и это выглядело так, будто его вырезали из одной светокарточки и наклеили на другую. Фантастично.

— Надо же! — не выдержал Гинли. — Ты вампир? Настоящий?

А Тяпка радостно стучала хвостом по его ногам.

— Он ещё какой вампир, — сказала я. — Он — Князь Перелесский.

Наверное, моей команде полагалось бы встать во фрунт, но я не знаток военных уставов. Может, вампиры, даже самые сильные, у военных считаются обычными штатскими, а может, шинелька без знаков отличия на Ричарде мою фарфоровую братию не впечатлила. Во всяком случае, Солар сказал ему:

— А проводишь леди к мессиру Валору?

И я подумала: мой Валор — «мессир», а Ричарду — «проводишь». Какая-то забавная у нас выстраивается субординация, и не военная, и не светская, а непонятно какая.

— Он внутри? — спросила я.

— Да, — сказал Ричард. — Очень вас ждёт… А вам, братва, туда не надо, простите. Опасно там. Я прикрою леди, а вы помогайте своим.

— Мы увидимся, — сказала я. — Мы совсем скоро увидимся, парни.

Улыбнулась им, как смогла, и взяла Илька за руку, погладила кости и металл ладони под перчаткой.

— Храни вас Бог, леди, — сказал Ильк. Кажется, он сильно смутился.

— Ага, — сказал Гинли. — Храни вас Бог.

Солар ничего не сказал, только сделал тот жест, каким гвардейцы изображают военный салют для гражданских — вскинул руку к воображаемой фуражке, уже давно, видимо, потерянной. Они так и стояли втроём, смотрели, как мы с Тяпкой перепрыгнули через огненную черту защитного кольца. По-моему, они всё-таки боялись за меня.

Я подошла к дверям. От них тянуло жаром формул, будто они были написаны огнём, а не мелом и кровью.

— Видали, милая леди, какая умственность! — гордо сказал Ричард. — Знайте наших: это мессир адмирал передал мессиру Валору. Полную, понимаете, тетрадку. А кой-что — дедушка Грейд: в библиотеке Иерарха, говорит, нашёл. Запретное знание, очень древнее. Только и осталось, что у вампиров и у святых отцов, да те под замком хранят.

— Защита от демонов? — спросила я и подумала: дедушка Грейд, надо же!

— Ага, — улыбнулся Ричард. — Вроде клетки.

Когда общаешься с фарфоровыми бойцами — улыбок не хватает. Единственное, чего не хватает, — улыбок. И я вспомнила, как улыбалась фарфоровая Вильма, как ей пилили лицо, чтобы она могла улыбнуться… Тоска как ножом резанула: я не видела её несколько дней, а казалось — несколько лет…

И пришлось себя пнуть. Ты чего расклеилась, Клешня! А работать кто будет? Тяпка?

Помогло. Злость вообще хорошо помогает.

Ричард распахнул передо мной дверь — и из двери пахнуло таким…

Адской серой. Ржавым запахом крови. Мертвечиной. Казармой. И моднющими духами «Сердце Сумерек», перелесскими, из драгоценных ароматических масел с Чёрного Юга. Восемь червонцев за флакончик, флакончик на столике Мельды… Ланс…

— Леди, вы точно не ранены? — спросил Ричард.

— Нет, — буркнула я. — Цела я. Что-то здесь такое есть… вытаскивает изнутри больное, тяжёлое, будто нарочно.

— Так гадина же! — удивился Ричард. — Тем и кормится.

На первом этаже, где был пост дежурного и, наверное, офицерский салон, по-моему, прошёл жестокий бой. Они тут устроились уютно, даже шторки на окнах висели плюшевые, — но всё, что можно, превратилось в обломки, в стенах зияли дыры, а в холле перед лестницей на второй этаж, похоже, взорвали гранату. Ноги прилипали к полу, залитому кровью, и на сбитой ковровой дорожке валялась оторванная кисть фарфорового бойца, как случайно потерянная вещица. На первом этаже никого живого не было, зато у лестницы дежурил юный вампир в золотых очках и форме офицера-медика Перелесья.

— Ой! — обрадовалась я. — Эглин!

— Счастлив быть узнанным вами, прекрасная леди Карла, — сказал Эглин. — Разрешите доложить: в зоне моего поста — ни живых, ни мёртвых. А пленные — на втором этаже, в столовой.

— Пленные? — на миг удивилась я, но тут же вспомнила. — А! Тот охранник, который предоставил кровь якобы добровольно?

— Не убудет с него, — хмыкнул Ричард. — Здоровенный боров. Но не он один. Там парни Трикса ухитрились словить некроманта из штатских. Остальных-то, если и были, вон, во двор снесли, а этот уцелел. О нём мессир Валор сказал, что важная птица.

И тут Дар вдруг окатил меня с ног до головы парным теплом, с детства знакомым, уютным: Валор сбежал с лестницы.

А мои нервы сдали окончательно. Я прижалась к нему изо всех сил, вцепилась и разревелась в голос. Как в детстве, как перепуганная уставшая девочка.

Валор обнял меня и гладил по голове, пытался уговаривать: «Деточка, всё уже хорошо, худшее позади, вдобавок скоро рассветёт, летние ночи коротки», а мне было никак не успокоиться. Валор в опалённом, вымазанном сажей и кровью кителе без знаков отличия, кроме черепа на рукаве, Валор с короткими тёмными волосами вместо пышной старинной причёски с бантом, Валор с разбитым стеклянным глазом — и из-за сетки трещин глаз казался слепым. Валор, от которого несло старой падалью, кровью и адом, — и я никак не могла учуять леденцовый запах клея для кукольных париков.

Отец. Мой второй отец.

— Ну что же вы, деточка, — говорил Валор, и его голос отогревал и лечил меня. — Вы сейчас зря тратите силы, дорогая, так не годится. Мы ещё не закончили, надо постараться, взять себя в руки…

— Я ус-та-ла, — еле выговорила я.

— Я понимаю, — говорил Валор. — Я всё понимаю, моя хрупкая живая радость.

Моей клешни коснулась холодная, как мрамор, ладонь Ричарда.

— Леди Карла, — сказал он, — вы, конечно, простите… Если сил нет — берите у меня. Вы же мне давали…

Я заставила себя отпустить китель Валора и улыбнулась — просто растянула губы, как каучуковые:

— Ричард, милый, мне мало — руку…

Он понял — и я, как великий предок Вильмы, расстегнула китель, чтоб вампир поцеловал меня в шею. Впервые в жизни сделала это безумие, но это ж был Ричард, я полностью доверяла Ричарду.

Правильно сделала. Ричард меня наполнил, просто воскресил. Когда-то Олгрен меня так вытаскивал, но после Силы Олгрена я смогла спать, а от Силы Ричарда я проснулась.

Очнулась. От усталости, как от тяжёлой болезни. Тяпка, кажется, это почуяла и заюлила между нами, не зная, к кому сначала полезть лизаться.

И Валор приподнял мою голову за подбородок, заглянул в глаза и спросил с улыбкой в голосе:

— Вам легче, дорогая?

— Да, — сказала я. — Ричард мне луну целиком достал, прямо полную!

Ричард смотрел и улыбался.

— Это хорошо, леди Карла, — сказал он. — Потому что мне уже уходить вот-вот. Мы чувствуем: близко рассвет. Лето… ночи быстро проходят. И… ну я просто рад, что мы всё, что могли, сделали.

Я взглянула в окно, за которым были глухой мрак и электрический свет:

— Да что ты, ещё не сереет даже…

— Это дым, леди Карла, — сказал Ричард. — Третий петух уже кричал, начинает светать, я ж чувствую.

— Идите, Ричард, — ласково сказал Валор. — Снимайте ваши караулы: вампирам не годится нервничать перед зарёй. Мы справимся, дорогой.

Они попрощались рукопожатием — и Ричард ушёл, сделав Эглину знак следовать за ним.

— А Клай всё ещё там? — спросила я, показав в дым.

Валор кивнул:

— Мне говорили, он пытается снять какую-то сложную защиту. Мы непременно поможем ему, деточка, но уже когда рассветёт. Мне кажется, что днём многое здесь станет другим: в Сумерках особенно сильны не только Князья Вечности, но и всевозможная мерзкая нежить.

— Клай снимает защиту, а вы ставите? — спросила я, чуть усмехнувшись.

— Да, — сказал Валор. — Я закрыл леди в лаборатории. Это нехорошо, потому что, возможно, там есть необходимые ей артефакты, но выбора не было. Думаю, и с леди мы легче побеседуем при солнечном свете.

— А демоны вообще как себя чувствуют днём? — спросила я. — Вы ведь догадались о демоне, да?

— Она одержима, — подтвердил Валор.

Вот тут я ему и выложила всё, что узнала от Индара. Индара корчило от каждого моего слова, как несчастную душу в адском пекле, а Валор слушал, опустив ресницы: думал.

И ещё некоторое время молчал, когда я закончила рассказывать.

— Ну что же? — спросила я, не выдержала.

— Это сильно меняет дело, — сказал Валор. — Вы добыли крайне ценную информацию, дорогая моя деточка, очень меняющую подход. Впрочем, я по-прежнему считаю, что нам необходимо дождаться утра — тем более что ждать недолго.

— А что было здесь? — спросила я. — Пока мы пробивались через ворота?

— Здесь? — Валор вздохнул, и я отметила: вот, научился и он. — Здесь была резня, дорогая. Трикс и его парни взяли здание под контроль за считанные минуты — именно потому, что нас никто не ждал. Сообразительность и скорость реакции Хаэлы поражает воображение: она успела закрыться в лаборатории и заперла дверь чем-то изрядно нехорошим. Видимо, улизнула туда, как только услышала подозрительный шум в кабинете. Мы не успели её увидеть, но, конечно, ощутили все, даже едва одарённые бойцы Трикса. Я не догнал её: она успела запереть дверь, насколько я могу судить, какой-то чернокнижной печаткой. А я обвёл её снаружи — то-то леди повеселилась! Но вступать в переговоры она не спешит — не тороплюсь и я. Здесь полно всякой дряни. За это время я поставил защиту от всего, что сумел вспомнить, и от всего, что перечислил глубокоуважаемый Преподобный. Диверсанты достали мне человека, готового поделиться кровью, и я преизрядно всё тут почистил.

— А вас не смутило, что он от ужаса? — хихикнула я.

— Отчего бы мне смущаться? — удивился Валор. — Этому юноше доставлял удовольствие ужас других людей, так что теперь только справедливо слегка попугать его. Знакам это пошло на пользу: хорошая годная жертва.

— А что за некроманта изловили диверсанты? — спросила я. — Как они вообще ухитрились?

— Всё же эти бойцы обладают неким отсветом Дара, — сказал Валор. — И некромантов убивали моментально, лишь только ощущали их присутствие. Но этот… гхм… так сказать… сдался в плен. Обстоятельства мне точно не известны, но, очевидно, действия наших товарищей произвели на него сильнейшее впечатление. Бойцы не привели его, а притащили волоком — он еле держался на ногах. И что-то бормотал о покаянии и искуплении — хотя, предположу, ему будет непросто искупить содеянное.

Мы пошли наверх, и на лестнице я тронула Валора за рукав:

— А как погиб Трикс?

Он поразительно живым движением потёр веко над разбитым глазом, сказал с печальным смешком:

— Не стоило мне пока дарить такую роскошь как третий Узел, милая деточка: за время посмертия я отвык от боли. Отвлекает… Простите. Я не знаю, как он погиб, я не видел. Но слышал от бойцов, что во время сражения за храм ада они потеряли многих… самое ужасное, что и девочку… но мне неизвестны подробности.

Я остановилась.

— Девочку?! Долику…

Валор чуть заметно кивнул.

— Я почувствовал раньше, чем мне рассказали об этом. Бойцы считают именно её заслугой то, что удалось запечатать портал. Думаю, что никакие динамиты и пироксилины и прочие новомодные изобретения не справились бы с этой чудовищной работой так чисто… Это страшно и печально, дорогая, но… я почувствовал, как она освободилась. От своей боли, от своей кошмарной власти… взлетела, как белая птичка…

Я сунула в рот клешню и вцепилась зубами в костяшки пальцев. Мне снова хотелось громко реветь.

Но я не могла истратить на слёзы подарок Ричарда.

Тяпка встала на задние лапы, потянулась меня жалеть — отвлекла, спасибо ей. Я снова смогла дышать.

— Простите, деточка, — виновато сказал Валор. — Мне не стоило…

— Ничего, Валор, — сказала я. — Всё правильно.

На втором этаже всё казалось целым и чистым, даже мебель уцелела, и большое кровавое пятно на ковровой дорожке я заметила только одно. Дверь в лабораторию горела Даром Валора, она была светлая и гладкая, как по заказу, печать на ней он начертил словно на школьной доске… Но что-то мне здесь страшно не нравилось, меня вдруг начало ломать от ощущения лютейшей неправильности… будто смотришь на одну из этих новомодных картин, а там у человека рот сбоку и глаза на подбородке. Ну не бывает же так, не бывает…

— Валор, — сказала я, — а почему у неё лаборатория на втором этаже? Кабинет — ладно. Спальня, гардеробная… ладно, там у неё тряпки с гламором, никто не должен это видеть, всё понятно. Но лаборатория…

И мы так и замерли, глядя друг на друга, на целых полминуты.

— Внизу штабные помещения, — сказал Валор. — Проходной двор. Невозможно сосредоточиться на обряде. А здесь она, возможно, по-настоящему сложных обрядов и не проводила… Вас беспокоит не это, деточка. Что?

— Не знаю, — буркнула я. — Злюсь. Что-то не так… Валор, а покажите мне пленных? Некроманта этого, молельщика-каяльщика? Пока рассветает?

Валор сделал мне приглашающий жест, прошёл вперёд по коридору, открыл дверь в тёмное помещение и зажёг электрическую лампу.

За дверью была хорошенькая столовая, как в богатом доме, совсем целая. С такой светленькой мебелью с гнутыми ножками, по перелесской моде, диван и стулья обтянуты такой пёстренькой весёленькой матерьицей в цветочек — дико это было видеть здесь. И дико было видеть, как здоровенный мордастый мужик в перелесской форме — не разбираюсь в их чинах, видно только, что младший офицер, золотые нашивки веточками — с закатанными рукавами, с повязками на руках, бледный, как свечной огарок, дрыхнет на этом диване в цветочек. Похрапывает. Ослабел после обряда, бедняжечка.

А второй, тощий шкет в офицерском мундире, как-то боком сидел на полу, прислонившись плечом к стене, шумно дышал, всхлипывал и трясся. Его руки связали за спиной, а на лбу, его же, видимо, кровью, была аккуратно и красиво нарисована закрывающая все выходы звёздочка.

Надёжнее всяких старинных серебряных кандалов, кто понимает. Так просто не сотрёшь.

И красивое же у него было клеймо! Я залюбовалась. Диверсанты, думаю, сразу поняли, что имеют дело с некромантом: у него не было носа. Не как у раненого, не как у человека, который перенюхал чёрного лотоса или пыльцы фей, не как у бедолаги, который подхватил любовную чесотку, а вообще не было, никакого, сроду. Не было даже следа ноздрей, гладкое место. При этом глаза навыкате и широкий рот с тонкими губами — и оттого в лице пленного, бледном до прозелени, то ли потном, то ли в слезах, виделось что-то отчётливо жабье. Тяпка к нему опасливо принюхивалась из-за моих ног, но не рычала.

Той же породы, что и наш драгоценный Ольгер. Кто-то из предков с лесной нечистью сблудил. Только последствия вышли хуже.

— Ты из Заболотья, что ли? — спросила я.

Он хватанул воздух ртом, еле выдохнул:

— Из Заболотья, леди. А откуда вы… — писклявый голосишко. Козлетончик, как у подростка. Хотя, похоже, лет двадцать есть.

— Интересно, — сказала я, — отчего это ребята Трикса тебя не грохнули. У тебя ж на морде написано, что ты некромант, они всех некромантов сразу пускали в расход.

— Я положил серых, леди, — сказал он и снова всхлипнул. — И позвал Стража… под пулемёты…

— О, как интересно… — заметил Валор.

— Помог им войти в цех, леди, — зачастил пленный, таращась на меня во все глаза. — Странные сущности, странные, эти «ребята Трикса», не чувствовал я их, не понимал, но они себя… вели, как люди… как живые люди… я им, как людям… я демонолог, леди. Да, из Заболотья! Будь проклято это Перелесье вместе с их драным королём, чтоб его в аду на пироги пустили! Сначала они подмяли Заболотье, потом князь Заболотский стал при перелесцах вроде холуя, потом налоги, потом давай им денег на войну, потом мобилизация… а мне из дому не выйти, на мне клеймо же, леди! А эти паршивые твари тех, кто с клеймом, в расход или на службу… Служить в столице — ещё туда-сюда, но здесь… я демонолог, леди! Учёный я, а не солдат! Но я хороший, чтоб я сдох, демонолог…

— Так ты собирался отмаливать то, что на них работал? — спросила я.

— Да сами пусть отмаливают! — взорвался пленный. Его трясло от злости и ужаса сразу. — Я умирать не хочу, леди, я прямо скажу. Я боюсь, не знаю, что будет с моей душой, да. Мне хочется всё привести в порядок, да. Я дал слабину, вот это вот всё… но в том, что они творили тут, в том, что эта адская шлюха творила тут, я не виноват! Я вас, рыбоедов… простите, прибережцев, тоже… в общем, вы не думайте, что… я не буду на вас работать, леди. Но вот то… что я сделал вашим этим… кадаврам-некадаврам… это, вы считайте, моя личная месть! Перелесские гадюки меня втянули, я им помогал рассчитывать этот портал… ну так я хотел помочь вам его закрыть, наподдать подонкам, пусть подавятся! Оккупанты сучьи! Если бы не ад у них за плечами, заболотцы бы им показали, почём варёная лягушка!

И тут он, видимо, уже основательно придя в себя, заметил хмурого Индара. И у него ещё сил прибавилось:

— О! — взвизгнул он в восторге. — Вы этого уродца тоже кокнули, леди?! Ну, вам сорок грехов простится, что убили срамного паука!

Индар просто духом воспрянул:

— Ах ты, жаба! Говорил я леди, что ты потенциальный предатель, болотное отродье! Все вы только и смотрите, чтобы урвать и смыться, склизкая сволочь…

— В постельке говорил? — ухмыльнулся пленный. — Это ведь твоего выродка она держала в лаборатории, да? Интересно, чем вы аду платили, чтоб рожала столетняя шлюха…

— Заткнись, жаба! — заорал Индар в ужасе.

— Да отчего же, — морда пленного сделалась страшной. — Будто я не в курсе, что эти выродки, кошмар этот адский — у ада вымолены, чтобы ему же и платить. Для таких дел пленные простецы не подходят, для таких дел Дар нужен, хоть и грязный, это все некроманты на службе понимали. Рожала недоносков, чтоб побыстрее обернуться, это тоже все знали, прекраснейший мессир барон. От тебя и от Галарда Сосноборского — хы, ему кадавр башку при мне отстрелил, так что в аду горит твой соперничек…

Индар весь перекосился. Я на миг испугалась, что он сейчас превратится в буйного духа, — но после всех наших приключений силы у него были не те. Хватило только на шипение:

— Вас, болотных пиявок, надо было не призывать, а в торф живьём закапывать, тварь поганая! Не хватило рук у государя качественно вычистить ваш языческий гадюшник!

Пленный дёргался, пытаясь встать, но ему было неудобно со связанными руками. В конце концов он встал на колени и с трудом поднялся на ноги — только потому, что, видимо, не мог стерпеть, чтоб Индар смотрел на него сверху вниз.

Нам с Валором, что показательно, было можно. И на нас он взглянул, будто в свидетели призывал: он Индара так ненавидел, что мы, рыбоеды, просто в счёт не шли.

— Заболотский народ, — сказал пленный, вздёрнув подбородок, — вам, адским тварям, никогда не простит. Что грабили, что веру отняли…

— Запретили в Осеннее Равноденствие овцу в трясину швырять, — прошипел Индар. — Старинный красивый обычай, да…

Пленный задёргался, ему связанные руки мешали, будто он хотел съездить Индару по морде, — но уж наверное как-то иначе хотел воздействовать. На духа-то. Демонолог…

— Чужой обычай! — рявкнул он. — Не ваше свинячье дело! Вы живых людей швыряете в трясину и демонам на корм! Думаешь, никто не видел, как ты застрелил того интенданта? А как вы с Галардом проверяющего из генштаба Стражам скормили — вот интересно, как оправдались! Да будь ваш паршивый король не сюсюкалкой у ада на побегушках, он бы всю вашу свору прислонил к стенке! Но шлюха ведь и с ним, небось, валялась? Ничего, надеюсь, рыбоеды её ещё вздёрнут на той самой виселице — там, в закрытой зоне, куда вы развлекаться бегали!

И вдруг Индар успокоился. Резко. Расслабился, даже поза стала небрежной.

— Да её здесь уже нет, — сказал он насмешливо. — Провела моя леди и тебя, дурака, и твоих новых дружков. Тю-тю!

— Врёшь! — рявкнули мы с пленным в один голос и дальше, тоже дуэтом: — Я её чувствую!

— Ой-ёй! — протянул Индар так издевательски, как только мог. — Она покруче вас надула, вон, полувампира. Что, прекрасный мессир кадавр, тоже чу-увствуете?

— Да куда ей бежать со второго этажа? — фыркнула я. — Сигать в окно?

— Блефует! — прорычал пленный. Кто бы мог подумать, что он так может! — Шлюха здесь!

Я взглянула на Валора — он стоял, глубоко задумавшись, обхватив себя правой рукой за локоть левой. Прикидывал.

— Да здесь она! — закричала я. — Деваться некуда! Второй этаж! Внизу наши! Печать!

— Гхм… — Валор смотрел куда-то в пространство, и его уцелевший глаз стал прозрачным, как у живого, близкого к трансу. — Второй этаж… гхм… И печать… А скажите мне, мессир… простите, не знаю вашего имени, мессир капитан… не ощущаете ли вы… некоторых изменений обстановки? И вы, деточка? Чего-то недостаёт… Чуть-чуть, слегка… как фальшивая нота в оркестре…

— Нет, — отрезал пленный. — Хельд из дома Вереска, — представился он угрюмо. — Я профессиональный потомственный демонолог, мессир. Хороший демонолог, поверьте. Я не могу ошибиться. Вы мне перекрыли выход Дара, но с тем, что я ощущаю, всё в порядке.

Я даже и не усомнилась:

— Конечно, ею на весь дом разит, если не на всю базу!

Валор, сцепив пальцы, задумчиво нас выслушал, не перебивая и не споря. И ещё подумал. И, наконец, сказал:

— Моё имя Валор из дома Поющих Ив. Вы, мессир Хельд, как потомственный демонолог, очевидно, сведущи в способах снятия адских печатей? Извольте повернуться, я разрежу верёвку. Пойдёмте работать — о, не на нас, мессир. Считайте, что вы работаете на будущее Заболотья. Нам необходимо проверить — и только тогда можно будет сделать вывод.

А окна только сейчас начали заметно сереть.

Сквозь дым пробивался рассвет.