КОМ-8 (Казачий Особый Механизированный, часть 8)

19. А МЫ ПРИКАЗА НЕ ПОЛУЧИЛИ…

ВСЕ НА НЕРВЕ

Метался Сокол, пока Витгенштейн его за лацкан не схватил и прям в лицо не прошипел:

— Прекратить истерику, ваше императорское высочество! Вы своими фокусами довели половину гарнизона до цугундера! Это ж надо! Цельный Великий князь и ведёт себя как институтка! — тут Петя внезапно обернулся на меня и вызверился: — Да как мне эти казацкие прибауточки надоели-то! Я же теперь, если в столице появлюсь — для всех знакомых посмешищем буду! Какой, нахрен, «цельный»?

Этот пассаж возмутил меня до невозможности. Но вклиниться я не мог, только рот разевал, как рыба, пока Витгенштейн голосил:

— Молчи, Коршун! Вот просто молчи! Один ходит, круги нарезает по крепости, красными глазами сверкая. Второй нормальным русским языком разговаривать не может научиться! Япону мать его итить!

— Ты, друг ситный, говори, да не заговаривайся! — воспользовался секундной паузой я. — Нормальный у меня русский язык! Что с рождения во рту есть, тем и разговариваю. Наш сибирский говор, может, почище московского будет! Меньше всяких заграничных финтифлюшек в нём понацепляно! А коли у вас, господа великосветские, нервишки сдают — так, может, вам по лещу выписать? При истериках, говорят, весьма пользительно!

Сокол с Витгенштейном разом надулись и запыхтели, как два паровоза.

— Чего⁈ Чего⁈ Посмотрите на себя, эва! Ты, Петя, чего затрясся? Того и гляди заикаться начнёшь! У тебя если Коршуновские лечилки кончились, так выпей стакан да ляг усни. Толку от твоей тряски как с козла молока. А ты, Иван — давай! Колись, болезный. Обращусь к тебе превыспренне, дабы слух ваш не оскорблять: что душеньку твою терзает-беспокоит?

— Ой, лучше ты как обычно говори! — махнул рукой Витгенштейн, выпуская китель Сокола.

Оба вроде успокоились, за грудки́друг друга хватать перестали.

Иван тяжело плюхнулся на ящик, который нам стулом служил и спросил:

— А правда, выпить есть?

Мы с Хагеном переглянулись. Чтоб у Сокола выпить не было? Знать, выдул уже от расстройства. А Витгенштейн сел за стол, сложив перед собой слегка дрожащие руки:

— Есть, как не есть. Но ты сначала давай-ка поделись с друзьями. Вот кофейку хлебни, — он поднял кофейник. — Это уже из той партии, что на мои склады полетит. Так что пей княжеский кофе и рассказывай!

А не от кофию ли его мандражит?

А действительно!..

— Петь, ты с кофе завяжи-ка пока.

— А при чём тут… — А он уж, глянь, следующую порцию себе наливает! И ладно бы чашечку — бадью ведь походную!

— Да при том! Завтра связь наладим, вот и спросим, как он с успокоинами совмещается.

— Правильно! — тут же подхватил Иван и цапнул Петину кружку: — Что ещё Евдокия Максимовна скажет?

— А ты тоже вон фонарями сияешь! — Петя ревниво проводил свой кофий взглядом.

— Сияю, — согласился Сокол. — Однако ж я не контуженный. — Он шумно отхлебнул, поморщился и выдал, обводя нас взглядом: — Господа, что прикажете делать, если веление сердца входит в острое противоречие с приказом?

— Выполнять приказ! — мгновенно ответил Хаген.

— Ну, от тебя, Душнила, я другого не ожидал. Дойчевский орднунг, да? — Иван помолчал и прищурился: — А ежели бы тебе Илья запретил на Марте жениться? Он мог. Ты вассал, она воспитанница, вступила ему в башку блажь… А?

Хаген беспомощно посмотрел на меня.

— Э-э-э, ты на меня не зыркай! — сразу отгородился я. — Экие вопросики нам тут задают, а? Я же не отказал! Даже помог вроде.

— Ага, «свадебный Ворон», — пробормотал Пётр.

— Да вы задолбали уже! — вспылил я. — Если еще кто меня так назовёт — на дуэль вызову, убью, в морду плюну, и руки́потом не подам! Ясно? — я свирепо оглядел собеседников. Судя по всему, непонятливых не было. — Теперь ты, — я ткнул в Ивана пальцем. — Прекращай стенания и расскажи толком: что случилось? Чем помочь?

— Да ничем! — возопил Сокол. — Именно, что ничем! Прямой императорский запрет участвовать в атаке на Голконду! «Тебе, — говорит, — что, мало, что ты и так уже как семафор в ночи сияешь⁈ Разбежался в диверсиях участвовать! Хвост прижми и сиди на жопе ровно. Сказано: от аномалии не отходить — вот и не отходи!»

Вот, значит, как царь-батюшка иной раз в семейном кругу изъясняется…

— Ещё, поди, прибавил: «и голову мне не морочь, мне ещё с твоей матушкой объясняться»? — спросил Петя.

— А как же! — саркастически взмахнул кружкой Иван, так что кофий расплескался через край. — И «извольте соответствовать», как же без того! — он сердито брякнул кружкой о стол. — Да дайте уже выпить! Сил никаких нет. А-а-а, забыл сказать! — он почему-то обрадовался. Ткнул пальцем в Петра и заорал: — А тебе тоже запретили! Князь! А? Как тебе такое⁈ И вообще!!! Сказали передать…

— Замолчите, Сокол! — внезапно резко сказал совершенно спокойный Хаген.

Иван от удивления захлопнул челюсть аж со стуком.

— Поясню, — продолжил фон Ярроу. Он упёр руки в столешницу и навис над столом. — Вы получили возмутивший вас приказ, так?

Сокол молча кивнул. Затыкающий рот князьям Хаген выглядел страшно.

— Вы его получили. Вы передали этот приказ князю Витгенштейну. Так? — Иван кивнул. — А мы, — Хаген кивнул на меня, — подобного приказа не получали. И вы не успели нам его передать! Ясно?

Сокол, улыбнувшись впервые за день, кивнул в третий раз.

— Вы просто поможете организовать нам полёт в неизвестном вам направлении. И всё.

Мы переглянулись.

— Вот ты Душнила! — с восторгом протянул Витгенштейн. — Если мы участвовать сами не можем, то…

— Именно, господа. У нас мало времени! Через три дня здесь станет тесно от прибывающих. «Пулей» мы, к сожалению, воспользоваться не сможем, она занята на контрактах до следующей среды. Зато «Дельфин» прибывает в Бидар завтра утром и сутки отстаивается в порту до обратной отправки.

Нет, положительно, Хаген в качестве заместителя Сокола был совершенно на своём месте!

СПЕШНЫЕ СБОРЫ

В следующие несколько часов наша палатка напоминала разворошённый муравейник. Туда-сюда бегали вестовые, три раза почти приходил атаман. А майор, казалось, вообще от нас не вылезал. Кстати, атамана все три раза перехватывал Иван, что-то ему мягко втолковывал и уводил от нас.

— Убеждает не отговаривать от атаки, — пояснил эти странные эволюции Пётр.

Так-то, думается, Арсений Парамонович мог тупо нам приказать… Но Иван всё же Великий князь…

Потом пришёл отец.

— Ну что, Илюха, решил-таки слётать до раджи?

— Пап, не надо так во весь голос-то, это как бы секретная операция.

— Ага, секретная, очень-очень. А то, что наши старички все амулеты-артефакты да сабли зачарованные подзаряжать бросились, подпол станок какой-то диковинный для крупнокалиберного пулемёта мастерит, атаман последний ящик снарядов к пушкам Рябушинского, твоего приятеля, приказал складским выдать — это, конечно, секретная секретность. Ты в курсе, что щас чуть до смертоубийства не дошло?

— В смысле? — мотнул головой я. — Какого, ядрёна колупайка, смертоубийства?

— А за места на «Дельфине». Деды как узнали про нападение на Карлук, так у их глаза, прям как у Великого князя, кровью поналивались.

— Так там же не индусы были!

— Да все они одной серой адской мазаны! Тут закончим, мож, и до городу Парижу мотнёмся-слётаем, где милка у Пропопыча живёт… Накрутить кому надо хвосты.

— Э-э-э, это ж война получится? — пытался я угомонить отца.

Но старый казак закрутил усы и улыбнулся:

— Ты не думай, дураков нема. Дураки все на погосте лежат. Это если ещё удачливый дурак. А так — где-нибудь в кустах, отдельно от головы… Короче. Мы как весточку-то с Карлука получили, вот что удумали. Французы эти — они ж, говорят, наёмники, все дела, да? И вроде как никакого отношения к вя-а-аликой Хранции не имеют. Так? Дак и мы частную армейку организуем. Ты у нас — цельный герцог. Тебе по-любому армия нужна… Но это потом всё. А покеда ты бы спустился вниз, рассудил нас — кто с тобой летит.

— Вот вроде взрослые, а ведёте себя, как шпана малая!..

Ворчал-то ворчал, а спускаться пришлось. Миссия получалась самоубийственная, а эти ухари локтями толкались — вперёд лезли. Ага, как же без них! Внизу у старой «Коршуновской заставы» выстроился небольшой строй. Человек пятьдесят стояли передо мной и выжидающе смотрели.

— Равняйсь! Смирна! Ваша светлость, добровольцы построены. Самые здоровые, токмо с детьми и внуками — значицца, род не прервётся. Ну и самые умелые. Тут уж мы сами в рейтингах разобрались. Доклад вёл вахмистр Бессонов!

Ага, разобрались они! У половины на лицах сквозь бороды — синяки. Стоят — лыбятся. И чего мне с ними делать? Это мне потом в глаза родным смотреть, ежели полягут в том дворце? Вот спасибочки-то.

— Письма родным все отписали?

— Так точно!

— Кто имел опыт реальный десантирования?

— Все. И не по разу. Это ж сразу большая часть желающих-то отсеялась…

Чувствую, дядя Родя все мои вопросы наперёд знает, с его опытом-то.

— Казаки! Сразу хочу сказать, что дело будет кровавое. И надо нам не погибнуть геройски, а порешить раджу Голкондского. Чтоб не смел, гад, на нас зверей натравливать!

Смотрю, улыбки ещё ширше стали. И такие, предвкушающие…

— Позволь, — мне на плечо легла рука Сокола. — Казаки! Вы все люди с пониманием. Знаете, что дело будет страшное. Всё ж таки прямо во дворец прорываться будете. Все выжившие получат премию лично от меня. А ежели погибнет кто, то лично моя пенсия для семьи. И если кто из родных — всех вас, без разницы — захочет в моё училище поступить — приму безо всяческих экзаменов! Я сказал!

— Служим Российской империи! — рявкнул строй. А в глазах стоящих поодаль, тех, кто «не прошёл отбор», засветилось такое лютое пламя зависти, что я даже испугался немного. А ну как опять делиться будут?

Но обошлось. Казаки степенно подходили, обнимались, прощались, потом батюшка над нами молитву прочитал. И давай в прицеп тягача грузиться.

Вроде и было нас всего пятьдесят. Ну с небольшим гаком. Таки Хаген, Швец и Пушкин тоже шли с нами, а большой прицеп вынь да положь. Некоторые казачки так оружьем увешаны были, мама моя. На тумбочки ходячие похожи были. Такие очень злые и опасные тумбочки. Да ещё пулемёт, да ещё три пушки Рябушинского, да ещё боеприпасы к ним. Неожиданностью оказался орловский лекарь-маг. Он бодро заскочил к нам в прицеп и баул немалый закинул в ноги. На мой вопросительный взгляд врач улыбнулся и сказал:

— Я останусь на дирижабле. Но при срочной эвакуации мне по-всякому придётся кого-нибудь лечить. А это дело такое. Чем раньше начать лечение, тем лучше.

Ну и славно.

А второй неожиданностью стало наличие аж трёх священников из монастыря страшного, Марка Печёрского. Это некроманты которые, сохрани Господи. И тоже к нам в кузов сели.

— А вы, святые отцы, какими судьбами?

— А для помощи вам, сын мой.

Я заглянул им за спины. Оно, конечно, маги-бойцы из святых отцов жуткие. Вот только где… э-э-э… «консерва» ихняя? Они ж убивцев, колодников специально с собой таскают. Многие смертники, кстати, сами на такое дело соглашаются. Потому как или тебя вот прям завтра казнят, или ты со святым отцом будешь по стране колесить… И когда твоя жизнь оборвётся, и оборвётся ли — сие неведомо. А пожить подольше даже самый страшный душегуб хочет. А тут сели втроём. Непонятно.

— Что, ищешь смертника? — белозубо улыбнулся один.

— Так точно, святые отцы. Вы же, простите, без смерти совершённой…

— А и неправильно рассуждаешь сын мой. Вот спуститесь вы к индусам. И как они вас встретят? Нешто с распростёртыми объятьями?

Я рассмеялся.

— А неплохо было бы! Но то вряд ли.

— Вот и я о том же! Значит, парочка убитых всё равно будет. И эманации смерти, — он покрутил пальцами, — обязательно будут. Ну и мы поможем, чем сможем.

Скромняшка какой. Видел я, как они воюют. Ужас и страх господень!

Нас прицепили с тягачам. Впереди да позади — охранение. Сокол сам сел за рычаги «Святогора» и пошагал в голове нашей небольшой колонны.

— Айко, вы тут? — Не хватало ещё лис забыть. Без них весь план наш начинал расползаться на непонятные лоскутки. Но с другой стороны, чтоб отстали эти шкоды? Не верю!

— Здесь, ваша светлость. — Блин горелый, какой же у старшей лисы красивый голос! Или я уже это говорил?

— Спасибо, Илья Алексеевич, мне очень приятно.

Да-а, ядрёна колупайка! Я спецом прикусил язык, чтоб не ругаться вслух. Положительно, надо к мозгоправу какому сходить, ну нет же возможностев постоянно вслух думать! Так и какую секретную информацию выболтать можно! А это уже дело серьёзное!

«ДЕЛЬФИН»

Наш небольшой караван уже к пяти утра притащился в порт Бидара. Забавно, насколько военные грузовые перевозки меняют обычно серую действительность небольших провинциальных портов. Вон как жизнь-то бурлит! Уже новую причальную башню построили. И третью строят. А теперь, если ещё и по слову императора тут всё вообще закрутится, это ж ого-го как здорово будет. Для простого люда, конечно. Так-то всякие начальники, от мала до велика, суету не любят. Особливо когда от той суеты лишний кусок отщипнуть не получится.

«Дельфин» висел на причальной мачте, освобождаясь от груза. Соколовский «Святогор» сопроводил нас до погрузочной площадки, и князь самолично забежал по винтовой лестнице в дирижабль.

— Щас накачку военно-политическую экипажу сделает, — меланхолически проводил его взглядом один из печёрских батюшек.

— Там такой капитан с экипажем, что им все эти накачки… Где сядешь там и слезешь. — ответил я с внутренней гордостью за «свой» экипаж.

— Ну не знаю, не знаю. Он всё ж таки великий князь! — протянул монах.

— А я — вообще его, в смысле — «своя» светлость!

— О как! — крякнул святой отец. — А как вы сподобились-то? Вы уж извиняйте, я не из желания обидеть… Просто слышу в речи выражения простонародные. Да и фамилия ваша… Вы же сын Алексея и Евдокии Коршуновых? Опять же, простите за назойливость, был свидетелем вашего с Алексеем Аркадьевичем общения.

— Ага, Коршуновы мы, из Иркутска. И матушка моя, та самая травница, которая…

— А вот об этом — тс-с-с! — остановил меня святой отец. — Не надо распространяться, хорошо? Ну так они, родители ваши, хоть и дворяне, но всё ж до светлостев не дотягивают… Если это не тайна, конечно…

— Коротко говоря, — я ткнул пальцем вверх, — политические игрища. Оказался не там и не в той компании. И вот — результат. Знаете, как меня батяня зовёт? — Дождавшись вопросительного взгляда я приосанился: — слышь, твоя светлость, подь сюды!

Наша компания заржала. Так с шутками и прибаутками выгрузились. А там и Сокол подскочил.

— Илюха, вот ты негодяй! — облапил он меня восторженно.

— Это почему это я — и негодяй? Я вообще-то очень хороший, добрый и красивый иркутский казак. Мне так Серафима постоянно говорит. И я ей верю! — я аккуратно освободился от княжеских объятий. — Чего ты?

— А ты, к примеру, знал, что капитан твоего «Дельфина» и половина команды…

— Тс-с-с! — остановил я его. — Сокол, ежели люди что скрывают, значит, так надо. Я в курсе, что и кто экипаж моего дирижабля. И почему так. И ежели они молчат, а не фанфары по кругу по этому поводу устраивают — наверное, так надо?

Иван помолчал. Потом кивнул:

— А знаешь, ты прав. Но потом мы с ними всеми выпьем! Чтоб детям было что рассказать. Это ж надо, у Коршуна капитан дирижабля — сам!.. Всё, молчу-молчу! — одёрнул он сам себя, вдруг словно переключился на другие мысли и, обозрев нашу компанию, спросил: — Вообще, чего не грузитесь-то?

— Ваня, ты посмотри-оглянись, стремительный ты наш. Разгрузка «Дельфина» ещё не закончена. Всё будет своевременно…

— … или немножечко позже! — грохнуло хохотом, обескуражив великого князя.

— Ага, — расплылся в улыбке тот и почесал в затылке. — Понял!

Мы немного подождали и в свою очередь принялись грузиться. Как оказалось, гнездо под крупнокалиберный пулемёт, хитромудрое крепление к которому сооружал подпол-конь, на «Дельфине» имеется. И именно под такое крепление. Так-таки крепко понимал в этом Иван Сергеич. А вот что для меня полной неожиданностью стало, так — внимание! — это крепления под пушки Рябушинского.

— Как так? — спросил я техника. — «Дельфин» когда себе списан-то! Пушек Рябушинского и в помине не было!

— А как же, — обстоятельно ответил техник, представляя нам ложемент, как музейный экспонат, — раньше-то — не то, что нонеча, тут другие совсем пушки были! А крепления — универсальные. Вот как!

На наших глазах «Дельфин» потихоньку превращался в этакого старого, но сильно вооруженного бойца. Прям как наши деды, блин горелый! И пулемёты легкие в окнах — на специальных креплениях, ядрёна колупайка! — уже не смотрелись дикостью.

— Как десантироваться будем? — спросил неслышно подошедший Швец. — У нас всего одна десантная капсула и десять тросов. А народу…

— Погоди паниковать. Есть у меня мысли. Но надо посоветоваться.