КОМ-8 (Казачий Особый Механизированный, часть 8)

18. В ИНТЕРЕСАХ ИМПЕРИИ

СТРАШНО. НО НЕОБХОДИМО

И мы тоже чуть не попа́дали, потому что чаша вдруг зазвенела, как тонкий стакан, по верхнему краю которого водишь мокрым пальцем. Только очень громко. И в коридоре, в который ушёл Дханук, что-то грохнуло, и петь он перестал. Мы зажимали уши, скрючившись в три погибели — и вдруг всё кончилось. Стало темно и совершенно тихо.

Я отнял руки от ушей. В голове звенело. Автоматически нашарил в нагрудном кармане лечилку, трясущимися руками скрутил крышечку, выпил. Полегчало. Стало слышно, как в двух шагах болезненно стонет Петя. Мычал и невнятно матерился Иван. Индуска молчала. Не померла ли?

Я зажёг несколько ильиных огоньков. Загорелись они на удивление ярко и ровно. Петя сидел на ступеньке напротив меня и тоже шарил руками по карманам — тоже лечилку искал, не иначе. Сокол матерился всё более отчётливо — хороший знак. Индуска лежала пластом, таращась в потолок.

— Малина! Ты жива ли?

Она вдруг вскочила и побежала в коридор, в который ушёл ратнаияка. И тут же попятилась назад. А оттуда…

Оттуда приближались прыгающие по стенам и предметам малиновые сполохи!

Дханук заглянул в большой зал, озарив его своими отсветами и удивлённо сказал:

— Я не умер!

По-русски сказал!

— Ты знаешь наш язык⁈ — воскликнул Петя.

— Я знаю этот язык! — с немалым удивлением воскликнул Дханук. — И ещё какие-то языки. Кажется… Я только не понимаю, откуда они взялись в моей голове? И почему тот господин так страшно ругается? Что-то пошло не так?

— Зашибись всё! — пробурчал Иван и сел. — Я теперь могу вместо фонаря работать!

Вот тут произошла немая сцена. Мы стояли колом, разинув рты, и не знали, что сказать. Глаза у Ивана сияли красным. Буквально сияли, освещая всё вокруг.

— В Сирии такой хрени со мной не было! — Иван решительно встал.

— Япону мать твою итить… — пробормотал Петя. — Надеюсь, ты не превратишься в ходячий камень⁈

— А что, будет очень удобно! — язвительно ответил Сокол. — Стану жить тут, за работами присматривать.

— Ты это прекрати давай! — заорал Петя панически. — Придумал ещё — каменеть!

— Вообще-то это так не работает, — подал голос Дханук.

— Н-да? — Иван посмотрел на него сердито. — С чего это ты так уверен?

Дханук слегка пожал плечами — при его габаритах выглядело очень впечатляюще.

— Я видел, как Вишал запустил Сердце горы. Мы прорубились сюда. Тогда здесь было пусто, только отдельные кристаллы можно было разглядеть в толще породы. Вишал сказал: Сердце здесь. Он был очень сильным магом. Он вычислил точное место и провёл тут двенадцать дней и ночей, совершая необходимые действия и производя настройки. После этого Сердце горы начало биться, а глаза у Вишала также загорелись красным. Это потом пройдёт. Примерно через месяц. Сам он так и не стал рубиновым. Только мы — те, кто работал в шахте.

— Зашиби-и-и-ись! — снова повторил Иван. Видно было, что он немного успокоился и даже попытался пошутить: — Зато целый месяц я смогу изображать ночную подсветку. Даже через закрытые веки!

Но нам почему-то не было смешно:

— Маша не оценит, — покачал головой Пётр.

— А уж Кирилл Фёдорович… — добавил я. Мы посмотрели друг на друга и сказали хором:

— Государь нас убьёт!

— Спасибо, что помогли нам остаться живыми, — невпопад сказал Дханук. — Я чувствую: остальные идут сюда. Они встретили рассвет. Энергия больше не переполняет нас. И её… — он прислушался к ощущениям, чуть склонив голову набок, — её стало как будто меньше?

— У тебя получилось выпить аномалию! — воскликнул Петя. — Видимо, частично.

— Сколько влезло, поди, — предположил я. — В Сирии-то, говорят, маленькая была, а тут здоровая. Ты как себя чувствуешь, Вань? Под крышечку наполненным?

— А ты как полагаешь, если аж через глаза лезет? Так! — Сокол коротко выдохнул и достал из внутреннего кармана ещё одну стеклянную снежинку. — Всем молиться.

— Да что ж т… — раздражённо и устало начал император и осёкся. — Господа! Прошу за мной! Василий Георгиевич, и вы не отлынивайте, это, похоже, по вашей части!

В пещеру высыпал десяток человек, при виде окружающей красоты и богачества немедля принявшийся охать и ахать. Но все они постепенно замолкали, потому что государь, разглядев Ивана, замер неподвижно, вперив в него взгляд. Почти такой же горящий, как и у племянника, да-да.

— И что это такое? — спросил наконец Андрей Фёдорович в совершенной тишине.

Сокол слегка откашлялся:

— Нам нужно было срочно предпринять что-то, чтобы местная аномалия не переполнилась энергией. И мы рассудили, что необходимо примерно повторить действия, произведённые мной в Сирии на месте той исчезнувшей аномалии. Ну… раз это действительно я…

Тишина стала осязаемой. Император повёл рукой, и справа от Ивана открылся портал, за которым показался стол и сидящая за ним Елизавета Сергеевна, что-то записывающая в толстый журнал, хмуря бровки.

— Лизонька, — позвал государь, скрипнув зубами, — срочное!

Я думал, он прям щас племянничка пинком в тот портал выпнет, но государыня шустро вскочила и перебежала к нам.

— Эт-то что ещё за фокусы⁈ А ну, рассказывайте! В подробностях.

Словом, следующий час получился очень насыщенным. Из приятностев в нём было две вещи: нам сразу не оторвали головы и второе — писать объяснительные было проблемно по причине глубоких порезов пальцев, и государыня императрица мимоходом нам их залечила.

В остальном это был сущий дурдом. Мы писали. Потом строгие дядьки с большими погонами и без искры в глазах читали нашу писанину и задавали дополнительные, очень въедливые вопросы.

Императрица расспрашивала Ивана, потом нас — всех по очереди. Вызвала ещё несколько специалистов, и все тоже нас всех расспрашивали, так что у меня голова кругом пошла.

Другие дядьки — с несколько безумным выражением во взгляде, отличающем обычно увлечённых научных деятелей — расспрашивали Дханука и его товарищей. Все ратнаияки теперь умели говорить по-русски (а также по-немецки, по-английски, по-арабски и… какие там языки ещё знал великий наш князюшка? — вот всё ровно в том же объёме в го́ловы этим ратнаиякам и впихнулось). Спрашивай не хочу! Очень удобно.

Через некоторое время, поглядывая за ними краем глаза, я понял, что учёные уже здорово столковались с элементалями и ходят по залу, рассуждая, какие из предметов можно убрать или передвинуть, не повредив общей энергетической структуре Сердца горы, чтобы натаскать сюда столов и оборудования. Они собирались устроить здесь лабораторию! Хотя чему я удивляюсь? Это же логично, если господа профессора́собирались изучать Бидарскую аномалию.

Вокруг Ивана, изображающего маяк в ночи, непрерывно толокся целый консилиум, они облепляли его какими-то датчиками, просвечивали приборами, брали кровь в разноцветные пробирки и совершали прочие неприятные малопонятные манипуляции. Потом, к моему ужасу, все эти процедуры начали проделывать и с нами, участвовавшими в ритуале отпивания аномалии.

Вообще-то, профессора вместо «ритуал» использовали слово «процедура» и относились к произошедшему как-то совершенно обыденно, и это меня даже немного успокоило. Более всего учёных интересовало, как оно работает, и их деловитость внушала определённые надежды, что в итоге они во всём разберутся и всем станет хорошо.

Что меня удивило — Ивана никто не собирался срочно эвакуировать. Напротив, произведя все доступные им замеры, консилиум пришёл к временному выводу, что лучше бы его никуда не перемещать. Мало ли, как его организм поведёт себя в удалении от аномалии? Опять же непонятно было — как аномалия среагирует на удаление Ивана? А вдруг тут всё шарахнет в разные стороны?

И доктора, и представители магоисследовательских институтов страшно оживились и обещали в трёхдневный срок сколотить две выездные группы и явиться сюда, чтобы изучать аномалию, ратнаияк, и до кучи — Ивана и всех прочих людей, приблизившихся к центру магических возмущений — Сердцу горы и восьмому штреку. А пока оставить на месте аномалии двоих дежурных, чтобы фиксировать все возможные изменения в дневники.

Судя по обрывкам реплик, переходящим в крики и едва ли не потасовку с вырыванием волос за возможность в эти три дня остаться дежурить в Сердце горы, господа учёные пришли в восторг от близости возможного магонаучного открытия — вернее, целого ряда открытий!

Так что за места́в полноценной экспедиции, видимо, будет настоящая битва. А три дня — это потому что учёным для исследований нужен был целый вагон оборудования. Или два вагона. И всё предстояло собрать.

ИЗМЕНЕНИЯ

Сопровождая высочайших гостей, Сокол, Витгенштейн и я вышли из шахт.

— Распорядитесь построить гарнизон, — негромко скомандовал Андрей Федорович. И пока обалдевший атаман (ещё бы, такие гости!) раздавал команды, император проводил супругу на внешнюю стену — осмотреться. Мы как пришитые волоклись следом. Отпускать-то нашу тройку никто не собирался.

— Думается нам, дорогой племянник, теперь ты вновь подвиги и всяческие сумасбродства творить начнёшь. Или ещё что… — Император опёрся на парапет и обозревал джунгли. А они в ответ, вот честно говорю, прямо притихли как-то. Даже листья не шелестят, не шевелятся. Или мне это так с перепугу кажется? Боюсь я нашего батюшку императора до дрожи в ногах. Так оно и понятно почему.

— С чего это вы решили, государь? — Иван, по-моему, обиделся. — Мы же в последнее время особо и не чудили.

— Да, действительно, несколько десятков тонн магических рубинов за неделю да в придачу магическое место. Это, конечно, на общем фоне — так себе достижение. — По-моему, император изволит издеваться над бедолагой. Ну, как минимум, подтрунивает.

— А я-то здесь причём? Пришёл на помощь гарнизону. Так ведь не один я тут был! Коршун так вообще…

— Коршун, да-а-а, — протянула императрица. — Он, конечно, Коршун, но и ты, Ванечка…

— Да что Ванечка-то? — упрямо пробурчал Сокол.

— О этом мы потом поговорим, — закруглила разговор Елизавета Сергеевна. — Дорогой, — обратилась она к супругу, — тебе не кажется, что в свете последних событий и открытий казачьи части (пусть они, безусловно, и герои) уже не соответствуют статусу Бидара?

— Я как раз размышлял над этим, дорогая. Как считаешь, звезду или каплю выбрать?

О чём это они вообще? Вообще, вот так, без пояснений и переходов могут общаться только горячо и долго любящие супруги. У папани с матушкой я такое видел, и у нас с Серафимой иногда проскальзывало. Что, как вы понимаете, не могло не радовать.

— Но капля — это больше заслуженным донорам подходит. Пусть лучше звезда! — опять же непонятно ответила императрица.

— Я как-то о таких аналогиях не задумывался, — Андрей Федорович неопределённо покрутил ладонью. — Идея-то заключалась в символе самопожертвования. Но, пожалуй, ты права. Звезда для воинов будет правильнее. Да!

Внизу мигнуло несколько портальных линз, и я увидел вышедших из них «Архангелов». Ого. Прям «измайловцы»? СМТШ (сверхманёвренный тяжёлый шагоход, так их теперь окончательно классифицировали) разбежались по периметру, беря крепость в сложный многоугольник защиты. И что характерно, стоят спиной к спешно выстраиваемому казачьему строю. Берут, значит, под охрану от джунглей. «Архангелы» — это, я вам доложу — сила! Это если императора Российского не считать. Он тут один всех в округе заровняет. И, думается, даже не вспотеет.

— Ну-с, дорогая супруга, господа, нас ждут.

И… окружающая нас картина пропала, мы оказались во дворе, рядом с офицерами гарнизона. А император с супругой — те появились в воздухе, прямо перед строем.

Красиво, конечно, но на меня от этакого внезапного перемещения некоторое ошаление напало. Эк они наловчились так скакать. Привычно им, верно. Меня в самом крайнем случае Айко по воздуху таскает, так и то там не бывает, чтоб разом окружающее заместилось. Не хотелось бы мне часто таких кунштюков. Мы лучше ножками-ножками…

За этими сумбурными мыслями я прям подпрыгнул от неожиданности от совершенно животного, нутряного восторженного рёва нескольких сотен глоток:

— УРА-А-А-А!!! — и осознал, что тоже ору «Ура!» Да и Иван с Петром. — УРА-А-А-А!!! УРА-А-А-А!!!

Андрей Федорович легко повёл рукой и восторженный крик словно отрезало.

— Дорогие Наши казаки. Мы благодарим вас за самопожертвование и воинскую доблесть! Как совершенно уникальный и важный объект, Бидарский рудник переходит в зону исключительного императорского внимания. И именно вы сохранили для Российской империи это чудо. В течении недели Бидарский рубиновый рудник будет преобразован в военно-научную базу, и весь армейский персонал будет сменён. Не стоит думать, что Мы недовольны вашей службой. Наоборот! Каждому, кто участвовал в обороне рудника, будет присвоен уникальный воинский знак. — Император переглянулся с супругой. — Назовём его «Рубиновая звезда». Ну, и конечно, ордена и медали особо отличившимся, по представлению атамана Перекопаня. Мы ещё раз благодарим вас за службу!

— Служим царю и Отечеству! — откликнулся строй. — Ура! Ура! Ура-а-а!

Потом нас всех отпустили по местам. Но «Архангелы» исчезли не все — четверо остались, разом значительно усилив мощь крепости. Но, говорят, они тоже временно. С Дальнего востока наконец отводятся отвоевавшие части, так вот парочка из них, которые посвежее, будут переведены сюда, на рудник.

Государь о чём-то ещё разговаривал с атаманом Перекопанем, Иван тоже ждал своей очереди — поговорить хотел «об общей организации». Нам там толочься резону не было. Я вообще сразу слинял, как только возможность представилась. Не люблю я это, знаете, высочайшее внимание. Я в этом плане совершенно с господином Пушкиным солидарен — не с тем, который у нас стрелок и изобретатель, а с великим классиком, его прадедушкой (или кем уж он там ему приходится?) — избави Боже и от высочайшей любви, и тем паче от гнева. Сказано — сменяться будем — значит, надо своё хозяйство собирать. Мы ещё неизвестно, за три дня управимся ли…

Честно вам сказать, внутри меня до сих пор немного потряхивало. С ночи же неспамши, да на таких нервах! Лучшим выходом сейчас было бы бахнуть стопку коньяку да вырубиться часов на десять — ан нельзя! Вдруг государь пред свои ясные очи вызовет⁈

Этакая, одним словом, нервотрёпка.

Так что я старался больше молчать, чтоб кому чего лишнего не наговорить, жалеть ведь потом буду, извиняться придётся — неловко. Пошёл в наши палатки на верхних галереях. Дай, думаю, соберу тут всё личное, чтоб потом не дёргаться. А поспать три дня и в «Саранче» можно. Или даже в «Пантере», там места побольше.

Рядом собирался Петя — не менее нервный, чем я. Вон, у него аж бровь дёргается. Да и Хаген, даром что сама уравновешенность — и то, смотрю, то хмурится, то морщится.

И тут примчался Иван. Глазами красными во все стороны светит, челюсти сжаты, аж зубы скрипят, желваки катает. И давай по палатке метаться. Молча! Да ещё и руками периодически размахивает, словно спор невидимый продолжает.

Обстановка и раньше нервозная была, а теперь и вовсе невыносимая сделалась.