Князь

Эпилог 2. Финал.

Красноватое зарево восхода осветило город, поражающий своим размахом. Сотни простых, но добротных фахве́рков бесконечными шеренгами раскинулись на многие мили вперёд, а за ними виднелись, едва ли не превышая количеством, ещё только строящиеся каркасы зданий. Редкие мощёные камнем дороги и проспекты, будто вены и артерии, заполняющие собою человеческое тело, пронизывали возводимую столицу пепельно-серыми нитями, вырисовывая замысловатый рисунок.

И даже сейчас, когда первые лучи утреннего солнца ещё только затеплились на горизонте, улицы не пустовали, а в терпком воздухе уже стоял запах пыли и пота. То тут, то там раздавался мерный стук инструментов и грохот работающих механизмов, откуда-то слышались частые окрики погонщиков, возмущённый рёв лурденов и громкие переругивания галготов – вся эта какофония звуков сливалась в одно огромное шумное пятно, заставляющее проходящих поблизости мирных жителей Меридианского Королевства хвататься за головы в поисках спасения от невиданного ранее столь ярого энтузиазма имперских обывателей.

Ремесленники, чья работа всегда была востребована в небольшом провинциальном городе, стоявшем на перекрёстке нескольких торговых путей, казалось, посходили с ума, днями и ночами пропадая в своих мастерских, дабы на утро вернуться от ворот императорского замка с горящими от восторга глазами и, бормоча что-то несвязно-восхищённое, вновь запереться на рабочем месте.

Подмастерьям только и оставалось, что бегать за своими одухотворёнными наставниками, старательно внимая каждому слову и поминутно принося молотки, свёрла, клещи, напильники и другие рабочие инструменты.

А бывало, мастера собирались вместе, чтобы обсудить что-то невероятно важное. И в такие вечера словно незаметно затихала музыка, на несколько часов сиротели дома, а практически все мужчины, женщины, подростки и даже самые малые дети, только научившиеся ходить, собирались в тавернах и харчевнях города, дабы с удовольствием обсудить последние сплетни да перемыть косточки новоявленному Императору.

– А вы слышали? Фобос-то наш, говорят, изменился! – окончательно захмелев, старик неожиданно заговорщически подался вперёд, перебивая тихим голосом пение менестреля.

– Да брешут всё это! – послышалось с разных сторон под одобрительный свист молодёжи.

– А я говорю – правда! Своими глазами видел, как он целую резню прекратил одним своим появлением! – не унимался седой, всё больше распаляясь, отчего его редкая бородёнка забавно затряслась при свете свечей.

– Ой-ой, чего видел-то? – сквозь смех одёрнула мужчину хозяйка заведения, не сильно огрев тряпкой по рукам. – Сам слепой, как крот, только языком молоть и умеешь…

– Да что ты понимаешь! – старый обиженно засопел и вновь сделал большой глоток горячительного напитка, сгоряча громко стукнув кружкой о стол. – Всё я видел, всё! И Стражницы на его стороне!

– Ну ты совсем из ума выжил, старик! Неужто прямо-таки те самые?

– Да всем чем угодно клянусь!..

И поверх всей этой вечерней суеты, словно чёрный монолит среди бушующего моря, от которого, словно волны, бессильно откатывались людские волнения, возвышался замок Императора. Величественный и грозный, он был обнесён тройной зубчатой стеной с укреплёнными башнями по всей её длине и по углам. И стены эти были столь высоки, что терялись из вида где-то на недосягаемой высоте, а тьма, пронизывающая их камень, и вовсе не отражала переливы закатного света, будто поглощая его и впитывая в себя, словно дёготь.

Как бы стараясь сбежать от сокрушающей тяжести могучих башен, мглистых и безмолвных, острыми пиками вонзающихся в бездонное тёмное небо, вторая стена была чуть выше первой, а третья – внутренняя – возвышалась над второй: неоспоримое преимущество для успешной обороны наружных ограждений.

И в центре этого тройного кольца, прильнув к могучим ветвям, возносящим замок в моря туч, вздымалось громадное строение, словно грозный чёрный великан нависающее над миром. Виднеющиеся узенькие его бойницы, пробитые вместо окон в массивных стенах, придавали сооружению вид ещё более устрашающий.

В этой неприступной твердыне, на балконе одного из самых верхних этажей центральной башни, стоял беловолосый мужчина, созерцая раскинувшуюся вдаль панораму зелёного, не знавшего промышленных революций мира. Когда он попал сюда, он был бесправным узником, презираемым и ненавидимым всеми, чьё мнение имело хоть какой-то вес для его судьбы. Низвергнутым стереотипным злодеем из детского мультика, которого призвали к ответу и чьей судьбой было сгнить в грязной камере, лишь раз потрепыхавшись в шаблонной попытке всё переиграть, заведомо обречённой на провал по его собственной глупости.

Теперь же он стоял на вершине мира, и все, кто некогда торжествовал над его положением, теперь находились в полной его власти. Мысль об этом, чего греха таить, была приятна, но, вопреки представлениям всё ещё слишком многих злопыхателей, он ей совсем не упивался. Наследие его предшественника, его чувства, мечты и цели многое привнесли в личность беловолосого, но так и не стали тем, что определяло бы его мотивы. Тому, кто носил теперь имя Фобос Эсканор, было куда ближе и приятней видеть улыбку на лице одной огненно-рыжей ревнивицы и подтрунивать над её подругами, чем погружаться в психопатические приступы скрытого маньяка с фетишем на доминировании. И всё же мысли о крутости того поворота, который сделала его жизнь, всё равно нет-нет да посещали его голову, в одни моменты заставляя собой гордиться, а в другие – с изумлением качать головой в попытках осмыслить, как такое вообще могло случиться в реальной жизни и насколько дико и неправдоподобно звучит вся его история, если описать её одним лишь перечислением фактов. Но самым главным вопросом мужчины, что, к слову, имел не последний вес среди причин, побуждающих его избегать принятия самых радикальных решений, даже если те выглядят наиболее простыми и логичными, был вопрос о том… кто? Кто или что его забросило в это тело? Какие у него цели и какие мотивы? Наблюдает ли оно за ним до сих пор или давно выбросило из головы, как он сам не задумывается о судьбе мотылька, по сиюминутной прихоти вынутого из плена паутины в углу коридора и отпущенного на волю? Сколь много во вселенной вообще того, что находится далеко за пределами даже тех, казалось бы, колоссальных космических сил, что он обрёл в этой жизни?

Вопросы, за каждым из которых могло крыться множество последствий, вплоть до самых и самых неприятных. И мысли об этом лучше всяких морали и воспитания оберегали молодого Императора от падения в угар вседозволенности и безразличия к мнению тех, кто от него зависим.

И хотя мысли об этом не доставляли ему радости, он не спешил от них отмахиваться и выбрасывать из головы. Те сами её покинут уже спустя час, когда к нему ввалится шебутная компания неугомонных девчонок и начнётся очередной суматошно-позитивный бедлам, где кто-нибудь точно найдёт повод подразнить собственническую натуру Вилл. Но это будет потом, а сейчас… Сейчас беловолосый смотрел вдаль и думал.