За вора в законе Тако я слышал, помню даже, несколько лет назад был прогон, что он ссучился. Ну, как был прогон? На самом деле никакого прогона, как потом выяснилось, не было, просто по ящику показали какую-то бумагу, якобы подписанную многими уважаемыми ворами, составленную как положено, типа: «ВОРОВСКОЙ ПРОГОН! Приветствуем Вас Порядочный Люд! Данным ПРОГОНОМ арестанты СТАВИМ Вас в курс — такой-то — блядь. На эту блядину НАМИ ВОРАМИ вынесено РЕШЕНИЕ…». Ну и дальше в том же духе, типа поступить с ним в соответствии! Только вот потом оказалось, что на самом деле это ментовская прокладка, решили между собой стравить воров и их же руками Тако убрать. Через неделю пришел уже настоящий прогон, я его даже почти помню, сам на хате зачитывал, да они все одинаковые, как под копирку, если и не совсем так было написано, то суть та же: «Мир дому нашему и воли живущему в нем достойному люду! Этим прогоном мы ряд Воров, ниже обозначенных ставим вас в курс, что к вам в командировку заехал Вор Тако. Мы уверены в том, что вы знаете, как встречать Вора и поэтому не будем вдаваться в подробности, понятные даже пацану и малолетке. Относительно прогона, который был показан по телевизору, можно сказать только одно: по телеку показывают только то, что подходит ментам, а не люду честному и вы это тоже хорошо понимаете. Если в Воровской семье возникают какие-то вопросы, Вор их решает сам, а не втягивает в них Братву, и тем самым не делает из них пушечное мясо. Братцы, у многих из вас большой опыт хозяйской жизни и вы все понимаете правильно сами, а мы этим прогоном подтверждаем закон нашей жизни, а не мусорские нововведения. Наш Воровской закон был, есть и будет всегда! С жиганским приветом к вам Воры…» — ну и дальше перечислялось пару десятков воровских погонял, что под этим прогоном подписались. Короче, как обычно, то есть — безграмотно, много понтов, а между этим и немного по делу.
Но до сего дня встречаться нам не довелось. Я внимательно глянул на Тако: как и все кавказские воры́ он даже выглядел нагло, но, соблюдая арестантскую вежливость, жопу свою все же приподнял, протягивая мне вялую волосатую руку:
— Слышал только хорошее за тебя, Пастор. Калина, вон, все уши прожужжал: Пастор, да Пастор! А Калине я верю, он арестант заслуженный, его кент — мой кент.
Говорил он так же вяло, словно говно изо рта выдавливал, терпеть такую манеру не могу, но по-русски излагал чисто, практически вообще без акцента.
— И я слышал за тебя, Тако, — пожал я протянутую руку. А сам усердно кубатурил в это время, соображая: один он или нет, и как вообще мог здесь оказаться? Сука, похоже, я реально дни перепутал, как так-то? Если такое дело, то, сколько же вообще человек в доме? Если только эти двое, можно вальнуть обоих, а если больше? Сегодня воры ходят с охраной и свитой, как какие-то крутые олигархи, не то что в былые времена. И я решил, что если есть хоть еще один человек, все отменяю, мне только перестрелки не хватало!
Выпили за встречу и Калина, наконец, поинтересовался:
— А ты-то, как здесь оказался. Пастор? Чё не сообщил, что приедешь? Я бы сказал парням, тебя встретили.
— Да я и не собирался, — пожал я плечами. — У меня же здесь сеструха двоюродная живет, муж у нее крякнул на днях, вот мать и попросила ей денежкой помочь. Так-то мы с ней в близких никогда и не были, она меня старше намного, но почему же родне не помочь? Вот я и прикатил в твой славный городок, а навестив сеструху, дай, думаю, заодно подельника проведаю, посмотрю, как он устроился. Но если у вас какой базар секретный…
— Да не! — пьяно махнул рукой Калина. — Мы с Тако еще на малолетке в Авчале[1] семейниками были, я же сам из Тбилиси родом, в Россию только после развала Союза переехали. А его сейчас поставили за Посадом смотреть, вот он и заходит ко мне по старой памяти. Мне-то, сам понимаешь, особо отлучаться не желательно, а с Тако нам всегда есть о чем побазарить, вспомнить молодость за колючей проволокой!
И Калина приятельски хлопнул Тако по плечу. Тот немного скривил рожу, видно, все же не считал Калину себе ровней, но слова бывшего семейника подтвердил:
— Так и есть, Пастор! Мне братва предложила смотреть за Посадом, а я, как услышал, что здесь общаком Калина рулит, так сразу согласился.
Я покивал и как бы между прочим поинтересовался:
— А чего одни сидите, где все остальные?
— Да! — махнул рукой Калина. — Пока Тако здесь, я пацанов в город отпустил до вечера. Пусть отдохнут, шлюх снимут, а то стонут постоянно, что им здесь ни выпить, ни бабу привести…
— Ты, Калина, зря своих людей распускаешь, — недовольно хлопнул ладонью по столу горячий кавказский парень. — Я, млять, три шкуры с них спущу, стонут они, видишь ли! Им общество охрану самого святого доверило, а им блядей подавай!
— Не, Тако, — помотал головой Калина, — тут ты не прав однозначно! Парни молодые, здоровые, как им без баб и выпивки? Себя вспомни в их годы, долго бы ты выдержал? Поэтому я их периодически, если есть такая возможность и я не один, отпускаю расслабиться, пар выпустить.
Я слушал их пьяный базар, наворачивал жареную с грибами картошку и думал, что мудаки они оба. Похоже, грузин здесь один, чувствует себя хозяином города, расслабился, пьянствует вместе со смотрящим за общаком, да их обоих сейчас бери тепленькими, забирай общак и вали, никто и не чухнется до тех пор, пока вечером отпущенные по бабам бакланы не вернутся! Но как же все-таки получилось, что Тако здесь оказался, если в прошлый раз его не было? Странно это очень, у меня только одно объяснение: я и правда перепутал день, а иначе что еще может быть? Не, так-то мог, конечно, перепутать, базара нет, мозги что решето стали, эх. Ладно, что тут думать, надо дело делать, случай подходящий, а одного валить или двух, разницы большой нет, если по сути. Тем более, они оба бухие, подляны от меня не ожидают…
— А давайте, братаны, выпьем за наше детство, которое мы провели за решеткой, и за молодежь, нашу смену, что сейчас на малолетке чалится! — произнес тост Калина.
— Наливай! — одобрил Тако и, обратившись ко мне, спросил:
— А ты, Пастор, тоже с малолетки начинал?
— Было дело, — кивнул я. — На Толге, в монастыре[2] отбывал свой первый срок.
И мы стукнулись рюмками, потом Калина потянулся за гитарой, а я спросил:
— Дальняк у тебя где?
— Удобства на улице, за домом, — ответил Калина, и тут же наехал на Тако:
— Слышь, Тако, ты же положенец, я на общаке сижу, а дальняк у меня на улице, зимой посрать нормально нельзя, говно замерзает. Ты бы решил этот вопрос, а? А то непорядок, перед подельником стыдно, в натуре!
Что там ответил ему вор, я уже не слушал, выйдя из комнаты. Так, быстро осмотреться, тут и всего-то три комнаты, все рядом. Я тихо скользнул по дому, заглянул везде и вышел во двор, там тоже внимательно осмотревшись вокруг. Походу, никого нет, высокий, под два с половиной метра, если не больше, забор надежно прикрывал от взглядов со стороны, поскольку все соседние дома на улице были одноэтажными.
Я дошел до дальняка — так, на всякий случай, а скорее, просто чтобы потянуть время. Если кто-то думает, что завалить двух авторитетных бродяг для меня плевое дело, тот сильно ошибается насчет моей отмороженности, на самом деле я неслабо так мандражировал. Не то чтобы мне было их жалко, нет, на Калину я вообще злой, а на Тако, если по чесноку, глубоко насрать, какого-то пиетета перед ворами я никогда не испытывал, многих знал как облупленных и, пожалуй, на каждом из них клейма давно уже негде ставить. Не знаю, может, в былые времена и были порядочные воры, но сейчас многие из них уже скурвились, в самых настоящих барыг превратились, за деньги мать родную продадут, век воли не видать! Поэтому авторитет воров в наше время даже среди арестантов, скажу я вам, сильно упал, их вообще слушают ровно до тех пор, пока это всех устраивает. А чуть что, на пики ставят даже там, где обычному сидельцу просто бы поставили на вид. Малолетки там, первоходы какие, наверное, еще верят в их арестантскую порядочность, — блатная романтика, тра-ля-ля, но те, кто полжизни провел у хозяина, только скептически ухмыльнутся. Нет, с этой стороны все нормально, никакие принципы меня не останавливают, и все же убить двух человек, которые мне ничего плохого не сделали, это как-то, знаете ли, совсем не то же самое, что высморкаться. Да, на Калину я, конечно, зол, но в чем его вина, если по сути? Никто же меня силком на дело не тащил, я даже тогда, помню, обрадовался: делюга выглядела простой и обещающей хороший навар — то, что мне и было нужно. А что не свезло тогда нам, ну, так это же всегда лотерея, никогда не знаешь, чем все закончится, тут всегда или пан, или пропал.
Я тряхнул головой и достал пистолет. Внимательно осмотрел его, нажав снизу на кнопку, вынул, осмотрел и опять вставил магазин, потом прищелкнул глушитель, передвинул вверх флажок предохранителя и взвел курок — все, как учил когда-то Карабас. Повертев так и этак, все же в результате пристроил его подмышкой, зажав рукой и прикрыв ветровкой, просто на всякий случай: вдруг кто каким-то образом, пока иду до дома, из-за забора увидит? В этом деле лучше перебздеть, чем недобздеть, это вам любой скажет.
Выйдя из пропахшей говном деревянной будки, я, не торопясь, пошел к дому, еще раз внимательно осматриваясь по сторонам. Возле двери остановился, пару раз глубоко вздохнул и выдохнул, открыл дверь и, взяв в руку пистолет, решительно пошел вперед. Всё, наконец-то меня заморозило! Так я называю свое состояние во время начала дела: до начала я могу мандражировать, переживать и прочее, но когда началось, становлюсь спокойным как удав и остаюсь таким, пока дело не сделано и я не свалил подальше, в безопасное место. Абсолютно спокойно я прошел по короткому коридорчику в пять шагов и, войдя на кухню, сразу же подошел к столу.
— О, Пастор, ты чего там, уснул, что ли… — заорал Калина и вдруг резко замолчал, уставившись на волыну в моей руке.
Я наставил на него пистолет и дважды выстрелил. В тишине, опустившейся на кухню, дважды негромко щелкнул затвор, а на груди у Калины нарисовались два красных пятна от брызнувшей из дырок крови. Я перевел пистолет на Тако, тот хотел что-то сказать, но не успел: еще два сухих щелчка затвора, и вор в законе закончил свою воровскую карьеру самым подобающим для вора образом — был застрелен. Это ведь лучше, чем помереть от инфаркта, задохнувшись на проститутке или сдохнув от передозировки, правда? Промазать с расстояния в метр я не мог, все пули легли в цель, но все же, подойдя, я каждому приставил пистолет к голове и нажал на спусковой крючок. Вот теперь точно всё!
Глянув в окно и убедившись, что калитка закрыта, я схватил первую попавшуюся тряпку и стал тщательно протирать все места, до которых даже теоретически мог дотрагиваться. Потом вышел на улицу и, пройдя к туалету, протер и там ручку с защелкой. После этого, достав из рюкзака тонкие белые хозяйственные перчатки, стал методично обыскивать дом, на всякий случай держа пистолет под рукой, лишь поставив его на предохранитель. Искать долго не пришлось, общак обнаружился в погребе, крышка которого была прикрыта сверху половиком. Выключатель был рядом на стене, поэтому не пришлось спускаться в темноту или искать фонарик. В углу стоял сваренный из железных листов ящик с большим замком. Замок был обычный, без каких-то наворотов, я уже хотел попробовать сбить его выстрелом, но затем просто поднялся наверх и забрал ключ, висевший у Калины на шее, рядом с православным крестиком. Я даже не обыскивал тело, откуда-то точно зная, что он будет именно там.
Денег в ящике было много, в основном российские рубли, но хватало и долларов, и евро, даже было несколько пачек фунтов стерлингов. Половину рюкзака я забил европейскими и американскими деньгами (их можно было отложить в долгую, цена на них не упадет, я это точно знаю), остальное место забил рублями. Пачки были аккуратно перетянуты резинками согласно номиналу купюр, из-под каждой торчала бумажка с цифрой, видимо, суммой в пачке. Я взял только пачки с тысячными и пятитысячными купюрами, места в рюкзаке не так много.
С сожалением глянув на оставшиеся в ящике деньги, их там было намного больше, чем я смог взять, наклонился и, прихватив еще несколько пачек пятитысячных, запихал во внутренние карманы ветровки. Хорош, — остановил я сам себя, все знают, что фраера сгубила жадность по известной поговорке.
Поднявшись в дом, еще раз заглянул на кухню, убедился, что жмурики не воскресли, и вышел из дома. Отодвинув засов калитки, на всякий случай протер внутреннюю ручку, хотя точно помнил, что к калитке с этой стороны не прикасался, но мне нетрудно, мало ли! Потом снял перчатки, засунул их в боковой карман рюкзака и, плечом отодвинув калитку, осторожно выглянул на улицу. Никого, отлично! Впрочем, переулок здесь почти всегда пустой и тихий. Выйдя на улицу, протер ручку калитки снаружи, а заодно и кнопку звонка, и, зажав тряпку в кулаке, спокойно пошел в направлении вокзала. Сейчас главное, чтобы не встретить вернувшихся раньше времени быков Калины, но и здесь прокатило.
Даже не став покупать билет в пригородной кассе (куплю в поезде), я сразу прошел на перрон, по пути выбросив в разные урны тряпку и по одной перчатке. Перестраховщик, скажете? Пусть так, но мне, повторю, нетрудно, а палятся всегда на мелочах. Здесь же в случае чего, мне не срок грозил, а смерть и, скорее всего, мучительная, не от государства, понятно. Я отлично помнил, как расправлялись на тюрьме с сучившимися: поднимали за руки, за ноги и с высоты верхней шконки бросали спиной на цементный пол, и так не один раз, пока или не сдохнет, или не превратится в до конца жизни ходящего под себя паралитика. Для себя я такого точно не хотел.
Электрички до столицы здесь ходят часто, тем более дело шло к вечеру, люди возвращались с работы, так что, успев лишь выкурить сигарету, я уже смотрел в окно отходившего от перрона электропоезда. Всё!
И тут подоспел отходняк, даже руки затряслись так, что я засунул сжатые кулаки в карманы. К горлу подкатил комок, все эти неприятные запахи пота, перегара, несвежей одежды в наполненной рабочим людом электричке ввинтились в мозг, и я даже подумал, что сейчас меня вырвет. Кое-как сдержался, вытирая выступивший на лбу холодный пот, и вдруг понял: что-то не так. Сцуко, здесь всё не так! Не мог я перепутать день, никак не мог, ведь моя матрица соединилась с моим телом, когда я отъезжал от Ярославского вокзала, направляясь в Сергиев Посад к сеструхе. Но как тогда так вышло, что прошлое изменилось? Нужно будет по возвращении сразу же связаться с Сурком, потому что тут явно что-то не так и очень даже не так, моя чуйка просто кричала о непонятной опасности.
Ладно, ладно, — я постарался отвлечься от этих мыслей. Так, или не так, но дело сделано и, похоже, сделано чисто. Встав, я попытался засунуть распухший от денег рюкзак на багажную полку, но он туда не влез. Тогда я просто запихнул его под лавку, прикрыв ногами. Интересно, сколько у меня там денег? Когда я упаковывал рюкзак, я, конечно, не считал, все мысли были о том, как бы быстрее свинтить оттуда. Чисто теоретически, миллионов пятнадцать — двадцать рублей я точно уволок, плюс евро и доллары, — да, куш должен был быть неплохим. Я не стал рассуждать о том, стоило ли это двух жизней, потому как считал, что сами эти жизни ничего не стоили. Вот только не надо мне читать морали о том, что любая человеческая жизнь бесценна, это, разумеется, не так. Тут всегда важно задать вопрос: с чьей точки зрения? С точки зрения современных идей гуманизма? Но они же абсолютно надуманы, высосаны из пальца, говорят о том, что человеку приятно слышать. В реале все не так, жизнь человека не стоит и гроша, она может оборваться в любую минуту. Да и как согласуется с идеалами гуманизма, например, провозглашаемое право на аборт? Потому что если твое тело — только твое дело, то жизнь убитого плода не стоит вообще ничего. Это, получается, закон джунглей: главное, чтобы мне было хорошо, а что там дальше будет с человечеством, мне насрать. Это гуманизм? — Нет, это, скорее, похоже на антигуманизм. Для комаров, наверное, их жизнь не менее ценна, но кто думает об этом, вставляя в розетку фумигатор? — Да никто, всех заботит только одно: как бы любимый кот не устроился спать слишком близко к фумигатору, потому что он может, якобы отравиться и будет потом блевать. Но комар тоже живое существо, он тоже хочет жить. Ах, вам на это насрать, потому что он кусает вас в ножку?
Человек, конечно, более большое и развитое существо, но беда в том, что он тоже живет очень недолго, если брать даже только в историческом масштабе, я уже молчу о масштабе космическом. К примеру, Бетельгейзе — это одна из самых больших и ярких звезд во Вселенной, свет от нее достигает до Земли за 636 лет. И если Бетельгейзе вдруг исчезнет, то мы еще шестьсот с лишним лет будем ею любоваться. Сто пятьдесят два поколения людей будут восхищаться красотой звезды, которой уже несколько веков не существует, поняли, мля? А вы тут мне о ценности жизни двух абсолютно бесполезных и даже очень вредных для общества уголовников.
Во, мля, ничего себе, как меня вштырило! Причем здесь комары с Бетельгейзе и гуманизм с абортами? Это так работает механизм самозащиты, отвлекая меня от мыслей о том что я совершил? — Прикольно. Я тряхнул головой и стал разглядывать людей, едущих со мной в одном вагоне.
У меня оставалось еще, примерно часов восемь до перемещения в будущее, и я решил позвонить Маргарите. С Ритой у нас тянутся постельные отношения еще с прошлого моего отпуска на свободе. Она женщина замужняя, солидная, мать двоих детей, очень умный человек, кстати, ее советами я никогда не пренебрегал. А то, что она изменяет мужу и, похоже, далеко не со мной одним, — это проблемы мужа, а не мои.
Вообще, я тут недавно прочитал, что по статистике, основанной на анализе результатов ДНК-тестов, в России изменяет мужу от десяти до тридцати процентов женщин, в зависимости от региона. Эта цифра согласуется с моим опытом: из всех женщин, с которыми я делил постель, около половины были в это время замужем. Ну, это так, к слову.
Рита работала заведующей библиотекой, и я подумал, библиотека может быть неплохим местом для хранения денег, что пучили рюкзак за моей спиной. Глянул на часы, время около шести, а библиотека, если правильно помню, работает до семи. И после закрытия библиотеки мы с Ритой там, бывало, эх…
Поздоровавшись и услышав в ответ ее веселый голос, спросил только одно:
— Примешь меня сейчас, Рита?
— Приезжай, жду, — последовал лаконичный ответ.
Рите, между прочим, очень не нравилось, когда ее называли Ритой, не знаю уж почему. От всех она требовала называть ее Маргаритой, и никак иначе, даже от подруг. Но как-то, в очередной раз разозлившись на мой игнор этого ее правила и, видимо, решив, что если не может справиться, то надо возглавить, она решила:
— Ладно, тебе разрешаю, в виде исключения.
Чуть больше часа мне понадобилось на то, чтобы купить цветы и добраться на такси до места встречи. Час пик, надо было ехать на метро, но с такой суммой за плечами я не решился, помня о том, как работают в общественном транспорте настоящие аристократы[3], довелось однажды наблюдать со стороны.
Рита уже была одна, отпустив всех работниц, мы обнялись, и она предложила пойти тут рядом, на одну квартиру, которую сдавала посуточно ее знакомая.
— Подожди, Рита, — я снял рюкзак и поставил его на стол. — Этот рюкзак надо где-то спрятать на время, сможешь где-нибудь здесь так, чтобы никто не нашел?
— Там деньги? — безошибочно угадала она.
Смысла скрывать я не видел, Рите я верил.
— Верно. Если подержишь у себя пару месяцев, пятьсот штук выдам прямо сейчас.
Жадным до денег я никогда не был, ну, вы помните. Всегда важнее доверие и благодарность. Я знаю, Рита спрятала бы и так, но мне не жалко, а ей, конечно, пригодятся. В результате рюкзак был погребен на складе под залежами старых книг, до которых, как сказала она, руки у них еще не один год не дойдут. Рита получила свою долю, а я вообще ограничился теми бабками, что еще в Посаде засунул в карманы. Мне пока хватит, а там видно будет, посмотрим сначала на реакцию криминального общества.
Вернувшись, я сразу позвонил Сурку и сказал, что нам надо срочно поговорить. Как ни странно, он тоже был с этим согласен, сообщив, что уже завтра собирается приехать ко мне. А еще он сказал, что мне надо как-то постараться, чтобы получить с ним не краткосрочное, а длительное свидание хотя бы на час, типа базар очень важный есть.
— Деньги, — сказал Сурок, — я привезу, нет проблем, можешь обещать хоть двести тысяч, хоть триста.
Я удивился, видимо, действительно случилось что-то крайне важное. Если кто не в курсе, то длительное свидание отличается от краткосрочного не только длительностью, но и, скажем так, уединенностью. На длительное свидание тебе выделяют комнату на время от одних до трех суток, где ты это время проживаешь с тем, кто к тебе приехал. Обычно на такие свиданки ходят с женами, ну или, на крайняк, с родителями, если они приедут. Короче, только с близкими родственниками, к числу которых Сурок точно не относился.
Крайне заинтригованный, я вызвал на разговор завхоза комнаты свиданий — целого здания, выделенного под это дело. Тот сначала мялся, отнекивался, трещал, что сейчас не получится, но когда я пообещал ему пятьдесят косарей, и еще столько же для ментов, пообещал все устроить.
— Ты, главное, скажи там, чтобы шмонали человечка, что ко мне приедет, только для вида, потому как деньги ваши он повезет при себе, понял?
Завхоз понятливо кивнул, задумавшись, видимо, о том, как ему лучше все провернуть. На всякий случай я ему пригрозил слегонца:
— Смотри, Заяц (Зайцев у него фамилия), важные для людей дела надо с этим человеком перетереть. И я тебе обещаю, если не сделаешь, ты долго на этом своем хлебном месте не задержишься.
— Да ладно, чё ты, Пастор, — испугался тот, — главное, чтобы бабки были, тогда все будет пучком. Сам же знаешь: мусора до денег жадные.
— Смотри, — пожал я плечами, — это твоя жизнь. А бабки будут, не ссы.
И я пошел к себе, очень хотелось перетереть с Нечаем. Тот, оказывается, тоже меня ждал и едва успел зайти, он с жаром принялся рассказывать о том, как в прошлом встретился с человеком, которого там в то время быть никак не могло. Все, как у меня! Очень надеюсь, Сурок сможет это объяснить, а то, что его срочный приезд как-то касается этого вопроса, я не сомневался.
[1] Авчальская колонии для несовершеннолетних под Тбилиси, одна из самых крупных в СССР.
[2] Исправительная колония для несовершеннолетних в Толгском монастыре под Ярославлем, закрыта в 1987 году, монастырь возвращен Церкви.
[3] Аристократ (жаргон) — профессиональный вор-карманник.