Изменяя прошлое

Глава 11

Плохо, что времени совсем не было. Кто его знает, получится ли в следующий раз сюда вернуться, например, спрятав нож в надежном месте? Вдруг, даже вернувшись, он обнаружит, что все обнулилось, и теперь надо начинать сначала? А потому в распоряжении Нечая был только один этот вечер, ночь, да кусок завтрашнего утра, то есть, то время, когда отчим будет дома после возвращения с работы и до ухода на работу. Где-то в районе обеда возврат, Нечай усмехнулся, вспомнив старый тюремный стишок: «Опять весна, опять грачи, — опять тюрьма, опять дрочи», то есть, его перекинет обратно, а хватит ли духа у мальца без его поддержки на то, чтобы покромсать отчима, он сомневался. Хоть и не весна здесь, да и там, в будущем, лето, но стишок развеселил старую сущность, засевшую в юном теле, и он решил, что тянуть не стоит, надо использовать первую же возможность. Проще, конечно, было бы зарезать отчима, когда он уснет (храпит, гад, как конь педальный, не услышит, как умрет), но проблема в том, что рядом с ним на кровати будет спать мама, каково ей будет такое перенести? Лучше вообще сделать все до ее прихода, отчим раньше приходит с работы, у него в пять смена заканчивается. А мама придет поздно — пока все полы в отделении не помоет. Да, надо постараться укокошить его до прихода мамы, и вызвать ментов, чтобы труп убрали из квартиры. И Нечай, кивнув своим мыслям, еще раз провел бруском по отточенному лезвию. Попробовав ногтем остроту, решил, что дальше точить, только портить, и здесь в тишине квартиры раздался звук отпираемого дверного замка.

Нечай, не торопясь, положил нож в ящик письменного стола, за которым он делал уроки, открыл учебник по русскому языку, изображая погруженного в уроки школьника и навострив уши.

Вот, определил Андрей, отчим разделся и заглянул в комнату:

— Привет! — раздался его голос, по которому Нечай определил, что тот уже вмазал где-то и пока в хорошем настроении.

— Привет, — отозвался он, на мгновение повернув голову и вновь уткнувшись в учебник. Тот потоптался и пошел в совмещенный санузел. Нечай прислушался и, открыв ящик, взял в руку нож. Как всегда, в момент, когда нужно было делать дело, он успокоился. Так всегда было. До дела и после Нечай мог нервничать сколько угодно, но как только наступало время работать, он превращался в какую-то машину, поскольку, такое впечатление, нервная система отключалась. В эти моменты, особенно когда в будущем он вскрывал сложные дорогие автомобили, он никогда не торопился и не медлил, он всегда работал так, как это было необходимо в тот или иной момент для вот этой конкретной делюги. Да, работал, он считал это просто работой, у одних одна работа, у других другая, а он классный специалист по угону крутых тачек. Ну, может, не самый классный, но количество вскрытых и угнанных автомобилей намного превышало количество посадок за это. Можно даже сказать, что его не ловили на этом в девяносто девяти процентах случаев из ста. И Нечай заслуженно считал, что такими успехами он, в том числе обязан своему умению в нужный момент сосредоточиться на деле, отринув все посторонние мысли, в том числе мысли о том, что его могут поймать, или о том, что у него не получится.

Вот и сейчас, услышав звук спущенного унитаза, он легко встал и сделал пару тихих шагов к выходу из комнаты. Эта гнида никогда за собой дверь не закрывает, когда поссать идет, но сейчас это даже хорошо, хотя всегда раздражало Андрея. Да и мама, когда трезвая, просила его закрывать дверь, но он всегда поступал по-своему. Что ж, будем считать, что его погубит собственная наглость.

Есть! Отчим открыл кран, чтобы помыть руки, он всегда это делал тщательно, намыливая по два раза, чистюля, мля. Но в этот раз Нечаю это тоже было на руку, он очень рассчитывал на этот момент, планируя дело. Он даже слегка улыбнулся мысли о том, как отчим предсказуем.

Еще несколько быстрых и легких мальчишеских шагов, и Андрей заглянул в открытую дверь туалета. Так и есть, отчим стоит к нему боком, чуть склонившись над раковиной, намыливает руки и что-то напевает себе под нос. Нечай прикинул: да, есть возможность, что он может увидеть движение сбоку в зеркало, но тут уж ничего не попишешь, риск — благородное дело, кто не рискует, тот не пьет шампанское, ну и все прочее, что говорит о том, что иногда рисковать приходиться. Для него это было не впервой, достаточно вспомнить, как они с Пастором на малолетке внаглую валили бугра! Вот была веслуха, приятно вспомнить! Жаль, что этот бугай выжил, но зато их никто так и не просек, даже сам козел рогатый, бугор этот потерпевший, не догадался, кто его покоцал. И менты не нашли, и никто их не сдал. А все почему? — Да потому что никто ничего не знал, и никто ничего не видел. Вот так надо дела делать!

И Нечай решительно скользнул в открытый дверной проем. Тут же, подхватив нож обеими руками (нужны все его мальчишеские силы), и повернув лезвие боком, чтобы лучше скользило, он изо всех сил ударил снизу вверх справа, целясь в печень. И сразу же еще, и еще один раз. Отступать нельзя, у него только одна попытка, но он и не собирался.

До этого он долго думал, куда лучше ударить. Был соблазн, попытаться как-то ударить в сердце, но раскинув мозгами, Нечай решил оставить этот удар на крайний случай, если уж совсем выбора не будет. Он хорошо знал, что убить человека прямым ударом в сердце очень трудно. Не зря мать-природа придумала нам ребра, это по сути своей, такой природный защитный панцирь. В большинстве случаев, при дилетантском ударе в грудь, нож просто соскальзывает по ребрам, причиняя минимальные наружные повреждения. Тут особый навык надобен, а Нечай все же не мокрушник, хотя и приходилось в драке ножиком орудовать. Однако он слышал от знающих людей, что даже при прямом проникающем ранении сердца, иногда терпила сохраняет способность активно действовать в течение нескольких минут. А это ему было совсем ни к чему, слишком неравны были у них с отчимом силы.

Идеально было бы завалить этого кабана в шею, шея вообще идеальное место, практически любое ранение в шею — смертельное. Но проблема в том, что он отчиму по плечо, поэтому в шею стоило бить лишь в том случае, если, скажем, отчим прикорнул бы в кресле перед телевизором или наклонился пятку почесать.

Можно было бы засадить в живот, это проще, особо целиться не надо, но и риск того, чтобы отчим после этого удара выживет, был высок, если потом не получится добить. А там мало ли как оно может выйти!

Поэтому, мгновенно оценив позу, в которой стоял отчим: правым боком к нему, он сразу понял: надо бить в печень снизу! Печенка, помнил он, находится сразу под ребрами справа, через нее проходят крупные кровеносные сосуды, и если удастся засадить перо в печенку, можно считать, что отчим уже трупешник. Если правильно попасть, умрет быстро. И спокойный как удав Нечай, конечно, попал точно, куда надо. Нож вошел легко, как в почти растаявшее сливочное масло, не зря Андрюха так тщательно его затачивал!

Нанеся точный удар, Нечай сразу же выдернул нож и быстро ударил еще дважды, после чего сделал два шага назад, на всякий случай приготовившись махать ножом дальше. Но это уже была перестраховка. Отчим вскрикнул и схватился обеими руками за раковину, видимо, ноги подкосились. Он смотрел в зеркало над раковиной прямо на Нечая, и в глазах его стояла боль, застилавшая разум. Он еще, кажется, хотел что-то сказать, но изо рта хлынула кровь, брызнула на зеркало, и уже теряя сознание, тело сползло на пол.

Подождав еще несколько минут, в течение которых старый Нечай всеми силами блокировал панические эмоции молодого Нечая, и, убедившись, что враг (а Нечай считал отчима своим врагом) не дышит, Нечай бросил нож рядом с трупом. Смысла прятать следы преступления не было, слишком очевидно, кто убийца. Да и зачем зря метаться? Он сделал именно то, что хотел, о чем мечтал длинными холодными ночами, ежась под тонким казенным одеялом в спецшколе, много раз мысленно представляя, как он втыкает нож в этого ненавистного для него человека, воплотившего в себе все его детские обиды. Мечта сбылась, по крайней мере, теперь он придет в спецшколу не каким-то придурком, сбежавшим из дома, а уважаемым убийцей. А это совсем другой статус и другое отношение со стороны этого специфического детского сообщества. Развернувшись, Андрей прошел на кухню и вымыл руки под кухонным краном, ему просто не хотелось переступать для этого через мертвое тело. Потом так же спокойно он прошел в прихожую, снял трубку телефона и набрал «02» (телефон еще отцу, как главному инженеру поставили, ни у кого из соседей не было). Когда ответили, он спокойно продиктовал адрес, назвал свое имя, добавив: «Приезжайте, я убил своего отчима», и положил трубку.

В общем, все получилось так, как он и рассчитывал, труповозка, вызванная ментами, увезла тело еще недавно такого грозного мужика до прихода мамы. Теперь это остывающее тело никому не сможет причинить вреда, мертвые вообще самые безобидные существа в мире.

Врет Сурок, размышлял я, не может быть такого, чтобы следствие причины оставалось после исчезновения самой причины. Не может быть такого, чтобы измени Сурок свое прошлое так, что он не попадет в тюрьму, не встретит меня, не расскажет мне свою тайну, и я не загоню сюда прибор, а прибор бы все равно здесь остался. И херня вся эта лапша, что он вешает мне на уши, насчет того, что прибор удвоится, копируется и прочая лажа. Так не бывает, и все тут! Хотя… скажи мне еще недавно кто-то о том, что можно попасть в самого себя в прошлом, что бы я ответил такому фантазеру? То-то и оно.

Я валялся на шконке и пялился в стену барака в бесплодных попытках уснуть, мысли не давали мне покоя. Я не очень беспокоился об этом, мне завтра не на работу, хотя и понимал, что лучше поспать ночью, а то если высплюсь днем, следующей ночью вообще не уснуть. Такая вот она, подкрадывающаяся старость, неприятная и неизбежная. Нет бы мне раньше сдохнуть, как многие мои кенты! Иногда я завидую им, действительно, ну, пусть я прожил дольше, чем они, а что толку? Было ли в этой жизни хоть что-то, чем стоило бы гордиться, ради чего стоило бы тянуть эту лямку, называемую жизнью? Если быть честным с самим собой, то ничего подобного в этой моей жизни не было, умри я даже лет на тридцать раньше, вообще ничего бы не потерял.

От этой мысли я даже сел на шконке и потянулся за сигаретой. Ну-ка, еще раз: умри я даже лет на тридцать раньше, вообще ничего бы не потерял? Я медленно промотал перед мысленным взором последние тридцать лет своей жизни и понял, что мысль была абсолютно точная в своей беспощадной правоте. Насколько все же верно это краткое арестантское определение тюрьмы: менты, кенты, понты и ты! Вот они, мои последние тридцать лет жизни: менты, кенты, понты и… я среди всего этого. И больше ничего. Блять, да я же на зону возвращаюсь, как домой, радости как бы не больше даже, чем при освобождении. Менты кричат: «О, Пастор, что-то ты на этот раз дольше обычного на воле задержался!» и смеются. А я смеюсь им в ответ: не от горя, и даже не от печальки какой, а от чистого удовольствия: я здесь, вокруг все знакомое, даже менты почти свои! Потом выходишь из карантина, кенты встречают, — уже одежду тебе приготовили, обувь. Шконка в отряде тоже готова, ждет тебя. И ты идешь по зоне и счастливо вздыхаешь: наконец-то! Наконец-то я отдохну от этой воли, где все непонятно, где выросло другое поколение с другими фишками, а все, кого я знал, или померли давно, или уже и не помнят меня. И ничего хорошего для меня нет на этой воле: очередные пьянки на блатхатах, потасканные, потускневшие шмары, лучшие годы которых давно прошли, на которых по трезвяку без слез не взглянешь, и… всё. И всё! Больше ничего там, на этой воле, для меня нет, ничего не светит, никто не ждет. То ли дело здесь: здесь все свои, все знакомое, привычное, почти родное уже. И вот это моя жизнь? Ради этого стоило приходить в этот мир? В голове вновь пронеслись строки из древней Книги, которую я все чаще в последние годы перечитывал: «Я понял, что лучше тем, кто уже умер, чем тем, кто еще жив. А лучше всего тому, кто еще не рожден…» [1].

Я вспомнил, как я освобождался первый раз: столько было радости, столько надежды, столько веры, что не попадусь больше! Молодой еще был, глупый. Ничего не сбылось, а когда поймали во второй раз, то, помню, было даже нечто вроде облегчения, типа: ладно, в этот раз не вышло, сейчас отсижусь, раскину мозгами, а уже в следующий раз начну все сначала! Во вторую свою побывку на воле все у меня получилось еще хуже, да и могло ли быть иначе, если я ничего в своей жизни менять не стал? А когда, помню, освобождался последний раз, то я что-то даже и не помню какой-то особой радости. Было лишь некое досадное даже понимание того, что сейчас начнется куча проблем, которые придется решать, а решать я умею только одним способом. Ну, не на работу же мне устраиваться, в самом деле?

Так и не закурив, я сунул сигарету назад в пачку и снова прилег, а глупые мысли не оставляли дурную голову. Так чего я хочу? Изменить свою жизнь? А зачем, если она уже прожита? Что бы я ни сделал в прошлом, оно же теперь и останется в прошлом. И пусть я буду думать, что это было в моей жизни, но ведь сейчас я знаю, что ничего этого не было. Вот, я вспоминаю, получается, самый прекрасный вечер в моей жизни, тот, что я провел с Ларисой тогда, в Комсомольском парке и позже, когда мы гуляли, смеялись и целовались. Лучше этого ничего в моей жизни не было никогда. Но ведь если рассудить, этого тоже не было, это лишь следствие моей попытки изменить свою судьбу, по сути — просто глюк. И последняя моя ходка в прошлое, это отменила. Вот и получается, что я это помню, а Лариса, если еще жива, не помнит просто потому, что этого в ее жизни не было. А для меня — было? Или это что-то типа ложных воспоминаний?

Неожиданно я вспомнил, как это называется в медицине, помню, читал об этом как-то: фантазм, это называется фантазм — когда события, воображенные человеком, кажутся ему произошедшими на самом деле. Так, может, эта бесовская машинка, придуманная Сурком, просто подменяет воспоминания, показывает тебе что-то типа виртуальной реальности, а на самом деле никуда ты не переносишься, ни в какое прошлое? Хм, а как же тогда быть с тем, что и другие, те, что были в курсе моей жизни, тоже вдруг вспоминали это как то, что реально случилось в прошлом?

Так я и провалялся до подъёма, а поднявшись, не понял, спал хоть немного или нет. В последние годы у меня так часто бывает.

Уже ближе к обеду «вернулся» Нечай с рассказом о своем новом прошлом. И получалось, что я уже знал эту историю, он мне еще на малолетке рассказывал о том, как своего отчима завалил. Помню еще, мне это тогда казалось таким крутым, прямо, настоящим подвигом, заслуживающим уважения. Я и прилип тогда к Нечаю именно из-за этого, на меня как бы падал отсвет его славы, а его уважали и побаивались. Господи, какими же мы были тогда детьми… Но одновременно во мне еще теплились воспоминания о том, что все, вообще-то, было не так. Вроде бы не так или… прошлая реальность таяла на глазах, но до конца все же не уходила. Она оставалась во мне как некая история, которую я, кажется, где-то слышал или, может, читал.

— Ну и что же изменилось в твоей жизни, Андрей? — спросил я, когда он замолчал. — Стало ли тебе легче или еще что-то?

Тот долго молча курил, а я не торопил его, думая о своем. Докурив, он тщательно загасил бычок и, подняв на меня глаза, ответил, вроде бы даже как-то удивленно:

— Да хрен его знает, Пастор, не понимаю.

Потом подумал еще, и все же добавил:

— А если совсем честно, то нет, не легче. Может, даже еще и хуже. Ты же в курсе, мать совсем спилась после этого, а через год словила белочку и повесилась. Как думаешь, это из-за меня?

Я пожал плечами:

— А как в прошлый раз было, помнишь?

— Пока еще помню. В прошлый раз она на три года дольше прожила, пока не померла в больнице от побоев отчима. А его тогда даже не посадили, не доказали, и он тогда куда-то переехал. Так что, Пастор, может, и к лучшему, что в этот раз так вышло.

Я покивал, взглянул на него:

— Ты ведь не был убийцей до последнего нырка в прошлое, ну и как оно тебе?

— Да никак, — слишком быстро ответил Нечай, — убил и убил.

— Ладно, — подытожил я. — После обеда Сурок выходит, надо встретить как положено. Я у барыги взял новый спортивный костюм «Nike», вроде его размер, тапочки новые и шампунь. На тебе стол, сможешь организовать? Все же первый нырок у него в ШИЗО, хоть и пять суток, но надо встретить, как положено, человек настоящим арестантом стал! Водки много не надо, бутылки хватит, но косяк бы неплохо надыбать.

Нечай хохотнул:

— Какой базар, все организую, даже знаю, у кого трава есть. Думаю, для такого дела поделятся, не бессмертные же они, — хохотнул он. — Водки, конечно, тоже возьму, мне сейчас надо. И не одну, надо же людей[2] позвать.

Я согласно кивнул, отметив, что он все же немного изменился. Вот эта его фраза о «бессмертных», раньше он так за барыг не отзывался. Нечай — убийца, ну надо же! А он глянул на электрические часы, что висели над дверью, и встал:

— Ну, тогда я пошел, время немного осталось.

— Давай, если что, маякни, ну, ты в курсе, ученого учить…

Сурка встретили по всем правилам — прямо у ворот, за которыми расположена местная тюрьма в тюрьме: одноэтажное здание с камерами ШИЗО и БУРа. Сурок радостный, свежим воздухом дышит, доволен, словно не пять суток, а все пятнадцать оттянул. Меня поблагодарил, что я встрял за него перед ментами, повинился за свой косяк. В общем, чего уж там, всякое бывает, кент есть кент, тем более семейник. Я спросил, как сиделось, как братва отнеслась, не лютовали ли менты?

— Да нормально все, Пастор! Все же свои, тем более знают, что мы с тобой кентуемся. В общем, норм.

— Надеюсь, долги карточные за собой не приволок? — с сомнением поинтересовался я, зная авантюрные наклонности физика.

— Не, — замотал головой тот. — Как ты и учил, сказал, что не играл, не играю и начинать не собираюсь.

Я с сомнением посмотрел на него, вроде не врет. Ну и ладно, нам меньше забот. Похлопал его по плечу:

— Ну, пошли, праздновать будем!

И уже к вечеру, после того как разошлись приглашенные и приближенные, Сурок, глядя мне прямо в глаза, как я его учил, сказал, наконец, то, чего я ждал давно:

— Ну, так что, Пастор, моя очередь? В честь праздничка-то, а?

Я подумал немного, понял, что просто не знаю, что делать со своей судьбой и, более того, не знаю, стоит ли мне вообще что-то с ней делать, есть ли в этом хоть какой-то смысл, взглянул на Нечая. Тот пожал плечами: мол, сам смотри, мне фиолетово. Нечай вообще после своего второго нырка в прошлое больше молчал и надолго уходил на улицу тусоваться в одиночку.

— Давай так, Коля, — я посмотрел на Сурка. — Ты мне еще раз объясни, почему я не должен бояться того, что ты исчезнешь, а мы с Нечаем все забудем. А потом ныряй, я же не враг тебе.

— Ну, смотрите, — кивнул тот, тоже посмотрев на Нечая, как бы приглашая его прислушаться. Затем порылся в пакете с вещами, что подарили ему сегодня, и достал пару новых носков. Пошарив глазами, взял со стола заточку и обрезав нитку, соединяющую два носка, положил их на шконку рядом с собой и сказал:

— Смотрите, перед нами два носка, так?

Я промолчал, не видя смысла подтверждать очевидное, а Нечай пробурчал что-то типа «ну, мля».

— Какой из них правый, а какой — левый?

И тут же сам ответил, решив не тянуть интригу:

— Да любой может быть любым, так? Но только до тех пор, пока мы не наденем на ногу хотя бы один из них. Как только мы наденем любой носок, скажем, на правую ногу, так сразу же второй автоматически станет левым. Ну, или, наоборот, так?

— И? — не стал ни подтверждать, ни отрицать я. Сказалась привычка фильтровать базар в непонятных ситуациях, когда каждое твое слово может быть повернуто против тебя.

— Это такой простецкий пример того, что в квантовой физике называется суперпозицией. Пока носки не надеты на ноги, любой из них потенциально и правый, и левый одновременно. Как кот Шредингера в ящике одновременно и мертвый, и живой, пока ящик не открыли и не зафиксировали одно из состояний. Ну, помнишь, Пастор, я рассказывал?

Я кивнул: да, помню, было что-то такое, и Сурок продолжил:

— И все кварки, то есть, элементарные частицы во Вселенной — фотоны там, протоны или электроны, они тоже являются одновременно тем и этим, неважно, пока взгляд наблюдателя не зафиксирует одну из позиций. Это называется эффект наблюдателя. Скажем, тот же фотон может быть и частицей, и волной (притом, что это вообще два очень разных состояния) до тех пор, пока кто-то не зафиксирует его в одном из этих двух качеств. Я понятно выражаюсь?

Нечай что-то неопределенно пробурчал, а я осторожно кивнул, приблизительно понимая, что он говорит, но пока не понимая, куда он клонит.

— Хорошо, пойдем дальше. Все в мире состоит из элементарных частиц — кварков, но при этом сами элементарные частицы не из чего не состоят, прикиньте?!

Я взглянул на довольную рожу Сурка, словно он сам это только что обнаружил и тоже невольно улыбнулся. А тот уже, похоже, вошел в раж, увлекшись рассказом:

— И на самом деле, это страшный сон для ученых, поскольку богословы всегда твердили, что Бог создал все, что существует, из ничего — «сreatio ex nihilo»[3], в отличие от ученых, веками твердивших — «ex nihilo nihil fit»[4]. И тут такая подстава: то, из чего состоит вся Вселенная, само состоит из ничего! Я вообще скажу вам, что большинство ученых — ссыкло натуральное! — разошелся Сурок, усевшись на любимого конька, с высоты которого все дураки, кроме него. — Они живут на гранты, которые выделяют только на такие исследования, которые должны подтвердить общепринятые теории. Они зависят от этих грантов, зависят от мнения так называемого «научного сообщества», которое консервативнее кирпича, они вообще все боятся сказать что-то не то или не так, поскольку их, видите ли, не примет это самое научное сообщество.

— Хорош, пиндеть, Сурок, — осадил его Нечай, — Нам пох на твоих ученых, по делу базарь!

— Ну вот, — ничуть не смутился Сурок. — Все состоит из электронов, протонов и нейтронов, так называют разные элементарные частицы. Но другой прикол в том, что никто не знает, сколько этих частиц: неисчислимое множество или, может, всего одна, которая присутствует везде. А может быть, это вообще никакая не частица, а всё везде одна волна, поскольку уже ясно, что любая частица существует во всём пространстве сразу, в каждой его точке со своей амплитудой вероятности. «Частичность» же проявляется только в том, что нельзя обнаружить половину электрона, или, скажем, не может фотон провзаимодействовать наполовину. Именно вот этот факт взаимодействия или, лучше сказать, обнаружения наблюдателем и следует называть элементарной частицей. А точнее, квантом. А больше корпускулярные свойства никак не проявляются.

И Сурок замолчал, довольно уставившись нас так, словно только что нам все предельно ясно обосновал.

— Я вообще ни хера не понял, — посмотрел на меня Нечай.

— Аналогично, — согласился я. И мы вместе уставились на Сурка. Тот, видимо, что-то прочитал в наших взглядах, поэтому чуть смутился. Кажется.

— Давай короче и по делу, — рыкнул не него Нечай.

— Так, я уже все объяснил, конечно, слишком упрощенно и, может, даже, не совсем прям, точно, чтобы вы лучше поняли, вы же не ученые, — тихо пробормотал он. — Могу только добавить, что нет ничего, кроме этих волн, которые в зависимости от обстоятельств формируют в глазах наблюдателя то или другое. В нашем случае нет прошлого, настоящего и будущего, это все лишь условности, принятые нами за истину, поскольку нам с детства так говорили. А если их нет, то и прибор мой не может оказаться нигде, кроме как здесь, просто потому, что мы его именно здесь видим, как бы фиксируем его эффектом наблюдателя. Вот, скажите, вы были в своем прошлом, а где в это время был прибор?

— Здесь, — одновременно ответили мы с Нечаем.

— Ну и всё, — развел руками Сурок. — Тогда о чем базар? Так будет и в случае моего путешествия. Прибор останется здесь и в прошлое со мной не отправится.

И вновь взглянув на наши с Нечаем недоуменные рожи, тихо добавил:

— Братва, я лучше объяснить не могут. То, что все здесь и везде одновременно, также точно, что нигде ничего нет. И это не парадокс, так мир устроен. И поэтому прибор никуда отсюда не денется, даже если я отправлюсь туда, где его еще не было и создам там заново. В общем, я это…, смотаюсь в прошлое, а?

— Давай! — кивнул я, находясь при этом в полном недоумении, но со смутным подозрением, что меня только что развели как последнего лоха.

[1] Библия, Книга Экклезиаста, 4:2,3.

[2] Людьми блатные называют только себя и таких, как они.

[3] Творение из ничего (лат).

[4] Ничто не возникает из ничего (лат).

Уважаемые, не скупитесь на лайки и комменты! Вам это ничего не стоит, а автору приятно. Ну, а если кто награду зашлет, тому полный респект и уважуха!