Изменяя прошлое

Глава 23

— Что нужно будет делать? — после получаса напряженного раздумья, спросил Сурков.

За это время он о многом успел подумать. Были у него аргументы как за, так и против, но победил убойный аргумент с названием «Молодость». Дубль-Рябинин знал, чем можно поманить престарелого человека, у которого если и не все есть, то, по крайней мере, есть все, что ему надо. Да, Николай не был богачом, но и потребности у него были достаточно скромные. И на эти потребности вполне хватало тех денег, что он зарабатывал. Ни семьи, ни детей, много ли ему вообще надо? Домик он построил, машина есть, отдыхать он мог позволить себе в хороших отелях, но больше любил родную природу.

Единственное, чего у него нет, и чего нельзя купить ни за какие деньги, так это молодость и здоровье, что ему как раз и предлагают. Вновь почувствовать себя молодым и полным энергии — пообещайте это одинокому старику, и он сделает для этого многое, а может, и вообще все, что в его силах и даже намного больше.

— Я передам вам карту памяти с записанной на ней программой переноса, вы сразу же вставьте ее в соответствующий слот того самого смартфона, а дальше все предельно понятно и просто. Точно следуйте указаниям на экране, и новая программа установится на ваш прибор. Интерфейс у нее похож на ваш, то есть, нужно будет установить год и по возможности нужный период этого года. Можно месяц и число, можно просто выбрать, например, — «весна», или вообще ограничиться лишь годом. Важно, чтобы это было до момента вашей смерти в нашем мире. Впрочем, если позже, то перенос все равно не сработает: некуда переноситься. Далее нажмете «Старт» и — вуаля, вы уже в нашем мире! Перенос матрицы произойдет так же, как и у вас, то есть — мгновенно, как вы и привыкли.

— А что будет после этого здесь? — Николай выглядел спокойным, но голос его подрагивал.

— Советую вам, предварительно нотариально заверить ваше завещание, — глядя Суркову прямо в глаза, ответил полковник. — Если, конечно, считаете это необходимым. Потому что через пять минут после переноса ваш прибор расплавится, а ваше тело умрет еще быстрее. Это не будет больно, поскольку в момент смерти вы уже будете без сознания.

— Надеюсь, вы меня не обманываете, — поежился Николай Александрович.

— А какой смысл? — удивился эфэсбешник. — Мы же с вами рано или поздно увидимся там, думаете, мне хочется выслушивать ваши претензии?

Сурков помолчал, обдумывая услышанное, потом спросил:

— А те, о ком я говорил?

— Я дам вам две карты памяти, вторая — для второго прибора. Вам придется поехать к вашим друзьям и как-то передать им одну, все объяснить, чтобы они поняли. Обязательно предупредите, что у того, кто пойдет вторым, будет ровно пять минут после первого переноса. Куча времени, на самом деле, но если не успеет, винить придется только себя, поскольку после этого прибор самоуничтожится.

Полковник помолчал, потом улыбнулся и добавил:

— Вы, наверное, не в курсе, но вас пишут, причем везде — и на работе, и дома, и в машине. Даже на вашем участке на улице стоят камеры.

Сурков округлил глаза, но Дубль-Рябинин поспешил его успокоить:

— Сейчас они передают картинку пустого дома и двора, пока я здесь, так и будет. Но как только я исчезну, они опять включатся. Поэтому, Николай Александрович, не знаю, куда вы спрятали прибор, но если он где-то здесь, у вас есть ровно, — полковник вновь глянул на часы, — восемнадцать минут, чтобы достать его и положить, например, в карман. Перепрятать сможете потом, вот, держите.

И протянул Николаю сложенный лист бумаги, достав его из кармана пиджака.

— Здесь схема вашего дома и двора, где отмечены слепые зоны, которые камерами не просматриваются. Там вы можете делать все, что захотите, не боясь быть замеченным теми, кто за вами наблюдает. Но вообще, скажу я вам, Николай Александрович, обложили вас плотно. Не знаю, как гэрэушник, но Рябинин, если уж взялся, обязательно все выяснит рано или поздно, уж я себя знаю. А потому советую не тянуть с переходом назад, в молодую и счастливую жизнь, в которой вас ждет, я в этом абсолютно уверен, блестящее будущее.

Сурков тряхнул головой, словно сбрасывая наваждение, встал и нерешительно произнес:

— Так я пойду за прибором?

Рябинин тоже встал, достал из кармана небольшой пластиковый футляр, раскрыл его, показав Суркову. Там в соседних отделениях лежали две совершенно одинаковые и на вид обыкновенные карты памяти. Потом вновь осторожно закрыл футляр и протянул его физику. Николай взял, зачем-то кивнул и, засунув футляр во внутренний карман пиджака, пошел на выход.

Полковник из параллельного мира не торопясь подошел к окну, оперся локтями о подоконник и уставился в темноту ночи. Ждать пришлось недолго, немного запыхавшийся ученый уже через четырнадцать минут, как показывали настенные электрические часы, вернулся. Наметанным глазом эфэсбешник отметил: прибора при Суркове нет, и подумал, что физик молодец, страхуется. Видно, спрятал где-то по пути в одном из слепых для камер наблюдения мест. Он улыбнулся про себя, все же тюремный опыт тоже может быть порой полезен. Вслух же сказал:

— Не подходите ко мне, Николай Александрович, мое время выходит. Надеюсь, вы все хорошо запомнили.

— На память пока не жалуюсь, — пробурчал Сурков, застыв посреди комнаты.

— Лучше выйдите опять на улицу, чтобы на записи вам не возникнуть внезапно в пустой еще секунду назад комнате. Надеюсь, до встречи.

И когда уже физик повернулся, чтобы выйти, в спину ему добавил, как бы что-то совсем неважное:

— Да, забыл сказать, после того как активируется программа, при переносе в прошлое в этом мире может происходить, скажем так, некоторая рассогласованность событий.

— В смысле? — остановившись, обернулся Николай.

— Ну, например, какие-то ваши воспоминания будут отличаться от того, что вы увидите после переноса. Но это некритично, уверяю вас. И идите уже, времени почти не осталось!

Николай не ответил, молча вышел на улицу, подошел к забору, ограждающему участок, прислонился к нему и, глядя в звездное небо, попытался осмыслить последние слова пришельца. Получалось не очень хорошо, и он решил пока на это забить, решив, что будет разбираться с проблемами по мере их поступления.

А когда он вновь опустил голову, свет в окне гостиной почему-то не горел. Николай прошел в дом, включил везде свет, но гостя уже нигде не было. Остановившись в небольшом коридорчике, соединяющем кухню и гостиную, где согласно схеме засланного полковника было слепое место, решительно достал с полки свой драгоценный смартфон, вставил в него иномирную карту памяти и с интересом уставился на экран.

2013 год.

За окном неторопливо отходящей от Ярославского вокзала электрички плыли станционные постройки, а я все никак не мог решить, зачем мне вообще нужно то, что я собираюсь сделать, и каждый раз приходя к одному и тому же выводу: низачем, просто так, просто потому, что имею такую возможность. Собственно, как мы с Нечаем и думали, — ЭТО началось. Мы уже побывали везде, куда хотелось вернуться и повторить или исправить однажды случившееся, пришло время чудить. Время чудить — оно рано или поздно, но обязательно хоть раз в жизни, да приходит почти к каждому человеку, а уж имея на руках машину времени, вы непременно однажды решитесь на авантюрные поступки по причине, изложенной мной выше: просто потому, что могу!

В Сергиевом Посаде, как я точно знал, в одном домике в самом центре города, где еще сохранились, на удивление, такие дома, хранился воровской общак. Удивительное дело, скажет кто-то: в двадцать первом веке все хранят деньги в банке! И это так, основные бабки, в том числе общаковые, хранились в банках, это гораздо надежнее, но дело в том, что время от времени нужны были и наличные, в том числе в достаточно крупных размерах. К примеру, требуется подмазать какого-то ментовского или прокурорского чиновника, а эти люди согласны рискнуть своим высоким положением только за очень большие бабки. Я, кстати, всегда удивлялся этому, потому что на своем жизненном пути еще ни разу не встречал большого чиновника, который отказался бы от взятки. Торги могут быть лишь по сумме, все по пословице, гласящей, что того, кого нельзя купить за деньги, можно купить за большие деньги, в крайнем случае — за очень большие деньги. Я вполне допускаю, что бессребреники, возможно, где-то есть, но мне ни разу не встречались.

Вот, казалось бы, что тебе надо, если ты, к примеру, прокурор города или даже целой области? Зарплата, может, и не самая большая в стране, все же не акционер Газпрома, но гораздо больше, чем у большинства трудящихся, и это только оклад. Плюс почет и уважение, а то и страх, но главное — реальная власть. У тебя наверняка уже есть хорошая квартира, неплохой загородный домишко, дети учатся в лучшей школе, а потом в лучшем ВУЗе, сам ты такой-то там советник юстиции, а по сути — генерал. Что тебе еще надо в этой жизни, зачем тебе рисковать всем, что имеешь, всем, что, скорее всего, заслужил долгим и упорным трудом — честным или трудом по вылизыванию задниц у начальства — без разницы? Но ведь берут, еще как берут! Знаете, когда тебе предлагают несколько миллионов, даже чисто психологически трудно отказаться. Знают, что рискуют всем, но берут! Вот, народ, а?

Но такую сумму не проведешь легальным способом. Потому что за счетами того же прокурора очень пристально следят те, кому это положено по должности. И не только за его счетами, но и за счетами всех его родных и даже любовниц, если таковые имеются. А любовница есть у всякого мужика, который в состоянии ее потянуть финансово, — природа у нас такая, тут уж ничего не поделаешь. Жена женой, никто обычно с женой не собирается разводиться, особенно если есть дети, но домашний секс после долгих лет совместной жизни — это, обычно, та еще волокита! То голова у жены болит, то она обиделась, то ты наказан, то просто ей не до этого, — в общем, не секс, а сплошные манипуляции. И естественно средний мэн, если он здоров и имеет возможность, никогда таким положением не станет удовлетворяться, тут уж, женщины, как говорится, будьте спокойны. Никогда ни один мужчина, если у него есть такая возможность! Да, конечно, есть те, кто не изменяет жене. Но не изменяет он исключительно потому, что не подвернулась такая возможность. Ну, или если человек реально сдвинут на какой-то религиозной шизе, например, но это всё исключения. Религиозный шизик тоже, наверное, хочет, но терпит ради идеи или заповедей там каких-нибудь, не знаю. Для всех же остальных это исключительно вопрос возможностей. Это, повторю, в генах наших. Поэтому я, кстати, за легализацию проституции, и никакие «духовные скрепы» тут ни при чем. Сами подумайте, в суперправославной Российской империи, под хруст французской булки и вальсы Шуберта легально существовали публичные дома, а все «жрицы любви» обязаны были встать на учет и получить разрешения на, так сказать, индивидуальную трудовую деятельность, чтобы платить налоги. Потому что тогда государство понимало: этот бизнес запретить нельзя, он существовал всегда, а раз нельзя запретить, то лучше разрешить и получать с этого налоги. Повторю: это было при государственном православии! Почему этого не понимает современное Российское государство, не знаю. Впрочем, я отвлекся.

Итак, любовница…, к чему это я? — А! Любовница — это же не только ценный мех, тьфу ты, блин, это не только время, украденное у семьи, это еще и нехилый такой развод на бабки, без этого никак. Короче!

Деньги такие высокопоставленные коррупционеры берут только налом. А раз это так, то у общества[1] такой нал должен быть всегда под рукой. Поэтому, несмотря на всеобщую цифровизацию всей страны, всегда будут общаки с реальными деньгами. И один такой хранится сейчас в славном городе Сергиевом Посаде, в небольшом домике, в узеньком переулке, практически прямо напротив знаменитой Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. Очень удобное место, вроде и в центре, но в то же время, достаточное укромное. Кто жил в этом городке, тот, наверное, понял, что я имею в виду. Но не будем открывать всех секретов.

Собственно, ехал я сейчас туда с целью бомбануть общак. Век воли не видать, никогда в жизни такая крамольная мысль мне даже в голову не приходила, а если иногда и приходила, то гнал я ее поганой метлой. Но, знаете, когда у вас в руках машина времени, еще и не такие идеи в голову приходят, гнездятся там, постоянно капая на мозги, и однажды ты идешь у них на поводу.

Смотрящим за общаком в то время там был Калина, тот самый мой подельничек хренов, который в девяносто первом разрушил мою новую судьбу своим привлекательным, как мне тогда показалось, предложением пойти с ним на делюгу и срубить прилично так бабла. Из-за этого я его не любил, хотя ему не показывал, да и вообще ни с кем не делился, но зуб на него у меня рос и вырос уже довольно большой, крепкий и острый. Мало того что его информаторы его (а заодно и меня) подставили, так это, как выяснилось на следствии, вообще изначально была ментовская прокладка. Я, как узнал, сгоряча хотел даже предъявить Калине, но все же сдержался, понимая, что он и сам был не в курсах. Короче, взяли нас с поличным, и — прости, прощай богемная жизнь поэта, — здравствуй, родная зона с кентами и ментами!

Ладно, дело прошлое, но связь с Калиной я поддерживал, а он походу вообще меня за кента держал. Откинулся он с полгода назад и, как заслуженного сидельца поставила его братва за общаком смотреть, а это, я вам скажу, означает большое доверие со стороны общества, люди абы кого на такое дело не поставят. Так-то, конечно, несмотря на мой на него зуб, Калина — бродяга[2] уважаемый. А при нем, по идее, еще должна быть пара человечков со стволами, но когда я в прошлый раз к нему заходил, их не было. Они появились только через час или что-то около этого, Калина сказал, что послал их за бухлом и продуктами. А это значит, что если сегодня я приду в это же время, все будет так же. Тогда я зашел к нему спонтанно, никто вообще об этом не знал, да я и сам не собирался. Никто даже не знал, что в это время я был в Сергиевом Посаде, я тогда рванул туда по просьбе матери, навестить мою приболевшую двоюродную сестру. У нее как раз муж умер, и мама очень беспокоилась, она Тане после смерти ее матери, родной сестры моей, практически вместо мамы стала. Я, если честно, особых родственных чувств не испытывал, Таня была на восемь лет старше меня, и близких отношений у нас с ней никогда не было. Особенно, учитывая, что она училка, завуч в школе, а я…, ну, вы в курсе. Из разных слоев общества мы с ней, и общий язык находить было трудно. Но родня есть родня, я ей денежек немного вез в поддержку на первое время, мне не жалко, чего-чего, а денег я не жалел никогда. А жила сеструха не очень далеко от тихого домика в известном переулке, вот я перед отъездом (я тогда в столице кантовался) и решил заглянуть на огонек. Поэтому как там все сейчас устроено, знал заранее.

Конечно, решив ломануть общак, рисковал я очень сильно, если хоть как-то когда-то вскроется это дело, я, считай, покойник. Причем, гарантированно, думаю, и в Мексике найдут, если что. Понятно, если найдут, а-ха!

Но в прошлый раз, кроме самого Калины, меня никто не видел. Может, потом он кому и говорил об этом, но это потом. Если все пройдет нормально, никакого «потом» для него не будет. Гарантией тому служил лежавший сейчас в рюкзаке ПБ 6П9[3], уже несколько лет дожидавшийся своего часа в укромном месте. Еще в девяностые мне подарил его один из бригадиров, с которым мы вместе когда-то чалились на малолетке. Никто о нем не знал, да я и сам никогда им не пользовался, и до этого дня не собирался, так — на всякий пожарный. А вот, гляди ты, вспомнил, думая о том, что бы такого мне еще учудить в прошлом. Додумался, блин, сам в ахере, но кровь забурлила, адреналин попер, это ж такое, на что далеко не каждый решится. Да и я никогда мокрушником не был, если, конечно, не считать Лялю, но ведь это было не в первом прошлом, да и кто такой тот Ляля? — Так, прыщ мелкий. Тут же мне предстояло завалить уважаемого бродягу, пойти против всех понятий, поставить себя не только против закона государства, но и против закона воровского. И это, ох, как будоражило кровь!

Если кто-то подумает, что я, типа пошел против каких-то своих идеалов, то херню подумает. Никаких идеалов (кроме идеала своей выгоды) у уголовника нет и быть не может по определению, а вся эта муть про воровское братство, блатную романтику и прочая хрень — это для засирания мозгов у малолеток и мужиков, чтобы в общак охотнее отделяли. Не, мы, конечно, придерживаемся понятий, но исключительно потому, что нам это выгодно. Если бы это было невыгодно, поверьте, все блатные срать бы на эти понятия хотели. Я уже говорил об этом, повторю еще раз: понятия нужны для того, чтобы держать мужиков в узде, а самим жить относительно неплохо там, по ту сторону колючей проволоки. Бандит всегда только сам за себя, одинокий волк, в стаю сбивается исключительно на время, чтобы ловчее было делюгу провернуть, если одному никак. И кто этого быстро не понял, тот самый последний мудак, которого вслух хвалят, а про себя над ним смеются.

А вот и Сергиев Посад! Выйдя на станции, я, не торопясь, купил в ларьке большую шаверму (или шаурму, не обратил внимания, как она здесь называлась). Таня, конечно, покормит, вот только, помня прошлый раз, мне есть у нее не хотелось. Там будет что-то такое, совсем невкусное, сеструха, честно говоря, не умеет вкусно готовить, а шаверму я люблю с тех пор, когда она только в наших краях впервые появилась, то ли в девяностые, то ли еще в конце восьмидесятых, когда самые первые ушлые кавказские и среднеазиатские коммерсы стали повсеместно ей торговать. Сел на лавочку и не торопясь ее схавал, запивая «Байкалом» из стеклянной бутылки (никакого спиртного перед делом!), и разглядывая текущую мимо пеструю толпу отъезжающих, приезжающих и встречающих. Потом достал пачку «Честера», обнаружившуюся в кармане, и так же неторопливо выкурил сигарету. И только после этого пошел к сеструхе.

У Тани, впрочем, долго я не задержался, передал деньги, попил чаю, посочувствовал, да и пошел, сказав, что дел по горло. Она меня и не держала, говорю же, близки мы с ней не были никогда. Сходив на дорожку в туалет, достал пистолет из рюкзака и засунул его за ремень сзади, глушитель же отдельно положил в карман. С глушителем он был длинноват, чтобы носить его за ремнем. Стрелок из меня тот еще, но тогда, в девяностые, под руководством того бригадира, что мне ствол презентовал, научился его разбирать — собирать, да по бутылкам в лесополосе за городом пострелял от души. Так что помнил, куда и как нажимать, а большего и не требовалось, стрелять я собирался в упор. Обойма была полная, все восемь патронов, так что должно хватить с запасом, даже если с первого раза не получится убить. Еще раз прокрутил в голове, не забыл ли я чего-то, что может указать на меня? Вроде бы нет, тот, кто мне волыну подарил, давно уже сгнил на кладбище под дорогущим памятником с подписью «от Братвы». Видел ли кто еще из его бригады? Может, и видел, вот только прошло с тех пор уже пятнадцать лет, и почти все они давно мертвые. Буквально через несколько дней после той нашей встречи они полегли в неравной перестрелке то ли с омоновцами, то ли с рубоповцами. Они вообще были динозаврами, поскольку это был уже конец девяностых, и время бандитского беспредела практически закончилось, а те, кто не сумел переквалифицироваться в почти законопослушного барыгу или охранное агентство, либо вымерли, как и полагается динозаврам, либо еще отбывали длиннющие срока, только сейчас потихоньку начиная выходить в уже совсем другой мир. Они были последними, и Карабас (точно, его же так заковыристо звали!) хорошо понимал это, вот только переделать себя и зажить по-другому уже не мог. Так и сказал он мне тогда на прощанье, добавив, что вряд ли больше увидимся, — в тюрьму он не хотел, слишком был свободолюбивым, сам он не из наших, а из спортсменов, поэтому живым сдаваться не собирался. Так и вышло, выходит, даже под занавес жизни он все равно сделал по-своему, уважаю. Сейчас таких больше нет, их время ушло, и знаете, что я вам скажу? — Слава Богу! В общем, не думаю я, что если даже кто-то из свидетелей подарка остался в живых, он сейчас об этом вспомнит, им всем тогда быстро стало не до этого. А если и вспомнит, то решится ли вякнуть? А вякнув, сможет ли ответить за свой базар? Нет, это я точно уже перестраховываюсь, мало ли стволов по рукам ходит!

Смогу ли я выстрелить в Калину? А какие проблемы? Думаю, воткнуть нож в живого человека труднее, чем нажать на курок, но я же исполнил Лялю и не поморщился. Так я думал, неторопливо шагая по улицам этого небольшого города, глазея по сторонам. Помнится, в прошлый раз я у Тани дольше задержался: пока она там что-то готовила, пока я поел… Поэтому я не торопился, кто его знает, уехали уже его охранники или нет, и что делать, если я их все же застану? Валить еще двоих до кучи или отказаться от задуманного? Хороший вопрос, который я так для себя и не решил, подойдя к калитке, врезанной в высокий и прочный забор, окружающий дом со всех сторон. Подошел, постоял, позырил вокруг, хмыкнул и нажал на пипку звонка, долго не убирая палец, пока, наконец, не хлопнула дверь в доме.

— На глаз себе надави, бля! — раздался крик Калины, а за ним и шумные шаги по гравийной дорожке.

— Кто?

— Пастор, — ответил, стараясь говорить спокойно и даже весело.

— Какой еще нахер пастор? — раздалось с той стороны.

Я хохотнул и промолчал. Наконец, в мозгах у Калины, видать, что-то щелкнуло:

— Пастор? Мля, Андрюха, ты, что ли?

— Открывай, подельник, — засмеялся я, — встречай кента.

Громыхнул крепкий засов, и показалась небритая рожа Калины с красными глазами. Видать, бухает уже не первый день.

— Братишка! — заорал он, увидев меня. — Давай, заходи, как раз вовремя, поляну только накрыли!

Я шагнул в калитку и Калина бросился обниматься, дыхнув застарелым перегаром. Я же, автоматически похлопывая его по спине, напряженно раздумывал: «НакрылИ? Он, что, не один?».

Наконец, Калина оторвал от меня пьяные объятия и, задвинув засов, потащил меня к дому, приговаривая:

— Молоток, что приехал, Пастор! Я сам давно хотел с тобой повидаться на воле, да все никак, сам понимаешь, я должен все время быть здесь. Вот же, повесили на меня проблему на старости лет, оно мне надо? А куда денешься?

Поляна и правда, была накрыта в большой комнате, а за столом, развалясь, сидел средних лет пассажир квадратного телосложения и ярко выраженной кавказской внешности.

— Во! — заорал Калина, когда мы ввалились в комнату. — Смотри, кого я привел, Тако! Знаешь, Пастора?

Вот же не повезло-то как, сцуко! Как он вообще здесь оказался, я, что, дни перепутал? И что теперь делать?

[1] Имеется в виду уголовное сообщество.

[2] Бродяга (жарг.) — человек, живущий по понятиям.

[3] Пистолет бесшумный ПБ (индекс ГРАУ 6П9) был создан для вооружения армейских разведывательных групп, а также персонала КГБ СССР, принят на вооружение в 1967 году.